Kitabı oku: «Брачный приговор», sayfa 2

Глава 3

Под крышкой оказываются мои вещи.

Я потерянно смотрю на то, что должно сейчас лежать в моей квартире, и не могу пошевелиться. Тут мой ноутбук, косметичка и баночки с кремами, которые просто-напросто сгребли с полки в моей ванной, две домашние майки и томик Чехова. Он лежал на прикроватной тумбочке. Больше для красоты, если честно.

Что еще?

Массажер для лица с той же полки в ванной и баночка газировки из холодильника.

Я закрываю дверь номера, затаскивая коробку внутрь. Я не последняя идиотка, чтобы засчитать неожиданную посылку за заботу. Плевать им на меня и на мою любовь засыпать в майке с голубой полоской. Это обычная демонстрация силы. Мне хотят показать, что в мою квартиру уже залезли, походили по комнатам в грубых ботинках и взяли всё, что захотели.

Ведь они командуют, а я слушаюсь. Я вообще ничем не могу распоряжаться: ни своей жизнью, ни собственностью, ни временем. Я тут, только чтобы внимать и кивать. И еще радоваться, когда мне привозят ноутбук с барского плеча.

Я отпихиваю его вместе с коробкой к стенке и решаю спуститься в ресторан. Нужно проветриться, пока не натворила глупостей со злости.

Я не сразу понимаю, почему лифт не едет. Оказывается, нужно приложить ключ от номера, чтобы он соизволил тебя довезти. В ресторане, к счастью, обходится без новшеств. Я спокойно делаю стандартный заказ из грибного крем-супа, салата Цезарь и тирамису и позволяю себе сбежать в дзен. В высокой кухне я не разбираюсь от слова совсем, поэтому беру то, что никогда не подводило. А потом битый час рассматриваю большой зал в классическом стиле и его посетителей. В ресторане просторнее и легче дышится, да и люди вокруг, которые напоминают, что не весь мир сошел с ума.

Я немного переписываюсь с подругой и двумя девочками, которые работают на меня в кондитерской. Ничего не пишу о своих неприятностях. Родственников у меня нет, а их грузить нет смысла. Да и они, слава богу, еще не видели новости.

– Ваш десерт, – с вежливой улыбкой произносит официант и ставит передо мной красивую тарелку. – Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо. Можно принести счет.

– Всё за счет заведения.

Он наклоняется, как будто я госпожа. Когда он уплывает с моего горизонта, я замечаю, что меня с интересом рассматривает парочка за соседним столиком. Парень с девушкой то и дело оборачиваются ко мне и о чем-то перешептываются. Она прикрывает рот ладонью, но я все равно слышу отголоски ее шепота. Самих слов не разобрать, но ее пораженное воодушевление чувствуется.

Вот ты какая – популярность.

Я учусь не обращать на нее внимания. Сижу в ресторане, убивая часы, и замечаю охрану ближе к вечеру. Все-таки ко мне приставили грозных ребят в черных пиджаках. Так что нет у меня выбора, я в любом случае останусь в отеле до тех пор, пока главный босс не пожалует собственной персоной.

– И какой он? – Я подхожу к охраннику, который стережет задние двери ресторана. – Да, я с тобой разговариваю. Какой Чертов в личном общении?

Мужчина с рассеченной старым шрамом бровью смотрит на меня, как на сумасшедшую. А я не понимаю, чего он ждал? Конечно, я начну чудить от скуки и страха. Я же вижу, как меняются цифры на электронных часах, и понимаю, что завтра всё ближе.

– Разговоры в инструкцию не входят? – произношу с разочарованием.

Я не двигаюсь с места, хотя вижу по грозному лицу охранника, что он очень сильно за то, чтобы я свалила. Но руки он держит при себе и, кажется, ждет, что ему скажут по наушнику внутренней связи.

– Не глупи, – наконец изрекает он.

– Я не делаю ничего плохого. Я, может, хочу поблагодарить за посылку.

– Не за что.

– Ты был в моей квартире?

Он усмехается. Глядит на меня сверху вниз, как на песчинку. Я и правда на его фоне смотрюсь несерьезно. Он, наверное, весит в два раза больше, а уж если он замахнется…

– Я вспомнила тебя. – Меня пробирает насквозь, когда его наглая усмешка достает из темного чулана памяти противное воспоминание. – Ты тогда приезжал… После того, как я попыталась отказать Лаврову. Ты и еще двое.

– Тише, крошка. Длинный язык приносит неприятности.

Крошка.

Это слово действует как и его усмешка.

Он так же называл меня, когда приехал объяснить, что Лаврова надо слушаться.

– Не называй меня так. Не смей, урод.

– Давай я отведу тебя в номер, ты что-то завелась.

Я отшатываюсь от него, как от прокаженного.

– Сама дойдешь? – спрашивает охранник, замечая, что мой запал выветрился. – Или все-таки проводить?

– Я не могу сидеть в номере, мне плохо в четырех стенах.

– Номер можно поменять.

– А тут есть номера больше? Президентский люкс?

– Я могу узнать. – Он ухмыляется, показывая, что будет добреньким до поры до времени.

Он придвигается рывком. Я не успеваю среагировать и вдруг оказываюсь под его прессом. Машинально запрокидываю голову и смотрю в его злые глаза, которые помню еще с прошлой встречи. Он тогда больше угрожал, но пару раз встряхнул меня, как куклу. Да с такой силой, что синяки с моих предплечий сходили месяц.

– Пользуйся моментом, крошка, – цедит он. – Сегодня приказ угождать тебе. Кто знает, что прикажут завтра.

Он пожимает плечами, выдыхая прямо мне в лицо. Я угадываю горькие нотки табака.

– Родий, – я вспоминаю его имя, которое залезло занозой в мою память.

– О, да ты злопамятная.

– Ты так доволен? Уверен, что завтра мне придется туго?

Это буквально сквозит в его взгляде. И мне вдруг хочется заручиться поддержкой Чертова, только чтобы натравить его на этого охранника. Глупость, конечно. Обычная фантазия, но я бы ликовала, если бы увидела поражение на лице Родия. Он наговорил мне столько грязных вещей в свое время, да и сейчас смотрит так, словно на мне нет одежды. Он подонок, это понятно после одного-единственного взгляда в его сторону.

– Пойдем, я все-таки провожу.

Он не дает опомниться, толчком разворачивает меня и сжимает плечи до болезненного предела. Выталкивает меня через двери черного входа, за которыми оказывается служебный коридор. Тут никого, и это плохо.

– Справа лифт для персонала, – подсказывает он, наклоняясь к моему уху.

Жест выходит интимным, и меня передергивает. Я отдаю все силы, чтобы затормозить и попытаться вывернуться, но вместо этого лишь царапаю каблуками паркет. Он слишком сильный, и он напоминает робота сейчас. Получил задание и выполняет его любой ценой.

– Прошлая наша беседа, я вижу, забылась, – кидает он холодным тоном, затаскивая меня в стальную кабинку лифта. – Имя мое помнишь, а уроки выживания забыла. Я же объяснял, как нужно себя вести, чтобы не нажить бед.

– Ты и есть беда. Даже хуже…

Я вырываюсь и забиваюсь в угол кабины.

– Нет, крошка, сейчас я всего лишь неприятный мужик. А вот бедой по твою душу я стану, если продолжишь испытывать мое терпение.

Я молча смотрю на него и пропитываюсь его логикой, как ядом. Он не верит, что я могу что-то значить в их мире, и относится ко мне как к мусору. Для таких, как он, значение имеет только сила. Деньги и влияние. Все то, что было у Лаврова.

Есть у Чертова.

– Мать твою, ты когда-то успела поцарапать меня. – Он присвистывает.

Поднимает ладонь и разглядывает свежую царапину. Я сама не заметила, когда успела поранить его. Смотрится пустяково, но он кривится так, словно я нанесла ему увечье.

– Потом сочтемся, – с явным подтекстом добавляет он. – Выглядишь как малышка, которая умеет залечивать мужские раны. За что-то же Лавров выбрал тебя.

Он опускает взгляд на вырез моей блузки.

Больше всего меня пугает его “потом”. Сердце выстукивает это слово по слогам снова и снова. Когда “потом”? Когда Чертов потеряет ко мне интерес и рядом со мной не останется охраны? И что он сделает? Снова приедет ко мне…

– Твой этаж.

Охранник указывает на створки, которые разъезжаются в стороны. Он не отходит, предлагая мне протиснуться мимо него.

– Президентский люкс не обещаю, но разузнаю, – с усмешкой добавляет он на прощание.

Глава 4

Утро следующего дня приходит хлопком двери.

Я резко распахиваю глаза, пытаясь понять, какой сейчас час. Потом сажусь в кровати, подпирая бархатную спинку и собирая одеяло воздушным облаком. Слава богу, я не стала раздеваться! Я вообще провела ночь, как плохой сторож. То отключалась, то просыпалась, то прислушивалась к вымышленным шорохам.

– Мне не нужно обслуживание, – произношу громко.

Пусть это будет уборщица. Или менеджер, который вернулся поговорить, каким чудесным человеком был мой погибший муж. Уж лучше он, чем люди юриста.

Но мне никто не отвечает. При этом я слышу шаги, теперь они отдаляются от меня. Уверенные и явно мужские, они направляются в другой конец президентского люкса. В отеле все-таки нашелся номер побольше, меня переселили в него вчера вечером.

– Да кто там?!

Я порывисто поднимаюсь с кровати. Едва не падаю обратно, запутавшись в одеяле, но каким-то чудом ловлю равновесие в последний момент. Спускаюсь на пол и оглядываюсь по сторонам. В руки просится предмет потяжелее, хотя разум сразу же выносит вердикт, что это глупая затея.

– …позвони Короткову, – из дальней комнаты приходит мужской голос. – Поставь его в известность. У меня нет времени с ним разговаривать.

Это же его голос?

Это же…

Сгусток напряжения бьет наотмашь по центру груди. Я чувствую, как он скручивается в тугой клубок из колючей проволоки и царапает меня изнутри с каждым вдохом. Теперь в руки просится другое. Просится перекреститься.

Я шагаю на цыпочках, приближаясь к двойным дверям. Они выводят к гостиной, а за ней располагается кабинет. Мне кажется, что звуки идут именно из него.

– Боже, Таня, только не глупи, – заклинаю саму себя. – Засунь свой импульсивный характер подальше.

Я обхватываю ручку одной двери и осторожно приоткрываю ее. Гостиная встречает нетронутым лоском. Я вчера провела в ней всего минуту, успела только вырубить телевизор, который включился автоматически, когда я вошла в номер. Я сразу ушла в спальню, зная, что мне понадобится долгая медитация, чтобы уснуть.

– Волгоград, – мужчина повышает голос, четко называя мой родной город, после чего следует хозяйская усмешка. – Хочешь подвезти мне сюда море? Не переоцениваешь свои силы?

Дверь в кабинет сделана со стеклянной вставкой. Так что я вижу его сквозь матовую дымку. Высокий крепкий силуэт. Широченный разворот плеч и черный костюм. Что еще? Он стоит около письменного стола, над которым слегка склонился. Видимо, бросил бумаги на столешницу и читает их одновременно с разговором по сотовому.

– Похороны устраиваем мы, – говорит он уже серьезным тоном. – И мне нужны копии всех бумажек следствия. Подсуети там своих, чтобы я не ждал.

Он вдруг разворачивается, как будто услышал мое дыхание. Я замираю, чувствуя тяжесть его взгляда даже через матовое стекло. Умом понимаю, что он видит меня так же схематично, как и я его, но все равно чувствую себя обнаженной. Как будто он может исследовать каждый уголок моего тела, проникнуть под кожу, а затем и вовсе в мысли.

– Я перезвоню, – хрипло бросает мужчина в трубку.

Я вижу, как его ладонь уходит от лица, перенаправляя телефон в карман пиджака. Затем он сдвигается с места. Направляется к двери, которая остается последней преградой между нашими телами.

Еще секунда, и я вижу его перед собой.

Преступника и жуткого человека, который намного влиятельнее моего погибшего фиктивного мужа. Я не смогла справиться с Лавровым, научившись лишь кивать ему, а тут другой уровень. Еще сложнее и опаснее.

Еще…

Дверь отъезжает в сторону, а вместе с ней уплывает моя фальшивая улыбка. Я всегда прячусь за ней, когда безумно нервничаю. Это особенность моего организма, с которой я не могу ничего поделать, я из тех людей, что реагируют смехом на кризисную ситуацию. Но тут я цепенею и сама не знаю, что сейчас изображено на моем лице.

Чертов же шагает в гостиную. Он переступает порог и неотрывно смотрит на меня, словно сверяет мою внешность с фотографиями из отчетов. Он-то в точности такой, как на снимке, который мне показал юрист. С Чертовым можно спокойно знакомиться на сайтах знакомств, не будет разочарований по поводу аватарки, которой уже десять лет и которая не имеет ничего общего с реальной внешностью кавалера.

На Чертове шелковая темно-синяя рубашка, которая играет блеском при каждом его движении. Брюки же черные, как и начищенные ботинки. На правом запястье видно массивный хронометр, не уступающий по брутальности кастету. Вся ладонь забита черной татуировкой с яркими алыми вставками, которые уходят под манжет рубашки. Мне почему-то кажется, что у него забита вся рука, но я боюсь рассматривать рисунок.

Я стараюсь смотреть куда-то поверх его плеча или на верхние пуговицы рубашки, которые небрежно расстегнуты. До его лица я вовсе не добираюсь, один раз мазнула взглядом по резким чертам, и хватит.

Мне правда страшно. Впервые в жизни так жутко.

– Доброе утро, – бросает он.

Я не понимаю, нормальный у него тон или с издевкой. Поэтому лишь киваю и сжимаю ладони в кулаки, когда он начинает приближаться.

– В этом номере можно заблудиться, – продолжает Чертов, делая шаг за шагом в моем направлении. – Любите простор, Татьяна?

У меня длинный список того, что я люблю. Но в него точно не входят незнакомцы с холодными глазами. Особенно те, которые приходят без стука.

– Номер выбрали ваши люди, – отвечаю и по-прежнему избегаю пересечения наших взглядов.

– В отеле нет моих людей. – Чертов подходит на расстояние вытянутой руки. – Пока что.

– Значит, это люди юриста.

– Они грубят вам? – он делает паузу, но я успеваю сделать лишь вдох. – Вы поежились, когда заговорили о них.

Я ощущаю его внимательный взгляд, который изучает меня. А мне на ум приходит лишь трусливое бегство. Я опускаю голову, изучая свои носки спортивного бренда.

– Боюсь, у нас разное представление о грубости.

Я не тороплюсь выкладывать ему свои жалобы. Я пока что даже близко не понимаю, в какой роли он приехал ко мне. Как близкий друг Лаврова и человек, который хочет позаботиться о его вдове? Или как враг Лаврова, который готовится вонзить когти в его наследство?

Чертов молчит. Он никак не реагирует на мой уклончивый ответ некоторое время. А потом надвигается скалой, примешивая к воздуху насыщенные ноты своего одеколона.

– Где вы поранились?

– Что?

Вместо ответа он подхватывает мою ладонь и ведет ее наверх, пока я пытаюсь справиться с мыслью, что он дотрагивается до меня. Он делает это предельно осторожно, но я чувствую, что его деликатность может смениться штормом грубости в любой момент. Его длинные пальцы с резко очерченными костяшками обжигают и в то же время показывают, что умеют обращаться с женским телом.

– Вот здесь, – подсказывает Чертов, разворачивая мою руку.

Я замечаю свежую ссадину. Ох! Я упустила из виду, что вчерашние стычки с охраной оставили следы на моем теле. Хотя возможностей была масса: меня грубо хватали в кафе, зажимали охранниками в машине со всех сторон, а потом Родий тащил меня в лифт. Неудивительно, что на мне остались раны, моей коже достаточно малейшего соприкосновения, чтобы запомнить “обидчика”.

– И вот здесь, – добавляет Чертов с хрипотцой.

Он вдруг уходит вниз, опускаясь передо мной на колени. Я судорожно выдыхаю. К этому я точно не была готова… Я смотрю на Чертова сверху вниз и вижу, как он подводит ладонь к моей голени. Я машинально отступаю назад, пытаясь избежать его прикосновения, но он не оставляет мне ни одного шанса.

Чертов выбрасывает вторую руку, стоит мне только двинуться, проталкивает ее между моих ног и обхватывает мое бедро с задней стороны. Я оказываюсь в капкане. Пусть и с бархатной подкладкой. Чертов по-прежнему касается так, словно держит визитку джентльмена в нагрудном кармане, но мне все равно не по себе. Я ощущаю, как его сильные пальцы продавливают кожу и по-хозяйски исследуют мои изгибы.

– У тебя синяки, – говорит Чертов, разглядывая мои ноги.

– Мы уже перешли на «ты»?

– Я не разговариваю на “вы” с женщинами, которых трогал ниже живота.

Он усмехается.

– А если выше? – бросаю и тут же проклинаю себя, что вообще участвую в этом разговоре.

– Там есть варианты.

Чертов поднимает зеленые глаза на мое лицо. Не знаю, как ему это удается, но я чувствую себя под ним даже сейчас. Словно это я упала на колени и пытаюсь дотянуться хотя бы до его плеча, чтобы он расслышал мои слова.

– Кто это сделал? – Чертов спрашивает ледяным тоном, показывая, что время для шуток закончилось.

Я машинально отступаю назад, чувствуя, как его пальцы наливаются злой силой. Но он их неожиданно разжимает. Отпускает.

– Когда я спрашиваю, надо отвечать, – добавляет Чертов.

– Я помню по имени только одного. Родий, – признаюсь на выдохе. – Он силой забрал меня из ресторана, когда решил, что я собираюсь закатить истерику.

– А ты не собиралась?

– Не знаю. – Я закрываю лицо ладонями, пытаясь перевести дух. – Я уже ничего не знаю…

– Ты его любила?

– Кого?

На его жестких губах зажигается опасная улыбка. Чертов поднимается и вновь придавливает меня высотой своего роста.

– Ты сам сказал, что мой муж не достоин ничьих слез.

Эта фраза стоит мне олимпийских усилий. Мне не по себе обращаться к нему на “ты”, но и выкать глупо. Так только подчеркивать, что он хозяин положения, а я зависима от чужих решений. Нет, так не пойдет. Нужно взять себя в руки и перестать мямлить.

Я заставляю себя выдохнуть полной грудью. Моя психика постепенно привыкает к близости Чертова. Смиряется с тем фактом, что нам находиться в одной комнате столько, сколько он захочет, и перестает подавать сигналы бедствия каждую секунду.

Я смелею настолько, что запрокидываю голову. Смотрю на его лицо, не прячась, и мысленно считаю секунды. Да, надо просто привыкнуть к нему. Он умеет держать себя в руках, это уже хорошо. Он не грубит, хотя и ведет себя странно. Я бы не назвала его эксцентричным, скорее свободным. Он делает, что хочет и когда хочет.

– Тем более Лавров был в вертолете не один, – добавляю. – Он был с другой девушкой.

– Некоторые каналы до сих пор хоронят тебя.

– Пусть, мне плевать. У меня нет… не осталось родных, которые переживали бы за меня.

– Уверена? – За его усмешкой как будто таится тайна, которую мне не под силу разгадать. – Нужно сделать заявление для прессы. Тебе напишут правильный текст, будешь выглядеть убитой горем вдовой.

Он спрашивает одними глазами: “Хочешь?” Чертов окончательно запутывает меня. Он готов помочь? Но что он потом попросит взамен?

– Для чего мне так выглядеть? – спрашиваю Чертова.

– Чтобы все отстали. Заплаканная вдова – это скучно, к тебе быстро потеряют интерес.

– И тогда со мной можно будет делать что хочешь? – я произношу то, что стоило бы оставить при себе. – Телевизионные камеры отвернутся, скандальный сюжет с авиакатастрофой, в которой погиб известный адвокат с любовницей, забудется, и тогда я останусь один на один с “друзьями” Лаврова.

– Я думал, ты только красивая. А ты еще и умная.

– Так что тебе нужно? Наследство Лаврова?

Чертов наклоняет голову набок. Он молчит, а я не решаюсь его подгонять. Он умеет доставать сумрачным взглядом до сердца. Я знаю его всего пару мгновений, а уже чувствую его настроение. Моменты, когда он потерпит споры, а когда надо заткнуться.

– Наследство. – Он кивает. – Если хочешь, называй это так.

– Я должна что-то переписать на тебя? Дома, бизнесы? Что? Лавров не посвящал меня в подробности, я сама не знаю, что мне досталось.

– Я имею в виду другое наследство Лаврова. Самое ценное.

– И какое?

Я встряхиваю ладонью в сердцах. Мой импульсивный характер просится наружу, я и так прятала его слишком долго. Но на Чертова это не производит никакого впечатления, как и то, что я жду ответа.

– Пресс-конференция пройдет в отеле. – Он достает из кармана сотовый, переключаясь на другую тему. – Есть около часа, чтобы подготовиться.

Он шагает к двери и рукой показывает, что мне тоже пора идти.

– Дамы вперед, – бросает он с насквозь фальшивой воспитанной улыбкой. – Не бойся, я буду рядом.

– Тоже выступишь перед камерами?

– Подам платок вдове, если будет нужно.

Он уже откровенно забавляется. В эту секунду я уверена, что он знает, что наш брак с Лавровым был фиктивным. Или же он совершенно лишен человеческого сочувствия и подшучивает над моим горем.

– Тебе нужна защита от серьезных людей, Татьяна, – добавляет он. – Я готов дать ее, если ты будешь хорошей девочкой. Прочти эту чертову бумажку перед камерой и пусти горькую слезу для убедительности.

Он выдыхает мне в лицо, впервые обдавая угрозой. Я вдруг чувствую, что те мгновения, когда он говорил мягким тоном, а его пальцы деликатно касались моей кожи, надо ценить. Это исключение из правил. Обычно он жесткий… или вовсе жестокий. Я просто-напросто застала его в хорошем расположении духа, вот он и проявил чудеса терпения.

– У меня чувство, как будто начинается война и мне надо срочно выбрать лагерь. – Я опускаю глаза и решаю, как и прежде, смотреть над плечом Чертова. – А еще я чувствую себя трофеем. Я почему-то стала сразу всем нужна.