Kitabı oku: «Яды, микробы, животные, адский огонь. История биологического и химического оружия Древнего мира», sayfa 4

Судя по виду руин, крепость Троя VI была разрушена при пожаре примерно в 1200 г. до н. э. Легендарная Троянская война известна прежде всего в изложении Гомера в Илиаде, созданной около 750–650 гг. до н. э., но в греческое и римское время циркулировал обширный цикл произведений о Троянской войне, упоминавшейся во многих других мифах и трагедиях. Некоторые из этих работ сохранились лишь фрагментарно.

Большинство исследователей античной культуры согласны с тем, что устные эпические сказания, вероятно, появились во время реальных битв бронзового века (1300–1100 гг. до н. э.) и что в легендах о Троянской войне есть доля правды, в том числе в описании вооружения. Данный цикл мифов и легенд убедительно доказывает существование двух комплексных, параллельных картин военного дела в классической Античности. Одна – идеализированная, знакомая всем гомеровская версия чистой честной битвы, дух которой воплощали такие герои, как Ахиллес в Илиаде; и другие, более коварные способы одержать победу над врагами, часто приписываемые варварам, но охотно применяемые и хитроумными греческими героями вроде Одиссея⁷⁹.

Согласно мифу, божественные стрелы Аполлона насылали смертельные эпидемии и лихорадку, особенно в военное время. Илиада начинается с того, что на десятый год осады Трои бог нацеливает свой лук на греческую армию – и в войсках царя Агамемнона начинается опустошительный мор (в греческой мифологии боги вовсе не беспристрастны: Аполлон благоволил троянцам, а Афина помогала грекам). По словам Гомера, Аполлон пускал «черные моровые стрелы» на солдат в течение девяти дней. Первыми мишенями бога стали вьючные животные и собаки:

 
После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;
Частые трупов костры непрестанно пылали по стану⁸⁰.
 

Погребальные костры пылали день и ночь, и надежды греков на то, что осада Трои вскорости увенчается успехом, испарились. Эта начальная сцена – прямое напоминание о древней этимологической метафоре, которая связывает стрелы и яды.

Некоторые другие пассажи из Илиады намекают на то, что воины на поле боя пускали отравленные стрелы, хотя Гомер ни разу не утверждает этого прямо. Например, когда Менелая ранит троянская стрела, призывают Махаона (сына легендарного бога врачевания Асклепия), чтобы тот отсосал «черную кровь». Такой способ лечения в реальной жизни применялся при укусах змей и отравленных ранах. В другом месте Гомер описывает, как «черная кровь» струится из раны от стрелы, и говорит, как Филоктет мучился «язвою злой, нанесенною пагубной гидрой». Черная кровь указывала античным военным врачам на то, что рана нанесена ядовитым оружием. И действительно, от змеиного яда кровь чернеет и образуется гнойная рана. В Илиаде Махаон также лечит раны специальным бальзамом по рецепту кентавра Хирона, вроде того, как Хирон лечил собственную рану, нанесенную отравленной стрелой⁸¹.

Гомер лишь однажды прямо описывает греческого героя ищущим яд для пропитки стрел (неудивительно, что это Одиссей, мастер хитроумных уловок). Но многие другие древние авторы ясно дают понять, что обе стороны во время Троянской войны пользовались отравленными стрелами (рис. 4).

Рис. 4. Лучник пробует стрелу и ее наконечник; лучник, окунавший стрелы в яд, должен был избегать любого контакта с наконечником. Резьба по хал цедону, 500 г. до н. э., подписано Эпименом. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Троянская война началась, когда греки снарядили экспедицию, чтобы отомстить за похищение спартанской красавицы Елены троянским соблазнителем Парисом. Старый друг Геракла, великий лучник Филоктет, командовал семью из 1200 греческих кораблей, державших путь в Трою. Гомер отдельно указывает, что на каждом из кораблей Филоктета плыло по 50 искусных лучников. Выдал ли Филоктет своим лучникам отравленные стрелы из колчана Геракла, который сам он вез в Трою? Этого Гомер не говорит, но во время путешествия действительно произошел зловещий случай, связанный со змеиным ядом⁸².

По дороге в Трою Филоктет получил «злую язву» на ступне. По некоторым версиям мифа, он случайно укололся одной из отравленных стрел, которые унаследовал от Геракла. По другим версиям, его укусила ядовитая гидра – водяная змея. Обе версии, впрочем, подчеркивают опасность обращения с ядовитыми веществами при изготовлении биологического оружия. Несчастный случай с Филоктетом – не самое вдохновляющее начало войны. От его гноящейся язвы шел невыносимый смрад, а его стенания сочли очень дурным предзнаменованием. Вождь греков Агамемнон приказал Одиссею оставить Филоктета на крошечном острове Хриса рядом с Лемносом и уже затем плыть в Трою.

В течение десятилетия, пока его товарищи осаждали Трою, брошенный воин мучился от нескончаемой боли и лихорадки, поскольку «черная кровь и гной» продолжали сочиться из его раны. Филоктет, самый искусный лучник после Одиссея, выжил, стреляя из лука Геракла отравленными стрелами в птиц⁸³. Мифологическое описание неизлечимой раны Филоктета и некроза – точное изображение последствий укуса змеи.

В античные времена, вплоть примерно до 150 г. н. э., пустынный остров Филоктета Хриса сделался популярной достопримечательностью, которую посещали греки и римляне. Там стоял небольшой алтарь с изображением Филоктета и отравленных стрел, лука, бронзового оружия и бронзовой водяной змеи.

Трагическая история Филоктета известна всем. В Италии, где он, согласно мифам, обосновался в конце жизни, его почитали как бога. Его злоключения изображали на многих произведениях искусства и представляли на афинской сцене в трагедиях Софокла, Эсхила и Еврипида.

Через десять лет после начала войны с Троей оракул сообщил грекам, что троянцев можно победить только отравленными стрелами самого Геракла. И Одиссей возглавил делегацию греков, отправившуюся на Хрису – остров, где много лет назад бросили Филоктета. Греки в ужасе смотрели, как некогда великий воин живет в пещере, подобно животному. В пещере было скользко от зловонного гноя, сочившегося из его раны. Истощенный лучник, окруженный птичьими перьями и костями, все еще мучился от боли в той же ране (рис. 5). Греки исполнились сострадания к товарищу, однако, ни секунды не сомневаясь, применили тот же ужасный яд против троянцев.

Рис. 5. После того, как Филоктет случайно поранился стрелой, отравленной ядом гидры, товарищи оставили его на пустынном острове. Злополучный лучник сидит на скале под мертвым деревом, с забинтованной стопой и колчаном отравленных стрел. Сосуд для масла, 420 г. до н. э., Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Делегация пыталась убедить страдальца Филоктета привезти стрелы под Трою, но он отказывался, обиженный на жестокое обращение. Он даже угрожал пристрелить их самих. И Одиссей придумал очередную хитрость: он решил обманом заполучить лук и колчан Филоктета. Но сына Ахилла, благородного юношу Неоптолема, возмутила беспринципность Одиссея. Он настаивал на том, что «злодейские уловки и коварство» – позор для настоящего воина. Эта сцена в описании Софокла отражает вековые противоречия между честной и бесчестной войной⁸⁴. Наконец появляется призрак Геракла и обещает, что Филоктета излечат, после чего тот соглашается присоединиться к грекам. Под Троей рану Филоктета заживляет Махаон – полевой врач греков. На поле боя Филоктет со своими отравленными стрелами становится настоящей машиной для убийства, истребляя полчища троянцев. Затем в перестрелке на луках с лучшим троянским лучником Парисом Филоктет переламывает ход войны в пользу греков.

Квинт Смирнский, поэт IV в. н. э., описывал дождь из смертоносных стрел в своем эпосе «После Гомера», основанном на более раннем, ныне утраченном эпосе о Троянской войне. Он писал, что могучего греческого воина Ахилла сразили стрелой, прицельно направленной в уязвимую пяту. В мифах о рождении Ахилла его мать Фетида держала сына за пятку, погружая в реку Стикс, чтобы сделать его неуязвимым для холодного оружия. Пятка и стала его единственным слабым местом. Однако обычная рана в пятку – пустяк; только ядовитая стрела может сделать подобное ранение смертельным. В некоторых версиях мифа Аполлон выстрелил в Ахилла сзади одной из своих моровых стрел. Другие же утверждают, что Аполлон только направил стрелу Париса точно в пяту Ахилла. Когда стрела попала ему в ногу, «тотчас же сердце того нестерпимая боль охватила», и он рухнул, «как башня». Закатив глаза и скрипя зубами от боли в «ядовитой ране», умирающий Ахилл выражал традиционное для греков инстинктивное отвращение к бесчестной смерти. Его не только ранили тайно отравленным оружием – трусливый враг нанес удар сзади, как в свое время Геракл подстрелил Несса. Как только обреченный герой почувствовал, что яд струится по венам, неся с собой «жалкую», не героическую смерть, он гневно закричал:

 
Кто в меня только что скрытно направил стрелу роковую?
Пусть пред лицо мое ныне решится, не прячась, он выйти!⁸⁵
 

Чтобы отомстить за ужасающую смерть Ахилла от отравленной стрелы, Филоктет натянул огромный лук и направил «грозную стрелу» с ужасным, шипящим смертью (слова поэта сразу вызывают в памяти змей) наконечником в Париса. Первая стрела лишь оцарапала тому руку, а вторая попала в пах. Парис, «терзаемый болью ужасной», вышел из схватки, «страшно стеная». Троянские целители устремились на поле боя, чтобы нанести целебные мази и приложить кровососущих пиявок к пораженному месту. Но все эти меры были бесполезны против яда, который «ужасный внутри и снаружи, к самому костному мозгу сквозь кости и чрево проникнув, тело сжигал его». Обессилев от жажды, едва в сознании, корчащийся от боли Парис отчаянно возлагал надежды на нимфу, которую когда-то любил: та могла добыть особые целебные травы. Нимфа действительно явилась, но спасти троянского воина-любовника уже не успела: он умер в мучениях⁸⁶.

Несмотря на значимость лука и стрел в Греции начиная с бронзового века, Гомер и многие другие античные авторы сообщают, что лучники не были в большом почете, так как стреляли издалека, оставаясь в безопасности. Дальнобойные метательные снаряды подразумевали, что воин не готов встретиться с врагом лицом к лицу. А уж дальнобойные снаряды, отравленные ядом, казались еще более злодейским и трусливым оружием. Засада сзади – еще один метод ведения битвы, который, как и отравленные стрелы, обычно приписывался варварам. Традиционно греческое и римское военное дело будто бы основывалось на непосредственных столкновениях, тесных и личных: ряды одинаково вооруженных и экипированных солдат вступали друг с другом в рукопашную – группами и поодиночке. Но разумные и изобретательные военные хитрости тоже вызывали восхищение, если не переходили определенных границ. Черту между приемлемыми и порицаемыми уловками провести трудно, но у классических авторов часто описываются общепринятые подходы⁸⁷. Раны в спину всегда считались бесчестными и говорили о трусости или предательстве (Илиада, «После Гомера» и другие поэмы полны призывов встречаться с врагом лицом к лицу, чтобы не получить удар в спину или не быть застигнутым врасплох)⁸⁸. Личная храбрость, работа в команде, физическая сила, военная подготовка и упорство вели к успеху, а отравленное оружие и засады ставили личные доблести под сомнение. В мифологических эпизодах отражен вечный вопрос, серьезно беспокоивший воинов любой эпохи: какое значение имеет храбрость, навыки и сила, если враг атакует тебя подло, да еще и отравленным оружием?

После того как бойня на поле брани унесла жизни лучших греческих и троянских воинов, Одиссей придумал хитроумную уловку с Троянским конем, которая позволила грекам ворваться в цитадель Трои. Греки разграбили и уничтожили город. Затем, после ряда приключений, описанных в Одиссее Гомера и в других эпических поэмах и легендах, греки с победой вернулись домой. После разрушения Трои горстка выживших троянцев во главе с героем Энеем отправилась в Италию и основала Рим, что описано в поэме великого латинского поэта Вергилия «Энеида». Эта эпическая поэма, написанная в I в. до н. э. в эпоху правления императора Августа, должна была восславить легендарное прошлое Рима и его предназначение. Вергилий рассказывает, что троянцы взяли с собой в Италию отравленное оружие. Он описывает воина Амика, «который всех лучше / Жала копий умел смертоносным смазывать ядом»⁸⁹⁹⁰.

А что же колчан Геракла со стрелами, смазанными ядом гидры – что стало с ним после победы греков над троянцами? По легенде, Филоктета, как и других ветеранов Троянской войны, долго носило после войны по волнам Средиземного моря. Он поучаствовал во многих битвах как наемник со своим смертоносным луком и стрелами и в конце концов обосновался в Италии. Перед тем как умереть и быть похороненным в Сибарисе, на «носке итальянского сапога», Филоктет основал храм Аполлона в Кримиссе. Там старый воин посвятил свое ядовитое оружие богу, чьи божественные стрелы разносили по миру мор и чуму⁹¹.

Двоякое отношение к яду у греческих героев ясно проступает в нескольких местах Одиссеи Гомера – эпической поэмы о послевоенных приключениях Одиссея. После десяти лет скитаний Одиссей наконец возвращается на родную Итаку и видит, что его жена Пенелопа и юный сын Телемах окружены толпой самодовольных женихов царицы, которые в отсутствие царя завладели дворцом. Грубые захватчики лежат за столом, распивая вино и лениво обсуждая, как юный Телемах может им помешать. Возможно, он поедет в Эфиру, что в Эпире, на северо-западе Греции, и отыщет растущее там ядовитое растение, предполагает один жених:

 
Может случиться и то, что богатую землю Эфиру
Он посетит, чтоб, добывши там яду, смертельного людям,
Здесь отравить им кратеры и разом нас всех уничтожить⁹²⁹³.
 

Если Геракл – мифологический изобретатель стрел, отравленных ядом змеи, то Одиссей – первый герой мифов, прибегнувший к растительным ядам. Гомер рассказывает, что Одиссей, лучник, известный хитроумными уловками, однажды уже плавал в Эфиру в поисках смертоносного растения, чтобы смазать бронзовые наконечники стрел. Это объясняет страхи женихов, что Телемах может их отравить.

Эфира находилась в Эпире. Считалось, что рядом течет река Стикс и находится устье Ахерона, другой реки Аида, так что это место подходит для сбора ядовитых растений: здесь, по античным верованиям, находился своего рода «портал» в царство мертвых. Во время одного из подвигов Геракл спустился через один из входов в Аид и забрал оттуда Цербера – чудовищного трехголового подземного пса. Пена с клыков твари забрызгала зеленую траву и обратилась в ядовитые цветки аконита, или борца. Росли там и другие смертоносные растения – например, морозник черный и белладонна. Их поддерживали испарения из Подземного царства – настолько мощные, что пролетавшие мимо птицы падали замертво.

Одиссей бывал здесь, чтобы посоветоваться с бледными, горестными тенями, обитающими в Аиде⁹⁴. Через три века после Гомера, в V в. до н. э., древнегреческий историк Геродот описывал известный некромантион – оракул мертвых – в Эфире. Археологи нашли развалины подземного лабиринта, который в целом соответствует описанию чертогов Аида в Одиссее. Ученые считают, что в древних ритуалах эфирского оракула мертвых использовались местные галлюциногенные растения⁹⁵.

Итак, Эфира – настоящий рай для отравителей. Но царь Ил, местный правитель, слыл «добродетельным мужем» и отказался предоставить Одиссею «смертельный людям» яд. Эпитет Гомера недвусмысленно свидетельствует о том, что яд предназначался для войны, а не для охоты. Одиссей, впрочем, в конце концов получил немного яда для стрел от приятеля, жившего на острове к югу от Эфиры. Но инцидент с царем Илом говорит о смешанных чувствах по поводу ядовитого оружия. Изобретательные уловки, хитрости и обман высоко ценились древними греками. Должна ли их восхищать находчивость Одиссея? Или им нужно встать на сторону почтенного царя Ила, считавшего, что тайное отравление врагов не может быть благом ни при каких обстоятельствах? Возможно, ответ кроется в том, что случилось с теми, кто прибегал к ядам.

Учитывая пристрастие Одиссея к хитрым уловкам и отравленным стрелам, нас не должно удивлять, что Лаэртида убил отравленным копьем Телегон, собственный сын. Царь Итаки не знал о его существовании: Телегон родился от Кирки, с которой Одиссей развлекался по дороге домой после Троянской войны. Эта волшебница-богиня знала силу многих загадочных pharmaka (лекарств, химикатов и ядов). Кирка опоила людей Одиссея зельем, обратившим их в свиней. Это явно не первый случай, когда она добивалась своего при помощи наркотических веществ. Однажды она отравила целую реку «дурными травами, чьи соки имели ужасную власть», чтобы уничтожить врага. Имея матерью Кирку, а отцом – трикстера Одиссея, Телегон был просто обязан прибегнуть к отравленному оружию. Юноша приехал на Итаку в поисках отца. Однако, впервые увидев Одиссея, принял его за врага и поразил копьем. Наконечник его копья венчал смертоносный шип ската-хвостокола⁹⁶.

Понимание принципа действия биологического оружия, столь очевидное для архаических греческих мифов о Геракле, Филоктете, Одиссее и Аполлоне, явно пришло к людям задолго до первых исторических сведений о применении ядов в военных действиях. Конечно, мифы не являются историческими свидетельствами, но они способны поведать нам, что древние думали о себе и что считали важным. Мифы помогли сформировать их представления о реальном биологическом и химическом оружии. Одна из примечательных черт таких мифов – весьма раннее понимание этических и практических проблем, связанных с вооружением данного типа. Снова и снова в античных мифах проводится идея о том, что ядовитое средство, созданное однажды, в конечном счете отнимает жизнь у своего создателя и влечет к тяжким последствиям, порой протяженным на несколько поколений. Биологическое оружие не только не отличается точностью – его почти невозможно уничтожить.

Если миф о Геракле и гидре – поэтическое отражение реального исторического факта изобретения отравленных стрел в далеком прошлом, то Геракл – идеальный кандидат на роль изобретателя.

В прославленных 12 подвигах и других деяниях Геракл весьма импульсивно использовал свое оружие, чтобы уничтожать чудовищ и врагов. При этом Геракл, что характерно, постоянно вызывал хаос. Для греков это парадоксальная фигура: почитаемый усмиритель чудовищ, он часто уничтожал тех, кого стремился защитить.

Драматург Софокл прямо дал понять, что в тот момент, когда Геракл вымочил стрелы в яде гидры, он обеспечил себе смерть – практически неизбежную – от того же самого яда. И его отравленные стрелы проложили собой долгий трагический след⁹⁷.

Образ «многоголовой гидры» стал символизировать многостороннюю сложную дилемму, которая порождает новые препятствия каждый раз, когда какая-либо из трудностей преодолена или решена. И действительно, Лернейская гидра – удивительно точный символ проблем, возникающих при создании и применении биологического оружия. Кошмарный образ бесконечно отрастающих голов, невозможность полного уничтожения монстра и опасность, грозящая невинным людям, – вот яркие примеры моральных и практических опасностей применения биохимического оружия массового поражения.

Филоктет, как и Геракл, – сложная и противоречивая фигура, чья трагическая история привлекала внимание греков. Он стал одной из многих случайных жертв стрелы с ядом гидры, но выжил и сам уничтожил множество троянцев теми же стрелами, что причинили ему такие страдания. И тем не менее на склоне лет Филоктет решил, что безопаснее будет хранить ужасный лук и колчан в храме Аполлона, а не передать другому воину. Такое завершение его истории – мифологическая модель попыток срубить головы гидры, символизирующие биологическое оружие. Бессмертная голова чудовища все еще находилась где-то под землей, но по крайней мере адские ядовитые стрелы, отравленные ее ядом, больше не участвовали в сражениях, а перешли в ведение Аполлона, который, кстати, был еще и богом врачевания.

Другие герои, которые, судя по всему, также использовали биологическое оружие, – Ахилл, Парис и Одиссей – весьма амбивалентные фигуры, подходящие персонажи для того, чтоб вызвать сомнение в честности их способов ведения боя. Глубокое понимание человеческой природы Гомером позволило ему показать, как воинская доблесть уживалась в этих героях со слишком человеческими бесчестными поступками.

В Илиаде Ахилл – ярчайшая звезда среди греческих воинов, но при этом и жестокий берсерк, возмутительно обращающийся с Гектором и другими троянцами. Парис, воин-плейбой, спровоцировавший Троянскую войну похищением Елены, подвергается унижению со стороны собственного брата Гектора, который называет его трусом, и своей возлюбленной Елены⁹⁸. А хитроумный Одиссей – идеал воина-трикстера, всегда готового к коварным средствам и новым уловкам. Все эти три героя активно пользовались отравленным оружием и в итоге от него и погибли.

Последствия применения яда, выпавшие на долю Геракла и описанные в мифах, служат серьезным предупреждением для тех, кто делает расчет на биологическое оружие. Судьбы воинов, применивших его в древности, развивались по старинному фольклорному сюжету «отравленный отравитель», связанному с поэтическим изображением правосудия: каждый герой, который воспользовался ядовитым оружием, сам пострадал или погиб от яда – либо случайно, либо в качестве возмездия. Во многих примерах из современной истории войн явлен тот же эффект «отравленного отравителя», который, как и «огонь по своим», продолжает угрожать тем, кто открывает ящик Пандоры. Например, в 1943 году произошла самая страшная для союзных войск после Перл-Харбора катастрофа в порту: тысячи американских солдат и жителей итальянского Бари погибли от выброса ядовитого газа, когда американский корабль, тайно перевозивший 2000 химических бомб, подвергся бомбардировке немецкими самолетами прямо в гавани. Совсем недавний пример – многочисленные проблемы со здоровьем у американских солдат, уничтожавших биохимические боеприпасы Ирака во время войны в Персидском заливе в 1991 году. В 2003 году оказалось, что многие биологические вещества, на основе которых это оружие создавалось, поступали в 1980-е годы из США⁹⁹.

Еще одна характерная черта мифологических сведений о биохимическом оружии – тесная взаимосвязь яда, патогенов и огня. Действие смертельных ядов и картины неугасимого пламени совмещаются в нескольких мифах, предвосхищая тем самым исторические свидетельства использования ядов и микроорганизмов в военных целях и изобретение греческого огня, а также более ранних зажигательных смесей на основе нефти (обычно их считают одними из самых бесчеловечных средств ведения войны). Яды, патогены и огонь – фактически прототип современного биологического оружия и химических зажигательных смесей. Удивительно, но эти стихии в сознании древних людей уже воспринимались совместно более чем за 3000 лет до изобретения современного бактериологического оружия, напалма и атомных бомб¹⁰⁰.

Ядовитых снарядов, созданных для причинения ужасных страданий и мучительной смерти, опасались больше, чем битвы врукопашную мечами, копьями, топорами и палицами. Ядовитые стрелы убивали, но не только убивали. По словам Квинта Смирнского, они наносили «отвратительные раны, которые заставляли побледнеть самого могучего воина, приносили страдание и не подлежали исцелению». Простая царапина могла вызвать чудовищную ноющую боль и превратить храбрых воинов вроде Филоктета в жалкие стенающие создания. Даже великий герой Геракл сошел с ума от мучительной боли, выдирая с корнем деревья, переворачивая алтари и воя, словно дикий зверь. «Я был самым храбрым, самым могучим из людей, – ревел он, раздирая на себе пропитанную кровью кентавра Несса тунику, – но на меня напало такое зло, которое не может одолеть никакой храбрец!» Подобные картины выглядели особенно мрачно для культуры, в которой главную роль играла воинская этика, где храбрость и физическая сила ценились выше всего, а смерть в бою могла быть жестокой, но по крайней мере быстрой и почетной.

В древности, как и сейчас, приемлемые военные хитрости отделяла от достойных порицания методов весьма размытая линия. Например, идея Одиссея с Троянским конем кажется великолепной и достойной восхищения до тех пор, пока мы не узнаем, что она завершилась зверствами греков в адрес троянских женщин и детей. В других мифах говорится об отравлении рек и вина с целью убийства врагов, о смертоносных подарках, содержащих яд или горючие вещества. Но это нарушало представление о «честной» войне и ставило под сомнение значение смелости и воинских умений – как для победителя, так и для побежденного. Перед угрозой тайных ядов и биохимических хитростей доблесть воина не играла никакой роли, его физическая сила и боевая подготовка теряли всякий смысл. По словам Овидия, ядовитого оружия боялись и испытывали к нему отвращение, поскольку оно несло «двойную смерть»: с его помощью можно было уничтожить и самого человека, и его воинскую честь¹⁰¹. Одно только количество великих воинов, сраженных ядовитыми стрелами в мифах, и многочисленные непредвиденные жертвы показывают, какой значительный эффект имела идея биологического оружия в античном мире. Последствия могли быть очень значительными. Обмакнув наконечники стрел в ядовитое или заразное вещество, воин серьезно увеличивал урон, наносимый ими, притом с безопасного расстояния. Отравленные стрелы давали преимущество плохим лучникам и слабым воинам. Даже если не удавалось попасть точно (как Парису, которому понадобилась направляющая рука Аполлона), яд обеспечивал серьезное поражение. Легко понять, насколько привлекательно такое оружие, и осознать, что жители Древнего мира изобрели его очень рано.

Идеи биотоксичного оружия, изложенные в мифах, важны для древних греков и римлян, что доказывает множество художественных изображений поединка Геракла и гидры, убийства кентавров отравленными стрелами, раненого Филоктета, случайного ранения Ахиллом Телефа, сына Геракла, смерти Геракла от собственного ядовитого оружия и передачи им колчана Филоктету.

Геракл, умирающий в отравленной тунике, изображен знаменитым греческим художником Аристидом примерно в 360 г. до н. э. Еще одно изображение в афинском Акрополе, которым любовались туристы еще во II в. н. э., показывало, как Одиссей пытается украсть у Филоктета лук и пропитанные ядом стрелы. Смерть Геракла, ранение Телефа и страдания Филоктета представляли и на сцене – в трагедиях Еврипида, Софокла и Эсхила. Как уже говорилось, путешественникам показывали камень, под которым в земле лежала бессмертная голова гидры, а Филоктета, унаследовавшего первое биологическое оружие, почитали по меньшей мере в трех разных святилищах в Италии и на берегах Эгейского моря. Античные туристы могли даже искупаться в горячем источнике Фермопил, куда, согласно мифу, погружался Геракл, теряющий рассудок от жгучего яда, которым сочилась его туника. Древние греки и римляне считали легендарные рассказы о Геракле, Филоктете и других мифических персонажах отражением подлинных исторических событий отдаленного прошлого. В народной памяти и более недавние исторические события могут размываться, порождая легенду, а рассказы античных историков о реальных военных кампаниях порой имеют признаки мифа. Но в следующих главах станет понятно, что подробные описания множества греческих, римских и других историков убедительно повествуют, как именно в войне применялось биологическое и химическое оружие.