Kitabı oku: «Магические Перпендикуляры 2. Порох и золото», sayfa 2
Глава вторая
Мы двигались метрах в тридцати от кромки леса, прошли уже часа два после обеда, и хрен его знает, сколько километров. Жара, комары, мухи, слепни… Трава под ногами тоже не в помощь. Вдруг конь под нашим верховым захрапел, дёрнулся и, метнувшись в сторону, помчался куда-то назад.
– Товьсь!!! – крикнул Синюхин.
Но на полсекунды раньше я уже вскинул свой обрез и тоже заорал:
– К бою!!!
Не без суеты, но всё же довольно быстро драгуны взяли под прицел заколдованный лес. Где-то там притаилось зло, и сейчас оно может напасть. Зря мы так близко от деревьев стоим.
– Медленно пятимся! – громко и чётко крикнул я.
Поймав на себе удивлённый взгляд капитана, я покивал ему и показал пример тактического движения спиной вперёд.
– Выполнять!!! – крикнул солдатам Синюхин, и те тоже начали пятиться.
Отступив, таким образом, метров на сорок, я остановился, озираясь по сторонам, даже оглянулся на всякий случай. Шуралеев нигде видно не было. Ну, это ещё ничего не значит. Щас как выскочат, как выпрыгнут, полетят клочки…
Не-не-не! Это в них полетят солезоловые заряды. Я надеюсь, стрелять-то драгуны умеют. А там и подмога подоспеет. Подмога? Да как же она подоспеет, Андрей Иваныч? Они же ни сном, ни духом! Это верно. Наш конь-индикатор сейчас на форсаже мчался совсем в другую сторону, унося прочь человека, который должен вызвать для нас подкрепление.
И как быть? Раций здесь нет, ракетниц тоже. Ракетниц?
– У кого ружьё не солью заряжено? – громко крикнул я драгунам.
– Андрей, ты чего? – удивился стоящий в пяти метрах от меня капитан.
– Нужно в воздух пальнуть, поручику сигнал подать!
– Точно! – согласился со мной Синюхин и продублировал мой вопрос.
Ни у кого. У всех соль. Я чертыхнулся и, перезарядив свою лупару пулей, пальнул в какое-то облако. Патрон жалко, конечно, а что делать?
Теперь ждём минут пятнадцать, может быть, двадцать, это зависит оттого, как далеко отошёл от нас Буцин, и как быстро он сообразит, что нам нужна помощь. Ждём, это если нам дадут подождать, а то ведь всё может закончиться за считанные секунды.
Может. Если начнётся. Но время шло, а на нас никто не нападал. Что это может означать? Всё что угодно. Вплоть до ложной тревоги. А чего тогда так испугался конь? Не волка же. Медведя?
– Спиридоныч! У вас здесь медведи водятся? – не отрывая взгляда от кромки леса, крикнул я.
– Где медведь? – всполошилось сразу несколько голосов.
– Водятся или нет? – снова прокричал я.
– Водятся, – крикнул кто-то.
Можно выдохнуть. Я опустил свой обрез:
– Спиридоныч, а коняга мог уйти таким лихим галопом, просто испугавшись медведя?
– Мог, а где ты медведя видишь?
Где я медведя вижу? Да не вижу я его. Он, наверное, от греха подальше обратно в лес убежал.
– Да, где медведь-то?
– …
– Андрей!
– Что-о-о?
– Медведь где?
Вот привязался.
– Спиридоныч, ты суслика видишь?
– Не-е-ет.
– Вот и я – нет. А он есть!
– Какой суслик?
– Да уже никакой! Пошли отсюда! Нет здесь никого.
– А медведь?
– Медведь есть. Но мы же не на медведей охотимся. Пошли. Отбой. Ложная тревога.
Солнце начало медленно клониться к закату, наш конь-индикатор больше не появлялся, солдат, ставший по его вине дезертиром, тоже. Шедшая впереди нас группа Буцина, зачем-то вышла в поле и остановилась. Гонца не послали, значит, ничего не случилось. Чего тогда вышли? А-а-а! Ну да! Точно. К ночёвке пора готовиться, а тут просто так за дровами не сбегаешь. По мере приближения я начал замечать некие признаки протекающего ручья: ложбинка, деревца типа ива раскидистая, трава сочнее и гуще, чем везде. Только ручей примерно в километре от Буцинских. Не дошли. А чего не дошли-то? Нас ждут? Могли бы и там подождать. Или они русалок боятся? Ну, после случившегося, я бы не стал такую предосторожность называть излишней.
Всё оказалось намного проще и чуток грустнее: почва там слегка заболоченная. Идти можно, а ночевать на такой, точно не стоит.
Лагерь решили разбить прямо там, где стояли. От леса метров семьсот, до ручья примерно верста. Пойдёт. Посовещавшись и приняв во внимание мнение буродольцев, послали с одним из них пятерых наших. Двое с котелками и четверо с ружьями, шуралеев там быть не должно, но бережёного бог бережёт, а небережёного конвой стережёт, вот парочка небережёных как раз под конвоем по воду и отправилась.
Ещё пятеро и старший из буродольских остались вместе с капитанов, так сказать, в лагере. А мы, то есть все остальные, двинулись испытать судьбу на лесозаготовках, дровишек запасти. Кавалерист на своём копытном радаре, само собой, с нами, будет мониторить окружающую среду на предмет наличия потустороннего. Не знаю, как у него там получится со средой, но только сегодня с самого утра суббота.
Дров решили запасти на четыре костра, эдакий квадрат по периметру. Моя идея. Возглавлявший нас Буцин, распределил людей по местам: двенадцать работают, двенадцать охраняют. Прапорщик Кукушкин, само собой в огневой группе, а не среди лесорубов, и это не потому что товарищ прапорщик старший прапорщик, а потому что здесь он – господин прапорщик, то есть офицер.
Я бы в охранение побольше народу поставил, тем более что на самом краю сушняка мало, и приходилось в лес метров на двадцать заходить, но это я, а поскольку старший всё-таки Буцин, он командует, он и отвечает, если что. Опасное, конечно, мероприятие и решение рискованное, но обошлось. Опять же и конёк всё время вёл себя на удивление спокойно. Последний лесоруб вышел из леса. Пересчитались, обе дюжины в полном составе, потерь нет. Учитывая обстоятельства, удачно сходили.
У охраны руки должны быть свободны, поэтому всё унести за один раз не смогли, даже с учётом погрузки на коня-индикатора. Полдороги до лагеря я шёл спиной вперёд, служба в опасных местах приучает к осторожности. Глядя на меня, один из буродольских, шедший в конце колонны, поступил также. Видно было, что навык передвижения подобным образом у него имелся. Ещё метров полтораста я двигался боком, а уже потом просто оглядываясь через каждые десять шагов.
Поскидав дрова в одну кучу, перекурили. Ну, на самом-то деле, тут никто не курит от слова «совсем», так, передохнули чуток. Посмотрели, как водоносы там петляют по полю.
– Чего это они? – спросил кто-то.
– Топко, видать. Напрямки никак, – ответил другой.
– Пойдёмти-т робяты и мы, а то смеркатся уже, – предложил один из бойцов.
Мысль оказалась хорошей и своевременной, подгонять никого не пришлось. Кто-то из бойцов предложил поменяться, вроде как, мы в тот раз дрова таскали – ваша очередь. Поручик идею не одобрил, но как-то вяло не одобрил, нет бы рявкнуть по-командирски грозно, а он что-то промямлил. Это дало возможность личному составу подискутировать, мол, ничего не сделается, коняшка, если что учует, и всё такое. Однако примерно в сотне метров движение сначала замедлилось, а там и вовсе остановились.
– Братцы! – выкрикнул Власов. – А куча-то где?
Все заозирались. Я вынул бинокль и начал сканировать местность.
– Можа, развалилась? – произнёс чей-то неуверенный голос.
Конь вёл себя спокойно, и поручик крикнул бойцам:
– Чего встали? Идём дрова искать!
Драгуны нехотя двинулись вперёд.
– СТОЯТЬ!!! – крикнул я, опуская бинокль и вскидывая оружие. – Отряд, к бою! Буцин, не спорь! Отряд, медленно пятимся к лагерю!
Я глянул, как выполняется приказание, и сразу пояснил бестолковым:
– Спиной вперёд пятимся!
– Чаво стряслось-то? – негромко спросил меня шедший слева драгун.
– Нет там ваших дров! – ответил я погромче, чтобы и остальные слышали.
– Куды ж оне подевались-то? – поинтересовались справа.
– Медведь унёс, волков кормить!
– Да, стойте вы! Перепугались как бабы! – воскликнул поручик, но в голосе его сквозанула неуверенность. – Что там? – подойдя ко мне, спросил он, но уже тише.
Я подал ему бинокль:
– Вон ту берёзу видишь? – показал я ему концом ствола на ориентир возле места, где мы складировали наш топливный запас.
– Это чего такое?
Я мельком глянул на Буцина. Это я думал, что мельком гляну, а тут…
– Это бинокль, господин поручик. Как подзорная труба, только для обоих глаз сразу. Вон туда смотри! – и я снова показал на ту же берёзу.
– Куда? – завертел башкой он.
– Вон туда! Берёзу с кривым сучком видишь?
– Ага! Как близко-то! Прямо рукой достать можно!
– Чуть ниже смотри. Траву примятую видишь? Не отвлекаться, бойцы!!! Следить за лесом! – одёрнул я не в меру любопытных.
– Вижу.
– Это мы там ходили. Лесину сучковатую видишь? Ей ещё тебе по ноге чуть не попали.
– Вижу.
– А ДРУГИЕ ДРОВА ВИДИШЬ???
– Не-е-ет… других дров не вижу…
– ВОПРОСЫ ЕСТЬ? – рявкнул я, вырывая бинокль у заигравшегося как мальчишка офицера.
– А куда они делись? – растерянно спросил он.
– Уходим! – сказал я вместо ответа.
– А как же дрова? – поинтересовались справа.
– Чёрт с ними, с дровами! – крикнул я, и только потом понял, что именно на самом деле я только что сказал.
Сначала все, как и приказано было, пятились, потом начали поспешать, просто оглядываясь, а под конец чуть на бег не перешли, но завидев Синюхина, темп сбавили. Кто-то из остававшихся в тылу встретил нас вопросом:
– А где дровишки потеряли?
– Нету дровишек, – хмуро, но громко ответил ему мой недавний сосед справа.
– А иде шь оне?
– Вона, явоброть сказывал, медведь сожрал! Сходи, поищи, можа и тебя сожрёт!
Синюхин принял стойку, сильно походившую на строевую, ожидая доклада от Буцина, а тот только плечами пожал.
– Что случилось? Почему вернулись без дров? – холодно и сухо поинтересовался командир.
Я, тоже приняв строевую стойку, начал доклад:
– Товарищ капитан! – и чуть не поперхнулся.
Вот она, волшебная сила привычки! Но не смутился и, поправившись, продолжил:
– Ваше благородие! По прибытии на место группа обнаружила пропажу запаса дров. Было принято решение отступить.
Синюхин замотал головой:
– Подожди, подожди! Вы может, куда-то не туда зашли, а дрова в стороне лежат?
Буцин очнулся от оцепенения:
– Да нет, подошли прямо к тому месту. Там, понимаешь, дерево приметное стоит, и одна коряга из наших валяется. Нет-нет, дошли правильно. А дров-то и нет… – и он опять впал в прострацию.
Капитан подождал немного и спросил:
– Куда же они в таком случае делись?
Буцин из своей комы ему не ответил. Пришлось мне:
– В данной ситуации выяснение способа исчезновения и место теперешнего нахождения дров считаю нецелесообразным.
Синюхин скривился:
– Слушай, прапорщик, а ты по-русски говорить умеешь?
– Да я только это последнее время и делаю.
– Ну, вот и объясни мне, чего ты там только что протараторил, но уже по-русски.
Я вздохнул:
– Если я правильно понимаю, товарищ капитан… Виноват! Господин капитан! Если всё правильно понимаю, то никаких людей в лесу сейчас быть не должно. Или я ошибаюсь?
Отец-командир потупился и произнёс:
– Не должно это верно… Хотя… – он не договорил.
– Господин капитан, – выждав паузу, произнёс я. – Исходя из того, что противник наш – это нечистая сила, а с ней шутки плохи, и расслабляться нельзя, – я чуть было не вернулся к армейскому стилю изложения информации, глубоко вздохнул и продолжил: – Если бы наши дрова стащили бы люди, они бы не смогли это сделать незаметно, мы бы по-любому какое-нибудь движение уловили. Но мы ничего не заметили. Получается, что кто-то нам глаза отвёл. Вот так.
– Умар! – окликнул капитан верхового. – Конь у тебя себя как вёл? Не беспокоился? Никого не почуял?
– Ни-е-ет, вашабродя, Тизжил спокойно. Никакой шуралей не был. Никакой медведь не был.
Синюхин повернулся ко мне:
– Видишь? Не было.
Я над этим уже тоже подумал:
– Умар, а на каком расстоянии у тебя конь может шуралея почуять?
Умар непонимающе смотрел то на меня, то на Синюхина.
– Далеко почуять шуралея может? – спросил я, указывая на коня.
– Далеко может, сажен полсто может, медведь может, волк может. Шуралей тоже может.
Ну, всё понято.
– А отсюда может почувствовать?
Умар огляделся, подумал и сказал:
– Отсют сажен сто может.
Я победно посмотрел на капитана:
– А до леса саженей триста или даже четыреста. Так что не мог конь отсюда шуралеев в лесу учуять. Вот и всё.
– И зачем им дрова понадобились? Уж не греться ли собираются? – не поверил мне капитан.
– Не дрова им нужны, а мы. Придём, увидим, что дров нет – за новыми полезем, а они тут как тут, из рояля в кустах повылазят.
– Из какого рояля? – вмешался Буцин.
– А-а-а… – я махнул на него рукой.
– Что предлагаешь предпринять? – холодно поинтересовался капитан.
– Валить отсюда надо. Широкими и частыми шагами, а то придут они, как стемнеет, по наши души…
Синюхин огляделся.
– Мы уже костры запалили, – произнёс он. – Посмотри, вокруг. Куда здесь, как ты выражаешься, валить?
– Куда угодно, только бы от леса подальше.
– Темнеет. Ну, отойдём мы версты на две, на три, дальше всё равно не успеем, что это изменит? Ты думаешь, ночью с такого расстояния они не увидят огонь?
Тут он был прав.
– Андрей, даже я в темноте пламя костра за пять вёрст увижу, а уж они и подавно.
Он замолчал, я тоже. Действительно, так мы от них не спрячемся. Хотя, на ночь я бы предпочёл отсюда свинтить. В темноте мы с ними, конечно, нигде не справимся, но всё-таки…
– Андрей, – окликнул меня, вернувшийся в реальность Буцин. – Люди и так устали, зачем над ними ещё и бесцельной ходьбой взад-вперёд измываться?
Не чем мне было им свою правоту доказать, и я не стал спорить, тем более что я не просто не командир отряда, так ещё и не зам. А раз уж наши Папа и Дядя решили остаться здесь, то, значит, так тому и быть.
– Только тогда караул удвоить надо, – сдался я.
– Ты считаешь, что двоих мало? – удивился Буцин.
– Считаю, мало. Пусть вчетвером дежурят.
– Хватит и двоих, – возразил поручик.
– Не вашим, не нашим, – махнул рукой Синюхин. – Трое.
Ну, хоть что-то.
После ужина Буцин распределил смены караула, не забыв сообщить бойцам, что именно я способствовал увеличению количества действующих лиц. Кое-кто даже пробурчал нечто вроде:
– Раз боится – сам бы и стоял.
На это я сразу заявил, что готов усилить собой вторую и третью вахты из четырёх, так как считаю их самыми тревожными. Шепоток прошёлся одобряющий – это, несомненно, в плюс. А теперь отбой. Или ещё нет? Подошёл капитан и присел рядом:
– Считаешь, они нападут на нас ночью?
– Ночью мы наиболее уязвимы, так что, да! Считаю, нападут. Или хотя бы попробуют.
– Откуда у тебя такая уверенность?
Я помолчал. С чего начать?
– Спиридоныч, ты согласен с тем, что трюк с дровами – это их лап дело?
– Лап? – удивился капитан.
Я его ёрничества проигнорировал:
– Вот смотри, они устроили нам ловушку, но мы не повелись. При этом мы никуда не уходим. Значит, что?
– Что? – переспросил капитан.
– Ещё раз: в лес пойти мы побоялись, значит, не так уж мы и сильны. И это, кстати сказать, чистая правда. Но и сваливать не стали, значит, на что-то надеемся. На что?
– Да, – зачем-то согласился со мной Синяхин.
– Что «Да»? На что мы рассчитываем?
Я смотрел на капитана и ждал ответа.
– Это ты сейчас у меня спрашиваешь? – уточнил он.
– Нет, блин! У папы римского! Ну, ты кого-нибудь ещё здесь видишь?
Как раз в этот момент к нам подошёл Буцин. С бутылкой чего-то мутного и молочно-бледного.
– Ты вот, Андрюха, сам боишься и всех пугаешь, – начал он. – Давай, выпей с нами, и сразу дрожать перестанешь!
Надо было свести всё это в шутку:
– Пластуны не боятся, они осторожничают, а если дрожат, то только от холода. Наливай, за одно и согреемся!
– А вам не кажется, господа офицеры, что на возлияния надобно хотя бы разрешение у командира испросить?
– Нет, не кажется! – ответил я. – Во-первых, стресс снять, а во-вторых…
– Что снять? – перебил меня Буцин.
Вот как ему объяснить?
– Что-что, перенервничали все сегодня, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Это – да-а-а! – согласились оба.
– Ну, так запить надо!
– А во-вторых?
– Что «во-вторых»? – не понял Буцин.
– Ну, он сказал: «А во-вторых…» и ты его перебил, – ответил ему капитан.
– Я же не нарочно, – отмазался поручик. – Он там слова иноземные говорил, вот я не понял и переспросил.
Капитан махнул на него рукой и, вновь обращаясь ко мне, спросил:
– Так что, во-вторых?
За время их препирательств я успел придумать ответ поумнее:
– Спиридоныч, он же уже приготовился выпить, и твой запрет ему всё равно не помешает это сделать.
Поручик помотал головой, но выглядело это как полное согласие с высказанной мною мыслью.
– Ну, а если ты что-то не можешь предотвратить, то лучше всего это возглавить. Вот и подай команду на разлив.
– Ты посмотри, Коля, какой человек! Всё понимает! Из тебя, Андрюха, толковый командир бы вышел. Эх, жаль не ты нами командуешь.
Синюхин пристально посмотрел на Буцина. Нехорошо так посмотрел. Но тот развёл руками и произнёс в оправдание:
– Коль, это я про нашего полкового командира.
Как будто такое объяснение уже не могло принизить авторитета капитана среди подчинённых.
– Наливай, стратег! – произнёс, усмехаясь Синюхин.
После первой, закушенной салом, Спиридоныч спросил у меня:
– Ты на самом деле думаешь, что они чего-то там затевают?
Судя по тому, что показывал он при этом в сторону леса, вопрос был про шуралеев.
– Знаешь, Коля, я одного видел вблизи, шагов с пятнадцати, и на полном серьёзе полагаю, что ребята они не только смышлёные, но ещё и коварные. Поэтому и предлагал отойти от них подальше. А раз не отошли, то хотя бы не расслабляться. Что мы собственно сейчас и делаем.
Я улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка. Они посмеялись.
– А суслики? – спросил Синюхин, и на лице его не было и тени улыбки.
– Что суслики? – не понял я.
– Ты же сам говорил, что если даже суслика не видно, он всё равно есть.
Я напряг весь доступный объём памяти, вспоминая, чего я ему наговорил про сусликов.
– А-а-а!!! Это… – я махнул рукой, но одного этого жеста явно было не достаточно. – Был у нас такой ефрейтор Галагура, так вот он любил выцепить кого-нибудь из молодых, выводил его в чистое поле и спрашивал: «Видишь суслика? Вот и я не вижу, а он есть!»
– И что? – подбодрил меня поручик.
– И начинали искать. Поймают, убьют и съедят.
После минутной паузы капитан вдруг спросил:
– А если не поймают?
– Значит, не съедят! – ответил за меня Буцин и расхохотался.
Глава третья
Казалось, только я прилёг, как меня уже разбудили:
– Вашброть, Вы приказали разбудить Вас ко второй смене. Вот бужу, – негромко проговорил солдат.
Я нехотя поднялся. Чёртов Буцин со своей самогонкой не дал мне поспать в первую смену караула, а теперь ещё четыре часа бодрствовать. А что делать? Сам вызвался, сейчас заднюю уже не дашь.
Встал, помахал руками, чтобы проснуться, поприседал. Вроде помогло.
– Что у вас тут? – спросил я у бойцов.
Тот, что был за старшего, быстро глянул на меня и, переведя взгляд в сторону противоположную от ручья, произнёс:
– Да вот бдим.
Я проследил за его взглядом и поинтересовался:
– Почему туда?
– Кондрату чавой-то учудилось, вот и глядим.
Похоже, не сильно-то он в это верил, а вот Кондрат:
– Вашброть, вот ей-ей будто ходит там хто-то.
– Далеко от нас? – спросил я у него.
– Дык… эта… сажён двадцать, кажись, а могёт и тридцать. Не разобрать.
Я снова посмотрел в ту сторону, прислушался – ничего.
– Примерещилось, поди, – скорее чтоб приободрить самого себя, произнёс старший.
– Ты, Мирон, глухой как тетерев, а я слыхал.
– Ну-ка, тихо! – негромко скомандовал я.
Никаких звуков по-прежнему не доносилось, но такая тишина обманчива. Я повернулся к костру, соображая, из чего мне сделать факел. На глаза попался лежащий невдалеке сук подходящих размеров. Я сунул его одним концом вперёд, чтобы разгорелся, как следует. Подождав немного, вынул и, высоко подняв над головой, направился в ту сторону.
– Вашброть! Куды?! – услышал я за спиной, но я далеко и не собирался.
Пройдя шагов пятнадцать от края нашего лагеря, я остановился и начал всматриваться в темноту. Ничего. Ничего подозрительного не видно и не слышно. Постояв так пару минут, я вернулся, тем более что и факел мой светил уже не так ярко. Я потушил его об траву и положил так, чтобы случись чего, под рукой был.
– Померещилось, должно, – резюмировал Мирон.
Ему никто не ответил.
– Ток Вы, Вашброть, такту боле не надо, – обратился он ко мне. – Они ить шуралеи-то, знашь какие? Фьють, и нету!
– Я знаю, Мирон, я видел.
К нам подошёл третий, самый молодой караульный, он поставил своё ружьё прикладом на землю и опёрся о ствол обеими руками.
– А правду мужики про Вас сказывают, будто Вы шуралеев одним словом отогнать можете? – спросил он, и в голосе его присутствовала интонация эдакой надежды на чудо.
– Ты, Малёк, эта… коды к офицеру обращашься, должён сперво сказать «Ваше благородие», али «Высокоблагородие», смотря кому как по чину положено…
– Да всё нормально, – перебил я Мирона. – Малёк – это имя такое?
Тот пожал плечами:
– Все так зовут, Малёк и Малёк, я уж и привык.
– А имя у тебя есть? – поинтересовался я.
Малёк замялся, за него ответил Мирон:
– Имя-то у яго есть, как не быть, тока он до имени-то свово не дорос ишшо, потому и Малёк!
– Это как? – удивился я.
– Это потому как Евграф у яво имя. Шибко благородное имя для яво. Не дорос покуда, чтоб яво по имени-то…
– Евграф? – переспросил я у самого Малька.
– Евграф, – тяжело вздохнув, произнёс он.
– Прямо скажем, необычное имя.
– Так оно как вышло-то, Вашброть, – начал оправдываться Малёк, словно в этом и правда могла быть его вина. – У барина-то нашего именины в тот день были, а маманька возьми, да разрешись мною-то, ну, вот он спьяну и повелел меня в его честь наречь Евграфом.
Удивительная история. Хотя, я слышал и поинтереснее. Вот, например, такая. Один советский гражданин на полном серьёзе носил фамилию Робинзон Крузо. Может быть, она как-то по-другому писалась, но звучала именно так. А происходила она от его предка, который был ещё крепостным. Так вот этот предок во время наводнения или ледохода оказался на острове посередине реки. По-моему так было. И прожил там сколько-то совсем один. Его потеряли и считали погибшим. Через какое-то время его на этом острове обнаружили и спасли. А помещик, начитавшийся книжек, назвал его Робинзоном Крузо. Так и стали писать во всех документах.
Мне эту историю отец-покойник рассказывал, типа по телевизору показывали, я как запомнил, так и пересказал.
– Вашброть, а про шуралеев-то правда, аль нет?
Я задумался. Вот что ему ответить? Что я и сам не знаю, как оно получилось?
– Вот!!! Опять! – тревожно, даже испугано воскликнул Кондрат.
Все посмотрели в ту сторону, откуда, по словам Кондрата, доносились подозрительные звуки. Почему-то никто кроме него их не услышал. То ли у парня слух музыкальный, то ли мерещится ему.
– Трусоват ты, Кондрашка! – заявил Мирон. – Пуганная ворона куста боитси!
Может быть, и да, а может быть, и нет. Проверим. Я снова запалил свой факел и, отойдя шагов на десять от лагеря, широко перекрестил пространство и громко, но так, чтобы не перебудить всех наших провозгласил:
– Изыди!!!
И тут же с той стороны до нас донеслись звуки, как будто кто-то быстрыми скачками удаляется прочь. Проще сказать: бежит. Судя по звукам, бегущих было трое, не меньше.
ТВА-А-Ю МА-А-АТЬ!!!!!
Я и сам охренел, но выражения лиц караульных я даже описать не берусь. Я шёл к ним и видел растерянность Мирона, даже не страх, а УЖАС в глазах Кондрата и восхищение вперемешку, с боязливостью что ли, которое излучало всё существо Малька-Евграфа.
– А Кондрат-то у нас – молодец! – сообщил я Мирону. – А ты сомневался. Ещё трусом его называл, а он гляди-ка чего – услыхал!
И тут меня прямо пробило: он услышал, а конь? Где конь? Что с конём?
– Мирон!!! Где Умар? – я даже не заботился, проснётся кто-нибудь от моего крика или нет. – Где Умар?
– Да здесь он, здесь! – засуетился Мирон. – Малёк, где Умар?
Совместными усилиями мы отыскали среди спящих Умара. Спросонья он никак не мог понять, что от него хотят:
– Где Тизжил? Здесь Тизжил. Ехать над?
– Где твой конь, Умар?
Проснулось ещё пара человек, и кто-то из них сказал:
– Да вон же он пасётся.
Я посветил факелом в указанном направлении и метрах в пятнадцати от лагеря увидел стреноженного Тизжила. Он не проявлял никакого беспокойства, но он и находился с противоположной от происходивших событий стороны лагеря. Я машинально проверил, с какой стороны дует ветер. Ну, да, так и есть. Значит, всё построено на запахах, и если ветер в другую сторону, то…
– Что случилося? Зачем будил, вашабродя? Зачем Тизжил? Ехать над?
– Нет, нет. Спи, Умар. Показалось, – успокоил я хозяина коня-индикатора, хренового, кстати сказать, индикатора.
Так, что мы имеем? Подошли к нам не со стороны леса, за которым мы наблюдали и не со стороны ручья с заболоченными берегами, а чуть ли не с тыла. Что это может означать? Противник хитёр и коварен, вот что это может означать и, кстати, именно это и означает. А у нас хреновый радар. Если попробовать посчитать дистанцию, то…
То с подветренной стороны к нам легко могут подобраться метров на восемьдесят, а может и на семьдесят. А может и на шестьдесят. А может и меньше.
– Ваше благородие, а как думаете, они насовсем ушли? – спросил меня Малёк минут через двадцать.
– Не знаю, – честно признался я. – В прошлый раз мы его больше не встречали. Того, которого прогнали. Убежал, только мы его и видели. Но это тогда, а как в этот раз будет, не скажу, не знаю.
Огорчённый Малёк ушёл бдить, а я задумался, глядя в звёздное небо. Думал я о том, можем ли мы теперь полагаться на коня, или лучше на Кондратия? Нужно будет рассказать о бойце командиру, пусть хоть похвалит, а лучше, чтоб к делу приспособил. Конь – это хорошо, но он суслика не видит, и всё. А суслик есть.
– Это не Галагура говорил, а копёрщик. Чужое. Взять, взять! Помнишь?
– Да, Стас, точно. Копёрщик.
Я вскочил. Стас мог прийти только во сне. Когда это я уже заснуть-то успел? Я огляделся. Вроде бы все на месте, но что-то не так. Прислушался. Вроде бы тихо, но что-то не так. Что-то не так! Когда снится Стас, всегда что-нибудь… Что-то не так! Что не так? Что? Туман? Нет. Туман там, у ручья…
Комаров нет! Вот что не так! А куда они делись? И почему? А ведь были. Донимали, сволочи. Ещё бы, болото же рядом. А сейчас их нет. Странно и неправильно.
Тизжил легонько всхрапнул. В ответ с противоположной стороны донеслось тихое ржание, даже не ржание, а так, типа пароль-отзыв на лошадином. Это кто ещё там? Я встал и приготовился стрелять в ту сторону. Снова ржание, но чуть громче и чуть ближе.
– Это же Саврасый! – крикнул Малёк. – Конь Харитона! Вернулся!
Малёк бросил ружьё и побежал в темноту поля.
– Стой! Куда? – заорал Мирон.
– Вернись сейчас же! – крикнул я.
– Я его сейчас приведу! – донеслось в ответ.
Всхрапывание коня верхового нашей группы послышалось чуть дальше – конь уходил в поле.
– Малёк, назад! Это не конь!
– Вернись!
– Слышишь? Давай назад!
Малёк не ответил.
– Вы чё орёте? – послышался голос кого-то из разбуженных драгунов.
– Малё-о-ок!!! – игнорируя вопрос, проорал Мирон. – Вернись скорей, бестолочь!
– Что случилось? – спросил проснувшийся капитан.
Я не отвечая, кинулся зажигать факел.
– Малёк!!! – орали Мирон с Кондратом.
Я с факелом в левой руке и обрезом в правой кинулся в темноту. Отбежав метров на двадцать, я остановился и принялся крестить пространство.
– Малёк! – кричал я. – Евграф!
Тишина была мне ответом. Сзади один за другим подошли ещё четверо бойцов с факелами. Стало чуть-чуть светлее, но никого мы всё равно так и не увидели.
– Возвращайтесь! – приказал капитан. – Не хватало, чтоб ещё и вы сгинули!
Возвращаясь, я убил на шее комара. Вернулись, значит? Ну-ну…
Я рассказал Синюхину, как было дело.
– Думаешь, шуралеи? – спросил он.
– А тут и думать не чего, они это.
– И что теперь делать?
– С точки зрения безопасности стоит поднять бойцов. Сейчас перебдеть, а поспать уже днём.
– Андрей, у нас человек среди белого дня погиб. Можно сказать, у всех на виду. Точно также пытались днём отоспаться. Я считаю, что не поможет, – ответил мне капитан.
Тут он прав, и Малёк ведь тоже не втихаря убежал, а у трёх человек на виду. И что? Как это поменяло ситуацию? Да никак.
Помаявшись ещё минут десять, лагерь улёгся. Мирона с Кондратом сменили трое драгунов. Кондрат пояснил им, чтобы не стеснялись, а по любому поводу звали меня и, если надо будили, потому что я тоже человек и тоже уснуть могу, но шуралеев гоняю добротно, поэтому и надо будить.
Я валялся на своей лежанке из брезентового плаща. Ну, не брезентового, конечно, этот брезент здесь рогожей зовётся. Я не стал брать Лёхин дождевик, потому что предполагал вот такие ночёвки в поле. Плащ, он и побольше, и, если так можно выразиться, потеплее, его и постелить можно и укрыться им же.
Вот лежал я и смотрел на звёзды. Думал про Стаса. Стас приходил редко и всегда только во сне. И не потому что его не было в этом параллельном мире, и не потому что у него не было обеих ног, а потому что не было его самого. Уже двенадцать лет как не было.
Это была мина. Взрывом ему оторвало обе ноги. Левую чуть выше стопы, а правую по колено. Мы перетянули культи жгутами, вызвали вертушку и неслись к месту посадки, ни разу не остановившись, но всё равно не успели. Мы успели на вертушку и в госпиталь мы принесли его ещё живого, но всё равно не успели.
Прости, Стас, мы сделали, что смогли, наверное, мало, раз этого не хватило, но мы старались.
– Я знаю, Андрей, не вини себя. Вы сделали даже больше, чем могли. А сейчас вставай! Нельзя, чтобы в лагере спали все.
Я вскочил. Как это все? Где караульные? Тоже спят? В свете угасающих костров я видел только лежащих на земле солдат. Кто из них должен сейчас быть на посту, я не знал. Подбросив дров в костры, я походил среди спящих, нашёл Буцина и попытался разбудить. Вот скотина пьяная! В сердцах я пнул его под рёбра и пошёл будить капитана.
Все трое солдат из третьей смены сладко посапывали на своих местах. На тех местах, на которых они и должны были спать. Да-да, они должны были спать, потому что их сменили. Это мы с Синюхиным выяснили, разбудив одного из них. Выяснили мы, и кто их сменил. Один из утренних, так сказать, предрассветных часовых, был хорошо знакомый мне Власов, но где его нужно искать, не знали ни я, ни капитан, ни разбуженный нами боец. Разбудили того, который знал. Он долго не мог продрать глаза, а когда подвёл к месту, где он будил одного из сменщиков, оно оказалось пустым. Это озадачило.
Самым простым решением оказалась всеобщая побудка. Небо на востоке уже светлело, так что ничего страшного – уже можно. Если получится, днём отоспимся.
Когда Громов делил нас надвое, в нашей половине оказалось тридцать семь человек. С капитаном, со мной, с Буциным. Минус Харитон – тридцать шесть. Минус Силантий – тридцать пять. Минус Малёк – тридцать четыре. Сейчас Синюхин вместе с собой и со мной насчитал ровно тридцать. Буцина так и не растолкали – тридцать один. Четвёртая смена отсутствовала в полном составе.
