Kitabı oku: «Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек», sayfa 2

Глава 3. Нога

Выпить. Выпить. Выпить. Состояние, в котором на самом деле нет слов. Будто внутри истерично мигает огромная красная сигнальная лампа, сопровождаемая надрывным ревом сирен. Как в фильмах про подводные лодки перед крушением. И в этом приближении апокалипсиса у героев выбор невелик – либо действовать здесь и сейчас, либо погибнуть.

Она натянула джинсы и выкопала из вороха одежды в шкафу чистый свитер. В глубине полки что-то звякнуло. Протянула руку, раздвигая вещи… Когда-то спрятанная пустая фляжка из-под коньяка… Один запах, даже на донышке ничего не осталось…

Обуви тут нет… Значит, в тапках… Деньги из сумки – в карман джинсов… Мятую пачку сигарет туда же… Зажигалка…

Под балконом спальни – засыпанная гравием парковка. Слишком опасно. Она перешла через этаж на балкон в детской – там газон с проплешиной сухой потрескавшейся земли ближе к дому.

Она сама сажала эту траву весной. Копала и рыхлила землю, сеяла разные сорта в несколько заходов, стараясь сделать газон равномерным и густым, тщательно поливала, досыпала семена в местах, где не было всходов. Но кое-где они все же не прижились. Красиво, как она мечтала, не вышло. Впрочем, как и всегда…

Она смотрела на проплешину, перелезая деревянные перила балкона, смотрела, стоя уже с внешней его стороны…

Впрочем, как и всегда. Впрочем, как и всегда. Впрочем, как и всегда… Прыжок.

Сухая земля под ладонями. Нога. Что-то с ногой. Что-то очень плохое с ногой. Но это потом. Нужно идти. Она, почти не ступая на поврежденную ступню, надела разлетевшиеся при прыжке со второго этажа тапки и быстро, насколько это было возможно, пошла за ворота участка.

До магазина было километра два по дороге и значительно меньше, если идти по полю, изрезанному рытвинами и заросшему по пояс сухой осенней травой.

Сильно хромая, в тапках на босу ногу, с грязной взлохмаченной головой, бледным лицом и пустым взглядом, она поковыляла через поле. Каждый шаг приносил сильнейшую боль, но это не имело значения.

Когда зверь, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, ему, вероятно, тоже больно, но на тот момент это не имеет значения. Сейчас она была таким зверем… Иронично, что она же была и капканом.

Через несколько минут дорогу преградил муж. Вероятно, он увидел из окна прыжок, вышел из дома и доехал до нее на велосипеде по одной из тропинок, разрезавших поле поперек.

– Ты никуда не пойдешь!

– Пойду.

– Что с ногой? Садись на багажник. Поехали домой!

– Нет.

Это был пустой разговор. Они оба отлично знали, что ее не остановить. Они оба жили с ее зависимостью достаточно долго, чтобы не надеяться и не питать иллюзий.

– Если я сейчас отвезу тебя в магазин и ты купишь выпить, мы можем договориться, что завтра ты ляжешь в клинику?

– Да. Завтра. Можем. Завтра да. Только не сегодня.

Он молча поставил велосипед, чтобы ей было удобно сесть на багажник. Она молча села, и они поехали.

Как двое обреченных. Давно сдавшихся непреодолимой силе.

Не так давно в сети гулял мем с подписью что-то вроде: «Когда ты выпиваешь – появляется ощущение, как будто кто-то в тебя влюблен, ты просто пока не знаешь кто». Удивительно тонко подмечено.

Алкоголик в очень близких и страстных отношениях с веществом. Если созависимый ищет безопасность и покой в объятиях другого человека, то зависимый ищет все то же самое в объятиях вещества. В этом смысле зависимые – это часто люди, с детства живущие в полной внутренней изоляции, люди, которые любым отношениям с другими людьми предпочитают отношения с чем-то на первый взгляд более безопасным, чем живая женщина или живой мужчина. Алкоголь всегда согреет, алкоголь не предаст, алкоголь не потребует ничего взамен и всегда терпеливо будет ждать твоего возвращения. А приходя в его объятия, сдаваясь своей страсти, делая первый большой глоток, ты одномоментно перестаешь нести на себе груз прошлого, уходит бесконечная тревога за будущее, и остается наконец только здесь и сейчас. Постоянно перенапряженное тело расслабляется, боль или пустота из груди уходят, а мир кажется ярче и объемнее. Не знайте вы, что эти строки про алкоголь, согласитесь, они могли бы запросто описывать состояние сильно влюбленного человека.

Роман с зависимостью. Бурный. Страстный. Многолетний. Поначалу полный эйфории и надежд, а после – превратившийся в муку. С ним давно уже тяжело, но без него – абсолютно невозможно. Роман навсегда. Любовь до смерти.

И в этом романе живой партнер никогда не отвоюет зависимого у аддикции. Ни терпением, ни пониманием, ни контролем. Но с большой долей вероятности это самое желание контроля во благо будет лишь способствовать употреблению. Нет, дело не в том, что ваш партнер вас не любит, дело в том, что с вами (как и с любыми другими людьми) он не умеет. Ему больно, страшно, неловко, непонятно рядом с живым человеком.

Зависимость считается болезнью всей семейной системы. Как же получается так, что человек, который искренне хочет помочь и, возможно, единственный сочувствует зависимому (зная его лучше других), оказывается частью системы употребления?

Бывал ли у вас опыт, когда еще не очень хорошо умеешь управлять машиной, но в целом неплохо уже ездишь по городу до тех пор, пока… на соседнее сиденье не садится человек-контролер, который начинает советовать, дергаться, напрягаться и сильнее вас следить за движением.

Что происходит в этот момент с вами? Вы вдруг начинаете нервничать и косячить, начинаете управлять авто, словно первый раз сели за руль. С каждой минутой ваше напряжение все растет, вы начинаете огрызаться на комментарии, уже не можете спокойно концентрироваться на дороге и в лучшем случае доезжаете до места назначения абсолютно раздраженным и уставшим, либо останавливаетесь у обочины и говорите «садись сам за руль, я дальше никуда не поеду», либо во что-то врезаетесь.

А теперь представьте, что водитель – это зависимый, а пассажир – созависимый. Ровно так устроена эта нерушимая система. Ровно такое участие созависимый принимает в том, что зависимый все больше теряет контроль. И не со зла же вроде созависимый советует, скорее от страха, недоверия и уверенности, что лучше знает.

Один переполнен сильными импульсами, второй переполнен контролем. Вот они «как две половинки». То, что должно быть в одном человеке (и чувства, и контроль, и детская часть, и взрослая), в этой паре разделено на двоих.

В 1935 году, когда первые алкоголики объединились в небольшую группу и стали выздоравливать (их опыт позже и стал основой системы 12 шагов), оказалось, что выздоровление супругов сильно фрустрировало их жен. Идея «только бы он не пил, и я буду счастлива» потерпела полное фиаско. Созависимым женщинам стало абсолютно непонятно, как жить с трезвыми мужьями. Как контролировать, понятно, как спасать, понятно, как страдать, понятно, а если не вот это всё, то совсем не понятно как…

Оказалось, что зависимый и созависимый – это такой идеальный пазл, прописанные роли, предрешенные в каком-то смысле судьбы.

Глава 4. Змея

«Клиника душевных болезней»… Приятное название. Будто кто-то весь морок, ад и беспредел, которым она наполнила свою жизнь и жизни своих близких, считал душевной болезнью. Будто кто-то считал, что она не тварь последняя, а просто ее душа болеет… будто кому-то было не все равно на ее душу… будто у нее была душа… бред, конечно, но чем-то этот бред нравился.

Приемный покой в подвальном помещении. Она уже знала правила – сменить одежду, сдать телефон, снять все украшения… долго неуверенными движениями пыталась расстегнуть цепочку с крестиком… с трудом сняла с отекшего пальца обручальное кольцо… не глядя отдала всё мужу.

Вчерашний вечер после магазина она не помнила. Утром привычно собрала вещи и успела по пути обманом, ссылаясь на необходимость снять в банкомате деньги, купить фляжку коньяка, перелить ее в бутылку с колой и потихоньку в дороге набраться. Муж заметил только в середине пути… Его взгляд… Бессилие. Тоска. Отчаяние. Ненависть. Горе. Она очень хорошо знала, как смотрит человек, которого постоянно предают. Но остановиться было невозможно. Там он был ее врагом. Врагом, который мешает, контролирует, останавливает, противодействует. Врагов не бывает жалко. Врагам хочется делать больно.

Не так давно у нее начались встречи с психологом. Дима. Он был не первый, не второй и даже не третий мозгоправ. Обычно все заканчивалось после первой встречи. Дураки, ни черта не знающие о ней. Этот был другой. Он раньше пил. Он будто знал. Будто был там. А оттого казался «своим», «таким же», «неврагом». Ей захотелось с ним разговаривать. На второй встрече Дима попросил нарисовать зависимость. Она стала думать об этом, и внутри родился образ большой змеи. Эта змея жила в груди. Огромная, занимающая весь объем грудной клетки. Сильная. Хитрая. Безжалостная. Иногда месяцами она мирно спала, но если просыпалась – а она обязательно просыпалась, – змею нужно было кормить веществом. Тогда ее – жены, мамы, дочери, человека – больше не было. Змея была хозяином. А все, кто против, – врагами…

Она сухо попрощалась с мужем. Медицинская сестра повела ее в отделение. Длинные темные коридоры. Двери. Двери. Двери. Небольшая палата. Решетка на окне. Кровать. Капельницы. Несколько уколов… Когда она засыпала, показалось, что она чувствует, как змея трется своей жесткой чешуйчатой шкурой о ее ребра, успокаиваясь и сворачиваясь внутри.

Как у любой аддикции, у зависимости от алкоголя есть свои стадии.

Процесс формирования алкоголизма чем-то похож на спуск лыжника-любителя по сложной горнолыжной трассе. Если поначалу скорость небольшая и есть возможность притормаживать, поворачивать и даже при необходимости останавливаться, то с каждым метром спуска скорость быстро увеличивается, а возможность контроля падает, и он уже просто несется вперед в надежде как-то доехать до низа склона, не разбившись о дерево или кочку.

Продромальная стадия, или так называемый продром

Это бытовое пьянство, когда человек употребляет по ситуации, редко напивается, может на любое необходимое время отказаться от вещества. Спокойно относится к тому, будет ли выпивка (к примеру, на мероприятии), не имеет желания «догнаться» покупкой дополнительного алкоголя после вечеринки.

Первая стадия алкоголизма

Основное в первой стадии – постепенное увеличение количества и частоты употребления.

Человек нашел простой и быстрый путь к своему «хорошо», и его тянет туда все чаще. Ведь мозг наш, как известно, ленив и оттого очень хорошо запоминает кратчайшие пути к искомым состояниям.

Появляется психическое влечение к алкоголю, и вот уже состояние внутреннего комфорта, которое раньше давали разговоры с друзьями, прогулки, хобби, начинает напрямую ассоциироваться исключительно с состоянием опьянения.

Становятся заметны подавленность и перепады настроения, вызванные интоксикацией, появляются первые признаки нарушения сна.

Часто на этой стадии пропадает рвота – защитная функция организма на чрезмерное количество яда.

Кстати, если бы алкоголь изобрели только сейчас, он был бы причислен по своим характеристикам к тяжелым наркотикам и не продавался в магазинах. Но реальность такова, что в любой торговой точке человек, достигший 21 года, может законно купить себе порцию подсахаренного, подкрашенного, разведенного для более приемлемого вкуса наркотического этанола.

Исчезает чувство отвращения наутро после сильного употребления, и уже на этой стадии человек может начать опохмеляться, но пока не по физической необходимости, а скорее в связи с нечувствительностью к интоксикации.

Появляется толерантность к ухудшению состояния после употребления, и человек начинает употреблять чаще, иногда многодневно, ежевечерне, но продолжая работать и выполнять другие социальные роли. «Плохо» на следующий день после употребления начинает внутренне восприниматься как адекватная плата за предыдущее «хорошо», а последующее употребление – исключительно как желание убрать наступившее «плохо».

Изменяются проявления опьянения. Успокаивающее действие алкоголя сменяется возбуждающим, стимулирующим к действию. Появляются провалы в памяти, пока в сравнительно легкой форме.

На этой стадии человек еще может сказать себе «нет». По сути, всё, что для этого зачастую нужно, – достаточная осведомленность о возможности заболевания и внимательность к своим реакциям.

Вторая стадия алкоголизма

Влечение к алкоголю становится постоянным (как в трезвом, так и в пьяном виде). Мысли о веществе становятся неотъемлемым фоном в сознании (так называемое алкогольное мышление). Борьба мотивов выпить / не выпить сменяется влечением, которое сложно преодолеть.

Алкоголь становится веществом, необходимым для ощущения физического комфорта. Без вещества становится сложно уснуть, невозможно полноценно расслабиться и отдохнуть.

Амнезии становятся регулярными и возникают не только при глубокой степени опьянения, но и при средней.

Опохмеление становится не выбором, но потребностью, что говорит о том, что человек начинает не только психологически зависеть от вещества, но и физически.

Могут возникать многодневные запои, хотя их отсутствие совсем не гарантирует, что человек все еще вне физической зависимости.

Велика вероятность появления алкогольных психозов и алкогольного делирия (белая горячка).

Сон продолжает ухудшаться вплоть до полной бессонницы.

Становится заметна деградация личности (ухудшается память, пропадает мотивация, ослабевают интеллектуальные способности).

В состоянии тяжелой абстиненции после запоя, без помощи по детоксикации или без возможности опохмелиться, может наступить смерть.

На этой стадии человеку без помощи со стороны остановить прогрессирующую болезнь уже крайне сложно. К тому же значительно усиливается психологическая защита отрицания заболевания.

Третья стадия алкоголизма

Это стадия, в которой произошедшие за время употребления поражения мозга уже необратимы. Сопровождается психическими, соматическими и неврологическими нарушениями. В том числе появляются признаки алкогольной энцефалопатии.

Характерно ухудшение аппетита, снижение массы тела, ухудшение координации движений, постоянная усталость, тревожность, нарушения памяти и неустойчивость настроения.

Человек становится грубым, циничным, агрессивным. Пропадает всякая внутренняя критика к своим состояниям. Он словно отключил внутри часть себя, отвечающую за здоровую критику, «совесть», сожаление, и полностью отдался зависимому себе.

Снижается толерантность к этиловому спирту, и теперь опьянение наступает при малых дозах.

Алкоголь употребляется систематически и запоями. В течение запоя возрастает непереносимость алкоголя, появляется отвращение, рвота, состояние после приема ухудшается.

Возникают судорожные припадки, отказывают ноги или другие части тела, происходят алкогольные психозы и делирии, но вместе с тем отрицание (как психологическая защита) заболевания достигает своей максимальной силы. Человек может находиться при смерти, но отчаянно отрицать связь своего состояния с алкоголизмом.

Запой прерывается невозможностью продолжать употребление, наступает непереносимость спиртного. Похмельный синдром значительно тяжелее, чем на второй стадии.

Четвертая стадия алкоголизма

К ней относят состояние, когда (как правило, уже пожилой человек, чудом оставшийся в живых при многолетнем употреблении) теряет невыносимую тягу к алкоголю и употребление постепенно затухает. Это связано как с тем, что в мозгу уже просто не осталось того, чем «получать удовольствие», так и с ухудшением здоровья в силу возраста.

«Очень показательно исчезновение эйфории в опьянении. Некоторые больные подчеркивают, что алкоголь ни веселит, ни бодрит, а потребление его становится ненужным и бессмысленным. Попытка выпить по прежнему опыту большую дозу спиртного приводит к резкому ухудшению физического состояния (слабость, подскок артериального давления, головные боли, кардиалгии, тошнота, рвота и т. д.). В результате происходит полный отказ от потребления спиртного. Влечение к опьянению не возникает»².

До стадии затухания, как очевидно, доходят единицы. Тогда как смертность от алкоголя, при учете смертности, опосредованно связанной с употреблением, по праву занимает одну из лидирующих позиций в мире.

Глава 5. Аяна

Она лежала в больничной кровати уже третий день. Засыпала, обнимая казенную подушку, просыпалась, час-два-три смотрела в полудреме на недавно покрашенную кремовым стену перед лицом и снова через приятную истому уходила в глубокий сон.

Ей было хорошо. Спокойно и безопасно почти до слез. Здесь от нее никто ничего не хотел. Здесь она никому ничего не была должна. Здесь она была наконец заперта от вещества. В мрачной, с решетками на окне и удобствами на этаже, четырехместной палате клиники она чувствовала себя как в материнской утробе. Пожалуй, следовало скучать по детям, переживать о работе и прочее. Но мир был слишком сложен и невыносим. Место, где переставало быть страшно и больно, – здесь.

Вечерами на час выдавали телефоны. Звонить никому не хотелось. Но нужно было сказать матери, где она. Зачем? Муж наверняка уже позвонил теще. Ему нужна будет помощь с детьми… Но она взяла из обув ной коробки с гаджетами всех больных, стоящей на сестринском посту, свой мобильный и пошла в туалет. На полу комнаты с умывальниками была выложена дореволюционная плитка в бело-коричневую шашечку.

Набирая номер, начала ходить взад и вперед, стараясь наступать только на белые квадраты. Белый. Белый. Белый.

– Алло!

– Да, мам, это я. Я в клинике.

– Опять.

– Да, мам, опять.

– С детьми все хорошо?

– Да, все хорошо. Он с ними. Все хорошо, мам.

Тишина. Белый. Белый. Белый.

– Что же делать? Что делать? Как это все остановить? Как тебе остановиться? Как же дети? Что ты будешь делать? Что там, в больнице, они могут сделать?

Она молчала. Столько бессмысленных, каждый раз одинаковых вопросов, на которые она сама не знала ответов. Так больно от них внутри… Слезы близко… – Мам, я не знаю. Я правда не знаю. Если бы можно было отрезать руку и все это кончилось, я бы согласилась. Поверь, я бы согласилась.

В этот момент она поняла, что говорит абсолютно серьезно, примериваясь внутри, какой бы руки она была готова лишиться. Не обнимать детей, не держать их больше на руках, не рисовать, не реставрировать мебель, не мастерить всякие мелочи, не ухаживать за чертовым газоном, не работать дизайнером… Она и была ее руки. Оставить культю вместо одной из них, чтобы все закончилось… Она всем телом почувствовала, как это – быть без руки. Да. Если нужно, то да.

– Мам, я справлюсь. Я постараюсь. Они что-нибудь еще предложат. Мам, я хочу. Очень хочу, мам…

Слезы потекли по лицу…

– Все будет хорошо, мам. С детьми все хорошо. Пожалуйста, узнай, нужна ли помощь ему.

– Я позвоню. Конечно. Постарайся, пожалуйста.

– Я постараюсь, мам. Пока.

– Пока.

Белый. Белый. Коричневый квадрат плитки на полу. Оступилась. Все. Проиграла. Она стояла на этой «неправильной» плитке и представляла себя с одной рукой. Страшно не было. Скорее, была в этом какая-то правильность. Справедливость. Достаточность. На ум пришло слово «искупление». Если бы все было так просто…

В этот раз она провела в клинике три недели. Врачи хотели отпустить через две, но она очень попросила оставить ее подольше. Совсем не была готова выходить в мир.

Пролежав почти неделю в кровати, она захотела чем-то заняться. Попросила у сестер бумагу с ручкой и решила начать рисовать, что последний раз она делала только в старших классах школы. Вставала утром, шла в столовую или к столу в коридоре и до вечера рисовала. Сложные, с большим количеством деталей картинки штриховкой. Рыбы, индюк, осенние листья, еще рыбы, иссушенные яблоки на ветках. Один раз ей удалось добыть на час цветные карандаши, и она нарисовала единорога для дочки. Передала картинку с мужем, попросила его привезти еще десяток ручек. Слишком быстро они заканчивались.

Водили на всякие тесты. Надевали какую-то шапку на голову и смотрели работу мозга. Просили ходить по беговой дорожке и слушали сердце. Один раз ее пригласил психиатр, и она заполняла долгий тест на ассоциативное мышление, логику и прочее. Оказалось, что ее показатели близки к гениальности.

– Что же ты делаешь, девочка, с собой. Не всем Бог дает столько, сколько есть у тебя, – подняла на нее глаза пожилой психиатр, подсчитав результаты.

– Хороший вопрос. Что-то от его подарков мне не легче. Может, не то дал, – иронично отшутилась она в ответ.

Отделение было платным, сюда ложились люди не только с зависимостями, но и с проблемами сна, депрессиями, попытками суицида. Как-то в ее палату под руки привели Аяну. Бурятку за пятьдесят привез ее сын. В молодости Аяна была известным и очень уважаемым у себя в регионе хирургом, а потом что-то случилось, и у нее начались видения наяву. Еще молодой тогда бурятке диагностировали шизофрению. Уже больше двадцати лет она периодически уходила в мир своей болезни. Сын привез мать с очередным приступом.

Аяна не была опасной, но если ей начинали видеться духи – могла громко с ними разговаривать, прогоняя из палаты или туалета, чем пугала остальных больных. Через день оказалось, что бурятке нравится смотреть, как она рисует. С этого момента Аяна всегда была рядом. А если уходила пошугать духов, сестры ей ласково говорили: «Аяна, пойдем-ка посмотрим, как рисуют» – и приводили обратно.

Бурятка часами смотрела, как ручка штрихует маленькие детали очередной картинки. Наверное, ее это успокаивало. Покачиваясь из стороны в сторону, пела колыбельные на бурятском. Иногда, если была в себе, говорила, как переводится с русского на ее родной язык то или другое слово, сбивчиво рассказывала, как однажды пошла туда, куда живым нельзя ходить, в какое-то поле мертвых, и с тех пор начала болеть.

Она была рада Аяне. Ее рассказам, ее нежным грустным песням, ее видениям. Аяна не пугала, а скорее казалась шаманкой, которая умеет пересекать границу миров и может много интересного рассказать о том, как там, с той стороны. А еще бурятка точно не считала ее странной или слабой, как, ей казалось, думают другие пациенты отделения. Иногда бурятка просила дать ей ручку и пририсовывала что-то на картинке. Бывало, могла объяснить, что написала на бурятском «мышь» или «рыба», но чаще сама не понимала, что нарисовала.

Когда ее уже выписывали, вшив в конце третьей недели очередную капсулу под лопатку, от которой в случае употребления станет очень плохо, у Аяны был приступ. Она уже час стояла в туалете и разговаривала с демоном. Шаманка была в другом мире, с ней было не попрощаться.

Она с грустью собрала в папку все рисунки, рассматривая надписи, сделанные Аяной, получила свой телефон и верхнюю одежду, тепло попрощалась с сестрами, которые в очередной раз сказали: «Чтобы мы больше тебя здесь не видели!» – и пошла по коридору к лестнице, спустившись по которой на три этажа, открыла дверь на улицу. Прощай, Аяна. Вдохнула холодный влажный воздух всей грудью. Пахло гниющей листвой…

Почему я не хочу, но пью? Почему пьет мой партнер или родитель, если очевидны все негативные последствия употребления? Что управляет пьющим человеком? На эти вопросы может ответить небольшое знакомство с биохимической реакцией нашего организма на этанол.

Алкоголь так же, как кофе, считается напитком «социальным».

То есть человек не выбирает его по вкусовым качествам (попробуйте предложить детям крепкий кофе без молока или глоток коньяка), но знакомится с ними в социуме, где есть традиция употребления. Уже после первых глотков «гадкого» для вкусовых рецепторов напитка мозг понимает, что за неприятным вкусом следуют крайне приятные телесные и эмоциональные ощущения (тепло, снятие напряжения от алкоголя или повышение количества энергии от кофе). И как только эти состояния связываются с определенным вкусом, запахом, ритуалом – нам начинает нравиться и вкус. Скорее, даже вкус становится не столь значимым, как получаемый эффект.

Один из самых легких способов сделать алкоголь более привлекательным – это подсластить его и, конечно, несколько разбавить, ведь чистый спирт жжется.

Молекула этанола очень мала, оттого быстро всасывается, а значит, уже через несколько минут вы чувствуете, как состояние изменилось, напряжение ушло, а мир засверкал новыми красками.

Как и любой наркотик, алкоголь встраивается в человеческую биохимию, становясь ее частью. В этом смысле алкоголь – один из самых неизбирательных психоактивных веществ, потому что связывается со множеством различных рецепторов и таким образом действует на большую часть нейронов мозга, а их порядка 200 млрд.

Нейроны мозга, в свою очередь, между собой имеют так называемые синаптические щели, и передача информации от одного нейрона к последующему идет химическим путем с выделением нейромедиаторов, несущих, в зависимости от вида, определенный сигнал соседнему нейрону.

Под действием этанола количество нейромедиаторов в синаптических щелях резко повышается. Выделяется гамма-аминомасляная кислота (она как сигнал «выкл.» для всех систем), и вы ощущаете эффект расслабления, который при продолжении употребления может перейти в выключение способности рассуждать или в целом к потере сознания.

Тем временем под влиянием этанола отключается префронтальная кора, отвечающая за контроль и оценку происходящего, ваша психика растормаживается, и вы неожиданно открываете в себе таланты танцовщицы на шесте или бесстрашного покорителя строительных кранов. Вы ли это? Вы, но без тормозящей части себя, которая тоже вы.

Кроме того, повышение уровня алкоголя в крови усиливает эффект серотонина, отчего всё вокруг вам кажется привлекательнее, вы чувствуете себя счастливее, а выделившиеся в синаптические щели эндорфины организуют эмоциональный подъем.

«Никакой другой наркотик не может разом активировать гамма-аминомасляную кислоту, серотонин и дофамин и при этом блокировать глутамат и норадреналин. Алкоголь смешивает в нашем мозге настоящий коктейль из эффектов нейротрансмиттеров»³.

Одновременно, защищаясь от действия алкоголя, мозг старательно выделяет моноаминооксидазу, призванную нейтрализовать некоторый избыток нейромедиаторов. Именно повышение количества моноаминооксидазы приводит к росту толерантности при регулярном употреблении. И, к сожалению, идея о том, что человек независим, если может много выпить, – ошибочна. Если человек стал толерантен к этанолу, он уже внутри процессов зависимости. Но то, что многие исследователи биохимии зависимости считают самым важным, – алкоголь способствует выбросу дофамина. Вы чувствуете себя бодрее, активнее и воодушевленнее. И если вы начинаете все чаще обращаться к алкоголю как инструменту кратчайшего получения удовольствия, то в вашем мозге все чаще случаются дофаминовые потопы, в попытке адаптироваться к которым он наращивает количество дофаминовых рецепторов.

Представим, что вы очутились на море, или в горах, или еще в каком-то очень приятном месте. Вам по-настоящему хорошо. Соответственно, один нейрон передал десять молекул дофамина на десять дофаминовых рецепторов соседнего нейрона. Мозг расценивает этот сигнал как некое блаженство и достаточность. При систематическом употреблении алкоголя, как мы уже выяснили, количество дофамина увеличивается, а соответственно увеличивается и количество рецепторов. Через несколько лет вы опять на том же берегу моря: нейрон передал, возможно, все те же десять молекул дофамина рецепторам соседнего нейрона, но к тому моменту рецепторов уже в два раза больше (их количество увеличилось, чтобы выдерживать дофаминовые штормы, организуемые этанолом), а значит, сигнал изменился с «блаженство» на «нормально», «жить можно». И одновременно в вас слышна вот эта вот легкая тоска по тому, что можно почувствовать утерянное ощущение достаточности, стоит лишь переместиться в бар и заказать себе пару коктейлей покрепче. Сама идея поднимает волну дофамина в крови (ведь он отвечает в том числе за предвкушение), и ноги вас уже сами несут к выпивке. Кто сможет отказаться заменить потерянную чувствительность, апатию и депрессию на возможность почувствовать себя снова живым?

Параллельно со всеми ранее описанными процессами мозг привыкает к доставке химии извне, и собственные нейротрансмиттеры почти перестают вырабатываться. Отсюда состояние подавленности после употребления (особенно несколько дней подряд). Кроме тяжести от интоксикации, стимуляция химией привела к выбросу слишком большого количества нейромедиаторов, и мозг остался в каком-то смысле «на мели».

При частом употреблении вся биохимия организма как бы перестраивается на существование только в партнерстве с этанолом, и отказ переживается все сложнее.

Хорошо, скажете вы. То, что алкоголь оказывает наркотическое действие, в общем-то очевидно. Но почему со временем отношения с веществом становятся хроническими, до конца неизлечимыми даже после разрыва?

Начну с красивой, хотя и не упоминаемой в профильной наркологической литературе истории. В 30-е годы прошлого века женщине-врачу, занимающейся исследованиями мозга, понадобился материал для опытов. Где можно найти ненужный мозг? В морге, у умерших бездомных, которых не будут хоронить родственники.

В ходе изучения мозга недавно умерших бездомных людей в тканях многих из них она обнаружила вещество, очень напоминающее героин. Это THIQ (тетрагидроизохинолин), который образуется при частичном разрушении героина. Когда человек употребляет героин, определенное его количество превращается в THIQ. Но ведь бездомные не были героиновыми наркоманами! Зато, как часто бывает с людьми, оказавшимися в подобном положении, многие из них были алкоголиками.

Если вы не алкоголик, то, употребляя алкоголь, ваш организм произведет обычный процесс расщепления этанола сначала до ацетальдегида, после – до уксусной кислоты, а далее превратит в воду и углекислый газ. В организме же человека зависимого небольшое количество ацетальдегида не распадается, а попадает в мозг, где проходит сложный биохимический процесс, а вещество трансформируется в THIQ.

Именно скопление THIQ в мозге образует так называемую зону тяги, которая никогда никуда из мозга уже не денется. Как только тяга активизируется – потребность выпить встает на первое место. Часто выше потребности удовлетворить голод или, простите, сходить в туалет. Проходили эксперименты на животных, которые показывали, что даже после нескольких лет воздержания зона тяги в мозгу оставалась неизменной.

При длительной ремиссии зона «затухает», перестает быть такой активной. Процесс можно сравнить с сиреной на подводной лодке, которая сначала мигает и орет с утра до вечера, но с каждым месяцем сигналы бедствия и полной боевой готовности звучат все реже. Вставший на путь выздоровления зависимый имеет дело с первобытной системой мотивации, которую должен контролировать. Это я к тому, что нужно еще выдержать сильнейшие сигналы глубоких, животных слоев мозга, чтобы на эту самую ремиссию как-то выйти.