Kitabı oku: «Лечение сном. Из записок старого психиатра», sayfa 3

Тяжёлых, трудных в общежитии характеров существует много; по складу они могут быть очень несходными между собой. Вот письмо, которое я однажды получил по почте. Воспроизвожу его в точности: «Уважаемый тов. Чистович! Ввиду того, что Ваше заключение о состоянии моего здоровья заставило меня очень беспокоиться, кроме того, мне пришлось материально израсходоваться на разные поездки, как например: в Томск, в Новосибирск, и другие расходы, а поэтому прошу Вас выслать мне 300 рублей по следующему адресу… и не позднее как к 20/10 38 г.

Вы должны понять и сознать, что я ведь зарабатываю не столько, сколько Вы. Кроме этого, у меня семья, и в настоящее время я крайне нуждаюсь деньгами.

Рассердившись на Вас, я решила подать в суд или послать в Москву, но, подумав, что Вам я сделаю большую неприятность и деньги с Вас взыскать могу через суд, но так как мне от этого не станет легче, я решила предложить Вам помириться на добрых началах. Для Вас 300 рублей не большие деньги, а для меня крупный капитал.

Я от природы незлобивый человек, Вы в этом убедитесь впоследствии, если сами только не допустите до суда. С приветом, уважающая Вас… П.

Обещаю сохранить тайну переписки с Вами, если Вы будете согласны выслать мне деньги, и будем в расчёте. Это совсем недорого, и Вам ничего стоит».

Моё знакомство с этой вымогательницей состоялось за два-три месяца до получения письма. Автор письма была направлена из одного города Новосибирской области для освидетельствования. Она была медицинской сестрой. Но ни одно учреждение не желало иметь её у себя. Она обладала сутяжным, склочным характером. Всюду, где бы она ни появлялась, она начинала находить непорядки, на всех она подавала жалобы, заявления, обличала во вредительстве и пр. Но сама она относилась к тем людям, которые видят сучки в чужих глазах, не замечая бревна в собственных.

Работником она была недобросовестным: из вытрезвителя, её последнего места работы постоянно поступали рапорта милиционеров, дежуривших с нею. Она отпускала по собственному произволу, за взятку, доставленных пьяных. Иногда она сама очищали их карманы…

Я дал просимое заключение, указав, что у П. имеется психопатический, сутяжный характер, особенности которого обострились с возрастом. Ей было по виду 54–55 лет. Моё заключение и заставило её действительно «израсходоваться», так как она пыталась его оспаривать в других местах. Недели через три-четыре после получения письма я встретил её в коридоре одного учреждения.

«Я подала на Вас в суд», – заявила она со злобным торжеством.

Больше я её не видел и дальнейшей судьбы её не знаю.

П. – типичный представитель сутяжных характеров. В силу своего душевного склада подобные характеры совершенно неспособны признать собственные ошибки, но бывают чрезвычайно чувствительны к любому нарушению их прав, действительных или мнимых. Они могут положительно засыпать заявлениями различные инстанции, доходя до Верховного Суда, до прокурора Союза.

У меня хранится подобное заявление, сто сорок шестое по счёту, присланное в адрес Верховного Суда. Автор этого заявления не скупится в выражениях, перечисляя тех, кого он считает «объединённым обществом бюрократов, наполненных духом злобы, … духом троцкизма, духом фашизма»…

Тут и военная прокуратура, и инспекция охраны труда, и начальник железной дороги, и начальник бюро жалоб, председатель обкома союза, областная прокуратура и т. д.

А всё дело началось только из-за того, что этому психопату незаконным образом, как он считал, предложили взять на 30 рублей облигаций займа.

Здесь было приведено несколько примеров человеческих характеров, из числа встречавшихся мне в моей работе. Вместо этих примеров можно было бы описать и другие, не менее яркие.

Разнообразие человеческих характеров таково, что представить хотя бы основные, главные их разновидности – вещь очень нелёгкая. Но значение характера, значение душевного склада человека так велико, знание их в жизни так необходимо, что попытки разобраться в этой области относятся ещё к древнейшим временам.

Первую попутку определить характеры делала астрология (наука о звёздах). В наше время утверждение о зависимости человеческой судьбы от звёзд может показаться бредом, в лучшем случае – суеверием. Но когда-то астрология считалась высшей мудростью. Путём далеко не простых вычислений составляли гороскоп для новорождённого ребёнка. Гороскоп содержал подробное предсказание о будущем характере, о миссии, которая ожидает ребёнка в жизни, и самой судьбе его.

Солнце совершает свой ежегодный путь по небесному своду, проходя через двенадцать неподвижных созвездий – знаков Зодиака. Блуждающие звёзды – планеты постоянно перемещаются в отношении Солнца и тех же знаков Зодиака. Положение звёзд на день рождения человека, по взглядам астрологов, определяло его жизненный путь. Каждая планета, каждое созвездие, по утверждениям астрологов, имели своё влияние и на определённые части тела, и на развитие определённых душевных свойств.

Благородный Юпитер обеспечивал в человеке разум, волю, спокойствие; кровожадный Марс давал энергию, гнев, жестокость; плутоватый Меркурий – хитрость, изобретательность, стремление к переменам… Рождённый в феврале человек находился под знаком Водолея: в его характере должны были быть любезность, остроумие, расположение к весёлости, любопытство, горячность, стремление к славе… Родившиеся в ноябре, под созвездием Скорпиона, отличаются смелостью, бесстыдством, иногда граничащим с наглостью, льстивостью, плутоватостью; под личиной любезности они скрывают злые намерения… Так выглядела астрологическая «характерология».

Первая попытка построить учение о характерах на более научной основе была сделана «отцом медицины» – Гиппократом. Но сама наука была тогда ещё «в пелёнках». Психический склад, по мнению Гиппократа, зависел от преобладания в организме того или иного «сока».

Беззаботный, легкомысленный сангвиник – добрый товарищ, шутник, весельчак – будто бы имеет избыток крови. Чёрная желчь преобладает у меланхолика: он глубоко думает и чувствует, всегда озабочен, полон сомнений. Из-за жёлтой желчи холерик горяч, быстро вспыхивает, но скоро остывает. Преобладание слизи объясняет особенности флегматика, который «не быстро приходит в движение, но, поднимаясь медленно, идёт настойчиво и долго».

Хотя никто сейчас не думает о жёлтой желчи холерика или о слизи флегматика, гиппократовские типы удержались и по настоящее время.

Мысль о зависимости душевного склада от телесных особенностей находила в науке различное воплощение. Уже в XIX веке френолог Галль признавал двадцать семь основных способностей души. Каждая из способностей была связана с определённой областью мозга. О сильном развитии той или иной способности свидетельствовала выпуклость черепа над определённым местом мозга. Среди основных способностей Галля были самые различные вещи: инстинкт размножения, дружба, алчность, способность к счёту, доброта, религиозность… Френология наделала много шума, но быстро сошла со сцены. Поиск «шишек религиозности» оказалось неблагодарным занятием.

Уже в двадцатых годах нашего века немецкий психиатр Кречмер написал книгу «Телосложение и характер». Книга эта вызвала много споров. Кречмер старался доказать закономерную связь между строением тела и характером. Всё человечество распалось у него на три, вернее, даже на две основные группы.

Астеническое, слабое телосложение сказывается узкой грудью, тонкой кожей, тонкими костями, слабо развитой мускулатурой; лицо у астеников в форме яйца, с угловым профилем. Люди с таким сложением обнаруживают сложность душевного склада. За видимой поверхностью у них бывает скрыта богатая внутренняя жизнь. Такие люди отличаются чрезмерной душевной чувствительностью или, наоборот, особой невосприимчивостью, даже тупостью. В одном человеке может совмещаться и то, и другое. Вся душевная жизнь подлобных людей протекает нескладно, скачками, порывами.

«Шизоидам» Кречмер противопоставил «циклоидный» душевный склад. Эти люди не отличаются какой-то особой сложностью: они просты, добродушны, общительны, легко приспособляются к жизни; их настроение колеблется между весельем и грустью. Здесь нет скачков, но имеется волнообразная кривая. Циклоидному душевному складу соответствует «пикническое» телосложение. Лицо у них пятиугольное, полости тела широкие: они обнаруживают склонность к полноте. Бледнее обрисованы у Кречмера эпилептоиды с атлетическим телосложением и «диспластики».

Книга Кречмера «Телосложение и характер» была интересна, талантлива, но она была больше произведением художника, чем исследованием учёного. Такую оценку книги Кречмера, между прочим, отметил И.П. Павлов, внимательно прочитавший этот труд.

Но, несмотря на всё упрощенчество учения Кречмера, оно имело в основе ряд правильных наблюдений. Всем мы знаем, что толстяки бывают обычно добродушны, удобными в жизни людьми, а «тяжёлому» или странному, чудаковатому характеру сопутствует нередко худая, угловатая, нескладная фигура. Ни один из описанных мною вначале людей (Богданов, Антонова, Кавашева, Анатолий Валентинович, Павел Александрович, П.) не были «пикниками».

В одной семье я знал представителей трёх поколений. Все они были худощавыми, высокими людьми с длинными носами. Дед, которого я застал уже стариком, хотя и был обрусевшим немцем, относился к ревнителям чистоты русского языка. Я до сих пор помню, как неприятно было читать книги, побывавшие в его руках, из-за тех исправлений, которые он делал в тексте: калоши оказывались переделанными на «мокроступы», тротуар – на «ходели» и т. д. Старик, по профессии врач, был не бедным человеком, а, находясь на седьмом десятке лет, женился на богатой вдове. Но он был настолько скуп, что в подарок внукам присылал по банке фруктовых консервов или по парочке шелковичных коконов. Его сын также был врачом, имел обширную частную практику. Не разделяя реакционных взглядов, он из-за каких-то денежных преимуществ находил возможным служить в корпусе жандармов. Он бывал постоянным посетителем аукционов, на которых тратил большие суммы денег на приобретение картин, мебели, старинного оружия, в действительной ценности которых он очень мало разбирался. Под старость он на протяжении нескольких лет имел роман с одной балериной. В день смерти возлюбленной он собрал всё, что когда-то дарил ей, и отнёс своей законной жене…

У него было двое сыновей. Один из них был инженером-строителем. Угловатый, неловкий, медлительный в движениях, он всегда задавал самые неожиданные вопросы, шутки его никогда не бывали смешными. Он находил возможным по несколько лет не работать и оставаться вместе с женой на иждивении родителей, хотя тем в то время самим жилось нелегко. Женился он на девушке, которая перенесла заболевание эпидемическим энцефалитом. Она была как автомат: все движения её были скованы, изо рта текла слюна. Он её, видимо, любил: приходя в гости, он просил оставить кусок пирога для «его собаки», как он называл жену. Представители трёх поколений в этой семье были настоящими «шизоидами» в понимании Кречмера.

В противовес им я вспоминаю всегда одного главного врача, с которым мне довелось служить. Маленький, круглый, подвижной, он мог привести в отчаяние своей чрезмерной предприимчивостью. Свои планы он забывал так же быстро, как они быстро возникали. По десять раз в день он мог вызывать к себе в кабинет: то он вводил новые методы лечения, то брался за опыты над собаками, то устраивал в психиатрической больнице систему звуковой сигнализации, от которой приходили в неистовое состояние не только больные, но и персонал.

Он не отличался большой принципиальностью или особой верностью данному им слову. И при всём том он был добродушным человеком. Работать с ним было не трудно. Это и был настоящий кречмеровский «циклоид».

Но при всей жизненности кречмеровских типов они, конечно, никак не могут охватить всего разнообразия человеческих характеров. Его типы – только часть всех человеческих типов.

«… классификация нервных типов Кречмера, нашедшая почти всеобщее признание, особенно у психиатров, должна быть признана ошибочной или недостаточной». Слова эти принадлежат И.П. Павлову.

Вопрос о типах высшей нервной деятельности серьёзно занимал Павлова. Нужно сказать, что понятие «характер» и нервной деятельности близки друг к другу, но не совпадают. Характер – понятие психологическое и притом, как многие психологические понятия, очень нечёткое и неопределённое. Правда, все мы привыкли пользоваться этим словом, и понимают разные люди под характером примерно одно и то же. Но указать точно, что такое характер (по-гречески – «чеканка», «печать»), не так-то легко. Психологи говорят, что это основные, устойчивые, стержневые особенности личности… Это та направленность человека, которая определяет образ его мыслей и действий. Больше всего характер проявляется в воле: она как бы «хребет» характера. Но не только в воле проявляется характер, но также в мировоззрении, в потребностях, в интересах, склонностях, вкусах… Судят о характере по отношению к другим людям, по отношению к делу, к самому себе. Существует целый ряд слов, которыми обозначают те или иные свойства характера: общительность, благородство, доверчивость, щедрость, смелость, настойчивость, самолюбие, гордость, обидчивость и т. д. Уж из этого перечисления видно, что характер представляет собою нечто очень сложное. Понятно, что он не может быть целиком врождённым. Наряду с врождёнными особенностями, составляющими основу характера, значительная часть его является результатом воспитания, воздействия той общественной среды, в которой человек живёт.

Физиолога должна интересовать именно основа характера, та сторона его, в которой выявляются особенности самой нервной деятельности. На языке психологии биологическая основа характера называется темпераментом. И Гиппократ описывал как раз темпераменты. Своё учение о типах высшей нервной деятельности И.П. Павлов создал путём наблюдения в лаборатории над громадным количеством подопытных собак. Он убедился в том, что многообразные картины поведения животных зависят именно от выявления основных свойств нервной системы. Павлов показал, что такими основными свойства являются: сила нервных процессов, раздражительного и тормозного; затем равновесие этих процессов; и, наконец, их подвижность. Это означает, что нервные процессы могут быть сильными или слабыми, оба вместе или порознь; они могут быть уравновешены между собой или один может резко преобладать над другим; наконец, они могут быть подвижными, лабильными или, наоборот, малоподвижными, инертными. Различные комбинации этих свойств, как показывает расчёт, могут дать двадцать четыре комплекса, двадцать четыре сочетания. Но Павлов убедился, что так выглядит дело в теории. А на практике встречаются преимущественно только четыре типа нервной системы.

Прежде всего, это тип слабых животных. «Стоит на собаку прикрикнуть, замахнуться, чтобы она поджала хвост, присела… Это то, что называется трусливое животное» (И.П. Павлов). И раздражительный, и тормозной процессы у этих собак оба слабы. Животные такого типа не могут достаточно приспособиться к жизни: под влиянием трудных жизненных положений они легко заболевают, делаются «невротиками». Типу этому, как подчёркивает И.П. Павлов, мало может помочь и воспитание: ему нужны особые, «оранжерейные» условия жизни. Слабому типу противостоят сильные, но их три, и между ними имеются большие различия. У типа сильного, но неуравновешенного, резко преобладает раздражительный процесс, от которого значительно отстаёт тормозной, И.П. Павлов говорит, что это «исключительно боевой тип». Такая собака бывает агрессивна, может даже укусить хозяина, который её кормит. Недостаточность торможения делает и её плохо приспособленной к жизни, хотя она в известной мере и поддаётся дисциплинированию. Павлов называл этот тип также «безудержным».

Если слабый и безудержный являются крайними типами, то к средним относятся два типа собак. Оба они характеризуются как сильные и уравновешенные. Различие же между ними зависит от неодинаковой подвижности нервных процессов. Одни собаки медлительны, солидны, мало обращают внимания на окружающее; другие подвижны, суетливы, но вместе с тем легко впадают в сон при однообразной обстановке. И.П. Павлов назвал эти два типа сильных и уравновешенных животных: «спокойный» и «живой».

В лаборатории типы собак определялись не просто по некоторым внешним особенностям поведения. Был выработан ряд точных приёмов для выяснения всех свойств нервных процессов. Но результаты оставались те же: вся пёстрая разнородная масса собак состоит в основном их четырёх перечисленных типов: слабого, безудержного, спокойного и живого.

Но это не только собачьи типы нервной системы. Сам Павлов придавал особое значение тому, что выделенные им путём эксперимента типы нервной системы животных соответствуют тем четырём темпераментам, которые в своё время описал Гиппократ. В самом деле: слабый тип соответствует меланхолику, безудержный – холерику, а спокойный и живой – это флегматик и сангвиник.

Иван Петрович, конечно, никогда не думал своими типами разрешить всю сложную проблему человеческих характеров. Он всего предостерегал против упрощённого перенесения лабораторных данных с собаки на человека. Он указывал, например, что, говоря о человеке, кроме типов, общих с животными, нужно прибавить ещё чисто человеческие типы. Вся людская масса подразделялась для Павлова на тип «мыслительный», «художественный» и средний тип. Даже в вопросе о собачьих типах нервной системы Павлов указывал на роль воспитания, изменяющего свойства нервной системы. Тем более считался он с ролью среды, воспитания, когда речь шла о человеке.

Многое остаётся сделать в деле изучения человеческих характеров. Но огромным вкладом на этом пути остаётся задача, осуществлённая И.П. Павловым. Он заложил основы объективного, строго научного и основанного на физиологических данных учения о характерах. И, как сказал сам Иван Петрович: «Едва ли можно оспаривать, что в тысячелетнем вопросе о темпераментах лаборатории, благодаря элементарности и относительной простоте её экспериментальных объектов, принадлежит веское слово».

Страх

В одной известной народной немецкой сказке (братьев Гримм) рассказывается про человека, который «не знал страха». Человек этот проходит через самые жуткие испытания, так и не поняв, чего же бояться люди.

Но потому-то и говорится об этом в сказке, что в жизни так не бывает. Даже самые смелые люди, настоящие герои, знают, что такое страх, испытывают его при тех или других обстоятельствах.

В основе своей страх – это чисто биологический механизм, общий у человека со всем животным миром. Страх, как защитная реакция, имеет громадное значение в борьбе за существование, так как он вступает в действие тогда, когда возникает опасность, т. е. угроза для жизни организма. Мужественный лев и трусливый заяц издавна служат образцами прямо противоположного поведения. Но ведь и существование зайца преисполнено таких опасностей, которые не знает лев.

Но с человеческим страхом дело обстоит сложнее. Конечно, и у человека большую роль играют моменты биологические. Чем слабее нервная система, чем труднее, следовательно, даётся человеку приспособление к жизни – тем больше оснований у него быть робким, трусливым. В жизни слабого оказывается много таких опасностей, о которых человек с сильной нервной системой и не имеет понятия.

Но поведение чеховского «человека в футляре», который живёт в постоянном страхе, как бы чего ни случилось, одной биологией не объяснишь. Такие заячьи души, такие характеры создаются жизнью, являются результатом известного воспитания. Но даже если взять «человека в футляре» с его вечными страхами, он остаётся понятным. Это цельный характер: потому и он стал нарицательным именем.

Бывает, однако, страх особого рода, страх непонятный. Он возникает у людей далеко неробкого десятка, притом в условиях, ни с какой видимой опасностью не связанных. Нужно человеку перейти через небольшую площадь, даже просто через улицу – и вдруг у него появляется страх, да такой, что ничего человек с собой сделать не может. Остаётся только обратиться за посторонней помощью. И достаточно иногда бывает присутствия рядом маленького ребёнка, чтобы страх улёгся. Вот о таком необъяснимом, болезненном страхе и будет идти речь.

Ирине Петровне было 40 лет. Она была научным работником, профессором вуза. Знакомство наше состоялось много лет назад, когда сам я был ещё молодым врачом и мой опыт в деле лечения неврозов был тогда очень небольшим. Отправляясь к ней с первым визитом, я сам испытывал понятное и достаточно обоснованное чувство робости: пациентка была не только высокообразованным человеком, но успела уже познакомиться с целым рядом всевозможных методов лечения. Наблюдали её известные терапевты и невропатологи Ленинграда; испытала она электролечение и гипноз, принимала препараты желёз внутренней секреции, гомеопатические средства и даже лекарства из тибетских трав. Всё это, однако, мало ей помогало.

На протяжении двух лет она страдала странными припадками. Пока она оставалась у себя в квартире, она была здоровым человеком, работала над своими научными исследованиями, проводила занятия с приходившими к ней аспирантами, энергично осуществляла обязанности хозяйки дома… Но стоило её выйти за дверь собственной квартиры, спуститься на две-три ступеньки по лестнице (она жила на третьем этаже), как разыгрывался у неё припадок. Вдруг возникал сильнейший страх, появлялись неприятные и болезненные ощущения в области сердца, резко учащался пульс. Состояние бывало настолько тяжёлым, что приходилось вызывать врача. Многократно и тщательно исследовали её специалисты и не могли найти в её сердце объяснения для этих припадков. Правда, сердце было несколько расширено и отличалось повышенной возбудимостью из-за увеличенной щитовидной железы, но эти изменения не могли быть причиной подобных припадков. А поэтому, в конце концов, и решили обратиться к психиатру. Так бывает нередко: когда врачи других специальностей не могут найти настоящей причины болезни, говорят, что всё дело в «нервах». В данном случае адрес был правильным, но не всегда это бывает так.

Я до сих пор помню мой первый визит к Ирине Петровне. Меня встретил её важный муж и провёл в свой кабинет. Кабинет имел в себе нечто мрачное и торжественное: полки были уставлены старинными книгами и древними иконами. Здесь почтенный учёный (он был лет на двадцать старше своей жены) обстоятельно и спокойно повторил мне описание непонятной болезни. Затем меня оставили вдвоём с больной. Я был уверен, что в болезни Ирины Петровны играли роль её душевные переживания. Поэтому я сразу начал с вопроса: что случилось с нею два года назад? – Ответная реакция Ирины Петровны была для меня даже неожиданной: она вскочила проверить, хорошо ли закрыта дверь, а затем тут же, сильно волнуясь, рассказала о событиях своей жизни – событиях, которые привели её к болезни. Эта убедительная история в дальнейшем пополнилась ещё рядом деталей, но основное я узнал из первой же беседы. Слишком наболело у Ирины Петровны на душе, очень уж велика была потребность высказаться.

Но прежде чем рассказать то, что сообщила сама Ирина Петровна, я хочу изложить одно из первых её сновидений. Жизненные затруднения её отразились в нём с большой яркостью. «Театр, большая сцена, ряд артистов перед рампой. Глядя на них, думаю, что герою и героине, объясняющимся в любви, нужно стоять совсем иначе. Сижу в большой ложе. Впереди несколько дам, за ними мужчины, которые начинают ворчать, что им ничего не видно. Оборачиваюсь и вижу Я. Возмущённо говорю ему: «Ведёте себя по-хамски, а ещё общественный деятель». Выходу из ложи и поднимаюсь быстро по лестнице. Просыпаюсь с сердцебиением».

Театр относится к тем многочисленным образам, посредством которых наша мысль во сне изображает жизнь (также – дорога, река, море и т. д.). Это отметила и сама Ирина Петровна. Содержание пьесы, которая разыгрывается на сцене, – любовное. «Герою и героине нужно стоять иначе», – говорит больная. Есть правило, о котором всегда нужно помнить при толковании сновидений: сновидения эгоцентричны, они говорят об их авторе. Поэтому и пьеса, наверное, относится к любовной жизни самой Ирины Петровны: что-то в ней неблагополучно. Но Ирина Петровна участвует в сновидении, и открытым образом. Почему-то бурно вспыхивает она по адресу Я. При разборе сновидения больная рассказала, что Я. – профессор, занимающий ту кафедру, которую её муж, когда она с ним познакомилась. Но известность Я. основывалась не на научных трудах. Знали его, главным образом, как неисправимого донжуана: большая часть его зарплаты уходила на алименты его ученицам. Этому-то человеку Ирина Петровна во сне высказывает своё откровенное мнение и выходит из общей с ним ложи. Почему же сновидение заканчивается сердцебиением, тем болезненным проявлением, от которого она лечилась?

Вот что рассказала мне Ирина Петровна при нашей первой встрече: и детство, и юность Ирины Петровны прошли на юге, где отец её занимал большой пост в одном из университетских городов. У неё рано обнаружились большие способности: не случайно уже в 28 лет она была профессором. Но она была не только способным человеком; она обладала характером независимым и самолюбивым. За ней установилась определённая репутация, которой она даже гордилась. О ней говорили: «Она не женщина, за ней не поухаживаешь». И, тем не менее, в 22-летнем возрасте она сошлась гражданским браком со своим учителем по университету. Этот человек был на 20 лет старше и был женат, имел двоих детей. Поступок Ирины Петровны превратился в крупный общественный скандал. Дело происходило в 1910–1911 годах. Отца её в городе все знали. Её пришлось вместе с мужем переехать в другой город. Но и там она, по понятиям того времени, продолжала быть в «ложном положении», так как первая жена не хотела давать её мужу развод.

Но даже не это было главным источником её страданий. В том самом году, когда она сошлась со своим будущим мужем, он вступил в связь ещё с одной ученицей. Она узнала об этом очень скоро, но пыталась более или менее удачно компенсировать себя. Она утешала себя сознанием, что она – первая жена в этом сложном браке: и более любимая, и официально признанная (через семь лет, уже после революции, муж её получил развод и оформил отношения с ней). Этот «треугольник» продолжался 18 лет, до самой моей встречи с Ириной Петровной. Все трое жили в одной квартире: на Ирине Петровне лежала обязанность заботиться и о муже, и о второй жене. Для посторонних вторая жена была лучшей подругой Ирины Петровны. Этот крест, невыносимый даже для человека без всякого самолюбия, Ирина Петровна несла с большим мужеством: она находила удовлетворение в своей научной деятельности, в своей педагогической работе. Но условия её жизни изменились. Ей пришлось перейти на малоинтересную работу в библиотеке, а затем – и это главное – ей пришлось усомниться в том, что в «треугольнике» первое место действительно за ней. Муж серьёзно заболел; она добросовестно выполняла обязанности сиделки. После его выздоровления она, по совету врачей, отказалась от продолжения совместной половой жизни. И вдруг она узнала, что её соперница, «вторая жена», собирается быть матерью. Вот тут впервые, в трамвае, с ней случился припадок. Припадки стали быстро учащаться, опять-таки, далеко не беспричинно.

Правда, беременность не подтвердилась, но выяснилось другое обстоятельство. В первые же дни после болезни, окружённый дома всяческой заботой, муж Ирины Петровны начал деятельно ухаживать ещё за одной ученицей, приносил той букеты на пятый этаж.

Вот вкратце история жизни и одновременно болезни Ирины Петровны. Удивительно ли, что в сновидении она так гневно расправляется с Я., этим дурным подобием её мужа, со всеми его недостатками, но без его достоинств.

Почему же Ирина Петровна и в самом деле не вышла из совместной семейной «ложи», в которой жизнь её сложилась так неудачно? Тут было много причин, может быть, даже больше, чем мне удалось установить. Ей было уже 40 лет, 18 из них было прожито совместно с мужем. Они были прочно связаны общей работой, общими научными интересами. Несмотря ни на что, она просто любила его. Наконец, в ней жил преувеличенный страх перед собственным темпераментом, который однажды в молодости, в 22 года, уже подвёл её; брак в её глазах был как бы гарантией против новых неожиданностей… Вероятно, и это ещё не все мотивы, удержавшие её в «ложе». Так или иначе, но решиться на разрыв с мужем в действительной жизни, а не во сне, она не могла, а самолюбие, её чувство собственного достоинства восставали против невыносимо унизительного положения. И, не найдя выхода из своего конфликта, она заболела «неврозом страха». Ибо основной причиной, мешавшей ей выйти из дома, был страх, а сердце, которое и в обычном страхе играет немалую роль, было здесь тем фасадом, как бы той ширмой, за которую прятался этот невротический страх.

Во многих случаях страх выступает ещё более открытым, явным образом. Я вспоминаю одну пациентку, также несколько лет сидевшую дома. Ей было лет 30. Она имела среднее образование, работала раньше в управлении завода. После того как муж её, доставивший ей много страданий, бросил её с тремя маленькими детьми, она заболела неврозом страха. Хотя ей немного помогал отец, но нужно было кормить и себя, и детей. Она стала дамским парикмахером. У себя дома она была очень активна, имела поэтому неплохой заработок. Однажды, в начале лечения, я попытался вывести её из дома на прогулку в сад, который непосредственно примыкал к их двору. И, тем не менее, стоило нам отойти от крыльца дома на 20–25 шагов, как она уцепилась за мой рукав и с громким плачем, несмотря на присутствие посторонних, стала умолять меня вернуться домой. Так мне и не удалось удержать её в саду. Дома она сейчас же успокоилась.

При меньшей степени страха больные могут сами приходить на приём, но являются обязательно с провожатыми. Невроз страха встречается далеко нередко. Много таких пациентов прошло мимо меня на 20 лет психотерапевтической работы.

Почему, когда человек не справляется с каким-либо конфликтом, возникает страх? У одних страх пространства, у других страх высоты, у третьих страх острых предметов и т. д. Над этим вопросом много думали учёные. Талантливый исследователь человеческих неврозов Зигмунд Фрейд считал, что в страх превращается вытесненное половое влечение. Можно допустить, что у Ирины Петровны эта причина могла также участвовать: вся обстановка её жизни могла привести к подавлению влечения. Но ведь основная причина была в её попранном и постоянно попираемом вновь самолюбии!