Kitabı oku: «Жизнеспособность человека и семьи. Социально-психологическая парадигма»

© ФГБУН Институт психологии РАН, 2016

* * *

Введение

Термин «жизнеспособность» используется в социологии, антропологии, психологии, педагогике, политологии, экономических и медицинских науках. Но до сих пор нет единства в его понимании, а диапазон расхождений во мнениях о феноменологической сущности этого понятия достаточно широк. Многообразие дефиниций, представленных в литературе, объясняется разнообразием парадигмальной приверженности авторов различным научным традициям. В каждом определении жизнеспособности выделяются разные феноменологические признаки и структурные элементы, факторы детерминации этих подструктур, что осложняет понимание сущности этого явления, поиск инструментария его изучения, выявление механизмов и закономерностей развития. Для осмысления этого понятия необходимо всесторонне изучить предмет исследования в его феноменальной и пространственно-временной континуальности.

Понятие «жизнеспособность» первоначально было разработано в физике материалов, затем появилось в биологии, философии, экологии, социальных науках. Первые исследователи жизнеспособности находили ее в живых системах. Позже психологи, нуждающиеся в теоретическом осмыслении жизнеспособности как системного свойства человека, попытались ассимилировать эти результаты.

Особенно детально научное понятие жизнеспособности было разработано в 1970-е годы в экологии систем, кибернетике. Постепенно концепция жизнеспособности утверждается в качестве доминирующей в области управления системами, природными и человеческими ресурсами. Вместе с тем по-прежнему «наука нуждается в интердисциплинарной обобщающей теории жизнеспособности любых систем». Жизнеспособность систем стали рассматривать как «форму проявления активности и адаптивности системы» (Разумовский, Хазов, 1998).

Концепция жизнеспособности быстро развивается в общественных и социальных науках, становится надтеоретическим, метатеоретическим конструктом и регулярно встречается в исследованиях, в обсуждении международной и финансово-экономической политики, в анализе корпоративных рисков, в социальной психологии, в разработке национального, регионального и городского планирования, в здравоохранении, национальной безопасности.

В словарях термин «жизнеспособность» (resilience) определяется как гибкость, упругость, эластичность, устойчивость (к внешним воздействиям), способность быстро восстанавливать здоровое физическое и душевное состояние. В отечественной научной литературе этот термин трактуется по-разному, мы считаем, что английскому «resilience» в русском языке наиболее точно соответствует «жизнеспособность». Попытаемся доказать это в данной книге. В связи с тем, что отечественные психологи и специалисты других социальных дисциплин приступили к разработке этого понятия относительно недавно, П. Н. Шихирев высказывал в связи с подобными ситуациями следующее соображение: «Как обычно это бывает, после утверждения определенного термина (или категории) начинается борьба за его трактовку той или иной дисциплиной, а внутри нее – за преимущественное право интерпретации тем или иным направлением» (Шихирев, 2003, с. 17). Можно с уверенностью сказать, что отечественная психология проигрывает в этой «конкуренции» за термин представителям многих наук: социологии, философии, экономике. Это, в свою очередь, приводит к почти полному отсутствию в российской психологии исследований жизнеспособности, например, в области психологии развития. В западной литературе жизнеспособности (человека, семьи, общества, коллектива) посвящен огромный пласт не только теоретических изысканий, но и большие кросс-культурные, когортные, лонгитюдные исследования во всех областях психологии.

С 1970-х годов существует проблема неоднозначности толкования нового для психологии термина «resilience», переводимого нами на русский язык как «жизнеспособность». Одной из задач книги является обоснование закономерности появления в психологии терминов «жизнеспособность человека», «жизнеспособность семьи» и анализ проблем, связанных с этим:

1) содержание и уточнение понятийного аппарата,

2) соотнесение его с другими, близкими по смыслу терминами,

3) обоснование адекватности перевода на русский язык термина «resilience» как «жизнеспособность»,

4) обсуждение существующего в отечественной психологии понимания феномена жизнеспособности;

5) разработка адекватного исследовательским и практическим задачам методического инструментария.

«Жизнеспособность» (resilience) не является абсолютно новым термином, хотя его научное определение в психологии до сих пор обсуждается. В значительной степени формирование научных подходов к жизнеспособности человека, по мнению Э. Мастен, происходило в сотрудничестве, взаимовлиянии друг на друга ученых – пионеров исследований жизнеспособности и их учеников, приступивших к выполнению миссии по распознаванию, пониманию, предотвращению и лечению психических проблем здоровья, заметных угроз развитию, травм (Masten, 2007). К ученым – пионерам исследования жизнеспособности относят: детского психиатра Манфреда Блёйлера, детского психолога Лоис Б. Мёрфи, эпидемиолога и психиатра Ирвина Готтесмана, детского психиатра Майкла Раттера, клинического психолога Нормана Гармези, психолога развития Эмми Вернер. Эти ученые обращали особое внимание на траекторию развития человека, которое характеризуется необычайно выраженным приспособлением и положительным восстановлением после «встречи» с жизненными трудностями. Последние два десятилетия изучение жизнеспособности человека направлено на теоретическое осмысление понятия, и заметную роль в этом сыграли лонгитюдные исследования, в которых этими учеными и их сотрудниками был собран и проанализирован огромный массив эмпирических данных.

Важно отметить, что обращение к теме жизнеспособности предшествовало снижение внимания к патологии и увеличение интереса к сильным сторонам человека (Rak, Patterson, 1996), а позже – семьи.

Логическая взаимосвязь изучения жизнеспособности в философии и кибернетике, а затем в прикладных педагогических, медицинских, социальных и психологических исследованиях свидетельствует о метасистемности понятия. Согласно M. K. Алворд, Дж. Грейдос, во множестве определений жизнеспособности присутствуют описания влияния риска или проблем, а также других переменных, положительно воздействующих на человека. Тем не менее ведется дискуссия о том, что представляет собой поведение жизнеспособного человека и как лучше всего измерять его успешную адаптацию к жизненным трудностям (Alvord, Grados, 2005). Жизнеспособность не одномерное, дихотомическое свойство, которым обладает или не обладает человек. Предполагается, что жизнеспособный человек должен показывать положительные результаты по нескольким аспектам жизни в течение определенного периода времени (Cicchetti, Rogosch, 1997). Кроме того, жизнеспособность предполагает владение человеком несколькими навыками в разной степени, которые помогают ему справиться со сложными жизненными обстоятельствами (Alvord, Grados, 2005).

Так исторически сложилось, что исследования жизнеспособности человека имеют глубокие корни, прежде всего в психопатологии, однако динамичное изучение этого феномена началось в социальных и поведенческих науках в конце 1970–начале 1980-х годов (Anthony, 1987; Barnard, 1994; Cicchetti, 1993; Cowen, Work, 1988; Egeland et al., 1993; Garmezy, 1976; Luthar, 1991; Masten, 1994, 1999; McCubbin, McCubbin, 1988; Rutter, 1985; Werner, 1993). Впервые понятие «жизнеспособность» использовала М. Скойвал в 1942 г. в анализе задач, стоящих перед социальными работниками, вывозившими детей из английских городов в деревни, спасая их от бомбежек (Scoville, 1942). Согласно Э. Мастен, те ученые, которые впервые обратили внимание на жизнеспособность в критические моменты человеческого функционирования и развития, не придавали особого значения необходимости профилактики, а также пренебрегали изучением способности человека к восстановлению после неблагоприятного и/или психопатологического воздействия окружающей среды (Masten, 2011).

По мнению K. Тусай, Дж. Дайер, в настоящее время все исследования жизнеспособности группируются вокруг трех аспектов: 1) важность видения динамичной, интерактивной перспективы для понимания жизнеспособности; 2) сложность конструкта жизнеспособности требует целостного подхода; 3) ценность разного жизненного опыта и образования (Tusaie, Dyer, 2004). Жизнеспособность была описана в пространстве трех факторов: внутренние силы, помогающие успешно справляться с проблемными ситуациями; внешняя поддержка и ресурсы; индивидуальные навыки межличностного общения (Grotberg, 1995). Для отечественной науки концептуализация и операционализация сравнительно нового понятия и определение концептуального поля жизнеспособности человека и семьи стали актуальной и интересной научной задачей только в последнее десятилетие.

На разных исторических этапах изучения жизнеспособности исследователями в качестве системообразующего фактора рассматривались: родительская компетентность, неуязвимость ребенка, баланс между различными факторами риска и защитными факторами (Anthony, 1987; Garmezy, 1983; Luthar, Cushing, 1999; Rutter, 1985; Werner, 1993) или как в современных исследованиях: потенциал, ресурс человека, его компетентность (Friborg et al., 2006; Tiet et al., 2010; и др.). Вместе с тем во многих исследованиях системный характер жизнеспособности человека не подчеркивается, и в основном выделяются лишь те или иные частные признаки. Другими словами, по-прежнему жизнеспособность человека описывается в рамках структурного подхода как некая дихотомия, например: устойчивость – неустойчивость, хороший – плохой результат, воздействие— отсутствие воздействия.

Канадский эколог К. С. Холлинг более 40 лет назад высказал мнение: несмотря на тот факт, что разные типы систем имеют различные структуры и процессы, уже существуют некоторые общие особенности динамики систем и сформировано в научном сообществе отношение к пониманию жизнеспособности (Holling, 1973). По-видимому, на современном этапе при исследовании жизнеспособности все еще необходимо собирать и обсуждать факты, прямо или косвенно сообщающие нам о существовании этой системной характеристики человека.

Очевидно, что в понятийном поле терминов «жизнеспособность человека» и «жизнеспособность семьи» существует целый ряд определений. Обобщая множество трактовок, скажем, что их объединяет: различные определения способности человека жить: существуя, совладая, выживая и развиваясь – самостоятельно, в семье, в другой малой группе, в обществе. Соответственно, жизнеспособность – это способность на протяжении продолжительного времени сохранять важные свойства личности, а в краткосрочной перспективе – сохранять менее важные, но более актуальные здесь и сейчас свойства. Это понятие включает в себя способность рационально планировать и эффективно, успешно совершать действия в определенных условиях.

Жизнеспособность человека в целом описывают как способность к самостоятельному существованию или выживанию, но и развитию вопреки влиянию любых внешних факторов. Приведем часто цитируемое определение жизнеспособности: это способность человека или социальной системы строить нормальную, полноценную жизнь в трудных условиях (Ваништендаль, 1998).

Говоря о жизнеспособности семьи, которой посвящен раздел книги, мы отмечаем факт появления нового понятия в психологии семьи и смежных с нею областях науки, что также привело к возникновению разных его определений. Во многом термин «жизнеспособность семьи» еще не концептуализирован, его понятийное поле по-прежнему не является четко очерченным и на сегодняшний день в основном представляет собой сбор и анализ феноменов, связанных с этим понятием. Актуальность и востребованность исследований жизнеспособности семьи выражается в значительном увеличении числа публикаций по этой теме. Примером является книга по жизнеспособности семьи под редакцией Д. Беквар (Handbook of family resilience, 2013), в которой освещены основные направления современных исследований этого феномена в мировой психологии.

В нашей монографии проводится также анализ жизнеспособности замещающих семей, принципы развития жизнеспособности детей-сирот в замещающих семьях и выпускников интернатных учреждений. Анализируется психологическая работа с замещающей семьей и приемными детьми, которая должна проводится в контексте развития жизнеспособности замещающей семьи. Представленные в книге данные эмпирического исследования жизнеспособности замещающих родителей позволили увидеть специфику этой группы, выраженность компонентов их жизнеспособности и определить взаимосвязанность этих компонентов с семейными ресурсами и психопатологической симптоматикой.

Таким образом, разработка понятий «жизнеспособность человека», «жизнеспособность семьи», объединяющих ряд терминов, часто близких по содержанию, должна привести к построению взаимосвязей между внешними и внутренними факторами, воздействующими на человека и семью, к определению структуры их жизнеспособности и к выделению на основе этого ее системообразующего фактора. Усилия психологов, исследователей и практиков, должны привести к пониманию жизнеспособности как системной характеристики человека и семьи.

Раздел 1
Жизнеспособность как объект междисциплинарных исследований

Глава 1
Формирование концепта «жизнеспособность» в разных науках

Начиная с последней четверти ХХ в. понятие «жизнеспособность», становясь надтеоретическим метаконструктом, быстро развивается в общественных науках, появляется в обсуждении международной политики, в анализе корпоративных рисков, в национальном, региональном и городском планировании, в разработке базиса национальной безопасности, в научных исследованиях некоторых областей психологии. В ряде теоретических исследований последних лет показано, что жизнеспособность рассматривается как метатеория, которая объединяет и включает в себя различные теории полей, а также психонейроиммунологию, философию, физику, психологию, восточную медицину, неврологию, экологию, социологию, антропологию.

Задача данной главы – обосновать закономерность введения в научный оборот нового для отечественной психологии термина «жизнеспособность человека» путем сопоставления его использования в разных науках, а также уточнения понятийного аппарата с позиции двух традиционных моделей исследований: медицинской и психосоциальной. Для этого нами был проведен анализ концептуального поля термина «жизнеспособность» как междисциплинарного понятия в зарубежной и отечественной психологии, философии, кибернетике, социальных и медицинских науках.

1.1. Понятие «жизнеспособность» в философии и исторической науке

Анализ отечественных и зарубежных исследований по проблеме жизнеспособности человека и семьи привел нас к важному заключению о том, что рассматриваемое понятие не случайно активно представлено в философских изысканиях. Человек, формируясь и изменяясь в процессе развития, показывает примеры жизнеспособности вопреки трудным условиям жизни. В философии правила и принципы развития общества, реализация человека в малой и большой группах также отражаются в его жизнеспособности.

В отечественной философии термин «жизнеспособность» впервые был употреблен А. А. Богдановым, автором концепции исторически первой и наиболее известной общей теории систем (Богданов, 1927а)¹. Ее создание было обусловлено развитием научных теорий и дисциплин, изучающих поведение, организацию, самоорганизацию, эволюцию естественных (природных) и искусственных систем, когда возникла необходимость в обобщении и систематизации этих знаний, определении философских идей, предшествующих формированию этих теорий и дисциплин.

Особое место в «Тектологии» занимает обоснование принципа подбора. В основу этого принципа А. А. Богданов положил два основных тектологических механизма: формирующий и регулирующий. Формирующий – это механизм образования комплекса. Регулирующий – подбор, который подразделяется на консервативный и прогрессивный: консервативный подбор означает сохранение или уничтожение комплекса по отношению к какой-либо внешней активности; прогрессивный подбор – это возрастание или уменьшение суммы элементов комплекса. В подробном анализе принципа подбора в «Тектологии» С. Н. Пустильник сравнивает его с принципом отбора в теории эволюции Ч. Дарвина (Пустильник, 1995). Главным отличием тектологического подбора, по Богданову, является его системный характер. Ч. Дарвин имел в виду отбор мелких признаков, незначительных изменений, в то время как А. А. Богданова в «подбор» не включает размножение и наследственность, так как тектологический подбор воздействует на весь комплекс в целом, непрерывно преобразуя его в соответствии со средой. Если, по Дарвину, приспособленные особи отбираются и выживают, то, по Богданову, – подбираются и создаются. По мнению А. А. Богданова, приспособление означало не избирательное выживание, как у Ч. Дарвина, а соответствие организованного целого своей среде, т. е. причиной тектологического развития является необходимость приспособления к среде. Тектологический комплекс способен к саморазвитию, повышению своей организованности, характеризующейся такой неустойчивостью, которая приводят к возникновению более высокой организации. Это и является формой приспособления к среде (Махнач, 2003). Для характеристики системы по А. А. Богданову важно то, что приспособленные части системы подбираются и создаются, при этом каждая часть нацелена не на избирательное выживание, а на соответствие организованного целого своей среде.

Следует отметить, что в основе многих концепций самоорганизации систем (см., например: Эшби, 1959) и развития такого междисциплинарного направления в науке, как синергетики, лежит все та же идея А. А. Богданова. По его мнению, неустойчивость системы – это источник ее внутреннего развития, она приводит систему к более высокой организации. В связи с необходимостью обоснования динамической устойчивости развития системы в среде им был использован термин «жизнеспособность». Согласно определению А. А. Богданова: «Всякая жизнеспособность относительна; она существует только по отношению к той или иной данной среде; и элементы, в высшей степени, приспособленные для одной среды, наиболее устойчивые под ее влияниями, в другой среде или под существенно иными воздействиями могут оказаться и в большинстве случаев окажутся, мало приспособлены и неустойчивы» (Богданов, 1989, с. 215–216).

Его идея максимума организованности и порядка во всем, включавшая «утопию разумных человеческих отношений» и цель коллективной борьбы за жизнеспособность, впоследствии нашла отражение в ряде философских, этнологических, лингвистических, экономических, исторических исследований. Как известно, и в философии, и в политике А. А. Богданов был последовательным коллективистом, следовательно, отвергал любые формы индивидуалистического мировоззрения и предлагал пути его практического преодоления во всех сферах человеческого бытия. Человек не есть «я», индивид, духовная или телесная субстанция; все это социально-историческая конструкция, имеющая свои временные границы (Добронравов, 2001). В 1926 г. в СССР был создан Институт борьбы за жизнеспособность (первый институт геронтологии, позже переименованный в первый в мире Институт переливания крови), руководителем которого был назначен А. А. Богданов (Неизвестный Богданов…, 1995).

Таким образом, жизнеспособность человека, по А. А. Богданову, имеет системный характер, воздействует на человека в целом, непрерывно преобразуя его в соответствии со средой, приспосабливая части системы друг к другу с целью усиления устойчивости развития человека в среде².

В философии есть и другие попытки определить те факторы, которые в самом общем виде определяют жизнеспособность человека, общества, государства. По мнению известного философа и историка А. А. Брудного, само «существование человечества есть проявление и следствие его жизнеспособности» (Брудный, 2013, с. 100). Так в самом общем виде им видится взаимосвязь жизнеспособности индивида и человечества. По мнению ученого, высокая жизнеспособность человечества издавна определялась четырьмя неравнозначными факторами. Первый фактор – реализация способности к труду и способности проектировать, использовать его продукты. Второй фактор – наличие природных ресурсов, позволяющих черпать энергоносители и находить возобновляемые источники средств к существованию. Третьим фактором была известная популяционная разобщенность. Четвертый фактор, определен им как базисный, как первооснова, он состоит в способности человека к самовоспроизведению, половому отбору, производству человека человеком (Брудный, 2013). Эрнст фон Глазерсфельд считает: в процессе своей жизнедеятельности (жизнеподдержания), что в равной степени относится как к биологическому существованию, так и к социальным аспектам «выживания», организм сталкивается с факторами внешней среды (препятствиями), которые в разной степени влияют на его жизнеспособность и, соответственно, вызывают различные поведенческие реакции. Если ответная реакция на воздействие внешней среды является адекватной, т. е. позволяет организму продолжить свое существование (через удовлетворение потребностей – «желаемых целей»), то организм оказывается пригодным для жизни в данной среде, является жизнеспособным (Цоколов, 2001). Существенно то, что понятие жизнеспособности Глазерсфельд переносит из сугубо биологического контекста в область эпистемологии. Им же введен и сам термин «жизнеспособность», не имеющий строгой смысловой привязки только к биологическому аспекту жизни.

Похожий взгляд на жизнеспособность системы мы находим в исследованиях О. С. Разумовского и М. Ю. Хазова (Разумовский, 1997; Разумовский, Хазов, 1998). Развитые жизнеспособные (и устойчивые) системы являются относительно гармонизированными внутренне и тем самым относительно стабильными. В результате этого во всех своих взаимодействиях со средой они выступают как внутренне непротиворечивые. Известно также, что сильные флуктуации среды разрушают любую систему. В итоге может быть сформулирован принцип: в ходе развития жизнеспособности степень качества, устойчивости и надежности системы возрастает, если сами системы стабильны, а среда устойчива и гармонизирована с этими системами (Разумовский, Хазов, 1998). Жизнеспособность системы, в которую включен человек (общество, государство), они стали рассматривать как форму проявления ее активности и адаптивности. С одной стороны, жизнеспособность в более широком смысле – это сочетание устойчивости системы и ее адаптивности, ее самоидентичности и соответствия, полезности, пригодности; оптимальности и неоптимальности (Разумовский, Хазов, 1998). С другой стороны, нестабильность системы, ее утомление и как следствие – ее нежизнеспособность являются также значимыми характеристиками, необходимыми для прогноза оптимальности этой системы. С этой точки зрения изучение утомления и усталости как неоптимальных качеств системы также необходимо для более полного понимания феномена жизнеспособности системы. По мнению О. С. Разумовского, утомление характерно для всех фаз действий или деятельности бихевиоральных систем, таких как: 1) мобилизация (т. е. подготовка к действиям); 2) первичная рефлексия и реакции, когда в таких системах, как организм, идет процесс количественного уравновешивания необходимых затрат на совершение действий (или работы у человека) с наличным запасом сил и ресурсов; 3) компенсация, когда работоспособность адекватна требованиям деятельности; 4) субкомпенсация; 5) декомпенсация; 6) срыв. Три последние фазы отражают постепенное истощение ресурсов и резервов бихевиоральной системы, а также снижение работоспособности и жизнеспособности вообще (Разумовский, 2001). Для понимания признаков системы, лежащих в основе ее баланса или оптимальности, помогает соотнесение факторов, влияющих на эту оптимальность. В теории жизнеспособности первой, самой важной проблемой оптимальности можно считать проблему продления жизни системы в течение максимально возможного времени или повышение вероятности ее жизни в течение заданного времени. Вопрос о жизнеспособности системы, о продлении ее жизни, об оптимизации ее строения и поведения, целей и ценностей реально встает лишь тогда, когда она находится или может находиться в пограничной ситуации, и чем острее ситуация, тем выше потребность в оптимизации (Хазов, 1999).

Философ, историк и социолог А. С. Ахиезер рассматривал жизнеспособность как категорию, аналогичную категории «воспроизводство», т. е. как способность субъекта воспроизводить себя, свою культуру, свои отношения вопреки бесконечному потоку опасностей, преодолевая их и отвечая на них соразмерно реальному вызову истории. В рамках разработанной им концепции выживаемости жизнеспособность понимается как «способность субъекта обеспечить свою выживаемость через самосовершенствование» (Ахиезер, 1996, с. 59–60). Различным угрозам обществу и катастрофам, по его мнению, противостоит способность людей, (со) обществ воспроизводить себя, (суб) культуру, отношения, способность выживать, наращивать жизнеспособность, свой творческий рефлективный потенциал, обеспечивать прогресс массового гуманизма, превращать конструктивную инновацию в культурную ценность. Следует отметить, что среди переменных, определяющих жизнеспособность общества, он выделял важную способность последнего воспроизводить себя, отношения, культуру, которая в исследованиях психологов определена и исследована как базовый признак жизнеспособности. А. С. Ахиезер жизнеспособность соотносил со способностью человека преодолевать трудности, и, по нашему мнению, это характеризует механизм совладания (копинг). Вместе с тем выделяемая им способность субъекта воспроизводить себя, свою культуру, свои отношения вопреки бесконечному потоку опасностей является характеристикой жизнеспособности человека.

Философ В. Н. Шевченко также определяет понятие «жизнеспособность» как способность существовать, воспроизводиться и развиваться. С возрастающей ролью этой способности сталкивается любое государство при изучении кризисных состояний. Государство управляет потоком социальной энергии, придает ему определенную упорядоченность и, главное, – направленность (Шевченко, 2006). Говоря о концепции устойчивого (жизнеспособного) развития человечества, О. С. Разумовский предложил не забывать о существе фундаментальных общесистемных законов, формирующих, в частности, устойчивое развитие общества и государства. Для этого необходимо соблюдение нескольких, но критически важных условий: а) усиление гуманизации всех отношений между людьми на всех уровнях; б) развитие руководства и управления как высокопрофессионального занятия; в) прекращение манипуляции общественным сознанием, посредством контроля СМИ со стороны государства; г) создание психологических условий для сплочения людей, кооперация во всех сферах деятельности; в иных условиях возможна потеря поколения; д) сужение сферы действия отрицательной активности людей, так как индивидуализм и эгоизм в крайних проявлениях опасен для человечества; е) расширение сферы действия в обществе положительной активности людей (Разумовский, 1997).

С. Г. Кара-Мурза постулирует понятие «жизнеспособность» как метафору в отношении цивилизации, как продукт культуры (творчества больших и разнообразных социально и этнически организованных масс): «Важным индикатором жизнеспособности цивилизации (как и страны) является выполнение функции целеполагания, когда цивилизация указывает цель как образ светлого будущего» (Кара-Мурза, 2010, с. 18). К основным признакам цивилизации, которые «формируют ее жизнеспособность, он относит: 1) народ (нация) в его количественных и качественных параметрах и в структурной полноте; 2) природные условия (территория, почва и недра, водные ресурсы, биогеоценозы); 3) культура во всех ее срезах: универсум символов и ценностей; знания, навыки и умения, системы их социодинамики; искусство; техносфера; хозяйство; 4) государство» (Кара-Мурза, 2010, с. 22–23). А жизнеспособность цивилизации в целом, по мнению В. И. Уколовой, определяется «возможностью последовательного освоения жизненной среды и развитием духовного начала во всех видах человеческой деятельности» (Уколова, 1991, с. 12). Согласно А. Тойнби, по мере роста цивилизаций все более углубляется их дифференциация. И, наоборот, по мере распада увеличивается степень стандартизации. Тенденция к стандартизации весьма примечательна, если учесть масштаб многообразия, которое она должна преодолеть. Надломленные цивилизации, вступая на путь распада, демонстрируют привязанность к самым различным областям деятельности – от ярко выраженного интереса к искусству до увлечения механизмами. Интерес может быть самым неожиданным, ибо это отголосок или воспоминания о днях роста. Тем не менее в истории цивилизации, пережившей катастрофу надлома, существует стремление к некоторой стандартной форме. Признаком гибнущего общества является наличие раскола между наиболее жизнеспособными силами общества. Социальный раскол представляет собой критерий распада надломленного общества. Общество, по А. Тойнби, «в своей жизни сталкивается с серией задач, которые оно и решает наиболее приемлемым для себя образом. Каждая такая проблема – это вызов истории. Посредством этих испытаний члены общества все больше и больше дифференцируются. Каждый раз одни проигрывают, другие успешно находят решение, но вскоре некоторые из решений оказываются несовершенными в новых условиях, тогда как другие проявляют жизнеспособность даже в изменившихся обстоятельствах. Испытание следует за испытанием. Одни утрачивают свою оригинальность и полностью сливаются с основной массой, другие продолжают борьбу в сверхъестественном напряжении и тщетных ухищрениях, третьи, достаточно умудренные, достигают высот совершенства, строя свою жизнь на новых путях» (Тойнби, 1991, с. 25–26).

В философии наряду с понятием «жизнеспособность» существует синонимичное ему – «витальность». Под витальностью понимают, с одной стороны, мощь, напор жизни, с другой, с ним ассоциируется способность к выживанию, к балансированию на грани жизни и смерти. В современном научном языке тема витальности бытует больше во втором значении: «жить на грани выживания». Выживание – ключевое слово в лексиконе человека с улицы и клише журналистского языка. Интеллектуалами и политиками идея витальности обществ как их жизнеспособности ныне стала восприниматься как значимый предмет рассуждения (Козлова, 1998). В своей книге «Мужество быть» П. Тиллих пишет: «Жизнь включает в себя страх и мужество в качестве элементов жизненного процесса, находящихся в состоянии подвижного, но в сущности устойчивого равновесия. Такое равновесие, а вместе с ним и сила бытия, обладает тем, что на языке биологии называется витальностью, т. е. способностью к жизни. Следовательно, настоящее мужество, как и настоящий страх, необходимо понимать как выражение совершенной витальности. Мужество быть – это функция витальности. Ослабление витальности влечет за собой ослабление мужества. Укрепить витальность – значит укрепить мужество быть» (Тиллих, 1995, с. 31). Великий теолог связывает витальность с интенциональностью, т. е. отношением к смыслам и дает такое определение витальности: «Витальность человека настолько велика, насколько велика его интенциональность: они взаимозависимы. Это делает человека самым жизнеспособным из всех существ. Он может выйти из любой данной ситуации в любом направлении, и эта возможность побуждает творить вне себя, не теряя при этом самое себя. Чем большей способностью творить вне себя обладает существо, тем в большей степени оно витально. Мир технических творений является самым заметным выражением витальности человека и его бесконечного превосходства над витальностью животного. Если правильно понимать связь между витальностью и интенциональностью, то можно принять биологическую интерпретацию мужества в рамках заданных ограничений» (там же, с. 32). Здесь им описана инструментальная функция витальности, показывающая, насколько человек, попадающий в сложные условия жизни, остается жизнеспособным, опираясь на свой психофизиологический потенциал, а витальность и ее интенциональность детерминирует большинство поступков человека. Еще у П. Тиллиха, в философском наследии которого одно из важных мест отводится изучению значимости христианства в культуре и экзистенциальному опыту современного человека, мы находим определение витальности, т. е. способности к жизни (курсив мой. – А. М.) как основы человеческого существования (Тиллих, 1995). В своем фундаментальном труде «Систематическая теология» П. Тиллих уточняет свое понимание витальности, подчеркивая такой аспект этого понятия, как динамичность: «Витальность – это та сила, которая поддерживает жизнь и рост живого сущего. Динамический элемент в человеке открыт во всех направлениях и не связан априорно ограничивающей структурой. Человек способен творить мир, помимо данного мира; он создает техническую и духовную сферы. Динамика выходит за пределы природы только в человеке. Это и есть его витальность, и, следовательно, только человек обладает витальностью в полном смысле этого слова» (Тиллих, 2000, с. 180). Цитируя своего друга и учителя П. Тиллиха, Р. Мэй приводит его слова: «…интенциональность и витальность связаны с тем фактом, что жизненность человека проявляется не просто как жизнеспособность, как биологическая сила, а как установление связи с миром, формирование и перестраивание мира посредством различных видов созидательной деятельности». Таким образом, степень интенциональности человека можно рассматривать как степень его мужества – «мужества быть» по П. Тиллиху (Мэй, 1997, с. 137). Далее Р. Мэй, уходя в этимологию слов, сопоставляет интенциональность и интенсивность, делая акцент на энергетической составляющей общего для этих слов корня и определяя место интенциональности в психологической жизнеспособности. «Интенциональность можем связать с „интенсивностью“ переживания или степенью „напряженности“ жизни». «Предпринимался ряд попыток определить то, что мы подразумеваем под витальностью в психологической сфере: употреблялись такие слова, как „энергия“ и т. п., но без особого убеждения в том, что это что-то значит. Но разве интенциональность не предоставляет нам критерий для определения витальности как психологической жизнеспособности?» (Мэй, 1997, с. 137). Р. Мэй обращает внимание на значимость учета составляющих жизнеспособности человека в практике психотерапии: «Степень интенциональности может определить энергетику человека, потенциальную силу его обязательств, и его способность, если мы говорим о пациенте, продолжать лечение» (там же, с. 137). Этим определением Р. Мэй обращает внимание на характеристику жизнеспособности, которую многие исследователи называют способностью «гнуться и не ломаться».