Kitabı oku: «Долг ведьмы», sayfa 4
– Ага, – отвечает Олеся, едва переставляя ноги. – Ещё одна магическая штуковина. Будешь спать, как убитая, а проснёшься, как огурец.
Глава 5
Солнце лениво растекается по верхушкам платанов и кипарисов, мерцает в крупных жемчужинах росы, дрожащих на распустившихся лепестках роз и маргариток. Пахнет морской солью, влажной от росы травой, пробудившимися цветами и свежестью, незагазованного, нетронутого выбросами фабрик и заводов, ветра. Кричат какие-то местные птицы, резко, хрипло. Цикады и кузнечики, предвкушая зной заводят свою тихую монотонную песню, со стороны пляжа доносится умиротворённый плеск морских волн. Чудесное южное утро. И если бы я сейчас находилась на отдыхе, то вышла на балкон с чашечкой зелёного чая или стаканом сока, зажмурилась, вдохнула ароматы пробуждающейся природы полной грудью и произнесла удовлетворённо, с завистью к самой себе: «Как же хорошо!».
Но я нахожусь не на курорте, не с сестрой, а в пугающем, непонятном месте, среди чужих, равнодушных людей, от чего становится горько и по-детски обидно.
Нас приводят на стадион, обычный, какие бывают за школами, заставляют выстроиться в одну шеренгу. Скорее всего, обычность увиденного расслабляет моих товарищей по несчастью, страх начинает понемногу отпускать. Кто-то посмеивается, кто-то шутит, кто-то тихо обменивается репликами. Я же, с ещё большей силой ощущаю свою уязвимость, слабость и одиночество. Ведь если для них для всех, урок физкультуры – обычное дело, то для меня – стыд за собственную немощь, унизительная беседа с преподавателем, пренебрежительные, жалостливые и брезгливые взгляды. Так было, и в школе, и в училище.
– Моё имя – Натабелла Андреевна. Но обращаться ко мне вы должны :» Учитель Милевская».
Чёрный спортивный костюм обтягивает тело преподавателя, как вторая кожа, подчёркивая идеальность фигуры. Упругая грудь среднего размера, крепкие бёдра и ягодицы, плоский живот. Волосы цвета тёмного шоколада затянуты в тугой узел, глаза яркие, словно голубые, обжигающие нестерпимым холодом Северных земель, кусочки льда, тонкий прямой нос, и ровная, персиковая гладкая кожа. О да! Милевская прекрасна, и я, глядя на неё, ещё сильнее ощущаю собственную ничтожность, а так же, молчаливый, напряжённый интерес со стороны мужской части нашей группы, не ко мне, разумеется, к физручке. Именно такие, как преподаватель Милевская нравятся мужчинам, ради них умирали на дуэлях, брали города, им во благо и по сей день сорят состоянием, выполняют каждый их каприз, бросают семьи.
– Чем маг отличается от всех остальных людей?
Голос преподавателя звучит жёстко, звонко, будто кто-то перемешивает ложечкой льдинки в стеклянном стакане. Она, словно демонстрируя идеальность своего тела, прохаживается вдоль шеренги, скользя по нашим фигурам насмешливым, снисходительным взглядом. Рыжая девушка, стоящая рядом со мной, пытается что-то ответить, но тут же давится первыми звуками слова, наткнувшись на льдины холодных глаз.
–Тем, что маг обладает сильными, выдающимися, выходящими за грань, способностями, – голос Милевской становится выше и твёрже. – Магия, если её не контролировать, не управлять ею, может причинить большой урон, как самому её носителю, так и окружающим. Чтобы удерживать стихию, чтобы не дать ей взять верх, маг должен быть сильным, как психически, так и физически. Иначе, дар, либо высосет, сожрёт носителя изнутри, либо, вырвется наружу. Физкультура- один из самых важных предметов в академии. Любой прогул влечёт за собой наказание. Для меня не существует слова:» Не могу». Все нормативы должны быть сданы. Слабость, лень, симуляцию я не потерплю.
С каждым её словом на душе становится всё гаже и гаже. По телу волнами прокатывается слабость вперемешку с отчаянием. Левое веко подёргивается, холодеют кончики пальцев.
– Прекрати, – уговариваю себя. – Объяснишь ситуацию, как это было в школе и училище, не зверь же она в конце концов? Подумаешь, пять минут позора под брезгливой насмешкой красивых холодных глаз!
– Итак… Бегом марш!
Шеренга неуклюже, смущённо смеясь и кряхтя бежит по дорожке.
– Учитель Милевская, – обращаюсь я, ненавидя себя за жалкие, молящие нотки в голосе и противную дрожь. – У меня больная нога, я не могу…
Тонкие брови красавицы взлетают вверх, розовые блестящие губы растягиваются в жестокой, какой-то издевательской улыбке.
–Дорогуша, – звенят, искрятся льдинки её голоса. – Кажется, ты что-то путаешь, милая.
От вкрадчивой, нарочитой ласки в животе набухает тугой, холодный комок, а по венам бежит ледяная вода.
– У нас здесь не дом инвалидов, а магическая академия. Здесь учатся, сдают зачёты, экзамены. Никто не станет тебя жалеть. Бегом марш!
– Я просто не сдам норматива! – выкрикиваю, запоздало, ругая себя за высокий тон и, выступившие на глазах слёзы. Ещё реветь перед этой змеёй не хватало!
– Значит, тебе не повезло, – усмешка кривая, равнодушная, отстранённая. – Бегом марш!
И я бегу, вернее, плетусь, с отчаянием глядя в спины бегущих однокурсников. Впереди, удаляясь всё стремительнее, мелькает прямая спина Валерии, обтянутая голубой тканью спортивной кофты. Хвост прыгает вверх-вниз, в такт её движениям. А я, волоча за собой налитую свинцом ногу, задыхаясь и едва справляясь с головокружением и слабостью, тащусь, далеко позади.
–Прыжки в высоту! – командует физручка, и в воздухе вспыхивает ярко-зелёная, светящаяся линия.
Милевская, каким-то чудом оказавшаяся во главе шеренги, прыгает первой. Чёрной стрелой взвивается ввысь, перелетает через барьер и плавно опускается на другой стороне, вызывая восхищённые вздохи студентов.
Лидия, охая прыгает, но неуклюже, как старая каракатица. Растягивается на земле, разбросав ноги и руки. Станислав перемахивает легко, словно делает это постоянно, за ним с такой же лёгкостью перескакивают Светлана, Анна и Милана. Пузатый чиновник, отдуваясь и матерясь сквозь зубы, трясёт пузом, перекидывает одну ногу, и просто сползает вниз. Я же, до линии так и не доползаю. Барьер раствояется в воздухе, и группа бежит дальше.
Каждый шаг даётся теперь с трудом. Звенит в голове, перед глазами мечутся чёрные мушки и нестерпимо колет в левом боку. Во рту сухо от жажды, затылок и спину печёт. Мысли склеиваются, сминаются в один липкий, вязкий комок. Воздух твёрд, неподвижен, слишком горяч, слишком тяжёл.
– Прыжки в длину! Кто не допрыгнет, тому всего-навсего опалит ногу.
Посреди беговой дорожки возникает полоска пламени. Языки нетерпеливо пляшут, трещат, словно предвкушая весёлую охоту за ногами незадачливых студентов.
Обречённо смотрю на то, как группа перелетает через барьер. Кто-то с разбега, кто-то стартует сразу. Но, оказавшись по другую сторону огня, обнимаются, поздравляя друг друга.
Одна, как всегда одна со своей болезнью, со своими проблемами. И если раньше рядом была сестра, которая, хоть и не любила слушать о моих бедах, требуя прекратить нытьё, но хотя бы, я знала, что она у меня есть, и мне становилось легче. А сейчас – полное, беспросветное одиночество, совершенный, неопровержимый крах.
И вновь, барьер исчезает, и группа продолжает бег.
Дальше, однокурсники проползают насквозь какую-то трубу, уворачиваются от летящих в них светящихся шаров, скачут по выпирающим кочкам из сотворённого Милевской болота. Наконец, эта пытка унижением заканчивается. Физручка свистит в, совершенно обыкновенный свисток, требуя построиться.
Разбитая, вспотевшая, отупевшая от бессильной ярости, обиды и ощущения провала стою в шеренге среди однокурсников, весёлых, усталых, успевших сдружиться. Смешки, подшучивания, пьяная радость.
– Вы не справились с заданиями! – лёд в голосе Милевской ощетинивается острыми краями, твердеет. Смех резко исходит на нет. В воздухе висит напряжённое молчание. Лишь резкие крики птиц, разрывают полог тишины, да натужное дыхание чиновника.
– Как это? – взвизгивает Валерия, сбрасывая со лба, прилипшую к потному лицу белую прядку. – Мы всё выполнили.
– Разве вам не объяснили, кто вы, и где находитесь? Солдаты и находитесь на военной базе. После обучения вас начнут отправлять на задания, которые вы будете выполнять не только в одиночку, но и группами. Бросить товарища, оставив его на вражеской территории, всё равно, что провалить всю операцию. И вы это сделали. Провалили!
– Она калека, нам её надо было на руках тащить? – Милана приходит в неподдельную ярость. Красивое лицо девушки багровеет от гнева, изо рта выскакивает ниточка слюны. Все остальные согласно гудят, однако, открыто вступать в спор боятся.
– А это уже ваши проблемы, не мои. На руках, на спине, пинками. Мне глубоко плевать. Я поставила задачу, а выполнять её вам. Наказание всей группе. На вас надеты прекрасные спортивные костюмы, благодаря которым, учитель может легко управлять вашим телом. Давайте испытаем их.
Натабелла выставляет перед собой руки, принимается сжимать и разжимать кулаки, и, какое-то время, мы смотрим на это действо с недоумением. Кто-то даже начинает слегка подхихикивать, кто-то, с нарочитым удивлением шептаться. Однако веселье группы не продлилось и двух минут. Вскоре, как по команде раздаются стоны, и студенты, включая меня, пригибаются к земле, от ослепительной, всеобъемлющей, резкой боли, словно в вены впрыснули серной кислоты, а мышцы и кости выкрутила чья-то злая, но весьма крепкая рука. Сквозь завесу боли и непонимания происходящего, доносится голос физручки.
– И так будет всегда, как только вы решитесь открыть свои вонючие рты, чтобы возразить мне либо другому преподавателю.
Хриплые мольбы о пощаде, унизительные заверения в послушании, стоны. Боже! Это неправильно. Бесчеловечно! Такого быть не должно. А ведь это только первый урок, а будет и второй, и третий, и несколько лет обучение, а потом жизнь и работа на острове. Вот только дотяну ли я до выпускного?
– А теперь! – командует Милевская, в тот же момент боль отпускает, и дыхание перехватывает от внезапно нахлынувшей эйфории. – Два штрафных круга по стадиону! Бегом марш!
Глава 6
Надо ли говорить, что в раздевалке, после урока физкультуры я появляюсь позже всех, и вместо форменного платья, нахожу клочки бежевой ткани, разбросанные по всему помещению. Сумочка оказывается выпотрошенной, а всё её содержимое валяется рядом с перевёрнутым мусорным ведром, вперемешку с использованными тампонами, огрызками фруктов и рваными следками.
Женская половина группы с нарочитым спокойствием и показной озабоченностью стягивает с себя потные костюмы, расчёсывает волосы, кто-то уже плещется в душевой.
Я молча, стараясь ни на кого не глядеть, едва сдерживая бессильные слёзы ярости и обиды, наспех сдираю спортивный костюм и нижнее бельё, направляюсь туда, где хлещет по кафелю пола вода, и раздаётся мелодичное пение Валерии.
– Кто это сделал? – спрашиваю сразу же, как только оказываюсь в соседней кабинке. Водяные горячие капли смешиваются со слезами, а шум, по крайней мере, я на это надеюсь, маскирует дрожь моего голоса.
– А я откуда знаю? – фыркает красотка, брезгливо морща носик и поджимая пухлые розовые губки.
– И ты считаешь это нормальным?
Едва сдерживаюсь, чтобы не вцепиться в её белые, намокшие и отяжелевшие от воды космы. И, наверное, так бы и сделала, если бы не знала точно, кто победит в борьбе. Валерия сильнее, жилистее, у неё две здоровые руки и две здоровые ноги. А я? Растянусь на мокром полу, распластаюсь у её стройных ножек и даже самостоятельно подняться не смогу.
– Мне плевать, – выплёвывает красавица, размазывая душистый гель по, отливающей бронзой коже. – Обсуждать твои сраные шмотки я не собираюсь. Мне даже смотреть в твою сторону противно, убогая. Так что, закрой пасть и не смей со мной заговаривать, а то и без второй ноги останешься.
В душевую подтягиваются и другие девушки группы. Смеются, переговариваются, обсуждают что-то домашнее, обычное, бытовое. Словно в раздевалке не валяются обрывки чужого платья.
– А я своему каждый вечер сказки читаю. Он уже сам ждёт, зубки почистит, ляжет, а книжку рядом с собой кладёт, знает, что приду и читать ему буду, – тараторит рыжая востроносая дамочка, лет двадцати пяти, кажется Регина, яростно натирая своё, покрытое множеством веснушек, белое тело.
– Сказки учат добру, ты это правильно делаешь. Я тоже своим читаю, – авторитетно поддерживает Светлана, с наслаждением запрокидывая кудрявую голову к бьющим из-под потолка, струям.
– Как же я скучаю, и по мужу, и по сынишке, – всхлипывает Аня, полоща чёрные, блестящие пряди. – Как они там? Ищут, наверное, волнуются.
И как, читая сказки малышам, рассуждая о добре и справедливости, они могут совершать такие вещи, или равнодушно смотреть, как их совершают другие? А может, моя персона доброго отношения недостойна?
– Кто это сделал?
Хочу произнести твёрдо, уверенно, но голос даёт петуха, срывается на придушенный писк. Я словно вижу себя со стороны. Худая до прозрачности, покрытая мыльной пеной, бледная, с некрасиво согнутой ногой, стоящая посреди душевой, до смешного беспомощно сжимающая кулачки.
– Ну скажем мы тебе, кто это сделал, и что дальше? – усмехается стриженная под мальчика девица с тату в виде змеи на левой лопатке. Ровные белые зубы, длинные, скорее всего, накладные ресницы. – Что ты сделаешь, убогая? Заплачешь?
Женщины сдавленно хихикают. Однако, Змее, по всей видимости, хочется громких оваций, и она продолжает, медленно приближаясь ко мне, осторожно наступая аккуратными ступнями на плитки кафеля. Красный лак на маленьких ухоженных пальчиках, как капли алой крови.
Клубится белый пар, влажно, душно, запах мыла, сладкий и густой щекочет ноздри. Тяжёлые, вязкие слова, будто куски размокшей глины, шлёпаются на пол.
– Запомни, убогая, никто не станет с тобой возиться, никто не станет терпеть незаслуженные наказания по твоей вине. Нам всем будет проще, если ты сдохнешь.
– А разве я прошу тебя со мной возиться? – теперь меня трясёт, но уже от ярости. Чёрт побери! Почему, когда люди видят человека с дефектом, тут же начинают бояться за свой покой, волнуясь, как бы их не попросили о помощи?
– Смотрите, девочки, она что-то проквакала? – Змея сжимает губки в куриную гузку, картинно закатывает глаза. – Прикиньте, эта дохлая селёдка даже не знает, на кого нарвалась. Надо же!
Одобрительный женский смех, горящие в предвкушении неравной драки глаза. Не зря предвкушают, драке быть! И кому здесь не поздоровится уже понятно, хоть к бабке не ходи. Силы слишком не равны.
Кем она была на материке, интересно? Очень- очень хреновой актрисой?
– Да плевать кем ты была? Мы все здесь материал из которого будут что-то лепить. И ты – полная дура, если питаешь какие-то иллюзии и продолжаешь кичиться своим статусом. Засунь его себе в тощую задницу.
Хочу сделать ей как можно больнее, увидеть её слёзы. Не желают дружить или хотя бы соблюдать нейтралитет – не надо. Однако, проглатывать оскорбления я тоже не стану. Знаю по детскому дому, дашь слабину – сожрут вместе с костями и не подавятся. И, кажется, я своей цели достигаю. Лицо Змеи дёргается, в глазах вспыхивает огонёк детской обиды.
– Сучка, – шипит она, а в голосе едва, но всё же звенят слёзы. – Маленькая, страшненькая дрянь!
Вот только наслаждаться своей победой мне приходится весьма недолго.
Резкий тычок в солнечное сплетение, и я валюсь на мокрый пол, захлёбываюсь в мыльной луже. Пытаюсь поднять голову, отдышаться, но чья-то рука прижимает меня к полу, не давая сделать вдох, не давая выплюнуть грязную, мыльную жижу, заполнившую рот. В глазах мутнеет, тело ослабевает. Чёрные кафельные плиты, летящие сверху водяные струи, голые ноги, лобки разных цветов, белёсые, чёрные, рыжие, ягодицы и груди. Смех, яростные выкрики, всё смешивается, закручивается сумасшедшей воронкой. Удары по ногам, в живот, по спине. Каждый отдаётся вспышками боли, тупой, острой, стреляющей, жгучей. Верх и низ, лево и право меняются местами. Что-то кричу, о чём-то прошу, но сама не слышу собственного голоса, уже не соображая, где нахожусь и что происходит.
Удар по голове, в самое темя отдаётся ослепительным фейерверком боли. Электрический разряд по всему телу, по всем нервным стволам и ответвлениям, до тошноты, до беспамятства. Кажется, что каждая клеточка моего организма вспыхнула красным огнём. Вспыхнула, чтобы через мгновение погаснуть, погрузив меня в ворсистую, плотную тьму.
Глава 7
Тьма отпускает неохотно, липнет к сознанию рваными чёрными клочьями, спутывает мысли, наполняет голову чем-то мягким, скользким, как речная тина. Встаю с пола, отплёвываюсь. На языке вкус мыла, в ногах и руках противная дрожь. Наспех ополаскиваюсь и, держась за скользкую стену, бреду к раздевалке. Застываю на пороге, пропахшей женским потом и дезодорантом комнаты, тупо, с трудом осознавая ужас произошедшего, смотрю на, разбросанные по всему полу, бордовые и белые тряпочки. Тряпочки, бывшие когда-то спортивным костюмом, тряпочки, бывшие когда-то нижним бельём. Стрелки часов неумолимо указывают на время начало второй пары. В голове мутится от недавних ударов, от внезапно накатившей усталости, от непонимания происходящего. Я голая, совсем, абсолютно. На мне ни единой ниточки, и у меня два пути, два варианта решения этой проблемы: идти на уроки в чём мать родила или не идти совсем. За появление в неподобающем виде и опоздание – штраф, за прогул- телесное наказание. От штрафа, по крайней мере, не больно, а вот боль я переношу очень плохо, даже кровь из пальца сдавать боюсь.
Срываю тонкую, к счастью не прозрачную, занавеску, прикрывающую распахнутое окно, сооружаю что-то на подобии тоги.
Смотрю на себя в огромное зеркало. Мокрые волосы, бледное лицо, красные, опухшие веки, под глазом расплывается синяк. Красавица, ничего не скажешь! Я и в лучшие времена привлекательной никогда не была, а сейчас и вовсе могу детей по ночам пугать. Плевать! Забрасываю ремешок сумки на плечо, иду на следующую пару. Как уж предмет называется? Ах, да, «Регрессивная магия».
Пустые коридоры, пронзительный, свежий, навевающий крамольные мысли о свободе и безделье запах моря, щедрые потоки солнца, заполняющие пространство, чириканье беззаботных птах, гудение пчёл, и двери, двери, много белоснежных дверей с зелёными табличками. Кружится голова, больная нога и вовсе кажется свинцовой, ощущение нереальности происходящего сильнее с каждым шагом.
Захожу в нужную мне аудиторию, удивлённо таращусь в темноту, лишь едва подсвеченную огромным, состоящим из множество разноцветных огоньков, колесом на потолке. Светлые силуэты однокурсников раскинулись на матах, между которыми бродит сухопарая женщина, напоминающая телеграфный столб, такая же прямая, высокая, худая, лишённая каких-либо выпуклостей.
– У каждого из вас свой путь и свои способности, – скрипит она. – Кто-то станет изготовителем артефактов, кто-то целителем, кто-то сможет открывать порталы. Однако, вы должны уяснить раз и навсегда одну простую истину, что ваш дар всего лишь зачатки магии, но не сама магия. Магическая энергия не появляется сама по себе, маг берёт её из окружающей среды. Дуновение ветра, жар огня, пение птицы, шелест листвы и солнечный свет. Всё это мы тянем на себя, как нити, создаём плетение, подобно паукам, и творим. Но, чтобы научиться создавать плетение, да и вообще творить, вы должны, в первую очередь, отказаться от штампов, внутренних блоков, навязанных вам с детства другими людьми или ситуацией. Предмет «Регрессивная магия» – считается одним из профилирующих предметов на первом курсе. Именно ликвидацией блоков и нерешённых проблем прошлого мы и займёмся.
Оборачивается в мою сторону, недоумённо пожимает жилистыми плечами, небрежно кидает:
– Штраф за неподобающий вид и опоздание. Займите своё место.
Плетусь в глубину комнаты, нахожу свободный мат, ложусь, и всё это под презрительными и злорадными взглядами однокурсников.
А ведь это только начало. Все они, обозлённые, раздражённые, обиженные несвободой, разрушением планов, разлукой с родными, весь свой бессильный гнев, своё отчаяние, свою злобу будут теперь срывать на мне. Ведь до ректора, Молибдена, императора и инквизиторов – не дотянуться. Но есть я – груша для ударов, кукла для битья, яма, в которую так легко можно слить весь свой негатив, слабое, больное, уязвимое существо, идеальная жертва. День изо дня они будут сводить меня с ума, упиваясь своим могуществом, придумывая новые и новые издевательства, а вечером, станут вспоминать своих милых малышей, их улыбки, их полные радостью и любви глазёнки, мысленно читать им сказки о добрых зайках и злых волках.
– Брать энергию природы вы научитесь позже, с преподавателем Молибденом, а сегодня, я хочу, чтобы вы смогли погрузиться в своё прошлое, пройтись по нему, как проходитесь по коридорам академии, открывая и закрывая двери.
– И как это связано с магией? – в темноте раздаётся хрустальный голосок Леры.
– Магия в том, – ровно отвечает преподавательница. – Что, вернувшись в картину своего прошлого, ощутив его вкусы и запахи, услышав звуки, увидев вновь дорогих людей или врагов, вы сможете переосмыслить какие-то события, избавиться от блоков, страхов и комплексов, мешающих каждому магу творить. День за днём мы станем очищать ваше подсознание от мусора, накопившегося за все годы жизни.
Мгновенно трезвею, даже ломящая боль, разлитая по телу, отступает. Мама! Я вновь увижу маму, и отца, и бабку, и Полинку, ещё совсем маленькую, такую милую, такую послушную, такую мою!
– Для вас, для тех, кто только начинает постигать основы магии, создано вот это колесо, – телеграфная женщина взмахивает рукой, указывая на потолок.
Колесо ускоряет движение, огоньки мигают чаще, и это, отчего-то, пугает, наполняет вены холодной жутью.
– В нём собрана очищенная энергия, её не нужно сортировать, не нужно создавать плетение, достаточно лишь мысленно погрузиться в один из цветов, нырнуть в него и раствориться, почувствовать его в себе, стать им.
– И какой из них выбрать? – робко произносит Светлана.
А ведь когда она лупила меня голой шершавой пяткой по почкам и животу, такой робкой не была. И откуда что взялось?
– А это зависит от того, что вас вдохновляет. Кому-то мил морской бриз, тогда, выбирайте голубой, кого-то манит лесная чаща, и в этом случаи вам поможет зелёный, а кому-то нравится сидеть у костра, и для них – лучший помощник оранжевый цвет. Погружайтесь и начинайте творить, петь, придуманную мелодию, рисовать в воздухе картину, сочинять стихотворение.
– Я слышал, что магия может спалить своего обладателя, или вырваться и нанести большой урон окружающим, – голос пузатого чиновника в темноте кажется натужным и неповоротливым, словно работа мотора, застрявшего в грязи автомобиля.
– Так и есть, – отвечает преподаватель и подходит ко мне близко, наклоняет голову, с прилизанными волосами непонятного цвета, смотрит осуждающе и сурово из-под выпуклых, круглых очков в роговой оправе. Чувствую густой, коричный запах её духов. – Но на вас форма, защищающая мага от бесконтрольного выброса магии. По тому, так важно являться на занятия в ученической форме, а не обернувшись в кусок от занавески.
Тонкие губы телеграфной тётки кривятся подковой, из темноты слышатся коротенькие смешки.
– Итак, преступить к выполнению задания!
Голубой цвет втягивает меня, закручивается воронкой. Теряю ощущение реальности, не понимаю, где нахожусь, что происходит. Лишь терпкий запах морской соли, шум прибоя, прохладные брызги на щеках. Остаться бы в этом голубом мареве навсегда, стать его частью. Но нет! Нужно выполнить задание, нужно попасть в своё прошлое. Рисую в воздухе дом с узкими оконцами, покосившейся забор и высохшую черёмуху. На крыльце, потрескавшиеся от мороза, старые колоши. Серая струя дыма, льющаяся из трубы, устремляется в, начинающее темнеть, небо.
