Kitabı oku: «Отечество. Повесть»
I
Сон как рукой сняло, после утреннего позвякивания колокольчиком камердинера Георгия, не позволив ни минуты молодому барину по обыкновению понежиться под белоснежными одеялами пышного ложа. Каждые сладостные грёзы и сказочные предрассветные видения Ладимир – этот юный искатель истинного познания – наскоро, хоть и после продолжительного пробуждения, записывал в свою «сонную книжечку», чтобы потом явить жизни собственные сноходческие наблюдения. В них он часами выискивал высшие знаки и глубочайший умысел, дабы каждой мелочи было установлено самостоятельное и обстоятельное объяснение.
Но нынешний день был не похожий на другие, из медленно тянувшихся до него, дней, которые в последнее время коротались не далее, чем в стенах поместья и на окружных территориях. Так было не всегда, а стало лишь причиной слишком затянувшегося университетского перерыва, порой казавшегося совсем излишним. Сегодняшнее же событие обещалось стать неким чудесным исцелением для жаждущего сердца. В связи с чем, скорее даже больше от самого ожидания «того самого дня», в памяти совсем не отложилось дивного мгновения только-только завершённого сна.
Он был здесь, рядом, и собирался по мелким кусочкам из множества других, соединённых цепочкой, разномастных перипетий, даже не связанных между собой. А ясно проявляющаяся картинка так западала в душу и превозносила куда-то вверх, образуя состояние полёта, что казалось, реальнее мира не существует. Но всё внезапно растворилось. Такой резкий звук, такой кажущийся даже чересчур громкий и вездесущий грохот одного маленького металлического инструмента в побелённой перчатке верного домашнего будильника, проникнув в глубины разума, развеял даже малейшее упоминание о дивной истории, совсем не достигнув кульминационного момента. И это чувство, чего-то незавершённого, было, ко всему прочему, обращено в прах, когда камердинер торжественно провозгласил:
– Доброе утро, Ваше благородие! Сегодня великий день, а значит – ждут великие дела!
Именно так просил ознаменовать нынешний утренний подъём сам Ладимир Николаевич Бе́ль – студент, исследователь, публицист и барский сын – и то было вовсе не спроста!
Увлекаясь науками, философскими мыслями или же поэтическим и писательским искусством, любой уважающий себя деятель довольно часто посещал закрытые кружки, не так давно набравшие свою особую популярность. В студенческих группах это естественно было обычным явлением, а организация тайных встреч становилась делом важным и обязательным. Здесь каждый из молодых просветителей делился собственной исследовательской работой, скрывая своё очередное открытие от остального внешнего мира, посчитав, что этому самому миру не следует узнавать об очередном сеянии научного семени, до той поры, когда оно взрастёт и окрепнет. Все эти сходки и встречи, строго конспирировались, а нынешние досмотры на общества закапывали всё глубже в подполье учёное студенчество. Да не просто так, ведь именно на закрытых вечерах сталкивались порою силы несоизмеримые и твёрдые. Выступления поражали своими масштабами, и был здесь ни какой-то там рассказ о личностных наблюдениях, а самые настоящие доклады и даже лекции, порой настолько увлекательные и затянутые, что вполне могли бы стать достойнейшей заменой урочным часам перед преподавательской кафедрой, откуда в основе своей было больше нравоучительных и ознакомительных посылов. В подпольной встрече возникали глубокие и всесторонние размышления, о сущности той или иной поднятой темы, которые впоследствии и, как это бывает иной раз, невзначай может перейти в не менее продолжительную и увлекательную дискуссию до позднего вечера или раннего утра.
И вот, на одной из таких непубличных конференций, молодые и отважные приняли довольно смелое решение провести настоящий открытый пленум студенческих мыслителей, на который возлагались обязательства не только объединить маленькие группы разрозненных и забившихся по тёмным углам учёных мужей, но и предать всенародную огласку философско-научному движению юных и талантливых.
Тогда Ладимир и его товарищи по учёному цеху направляли пригласительные письма известным им на тот момент студентам из других университетских общин, пансионов и лицеев в знакомых городах, где вообще могли возникнуть подобные кружки, в которых они видели ту самую яркую искру, способную запустить застоявшийся мотор для будущего научного прогресса. Назначив день в один из летних месяцев проведение первого в истории открытого собрания «тайных мыслителей», как называли себя они сами, коллектив принялся тут же за поиски подходящего места, которое могло бы стать истинным оплотом для учёного студенчества настоящего Государства Российского.
Таковых мест как оказалось было предостаточно, а недремлющая народная молва позволила донести желания образованной молодёжи до инвесторов и доброжелателей, жаждущих проявить себя во всей красе дабы предоставить какой-нибудь собственный дворец к услугам новоиспечённой студенческой организации, конечно на некоторых выгодных для себя же условиях, дабы предать собственному мирскому делу весомый аргумент со значительным вкладом в поддержку современным тенденциям и вдобавок сделать радость новому учёному поколению. Ладимир и компания были весьма почтены и полны счастья, с пребольшим удовольствием рассмотрев каждый из предложенных домов.
И вот, после нескольких недель смотров, а также после получения как положительных, так и отрицательных ответов со стороны приглашённых студенческих формирований, ребята остановились на одном довольно тихом загородном поместье, где-то в лесной глуши, под самой теменью сосновых крон. Здесь был огромный дом с просторной залой и высоченными до безумия потолками, а также с самым настоящим институтским лекторием, что было просто истинным чудом. И этот нескромный особняк стал наиболее подходящим по видению товарищей для проведения научной пленарной встречи. Ко всему хозяин данного поместья был небезызвестным в кругу семьи Белей человеком с весьма положительными отзывами, а ещё одним весомым плюсом для Ладимира было расположение заветного летнего местечка, и не нужно было ехать в дальние дали, с расстоянием всего-то в двадцать вёрст.
Так было единогласно принято решение о выборе студенческого сбора, за что естественно выдали часть определённой суммы, для благодарности барину. Конечно, тот много не взял, обозначив символическим то скромное значение, дабы не оставаться без дарственной. После всего, в этот же день, стороны пожимали руки друг друга. Каждый получал свою долю удовольствия и пользы от состоявшейся сделки: молодые люди наконец-то проведут встречу с единомышленниками и коллегами по учёной деятельности из других городов и селений, а хозяин – получит свою известность и прослывёт мудрым и добродетельным мужем, взявшим на себя ответственность за поддержание только-только зарождающегося непоколебимого и светлого огонька познания в душах, стремящихся к продолжению «Ломоносовского величия». Ко всему прочему, хозяин обещал организовать самый настоящий праздник в духе размашистого гуляния русской души с громкой музыкой и яркими нарядами. По случаю будущей конференции, готовились пышные представления и богатый фуршет, а также, с полнейшим дозволением Ладимира и его товарищей, приглашался любой желающий из окрестных поселений от мала до велика.
Конечно, вся эта суета и широкий размах, вполне могли вызвать к присутствию на конференции и нежелательных личностей, которые скорее дозволят себе прийти, дабы поглазеть на происходящие вокруг развлечения, чем из-за интереса о развитом складе ума своих современником. Поэтому друзья приняли единогласное решение о том, что торжественная часть будет произведена на всеобщий показ на уличных площадках поместья, а также в той самой гигантской зале, а деловая встреча научного круга, в отсутствии посторонних глаз и ушей, всенепременно пройдёт в удобном для этого знатно сколоченном лектории. Тем более, что такие мероприятия для молодых студентов не сравнятся с их секретными встречами неимущих кружков, возникающими то тут, то там, словно стан антиправительственных вольнодумцев, в подвальных помещениях шумных трактиров или маленькой комнатушке близкого товарища, скрывающие каждую свою сходку, опасаясь быть непонятым или понятым, но вовсе не так. Да и делается всё это впервые, что естественно создаёт необходимость в формировании так называемого «пробного съезда», для возможности создания последующих ежегодных, где в дальнейшей перспективе и появится такая нужда в присутствии интересующихся слушателей и зрителей, а может и некой официальной делегации. Но, а пока, дело было сделано и оставалось только считать деньки, в ожидании этого чудесного события.
Воодушевлённый и более не огорчённый о забытом сновидении, Ладимир, очень живо собравшись, ринулся в гостиную, где, как заведено, его ожидал уже приготовленный завтрак. Там же находилось и всё домашнее семейство, для которых ранний подъём был вовсе не в новинку и повсеместно обязателен.
Барин-отец Николай Алексеевич, белый как лунь старый вояка, в положенном ему парадном мундире, без эполет, с большим нагрудным знаком отличия с уже затёртой памятной датой «1812»; матушка Марья Константиновна, тихая и кроткая женщина, светлым ликом своим озаряющая всё пространство гостевой комнаты, будто само утро из окон проникло за толстый кирпич барских застенок. Были здесь и два малых мальчонка – детки старшего брата Фёдора, такие же, как и сам он, шумные сорванцы, неусидчивые на одном месте и носившиеся уже в такую рань из угла в угол с безумными криками, размахивая деревянными шпагами.
Отец, расположившись во главе застолья в кресле с высоченной спинкой, ничуть не смущаясь шумному начинанию дня, молча зачитывал утреннюю газету, со столь кричащими заголовками на шелестящей бумажной основе, лишь изредка вслух оглашая свои вставки и высказывания по поводу бегло прочитанного. Эти серые, следующие одна за другой, колонки на жёлтых листах, дарующие запах старинной рукописной работы, сегодня извещали о героическом прорыве северных войск генерала Гранта в Оверлендской кампании, с некоторым успехом нанеся поражение южанам у Тревильян-Стейшн. На другой странице, вызывая всё те же чувства неучастия Николая Алексеевича, искусно описывались упоминания о франко-мексиканском конфликте. На следующей же – крупными буквами сияла грозная надпись: «Распад «Земли и воли»: Последствия», где для мнения автора было выделено особенно много места, из-за чего довольно показательно и громко главе фамилии приходилось несколько раз произвести пролистывания, чтобы оказаться на последующей статье с иным оглавлением: «Подавление мятежа в Речи Посполитой». На последнем же оборотном листе, где-то в углу широкоформатных объявлений, можно было случайно заметить маленькую, невзначай промелькнувшую, сноску об открытии станций «Ноттинг Хилл», «Хаммерсмит» и «Шефердс Буш», расширявшие сеть Лондонского метрополитена.
Матушка состояла в преспокойном расположении духа, ничуть не смущаясь шумному начинанию дня, что ни детский гам и ни ворчание старика совершенно не могли повлиять на трапезные занятия завтраком, любезно встретив сына Ладимира приветливой материнской улыбкой, с пожеланиями доброго утречка. Приборы в её руках обретали лёгкость и женскую нежность. И вилка, и нож становились менее острыми, принимая вид волшебных инструментов в бледных ладонях светлоокой старушки, так аккуратно с ними обходившаяся.
Занимая своё место около батюшки, напротив матушки, Ладимир без каких-либо раздумий набросился на тарелку с приготовленным из куриных яиц блюду, наскоро закусывая свежим ломтем подового хлеба. Обилие зелени, орехов и мёда образовывали на белой скатерти нарядное и праздничное богатство семейства Белей. По центру стола располагался огромный фырчащий металлический тульский самовар, искрившийся позолотой и паривший дурманом заваренного травами чая. Камердинер Георгий, всё это время занимавшийся торжественными приготовлениями, исполняющий вдобавок услуги подающего кушанья, грациозно наполнил фарфоровую с хохломой чашку Ладимира горячим напитком, на что молодой человек ответил любезно добрым словом, приглашая и его разделить с семьёй стол. На что Георгий мог дать вполне законный отказ.
Пирог с голубикой, торжественно поданный к трапезе, полагался на десерт. Его рыжая корочка аппетитно радовала глаз сочным переливом запечённого теста. Верный слуга аккуратно поделил его на равные кусочки, тем самым разнося по гостиной ягодный аромат внутренней начинки. С одним из кусочков Ладимир справился заметно легко и без промедлений, тщательно пережёвывая и запивая горячим травяным чаем из букета липового цвета, ромашки, чабреца, душицы, зверобоя, ягод шиповника и листьев малины.
– Не спеши, – говорила нежно Мария Константиновна – Успеешь ещё до начала.
– Не, матушка, – отвечал Ладимир с набитым ртом, продолжая наскоро запивать чашкой с чаем – Мне необходимо прибыть заранее.
– Разве же есть на то нужда? – не успокаивалось настойчиво материнское сердце.
– Мы, как достопочтенные организаторы, обязаны присутствовать на открытии, а стало быть, будем ожидать гостей у порога!
– Ох, право! – вздыхала старушка – Всё одно насиловать себя нет нужды. Только зря измучаешься…
Неожиданный удар по столу прервал короткую беседу. Звон посуды противным позвякиванием отстрелился в ушах, закрадываясь в безмолвное спокойствие души. Николай Алексеевич, недовольно зачитывавший последние сводки, отбросил, наконец, информационную солянку современного человечества в сторону, вмешавшись в разговор матери и сына:
– Прекрати, жена! – голос его был твёрд и настойчив, а минутный выброс энергии тут же стал затихать, и вот уже острые черты лица его с седыми бакенбардами, точно пиками, распростёртыми в разные стороны, приобретали уже тот свойский округлый вид, к которому так привыкли жители поместья, обратив только что озлобленного старика в плюшевого дедушку – Пусть сам решает чего ему надобно, а чего нет – голос стал тихим и сдержанным – Не малый ведь, и дело доброе! Себя вспомни, как мчали сломя голову наперёд.
– За себя говори, – ответила, сдержанно и отстраняясь, Мария Константиновна – Жизнь не для беготни задумана. А решает пусть сам, я не собиралась перечить. Сыну слово нельзя сказать, – матушка не была огорчена, голубые её глаза, глубоко посаженные, по-прежнему сияли тем же первородным светом доброты, на старческой морщинистой коже её круглого личика, но тон её всё же сменился и стал похож на то, будто и говорит она вовсе сама с собой – Всё твои газеты, начитаешься всякую чушь, да бредни, которые голову морочат, и злишься потом…
– Матушка, не ссорьтесь, – улыбнулся Ладимир, зная, что отец не со зла повёл себя бестактно, а по случаю своего дурного характера, за который он всегда сам же себя корил – Полно уже, день какой чудесный! Да и мне собираться уже пора, на дорогу не будем браниться. А время действительно нужно поберечь, но и ждать нельзя – добавил Ладимир собственное умозаключение, в истине которого не могли усомниться родители, и не успел юный ум выскочить из-за стола, как воздушным проявлением, Георгий подал ему на стол утреннее письмо, отчего спешка молодого и горячего всё же слегка пресеклась.
Ладимир прекрасно знал от кого оно, и весь в предвкушении распечатывал шершавый конверт, закреплённый восковой печаткой с изображением трёх полумесяцев. Ведя вот уже на протяжении нескольких лет дружескую переписку с одним турецким мыслителем, Ладимир каждый месяц ожидал новую посылку, чтобы затем, зачитав очередное сообщение, приготовить пламенный конспект с любовью из российской глубинки. Знакомство это произошло так внезапно, и даже несколько таинственно.
Проходя тогда обучение в одном из лицеев, почитая отцовские наставления, насчёт будущей службы, Ладимир, безусый тогда мальчишка, очень часто посещал коллежские собрания будущих молодых чиновников, где проводились встречи с деятелями наук, отраслей и политики. На одной из таких официальных встреч как-то присутствовала иностранная делегация во главе с немецкими корреспондентами. Среди них находился и молодой стажёр, который оказался довольно сведущ в делах российских и достаточно прекрасно изъяснялся на великом и могучем. Собственно стажёр этот был вовсе не простым молодым человеком, являвшимся, как впоследствии оказалось, прирождённым валахом одного из Дунайских княжеств, получивший прекрасное образование в Австрийской Империи. Затем он переехал в Берлин, для прохождения дополнительного обучения, где связал свою жизнь с местными энтузиастами германского и турецкого происхождения, которые день и ночь занимались исследованиями в области точных наук. С ними же он и отправился впоследствии в Османскую Империю, где и поныне проживает, путешествуя по городам и продолжая дело своих мудрых наставников, выискивая всё новые и новые научные открытия.
Но до своего учёного пути, компаньон Ладимира был в первый раз на официальном съезде в России и посему, по сложившимся обстоятельствам, рассматривая очередную мелочь в коллежском коридоре, фиксируя наблюдения в свой кожаный блокнот, отстал от своей немецкой делегации, забредя в лекционную аудиторию, где по счастью проводили конференцию для Ладимира и его товарищей. Незаметно расположившись на одной из парт, молодой стажёр подсел именно рядом с юным Белем. При этом, буквально за несколько минут, один из сокурсников, покинул аудиторию ввиду собственной нужды. Так и познакомились, и до такой степени породнились, что в течение всего времени нахождения делегации в городе, старались поддерживать общение, встречаясь для бесед в ресторанчиках.
