Беспредельная Римская империя. Пик расцвета и захват мира

Психологическая война до начала сражения

Хатты еще далеко, но уже доносится звяканье их оружия и доспехов. Тысячи вооруженных до зубов людей приближаются сюда с намерением разорвать римлян в клочья. Немудрено, если римские солдаты слегка встревожены…

Командующие легионами знают, что это очень тонкий момент, в котором психологический аспект играет ключевую роль. Поэтому, пока центурионы продолжают своими хриплыми голосами отдавать приказы легионерам и воинам вспомогательных войск, неожиданно перед войсками появляется легат, без сопровождения (намеренно), и начинает краткую речь. Он тщательно подбирает и выговаривает слова, чтобы его услышали даже на вершине холма. Отметив выдающиеся качества всех воинов, находящихся перед ним, он просит их о победе… Это знаменитое обращение с речью – adlocutio, – которую каждый полководец должен произнести перед началом битвы, чтобы вдохнуть мужество в своих воинов и сообщить им, что он – вместе с ними.

Магн, привыкший к речам своих полководцев, уже и не слушает. Зато он разглядывает «маршалов» легата, стоящих в сторонке. Так называемых трибунов. И они ему совсем не нравятся. Ведь они не военные, а… политики, присланные Сенатом или «сословием всадников». Они сформировались не в армейской среде и мало разбираются в военных делах – он гораздо больше всех них, вместе взятых, знает о том, как вести себя в бою. Но они его начальники, приходится подчиняться…

Легат закончил речь, солдаты разражаются громким криком и стучат копьями по щитам.

Враги все ближе, им открывается вид не на большой холм, а на бесконечную лестницу цветных щитов, с которой доносится ритмичный устрашающий стук копий, будто сообщая: «Мы здесь и ждем вас, чтобы разорвать в клочья…»

Так начинается психологическая война, предшествующая любому сражению. Хатты встают перед легионом и затягивают боевую песнь, в которой повествуется о самых славных подвигах их героев. Понять ничего нельзя в мешанине тысяч голосов: похоже на то, как поют болельщики на стадионах во время матчей. Пение укрепляет их дух.

Потом они начинают петь нечто мрачное, предназначенное для запугивания врага. Пение, таким образом, используется ими как дальнобойное оружие, поражающее врага в самую душу. Тацит описывает это словом «barditus»^[37] (отсюда в итальянском языке слово «barrito»^[38]): «Стремятся же они больше всего к резкости звука и к попеременному нарастанию и затуханию гула и при этом ко ртам приближают щиты, дабы голоса, отразившись от них, набирались силы и обретали полнозвучность и мощь». Помимо сценического эффекта, воздействие, по мнению некоторых специалистов, более тонкое: полагают, что таким образом порождается звуковая волна низких тонов, способная стимулировать и возбуждать автономную нервную систему противника, в частности так называемую симпатическую систему, отвечающую за инстинктивные реакции на опасность, такие как страх или бегство, вызывающие учащение сердцебиения, расширение зрачков, уменьшение слюноотделения и т. д.

Естественно, германцам незнакомы все эти физиологические подробности: они знают только, что, действуя подобным образом, им часто удается запугать врага и вызвать в нем беспокойство… Как говорит все тот же Тацит, они знали, что в зависимости от того, хорошо или плохо исполнен barditus, можно загадывать исход сражения.

К этому смертному звуку добавляется еще один. Он тоже имеет психологическое воздействие. Многие штандарты хаттов и других варваров – головы волка или дракона с раскрытой пастью – металлические и полые (похожие, таким образом, на трубу) и заканчиваются длинным хвостом из тонкой материи, который надувается, как рукав на ветру. Эти головы закрепляют на верхушках длинных шестов. Вращая шестом и «ловя» ветер, можно заставить головы звучать, подобно тому как дуют в горлышко бутылки. В результате раздается долгое завывание, похожее на волчье. Когда вы сталкиваетесь с сотнями или тысячами подобных инструментов, их воздействие действительно впечатляющее…

В течение долгих минут две армии противостоят друг другу в настоящей психологической схватке, предшествующей сражению.

Убить, чтобы стать мужчиной

Для римлян хатты – одно из самых трудных для завоевания германских племен. Как говорит Тацит, они обладают большой силой, крайней решимостью, хитростью и ловкостью в бою. Сражаются только в пешем строю, возглавляют их всегда полководцы, избранные общиной, которым они беспрекословно подчиняются.

Подобное описание заставляет нас предполагать, что перед нами настоящие коммандос. Но есть и другая впечатляющая черта этого народа. Магну удается разглядеть их невооруженным глазом. Он замечает, что в первом ряду стоят бородатые и длинноволосые воины. Почему? Ответ дает Тацит: «Едва возмужав, они начинают отращивать волосы и отпускать бороду и дают обет не снимать этого обязывающего их к доблести покрова на голове и лице ранее, чем убьют врага. И лишь над его трупом и снятой с него добычей они открывают лицо, считая, что наконец уплатили сполна за свое рождение и стали достойны отечества и родителей»^[39].

Тацит далее утверждает, что сражение всегда начинают воины с длинными волосами и бородой, стоящие в первом ряду.

Начинается сражение

Хатты уже совсем близко, надвигаются плотной массой, выкрикивая боевые гимны. Так они придают себе решимости перед нападением. Римляне это знают. Вспотевшие ладони сжимают копья, в горле у многих пересохло…

Вот море хаттов всколыхнулось. Оно покрывает всю травянистую низину перед римлянами, подобно ожившему лесу…

Неожиданно начинается атака. С протяжным криком тысячи германцев бросаются на римлян, мечи блестят на солнце, цветные щиты ритмично раскачиваются, длинные копья нацелены на противников…

Они уже на расстоянии 300–400 метров. А сигнал к атаке римлянам все не подают… Легат ждет подходящего момента. И вот раздается долгожданный приказ. Как в трогающейся с места машине, сигнал многократно повторяют командиры подразделений. Гудят рожки, большие, как велосипедные колеса, – рация античной эпохи. С вершины холма «скорпионы» и баллисты выпускают десятки длинных дротиков. Жужжа, те, словно рой разъяренных шершней, пролетают над головой центуриона Магна. За несколько секунд они долетают до варваров и градом сыплются на них. Множество воинов будто проваливаются сквозь землю, оставляя прорехи в наступающей толпе. Но нападение не остановить. Дротики все летят и летят. Ряды хаттов столь сомкнуты, что почти каждый выстрел попадает в цель. Враг все ближе.

Раздается еще один сигнал рожков. На этот раз из рядов римлян взметнулись облака стрел. Это еще одно вспомогательное подразделение легиона – сирийские лучники. Их композитные луки^[40] – самые мощные в империи. Если «скорпионы» и баллисты – античные пушки, то эти луки – пулеметы.

Над головой центуриона и его людей к жужжанию дротиков добавляется свист стрел – будто раздается отчаянный звериный визг и стон. После каждого выстрела падают новые хатты, сраженные длинными стрелами. Велика точность попадания, да и безветренная погода прибавляет меткости. Сирийцы – одни из самых высоко ценимых стрелков. Их отряды легко узнать на холме. На них заостренные конические шлемы и длинные, до земли, одежды.

Но и это еще не все.

Вот сверху слышится третий звук. Его издают снаряды, выпущенные балеарскими пращниками. Они также в составе вспомогательных подразделений легиона. Римляне всегда использовали оружие и военные приемы своих самых коварных врагов. Пращники – смертоносный отряд. У себя на островах они могут на лету сбить из пращи птицу. А уж попасть в человека для них – проще простого. Даже со ста метров они могут размозжить врагу череп. Они настоящие снайперы, каждый их выстрел поражает цель. Невероятно, всего два витка пращи в воздухе – и снаряд вылетает с потрясающей скоростью. Часто, попадая в тело врага, он впивается глубоко в ткани, и края раны при этом смыкаются, отчего его чрезвычайно сложно извлечь.

Снаряды по форме и размерам напоминают желудь, они из свинца. По сути дела, это пули, изготовленные очень простым способом: расплавленный свинец разливают в маленькие формы или в дырки, проделанные пальцем в песке.

Иногда на них пишут оскорбления или ругательства. На одном снаряде, ныне хранящемся в городском музее города Реджо-Эмилия, обнаружили фразу, ставшую знаменитой. Сторонник Марка Антония вырезал на нем весьма красноречивое послание для Октавиана: PETE CULUM OCTAVIANI^[41].

Множество хаттов повержено, но толпа все наступает; грубая сила – основа стратегии многих германских народов. Ударная волна, опрокидывающая все на своем пути, – дух их атаки. А в момент рукопашной – каждый сам за себя. Все сражаются по отдельности.

Римская стратегия – диаметрально противоположная. Воины побеждают, потому что держатся вместе и сражаются «единой командой».

Враг приближается. Магн приказывает своим четырем линиям легионеров быть наготове.

Воины хватаются за копья, готовые метнуть их по очереди: сначала первая линия, затем вторая, третья и, наконец, четвертая, подобно смертоносной волне.

Центурион выкрикивает сигнал. Во врага летят копья с первой линии. Затем со второй, третьей и четвертой. За несколько секунд только из этого сектора в небо взметнулось восемьдесят копий. Грудой валятся тела и щиты. Настоящая бойня.

Римское копье (pilum) – смертоносное оружие, усовершенствованное римлянами за несколько поколений. Это не просто копье, это оружие «хай-тек». У него длинное деревянное древко, а вместо листообразного плоского наконечника – длинный тонкий железный стержень, заканчивающийся большим заостренным конусом. В центре – железный или бронзовый шар-утяжелитель, придающий оружию необходимую массу для увеличения пробивной способности.

Хатты поднимают щиты, пытаясь отразить летящие копья. Но тщетно.

Если острие попадает в человека, копье пронзает его насквозь. А если в щит – то проходит через него (острие проделывает широкое отверстие и продолжает свой путь, вонзаясь в тело врага). Или же острие застревает в щите. Металлический стержень сделан из мягкого железа, которое легко гнется (есть даже внутренние деревянные штифты, ломающиеся при ударе, после чего копье болтается на древке). В результате варвары не могут метнуть такое копье обратно в римлян и, кроме того, вынуждены бросить щит, отяжелевший из-за застрявшего в нем копья. А воин без щита легко уязвим в бою, вернее сказать, он практически покойник.

Копье в бою сравнимо с ружьем, этаким «винчестером» своего времени: его задача – косить врага.

Когда все копья выпущены, легионеры достают мечи. Сомкнув ряды, они ждут врага, чтобы начать, как метко выразился один римский полководец, «труд мясника». И мы скоро это увидим. Хатты почти остановились, им надо перестроиться, поставить новых воинов на место убитых. Потери, понесенные ими, действительно очень велики.

Центурия Магна получила приказ встать рядом с ауксилариями, чтобы противостоять столкновению, так как хатты расширили строй и их действительно много. Легионеры вынимают мечи из ножен. Любопытно: ножны не слева, как мы привыкли, а справа, чтобы не мешать руке, держащей щит. Поэтому, чтобы достать меч, нужно совершить особое движение кистью, но привычные легионеры извлекают свое оружие за доли секунды.

Стена из легионерских щитов

Враг бежит на римские линии. Вот-вот начнется рукопашная схватка.

Легионеры сжимают щиты и оружие. Вместе с воинами вспомогательных войск они образуют длинную стену из сомкнутых щитов, о которую вскоре разобьется толпа хаттов. Столкновение невероятной силы. Будто в шторм волны разбиваются о твердый мол. И начинается бойня.

Гладий – на самом деле особенный меч, он массивный, не слишком длинный (около полуметра), обоюдоострый. Используют его странным образом. Легионеров учат не рубить врага, а колоть его короткими и быстрыми выпадами, потому что хорошо известно: даже рана глубиной в четыре-пять пальцев обычно бывает смертельной. Кроме того, так гладий не застрянет в теле противника, его можно быстро извлечь и снова быть готовым к бою.

В этом легионеры преуспели: по сторонам от щитов вспыхивают серебряные молнии, подобно укусу змеи, поражающие врага. И тот падает навзничь. Некоторые легионеры намеренно целятся в лицо, потому что раны, нанесенные в лицо, оказывают устрашающее воздействие на вражеское войско. Другие неожиданно приподнимают щит, как дверь гаража, и поражают врага снизу.

Центурион Магн делает свое дело – сражается, но при этом не забывает о своих воинах.

«В живот, Марк! В живот! Коли снизу!» В самом деле, это короткий быстрый удар. У варваров длинные мечи, они прекрасно годятся для рубящих движений, но, замахиваясь, варвар открывается для колющего удара легионера.

Бока легионера защищены лучше: на нем пластинчатые доспехи, дающие ему большую мобильность, несмотря на то что они весят 15 килограммов. Любопытный факт: в легионах все доспехи одного размера, потому что с помощью шнурков их можно ослабить или затянуть, в зависимости от «габаритов» воина.

Самое удивительное, что центурионы в разгар сражения дают советы, критикуют и подбадривают легионеров, как во время тренировки. Как тренер боксера у ринга. Только в данном случае и они сами находятся на ринге, в гуще сражения…

Варвары бросаются на римские щиты не организованной «командой», а каждый сам по себе, согласно традиционной для них логике героического боя, римляне же действуют сообща. Пока один легионер сражается, другой за его спиной поднимает щит и, слегка наклонив, выставляет его вперед, чтобы прикрыть шею и левый бок товарища. А при необходимости может ударить щитом врага в лицо.

Вдруг у центуриона на мгновение темнеет в глазах. На его голову только что обрушился страшный удар, к счастью смягченный благодаря ребрам жесткости на куполе шлема. Не растерявшись, он направляет гладий прямо в горло противнику – тот опрокидывается на землю. И сразу – новый удар, в бок другого варвара, застывшего на долю секунды при виде смертельно раненного друга.

Однако первая линия римлян слабеет. Центурион, продолжая сражаться, замечает это краем глаза и поджидает подходящего момента. Едва варвары отступают на время, готовя новую атаку, он приказывает: «Mutatio!»

Солдаты первой линии делают шаг назад, а те, что стояли позади, занимают их место. Теперь первая линия снова состоит из свежих воинов, а варвары все больше изматываются, утрачивая свежесть.

Центурион смотрит на центральный сектор римских линий, где сосредоточены атакующие силы противника. Центр держит оборону и постепенно теснит нападающих хаттов.

С ужасом он видит, что один из воинов вспомогательных войск только что обезглавил врага: он держит голову за волосы зубами. Подобные сцены не должны приводить в изумление. Ауксиларии – варвары, и отреза́ть головы врагов – в традиции этих народов. Кельты, к примеру, прибивают черепа врагов на балках своих хижин, подобно охотничьим трофеям, или выставляют головы и черепа убитых врагов на въезде в свои деревни. Европа по ту сторону от римских границ населена племенами «охотников за головами».

Переломный момент

Ход сражения обретает определенность: хаттам не удалось прорвать ряды римлян и их натиск слабеет, ведь сверху на них продолжают градом сыпаться дротики, стрелы и свинцовые снаряды. Наступает ответственный момент. Можно сказать, ключевой.

Сражение принимает неожиданный оборот. Чувствуя, что враг колеблется, легат, следящий за битвой из середины римских рядов, рядом со своими людьми, дает приказ к наступлению. Он знает, что именно в этот момент подобное действие, пусть и рискованное, может дать завершающий толчок, который обратит врага в бегство.

Знамена наклонены вперед, рожки подают сигнал к наступлению. Центурион вспотел, из-под шлема течет кровь после удара по голове; он поднимает меч, замечая, что штандарт его когорты склоняется в направлении врага. Ему не видно, как легату, все поле боя сверху, он – в гуще сражения: крики, отчаянные возгласы, пот и кровь. Но он без колебаний подчиняется и выкрикивает приказ к наступлению, набрав воздух в легкие и вложив в свой голос всю мощь ударов, которыми он осыпает врага.

Некоторые солдаты в первой линии оглядываются на него, чтобы убедиться, что они его правильно поняли в пылу сражения. Поза центуриона с нацеленным вперед мечом не оставляет места сомнениям… Следуя приказам центуриона, первая линия начинает движение, сначала медленно, потом все быстрее. Центурион шагает сбоку и проверяет, чтобы ряд солдат двигался сплоченно, единым строем, с сомкнутыми щитами в одну линию. Это важно, чтобы не образовывалось зазоров. При этом ему надо заботиться и о собственной жизни, пока он движется среди врагов. К счастью, рядом с ним опцион (optio), его заместитель, он следит за тем, чтобы на центуриона никто внезапно не напал.

Легионеры шагают, держа щит за горизонтальную ручку, подобно тому как носят чемодан. Их поза похожа на боксерскую, левая сторона защищена щитом, в правой руке наготове меч.

Однако варвары не отступают, они стойко держатся на занятой позиции. Линия римских солдат быстро движется на них. Даже легат слышит стук сталкивающихся щитов. Для него это – хороший знак. Ведь римские солдаты ежедневно усиленно упражняются в рукопашном бою, как никакое другое войско.

За многие годы эти легионеры приобрели привычку к рукопашной схватке и ловкость во владении оружием в ограниченных пространствах, которой, несомненно, нет у хаттов. Это видно по числу мертвых тел варваров, усеявших поле боя.

Ожесточенная схватка продолжается в центре низины, тысячи обессиленных варваров отчаянно сражаются, но все же не сдаются.

Окончательный удар наносит римская конница, которую легат держал в запасе. Вот она налетает на правый фланг врага. Это последняя капля. Ряды хаттов, и без того поредевшие, окончательно смяты. Всадники, подобно своре разъяренных псов, набрасывающихся на жертву, с невероятной стремительностью налетают на фланг варварского строя, в неожиданное для врага место. Хатты отброшены и бегут, расталкивая друг друга, в поисках спасения.

Конница в древности использовалась не столько для того, чтобы убивать мечом и копьем, сколько для того, чтобы сминать и рассеивать вражеские ряды, подобно дорожному катку или шару в боулинге. Десятки лошадей в галопе выглядят устрашающе, все равно как попасть под машину. И непонятно, кого больше следует бояться – коня или всадника, пытающегося тебя поразить. Ты уже сражаешься с врагом, наступающим спереди, а конница атакует с фланга: воины отступают, разбегаются и сплошная линия фронта рассыпается. А разобщенный враг не страшен: реакция переходит на индивидуальный уровень и люди становятся легкой добычей для таких профессионалов военного дела, как легионеры.

Именно это сейчас и происходит. Воспользовавшись сумятицей, созданной конницей, римляне напирают и усиливают атаку, прорывая фронт врага. Кроме того, легат дает приказ отрядам VIII легиона Августа и I легиона Минервы начать окружение.

Хатты понимают: все кончено. Перед их глазами растянулась стена красных щитов легионеров, с обеих сторон сжимающаяся вокруг них. Несмотря на то что их несколько тысяч, они не могут маневрировать. Мечи легионеров и ауксилариев методично рубят их в куски. Римское войско теснит врага.

С неба продолжают сыпаться дротики баллист и «скорпионов»: они неожиданно поражают хаттов, подобно молниям. Воины слышат лишь недолгое громкое жужжание, а потом падают навзничь.

Самые стойкие предпочитают яростно сражаться, но бо́льшая часть хаттов понимают бессмысленность этого и отступают беспорядочной толпой в сторону своих повозок.

Легионеры преследуют их, нанося удары налево и направо. Настоящая бойня.

Сражение продолжается почти до вечера около возов, где хаттам удается все же удерживать последние рубежи обороны, используя свои повозки в качестве баррикад. Затем гаснут и последние язычки пламени этой войны… Это конец.

Конница преследует немногочисленных оставшихся в живых хаттов, укрывающихся в лесу…

В чем смысл происходящего?

На поле боя то тут, то там раздаются ликующие возгласы. Вместе с девизами когорт и легионов…

Слышны и стоны раненых. Центурион Магн еще жив. В его центурии на первой линии умерли два легионера, пятнадцать – ранены. Он рядом со своим заместителем – опционом, тот сидит на траве, раскинув ноги, на лице – маска страдания. На внутренней поверхности бедра – длинный порез, врач обрабатывает его.

С удивлением мы замечаем, что по полю боя ходят медики и их помощники. Римская армия – единственная во всей древней истории Европы и Средиземноморья, где есть постоянный корпус врачей. Еще одна аналогия с современными армиями. Это не уникальный случай: в древнеиндийском трактате «Артхашастра» (350–280 годы до н. э.) описываются повозки скорой помощи, запряженные лошадьми или слонами, следовавшие за войсками в бою.

Они занимались своим делом на протяжении всего сражения. Конечно, они не располагают всеми доступными сегодня средствами и медикаментами. Но им известны уже многие приемы и методы. Лекари стремятся остановить кровотечение, знают, как извлечь наконечники стрел, не задев артерий, умеют ампутировать конечности с невероятной быстротой, прижигая рану раскаленным железом…

Центуриона просят снять шлем. Он и забыл, что получил страшный удар. К счастью, рана неглубока, врач накладывает припарку из трав и масел. Магн разглядывает свой шлем. Хатт рассек плюмаж надвое, но благодаря крестообразным ребрам жесткости шлем остался цел, меч соскользнул по куполу и остановился на забрале. Если бы не оно, варварское лезвие отсекло бы центуриону нос.

Если вы посмотрите на шлем римского легионера, то заметите, что во всех местах, куда мог достать вражеский меч, предусмотрена защита. Металлическая пластина, расширяющаяся в сторону плеч, чтобы остановить прямые удары в затылок и шею. Нащечники – для защиты лица, оставляющие открытыми только рот, нос и глаза. И частое забрало на лбу, от одного до другого уха, для отражения прямых ударов меча в лицо или ударов сверху. Для защиты ушей предусмотрены небольшие дугообразные забрала… Сходство с полицейскими шлемами, используемыми при подавлении массовых беспорядков, действительно впечатляет. Как, впрочем, и щиты, и приемы противодействия демонстрантам. Ведь по сути и ситуация весьма схожая: с одной стороны – немногочисленные, но обученные и действующие в строевом порядке отряды, с другой – беспорядочно нападающая неорганизованная толпа…

Начинается поиск добычи. Солдаты роются среди трупов и раненых, приканчивая протестующих. Женевская конвенция еще не подписана…

Опять проходят несколько ауксилариев, держа за волосы отрубленные головы хаттов. Для них и головы – добыча… Центурион смотрит, но ничего не говорит. Обычай человеческих трофеев просуществует еще долго: даже во время Второй мировой войны французские (североафриканские) колониальные войска отрезали части тел убитых немецких солдат.

Нескольких связанных пленников пинками подгоняют к месту, где уже сидят остальные, со связанными за спиной руками. Среди них есть женщины. Их взгляды обращены в никуда. Жизнь их переменится навсегда, они знают это. Здесь собирают всех пойманных хаттов. Возможно, будет допрос, но почти наверняка легионеры будут стараться не «испортить» их, ведь они тоже часть военной добычи, которую продадут работорговцам, а вырученные деньги распределят между легионерами.

На поле боя наступает странная тишина. Тысячи неподвижных тел, земля курится легкой дымкой, картина выглядит нереальной. Повсюду торчат стрелы и дротики, мечи и штандарты. Все они наклонены в разные стороны, как надгробия на заброшенном кладбище. Их постепенно заволакивает туманом.

Центурион шагает среди мертвецов, на его поножах кровь, щит покорежен, исцарапан и весь в кровавых брызгах. Дантовская картина. Солнце – красный шар, лежащий на линии горизонта, посылающий последнюю ласку тем, кто всего несколько часов назад был молод, горд и полон жизни. В обеих армиях. Легионер останавливается: перед ним два сплетенных в схватке тела – легионера и юного хатта с длинной бородой и волосами. Ему еще никогда не приходилось убивать, это очевидно…

Кто-то сказал, что сражение двух армий сравнимо с одной большой армией, кончающей жизнь самоубийством. Видя эту сцену смерти, где все павшие похожи друг на друга, понимаешь, что это так и есть. Но для подобных рассуждений данная эпоха не очень подходит. Здесь действует только один принцип: «Mors tua vita mea»^[42].

Центурион, проходя, задевает тела врагов мечом, который будто обнюхивает их, чтобы удостовериться, что они действительно мертвы. Затем склоняется над телом варвара: это был один из вождей, римлянин видел, как тот сражался в центре своего отряда. Настоящий зверь, достойный враг. Центурион снимает с трупа кольцо и браслет, потом забирает меч: прекрасный сувенир, он будет хранить его в форте Могонтиакума.

Но за линией лесов память об этой битве будет совсем другого рода и с совершенно иными последствиями… В чем мы сейчас убедимся.