Kitabı oku: «Сердце Родины. Серия «Фронт Культуры»»

Аджиджиро Кумано, Дастан Кадыржанов

Yazı tipi:

ISBN 978-5-4496-8419-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Серия «Фронт Культуры»

АДЖИДЖИРО КУМАНО
ДАСТАН КАДЫРЖАНОВ

Сердце Родины

2019

К ЧИТАТЕЛЮ

Дорогой друг!

Серия «Фронт Культуры» – это идейный союз людей, не только писавших «Сердце Родины», но также всех, кто сегодня сохранил смелость высказывать свое мнение, отстаивать свою точку зрения, говорить о реальном положении вещей. Это коллективное творчество единомышленников, рассчитывающих на взаимную поддержку, взаимное уважение и помощь в трудную для Родины минуту.

Данное произведение создано на основе рассказа Аджиджиро Кумано «В сердце событий», вышедшем в 2016 году в сборнике «Голос», и оно прошло тернистый путь от небольшого повествования к повести, от повести к киносценарию, и, наконец, превратилось в сложное литературное полотно.

Все персонажи данной истории, так же как и страна, в которой она произошла, являются выдуманными. Все совпадения случайны и являются плодом творческого воображения.

Просьба к каждому прочитавшему эту работу – поделитесь ей со своим лучшим другом, товарищем или просто самым близким человеком.

ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!

И поникли лица пред Живым, Сущим, и обманулся всякий,
кто приносил несправедливость.
Священный Коран, Сура 20: Та Ха, Айят 111

Пролог

Республика Квазистан
2050 г.

– Мама говорит, что ты скоро совсем заснешь. А это как?

Легкое прикосновение пухлой ладошки к моей иссохшей руке неожиданно вывело меня из состояния полудремы. Ставшая привычной тяжелая боль ненадолго отступила, обещая вернуться. Мир начал оживать звуками и светом.

– А давай, ты спать не будешь? Хочешь, я с тобой спать не буду? – внучка нежно погладила меня и присела на край кровати. Ее всегда улыбчивое и веселое личико сейчас было задумчиво. Легкая тень печали застыла в непослушных, прыгающих в разные стороны кудряшках и грустным облачком оттенила ее светлый детский взгляд. Непоседливая по натуре, обычно с шумом врывавшаяся в комнату, сегодня она тихо положила голову мне на плечо и заплакала.

– Не плачь, моя радость, дедушка не будет спать. Я сейчас полежу, отдохну… – в горле сильно пересохло, и уголки рта, неприятно слипаясь, мешали говорить громче.

Мне с трудом удалось поднять руку и нащупать ее ножку. Наверное, это могло быть нашим последним объятием, и я почувствовал теплоту ее детской любви. Я нежно похлопал по маленькой ножке, стараясь успокоить свою любимую непоседу, которая с пеленок обожала сидеть на мне и трогать мое лицо. Натягивать кожу, дергать за волосы. Я всегда пугал ее тем, что собираюсь укусить, рычал и пытался ухватить губами сладкие пальчики. Внучка весело кричала, прижималась ко мне и прятала ручки. Я кусал ее за плечики, целовал в шейку и с наслаждением нюхал вспотевшую кудрявую голову…

Неожиданно в комнату с виноватым видом тихо проскользнула сноха. Она испуганно подошла к кровати и стала ожесточенно шептать дочери, хватая ее за руку:

– Ну, что ты мешаешь? Я же говорила, что сюда заходить нельзя. Дедушка устал. Ему нужен покой. Пошли быстрее. Я кому сказала!

Внучка испуганно посмотрела на меня и, ведомая встревоженной матерью, исчезла за мгновенно закрывшуюся дверь. За стеной зазвучали напряженные голоса, отчитывающие внучку за ее проступок. Мне стало больно за малышку. Я хотел было прикрикнуть, но тяжесть в груди и обезоружившая усталость не дали мне приподняться.

Я откинулся на пахнувшие лекарствами, кислым потом и немытыми волосами подушки. Мысли путались. Сердце привычно заныло, зажатое свинцовыми тисками рваной пульсации. Стало очень тяжело. Прикрыв глаза, я стал прислушиваться к удаляющимся голосам. Услышал, как кто-то заглянул в комнату, явно проверяя, все ли в порядке. Дверь снова скрипнула, и стало тихо. Пугающе тихо. Как не должно быть никогда. Как никогда в моей жизни не было. Мне показалось, что исчезли все звуки, практически последнее, что окружало меня в последние дни, не считая запыленной люстры, уныло свисавшей над моим последним пристанищем. Мой когда-то огромный и яркий мир сузился до двадцати квадратов спальни, которую я уже не покину никогда. Я давно знал тонкости узоров на выцветающих обоях и видел все щербинки на испанском гарнитуре, тяжело впившемся в небольшое пространство комнаты. Коробки с лекарствами, мазями и настойками стали моими новыми товарищами, с укоризной напоминавшими мне, что я всегда забывал лечиться. Не думал об этом. Не хватало времени. И не хватило желания.

Наконец, звуки начали возвращаться. Где-то вдалеке проехали машины, заскрипели тяжелые ворота. Понятная, размеренная жизнь напомнила о себе, приятно отозвавшись в моей душе желанием уйти тихо, не отвлекая окружающих от своих дел. Но звуки настойчиво напоминали о жизни за дверью моей комнаты.

Они врывались стремительно. Кто-то включил телевизор. Зашелестели каналы. Привычно зазвучали мелодии популярного сериала. Засвистел чайник, оглашая просторную кухню безумным свистом. Хлопнула дверь, и послышался радостный лай овчарок во дворе, увидевших, что им вынесли ужин. Пространство за дверью зашумело, зашуршало, задвигалось. Послышались голоса детей и внуков. И я вспомнил, как было приятно в детстве засыпать под звуки еще не спящей квартиры и слышать, как на кухне о чем-то беседуют родители. Было в этом что-то успокаивающее и убаюкивающее. Хлопок открывающейся двери старого, по ночам о чем-то болтающего холодильника. Звон молочных и кефирных бутылок, стоявших на полке тяжелой двери. Отец шелестел купленной после работы свежей газетой. Звук неспешно размешиваемого сахара в граненом стакане в латунном подстаканнике, и, в завершение, два четких стука ложечкой об его стеклянный край. В том мире я был беззаботным ребенком, и моим тихим счастьем было обнять взбитую мамой подушку, погружаясь в мечты о свежем хлебе, который завтра она будет печь, отгоняя меня от стола. Я засыпал, греясь этой мыслью.

Погруженный в свои мысли, перелистывая пыльные страницы своих воспоминаний, я не сразу понял, что кто-то вошел в комнату. Мне показалось, что в моей комнате появился улыбающийся отец. Молодой, с модно зачесанными назад волосами. Яркий и подтянутый…

– Выпьешь лекарства?

Я встряхнул головой, стараясь сфокусировать свой взгляд на силуэте, наклонившимся надо мной.

– Кто это? – не сразу поняв, испуганно спросил я.

– Как кто? Это я, – старший внук стоял и, натянуто улыбаясь, не скрывал своей обеспокоенности. – Тебе надо лекарство выпить.

– Да, конечно, – собравшись силами, я приподнялся на локте. Он заботливо поддержал меня за голову, второй рукой давая мне выпить лекарство и запить его водой. Стало лучше. Я попросил еще воды. Он быстро вышел. Я с дрожью в локте остался ждать, стараясь не рухнуть на опостылевшие подушки. Знобило. Внук вернулся со стаканом воды.

– Ну, как ты? – не зная, с чего начать, спросил я, погасив, наконец, мучительную жажду.

– Все хорошо. Я на занятиях был. У нас второй семестр начался.

– Молодец. Учись хорошо. Не пропускай уроки.

– Я в институте же учусь!

– А-а-а… Конечно… Извини, подзабыл малость.

– Ничего страшного…

Внук тихо присел на стоявший рядом стул. Он опустил плечи и уставился на одеяла, которыми меня укутали как младенца.

– Деда, а я тебя люблю.

– Золотой, и я тебя люблю. Я вас всех люблю. Очень.

– А почему тогда так?

– Как, мой мальчик?

– Ну… Ты работал в большой больнице. В Центре. Даже награды есть. У тебя же такие операции делали. Нам про вас до сих пор говорят. Вы же первыми начали трансплантации делать. А ты вот лежишь. Сердце болит. Ведь можно же было что-то сделать?

От переполнявших эмоций внук вскочил со стула и начал ходить по комнате, пряча появившиеся на глазах слезы. Его сознание не могло принять мое состояние, ведь он вырос на моих руках. Я мчался с работы за ним в детский сад, чтобы побаловать его сладостями и подарками. Позже он с удовольствием слушал мои рассказы о работе и о друзьях, о нашей стране и истории. И вот теперь он, горячий своей молодостью и категоричностью, мечется от отчаяния и собственного бессилия.

– Сядь, пожалуйста, а то я уже устал смотреть, как ты бегаешь по комнате.

Стараясь отдышаться и, с тоской глядя на кипящего энергией внука, я попытался сформулировать ему кое-что очень важное. Лежал и думал, что, положа руку на сердце, я не мучился. Более того, читая странички своих «историй болезни», да еще устало выслушивая причитания и негодования врачей, мне становилось ясно, что я жил просто вопреки… Наперекор… В полную силу.

– Но… Я жил, как хотелось мне. Наверное, надо было какие-то вещи изменить или пользоваться возможностями, но это в голову не приходило…

– Но ведь можно же было что-то сделать? – остывая, осторожно спросил внук. – Что может быть важнее жизни?

– Конечно, можно было, – устало сказал я, – но мысли тогда были заняты совсем другими, очень важными делами.

Я с трудом поднял дрожащую руку и протянул её в сторону одной из фотографий, стоявшей на книжной полке. Внук посмотрел на шкаф и подал мне рамку с фото. На ней было изображено несколько улыбающихся человек. Внук с любопытством стал рассматривать старый снимок.

– Что важнее жизни, говоришь? – я вспомнил одну историю, которую не рассказывал никому.

Глава I

То самое утро

Долгожданная весть

15 декабря 2020 г., 08.02 (время местное)

Республика Квазистан, г. Нуркент
Республиканский центр трансплантологии сердца.
Кабинет директора центра.

Телефон звонил надрывно, раздражая своей настойчивостью и ощущением того, что когда откроешь дверь, вызов может прекратиться. Директор Центра трансплантологии лихорадочно заерзал ключом в замке, спеша быстрее войти в свой кабинет, чтобы ответить на непрекращающийся трезвон телефона. Наконец дверь поддалась, и он бедром распахнул её настежь. Два широких шага и его рука опустилась на телефонную трубку.

– Алло… Исаев! Слушаю!

– Здравствуйте, Амир Сулейменович! – бесстрастный голос на другом конце провода сухо приветствовал Директора центра. – Я из Координационного центра. К нам поступила информация о наличии донорского материала. Мужчина. Европеец. 30 лет. Несчастный случай на производстве. На металлургическом заводе в Железногорске. Травма головы, несовместимая с жизнью…

– О, господи, такой молодой, – невольно вырвалось у директора Центра.

– Ну, такова жизнь, – сухо отозвалась трубка. – Пытались спасти… Сейчас поддерживают жизнедеятельность силами районной больницы. Хронических заболеваний нет. Нужна срочная эвакуация тела для последующего изъятия донорского материала.

– Но это же… – Амир Сулейменович задумался. – Это же почти шестьсот километров! Нам готовиться к вылету?

– Нет. «Авиаспас» подключать не можем. Погодные условия ухудшаются. МЧС дало штормовое предупреждение. Риск задержки… Опасно… Задействуем автотранспорт, – специалист Координационного центра выстреливал сухими, точными фразами, но после некоторой паузы, произнес:

– Будьте готовы направить спецбригаду на реанимационной машине. Сопровождение патрулем дорожной полиции мы обеспечим.

– Да. Конечно, да! Высылайте срочно все рабочие данные, – Амир Сулейменович засуетился. – Мы подготовим специалистов.

– Не сомневаюсь в вас и… удачи! На связи, – человек на другом конце провода резко положил трубку.

Директор в задумчивости вернул телефон на место и сел в свое кресло.

– Ну, наконец-то…, – вырвалось с облегчением из его груди.

Его можно было понять. Системный кризис, охвативший многое в стране, коснулся и работы Республиканского центра трансплантологии. Самым неприятным в этой ситуации было невероятное стечение негативных обстоятельств. Ввиду различных санкций и ухудшения транзитной логистики, планы по поставкам материала для операций и, соответственно, сам график оперирования пошли коту под хвост. Резко сократилось финансирование со стороны государства, направлявшего все больше и больше средств на проекты, имевшие все шансы похоронить само государство. Попытки работников центра максимально монетизировать услуги учреждения в условиях ухудшающейся экономической обстановки, провалились. Когда началась чехарда с обменным курсом, то Центру, приобретавшему большинство препаратов и материалов за рубежом, пришлось туго.

Директор лучше, чем кто-либо осознавал масштабы приближающейся катастрофы, но не позволял себе смириться с неизбежным. Слушая призывы покрепче затянуть пояса, он понимал, что в их условиях это означало потуже затянуть веревку на шеях больных. Все, что творилось в стране и недалеко за ее пределами, ударом обрушилось на Центр, который практически оказался в безвыходной ситуации.

Директор сел в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Наконец, нажал кнопку внутренней связи и, обращаясь к секретарше, уверенно произнес:

– Марина, собирай всех! У нас есть донор! Отложи все мои встречи на сегодня и постарайся ни с кем не соединять. И ещё… э-э-э… у тебя не будет сигаретки?

Совещание не заняло и пятнадцати минут. Быстро рассмотрели данные, выслушали отчет о готовности осуществить транспортировку тела донора и последующее изъятие материала, определили состав и руководителя хирургической бригады. В присутствии всех участников встречи директор лично связался с Координационным центром и согласовал все детали предстоящей эвакуации.

– Мы готовы, – его голос был решителен, но определенное волнение, все же, угадывалось.

Амир Сулейменович встал, давая понять всем, что совещание закончилось. Наблюдая за тем, как выходит последний из участников совещания, директор центра обратился к главному врачу.

– Адам Генрихович, вы принесли информацию о реципиентах?

– Да. Мы просмотрели предварительные данные, – стараясь поменьше использовать сугубо медицинскую терминологию, главврач продолжил. – Судя по общим физическим параметрам, по структуре анализа крови, у нас несколько пациентов, готовых к пересадке сердца. В общем, не переживайте. Мы готовы на все сто.

– Сколько человек готово к пересадке? – уточнил руководитель центра.

Мужчина в белом халате, несколько замявшись, ответил:

– Ну… Четверо из них сейчас у нас, в общей палате.

Он передал директору несколько папок с историями болезней.

– Четверо? Экстренники? – удивился Амир Сулейменович.

– Не все. Очередники и те, кому рекомендовано находиться под наблюдением врачей. Им всем сейчас будут проводиться повторные анализы на совместимость.

– Четверо у нас. Ясно. А остальные?

– Остальные не в стационаре, но в пределах досягаемости, – Адам Генрихович полез за другими папками, но директор остановил его.

– А тех, кто вне Центра… насколько быстро мы сможем подготовить их к операции?

– Сложно сказать. Но, в общем-то, достаточно быстро. Нам начать оповещение?

– Подождите. Тяжелых точно нет? А что с резервом?

– К счастью, нет… Резерв необходимо оповестить.

– Не спешите. Пока просто уточните местонахождение всех. И оставьте документы. Только тех четверых. А по остальным надо все-таки подумать и еще раз всё внимательно изучить.

Амир Сулейменович внимательно посмотрел на насторожившегося главврача и повторил:

– Не торопитесь, Адам Генрихович. У меня к вам просьба. Мы долго ждали материал. Столько шума было из-за этой очереди. Пока никто не должен знать о нашем решении. Вы сами понимаете. Ни пациенты, ни оперирующая бригада. Время еще есть.

– Извините, но…, – медработник привстал, – времени очень мало. Надо действовать в соответствии с инструкциями Минздрава.

– Да подождите вы с этими инструкциями, – руководитель центра скривил лицо, словно от зубной боли. – Вечно вы на министерство оглядываетесь. Вы же сами сказали, что у нас уже четверо, так еще остальных оповещать. Тут вавилонское столпотворение начнется.

– Я лишь следую положениям…, – начал было Адам Генрихович, но директор центра жестом остановил его тираду.

– Я вас понял. Давайте без горячки! Сердце одно на всех. Если бы у нас лежали те, кому и сердце нужно, и печень, и почки, и даже легкие, то можно всех оповещать. Но нам надо принимать решение именно по сердцу! Тем более, решение принимаете не вы.

Амир Сулейменович еще раз бросил взгляд на папки, которые были аккуратно собраны в стопку на его столе и добавил:

– У нас сутки. Аппарат поддерживает тело донора. Бригада только выезжает. Есть время подумать.

– Вам решать, конечно, но…

Главврач, словно желая что-то добавить, попытался протестовать, но, увидев, как директор открывает папки, махнул рукой и резко вышел из кабинета. Немного постояв в приемной, он еще раз сделал попытку вернуться в кабинет директора центра, но, хватаясь на ручку двери, неожиданно остановился, развернулся и вышел восвояси, оставив в полном недоумении растерянную секретаршу начальника.

Уже на лестнице, по пути в свой кабинет, Адам Генрихович полез в карман халата и быстро набрал номер чиновника из министерства здравоохранения. Разговор был коротким.

– Это еще раз я. Совещание закончилось. Как я и говорил, ваш товарищ в кандидаты не попал.

Он внимательно прижал трубку телефона к уху.

– Понял. Я сам его наберу. Медлить нельзя.

Пациенты палаты №2030

15 декабря 2020 г., 08.30 (время местное)
Республиканский центр трансплантологии сердца
Кабинет директора

Дождавшись, когда шефа перестанут беспокоить, Марина привычно занесла утренний кофе. Однако Амир Сулейменович даже не заметил этого, напряженно вчитываясь в лежащие на столе истории болезни пациентов палаты №2030 второго хирургического отделения. Они были внушительные от заключений врачей и листочков с анализами, с пачками снимков и дисков, с данными лабораторных исследований.

Несмотря на схожесть медицинской информации, он только сейчас отметил, что пациенты были совершенно разными. Каждый со своей историей и судьбой. Со своим характером и со своими взглядами на жизнь. Но заключение врачебной комиссии было одинаково тоскливо безучастным и пугающе безапелляционным. Каждому из них требовалась трансплантация сердца. Каждому срочно нужен новый пламенный мотор вместо расшатанного нервами, привычками и попустительством разболтанного, старого движка.

Все эти четверо имели абсолютно равные права на оперирование. В золотые для Центра времена можно было не особо заморачиваться очередностью, поскольку поставки шли вовремя, и можно было с уверенностью сказать, что если не сегодня, то завтра новое сердце поступит. Но обрушившиеся на них невзгоды и повсеместная истерика заставили всех, врачей и пациентов, бороться за свое право работать и жить.

Первый из пациентов, писатель Тельман Газизович Султанов, был старым клиентом Центра. На шестом десятке лет он оставался натурой яркой, смелой, творческой, слыл пламенным народным трибуном. Как пациент писатель прошел все мыслимые и немыслимые этапы лечения, но его категоричный подход к жизни не способствовал улучшению здоровья. Поговаривали, случись в стране честные выборы главы государства, Султанов мог бы стать народным кандидатом. Тем временем, желание писателя выразиться тонуло в ежедневной рутине. Литературные произведения Султанова давно не издавали. Вводили запреты. Преследовали. Но он неистовствовал в публицистике. Писал в газеты и журналы, при этом медленно сгорал сам в себе, и каждый публичный порыв оставлял след на горячем сердце Тельмана Газизовича.

Амир Сулейменович вспомнил нашумевшие статьи оппозиционного писателя: «Элита уводит за рубеж народные средства», «Простят ли нефтяные компании предательство Лидера?», «Зеленый передел собственности: что скрывают новые технологии?»

– М-да… Только Султанов может позволить себе такие слова, – усмехнулся директор, – и такие темы.

В этот раз Тельман Газизович поступил в центр экстренно. Врачи Центра буквально вытащили Султанова с того света. И то, что он выжил, можно было считать чудом. Он находился в критическом состоянии. Исаев мог его понять. От писателя внезапно ушла жена. Редко кто из мужчин в таком возрасте может к такому отнестись спокойно. Супруга и боевая подруга в течение десятилетий преданно подставляла свое хрупкое плечо писателю, чье революционное сознание горело на мысленных баррикадах. Почему она вот так и вдруг демонстративно разорвала отношения с супругом? И почему эта ситуация поставила его буквально на грань между жизнью и смертью? Все пытались разгадать эту загадку.

Врачи привели Тельмана Газизовича в чувство и перевели в стационар. В истории болезни поставили отметку: «экстренная трансплантация», но она некстати затянулась. Отпускать его «на волю» никто не решался. Он так и лежал, впитывая в себя грусть и боль общей палаты. Он жутко устал, но пытался шутить и вернуться к своей обычной жизни.

Вторым пациентом палаты №2030 был Артур Гарин. Блогер, айтишник и любимец персонала. Он появился в центре после сильного приступа, и главный врач однозначно вынес решение о включении его в список тех, кому операцию нельзя откладывать.

При этом руководство Центра пошло на совершенно неординарный шаг. Кто-то из молодых сотрудников предложил использовать популярность пациента-блогера, чтобы через него информацию об их деятельности и услугах узнало как можно больше людей.

Артур, мучаясь бездельем в ожидании операции, с радостью бросился участвовать в рекламной кампании Центра с условным названием: «Сердце Бонивура». Он сосредоточенно писал тонны постов на тему трансплантации в социальные сети, о своей готовности лечь на операционный стол ради науки. Писал без устали, поражая многословием и готовностью делиться всем, что происходит у него в палате. Его подписчики узнали подробности больничного меню, сходили с ним в туалет и на уколы, засветились на рентгене и полежали под капельницей. Женская половина Центра была быстро завоевана юным сердцеедом, налево и направо обещавшим краснеющим медсестрам продвижение их страничек в Инстаграме.

Третий пациент пришел сам, проявив трепетно встреченную всеми готовность к полной оплате вперед. И немного сверху. На всякий случай. Давлетгереев Ринат Олегович, предприниматель. Он возглавлял одну из крупнейших строительных компаний Квазистана. Когда кого-то интересовали подробности, Давлетгереев лишь отмахивался и говорил: «Да строим мы… в основном школы, поликлиники…».

Когда Давлетгереев появился, то выглядел совершенно уставшим от жизни человеком. Было видно, что он многого достиг, но каждое достижение сказалось маленьким рубцом на его сердце.

Он не обладал «писательской» способностью впадать в уныние, и не пытался как блогер получить все «на халяву», так что сразу завоевал всеобщее уважение. Казалось бы, Давлетгереев мог требовать к себе особого отношения, ведь он за все платил вперёд, особо не вникая в детали. Но Ринат Олегович оказался человеком простым, сразу отказался от ВИП-палаты. Амир Сулейменович понял, что большое и доброе сердце бизнесмена устало переживать. Чувствовалось, что ему нужны отдых и новые силы, мир обычных вещей и простого общения. Предприниматель перепоручил все дела помощникам и стал тихо следовать обычному больничному распорядку: послушно ходил на процедуры, сидел в очередях, проводя время в разговорах со стариками.

Четвёртый пациент палаты №2030 – Тимур Алиханович Тарханов – поступил в Центр по государственной квоте. Появился тихо, несмотря на то, что был известным чиновником и импозантным мужчиной, положительно выделявшимся на фоне офисного планктона Нуркента. Те, кто интересовался политикой «высоких коридоров» знали, что Тимур Алиханович слывёт восходящей звездой политики, и состоит на особом счету у руководства страны.

Между тем, Тарханов, как дисциплинированный госслужащий, послушно обходил всех врачей, с готовностью показывая справки из различных больниц и клиник. Его история болезни была самой исчерпывающей и хранила всевозможную информацию о сорокапятилетнем пациенте.

Интуиция работника госучреждения подсказала директору Центра, что поступивший к ним вице-министр энергетики часто задумывается о своем предназначении, о возможностях и реальных потребностях. Достигнув высот государственной службы, Тарханов стал размышлять о сути вещей. Он был на пороге больших внутренних изменений. Либо головокружительного рывка наверх, что требовало качественных изменений, либо тихого превращения в тех, кто говорит: «живем для детей…», «может, им лучше будет…», и просматривают каталоги зарубежных вузов, чтобы отправить потомков подальше от карающего отечественного образования. Забывая про себя. Про то, что еще на что-то способен.

Сам Тимур Алиханович, несмотря на свой высокий пост, моментально обрел имидж скромного и, как у нас любят говорить, «обычного человека». Вначале он показался всем скучным, даже занудным. Через неделю все с удивлением обнаружили, что ни один пожилой пациент клиники не оказался вне его заботливого внимания. Он много беседовал с ними о жизни, об их семьях, порой и о Боге. Чувствовалось, что он искал какие-то смыслы, время от времени погружаясь в книги, которые были сложены аккуратной и внушительной стопкой на его тумбочке.

Амир Сулейменович закрыл последнюю папку. В задумчивости он подошел к окну и отрешенно уставился на безликий город, который жил своей безмятежной жизнью за бетонным забором Центра. Только биллборд, стоявший прямо напротив его окна, ярко бросался в глаза, призывая достойно встретить очередной партийный съезд. Кажется девятнадцатый. А хотелось уже увидеть двадцатый.

«Кто из этих четверых больше всего нуждается в трансплантации? – думал руководитель Центра, ведь для каждого это был вопрос жизни, а может и смерти, – Чья же сейчас очередь жить?».

Формально должен был вступить в силу принцип очередности. На первый взгляд все просто – кто первый, тому и преимущество, но Амир Сулейменович понимал, что решение будет трудным. Он вытащил из шкафа редко надеваемый белый халат и вышел в приёмную.

– А день-то, какой хороший… И пройдёт мимо нас с вами! – директор улыбнулся привставшей Марине.

Секретарша понимающе улыбнулась, глядя, как начальник выходит в коридор.