Kitabı oku: «Та девушка», sayfa 3

Вскоре похолодало. Началась нескончаемая полоса дождей с сильными порывами ветра. Мы в разговорах все чаще вспоминали наш чудесный остров Капри. Иван Алексеевич эту пору поэтически определил так:

 
«Проносились над островом зимние шквалы и бури
То во мгле и дожде, то в сиянии влажной лазури,
И качались, качались цветы за стеклом,
За окном мастерской, в красных глиняных вазах, —
От дождя на стекле загорались рубины в алмазах
И свежее цветы расцветали на лоне морском.
Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,
Градом сек по стеклу – и опять были ярки и сини
Средиземные зыби, глядевшие в дом,
А за тонким блестящим стеклом,
То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне,
В золотой пустоте голубой высоты,
Все качались, качались дышавшие морем цветы…»⁵⁸.
 

А в письме к Горькому Бунин писал: «С великой нежностью и горечью вспомнил Италию – с нежностью потому, что только теперь понял я, как она вошла мне в сердце, а с горечью по той простой причине, что когда-то теперь еще раз доберешься до Вас, до казы (виллы) Вашей и до вина Вашего…».

Завершая рассказ о Максиме Горьком, следует отметить, что десятилетняя совместная жизнь актрисы и писателя – и в России, и на Капри – была безмятежной. Единственной причиной для разногласий у них была персона В. И. Ленина, восторг к которому Горького, именовавшего вождя «дворянчиком», позже поменялся на довольно критическое, а Андреева пролетарского вождя боготворила. Владимир Ильич тоже был неравнодушен к красавице. Называл ее «товарищ Феномен» и иногда поручал какое-то дело именно ей, а не «тяжелому на подъем Алексею Максимовичу».

 
                                          * * *
 

Наконец, Рим! Необходимо отметить, что ни одна европейская культура так не притягивала любопытных русских, как культура итальянская в своих многообразных проявлениях – венецианском, тосканском, римском, неаполитанском. Для образованного русского человека путешествие в Рим или Флоренцию было скорее паломничеством, нежели праздным вояжем, как на французскую Ривьеру или на воды в Германию.

Поначалу Вечный город произвел на Татьяну Витвицкую ужасное впечатление. Какое-то нагромождение древних развалин, великолепие мраморных гробниц, эти постоянные напоминания на каждом шагу о кладбище заставляют предположить, что сама Смерть, похоже, родилась именно здесь.

Что же конкретно придает ореол нетленности Вечному городу? Герцен полагал, что разгадка – в бессмертии античного наследия. «Вечный Рим – тут», – убежден Герцен, всматриваясь в руины Колизея, Форума, Палатина. Да, размышляет он, – древний мир пал, как могучий гладиатор, но время не смогло сокрушить его останков, и они ушедшие в землю, заросшие мхом и плющом, – «величественнее и благороднее всех храмов Браманте и Бернини»⁵⁹.

Анна Любовецкая успокаивала свою спутницу:

– Не тревожься. Даже Николай Васильевич Гоголь утверждал, что «влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу, но зато уж на всю жизнь».

По мнению Владимира Вейдле,⁶⁰ Вечный город легче себе представить вообще без античных развалин, чем без Тритона на пьяцца Барберини, без Испанской лестницы, без купола Святого Петра и даже без симпатичного слона, который тащит на себе обелиск на площади Минервы. Разгадка бессмертия Вечного города, по Вейдле, – в римском барокко, одной из самых целостных и насыщенных жизнью художественных систем, какие только знает история искусства. И хотя – да! – эта система проистекает из необыкновенно могущественного чувства смерти («подстерегающей, пронзающей, изнутри просвечивающей жизнь»), но любовь к жизни этим не только не умалена, но, согласно Вейдле, напротив, «доведена до исступления»: «Отсюда и повышенная праздничность и щедрость замыслов, и сосредоточенная телесность всякой формы… Религия отчаяния и надежды, не уверенность, а страстная жажда воскресения во плоти, создала эту трагически потрясенную архитектуру, это изнутри надтреснутое великолепие, этот в Риме рожденный строй искусства и самой жизни…».⁶¹

Поселились наши дамы на вилле Дориа Памфили (Doria Pamphilj) на Via Aurelia Antica в западной исторической части города, в полутора километрах к югу от Ватикана.

Писатель Серебряного века Борис Зайцев писал об этом замке: «Есть именно нечто лучезарное в послеполуденном облике рощ виллы Дориа. Светлый туман воздуха прозрачного, вдаль голубеющего, как кристалл. Мелкий и яркий свет в листьях, в песке дорожек, в спицах проезжающего экипажа… С виллы уходишь в светлом обаянии. Да, это нежный солнечный отдых, это улыбка рощ, лугов и анемонов, созданных для того, чтобы бедному человеку приоткрыть сон радости, видение света и великолепия. Подходя в вечереющем воздухе к Aqua Paola на Яникуле,⁶² созерцая массы ее вод, светлых, прозрачных, плавно катящихся струями, во славу Рима и папы Павла, – соединяешь их с образом виллы Дориа. Где свет, там и прозрачность. Где тишина, там мягкий плеск влаги».⁶³

Однажды вечером на вилле Дориа Памфили раздался телефонный звонок. На проводе – посол России в Италии князь Николай Сергеевич Долгоруков:

– Уважаемая Анна Семеновна! Имею честь передать Вам приглашение Его Императорского Величества на парадный обед в замке Ракконидже в ознаменование союза России и Италии. Обед состоится завтра, в 8 часов вечера. За Вами будет послан автомобиль. Приятно было пообщаться!

Местные газеты сообщали: «РАККОНИДЖИ, 10 (23) октября. В 8 часов вечера в замке состоялся парадный обед на 36 кувертов. Российский Государь Император занимал место в центре стола, между королем и королевой Италии.⁶⁴ Город вечером представлял необыкновенное зрелище. Все население собралось на улице и перед дворцовой площадью. Муниципалитет, расположенный прямо против дворца, эффектно иллюминирован. На дворцовой площади от 8 до 9 часов вечера местное музыкальное общество, председателем которого состоит фабричный рабочий, исполнило серенаду и русский народный гимн. Всеми чувствуется необыкновенно праздничное настроение».

После торжественного обеда министр иностранных дел Российской империи, гофмейстер Александр Петрович Извольский отвел Анну Любовецкую к окну и вполголоса обратился к ней с просьбой:

– Дорогая Анна Семеновна! Я слышал о плане Вашего турне по Европе. Осмелюсь просить Вас не опекать слишком строго свою компаньонку в Вене. Она выполняет одно мое небольшое пикантное поручение.

Обескураженная княгиня еле слышно ответила:

– Посчитаю за честь, Ваше Превосходительство!

Собор Святого Петра

«Моисей» Микеланджело в церкви San-Pietro-in-Vincoli

Меж тем газеты вышли с новыми сообщениями:

РАККОНИДЖИ. Сегодня, в 12 часов дня в замке состоялся фамильный завтрак. После завтрака Государь Император и король охотились в прилегающем к замку лесу. В охоте принимали участие барон Фредерикс, министр двора, и несколько лиц свиты.

А в это время на виллу Дориа Памфили незаметно проскользнул человек в темной одежде. Связной передал Татьяне Витвицкой инструкции, значительную сумму денег, пароль агента-связника в Вене и револьвер системы Наган, образца 1895 года.⁶⁵

В один из дней, прогуливаясь по центру Рима, совершенно неожиданно Татьяна увидела на площади мужчину восточного типа с роскошными усами. Вместе с Анной они решили подойти поближе к этому человеку. Вот как описывал встречу сам Георгий Гурджиев: «Мне кажется, прошло не менее четырех лет, когда я встретил ее в Италии вместе с сестрой князя Юрия Любовецкого. Это произошло при следующих обстоятельствах. Однажды в Риме я очутился в затруднительном положении, так как у меня кончились почти все деньги, и, следуя совету двух молодых айсоров, с которыми я здесь познакомился, я стал уличным чистильщиком обуви. Нельзя сказать, что с самого начала мой бизнес пошел успешно, поэтому я решил внести в него некоторые усовершенствования. С этой целью я заказал специальное кресло, под сиденьем которого незаметно для окружающих помещался фонограф Эдисона, к которому было прикреплено нечто вроде наушников. Таким образом, клиент, севший в кресло, мог насладиться оперными ариями, пока я занимался его обувью. В дополнение к этому я укрепил на подлокотнике небольшой поднос, на который ставил стакан, графин с водой и вермут, а также клал несколько иллюстрированных журналов. Теперь мои дела пошли исключительно хорошо, и на меня посыпались не сантимы, а лиры. Любопытствующие зеваки весь день толпились вокруг меня. Они ждали своей очереди и глазели на диковинку, производя впечатление не очень нормальных людей. В этой толпе я несколько раз замечал одну юную леди, которая показалась мне знакомой. Так как я был очень занят, то не имел возможности хорошенько рассмотреть ее, но однажды она сказала своей спутнице: «Держу пари – это он». Я был так заинтригован, что, немедленно бросив работу, подошел к ней и спросил: «Скажите, пожалуйста, кто вы? Мне кажется, я вас где-то видел».

– «Я та, которую вы однажды так возненавидели, что мухи, попадая в поле этой ненависти, немедленно дохли, – сказала молодая женщина. – Если вы помните князя Юрия Любовецкого, тогда, возможно, вспомните и бедную девушку, которую сопровождали в Россию из Константинополя». Я конечно же узнал Витвицкую и ее спутницу, и все последующие дни, вплоть до их отъезда в Монте-Карло, мы встречались и разговаривали».⁶⁶

Позже Татьяна Витвицкая вспоминала: «Из Рима мы отправились в Монте-Карло и далее в Ниццу, небольшой приморский городок, принадлежавший когда-то Королевству Сардиния, а теперь (после 1860 года) вошедший в состав Франции». В середине XIX века в бухте Вильфранш, рядом с Ниццей, обосновалась военно-морская база Российской Империи. А вот славу «русского курорта» Лазурному берегу и, в особенности, Ницце принесла любовь к этим местам супруги Николая I, Александры Федоровны, которая в октябре 1856 года прибыла сюда с небольшой свитой, с намерением пройти здесь курс лечения и укрыться от довольно сильной стужи в России. Мягкий климат, теплые зимы привлекли в эти края иностранцев, прежде всего русскую знать, и очень быстро маленький приморский городок превратился в настоящий «зимний салон» Европы. Русская речь, зазвучавшая в Ницце, сделала ее похожей на Ялту. На улицах Ниццы и Канн не редкость – особняки потомков старинных русских родов, православные церкви. Некоторые улицы даже носят российские названия, да и русской речью здесь, действительно, никого не удивишь.

 
«Был и я в стране чудесной,
Там, куда мечты летят,
Где средь синевы небесной
Ненасытный бродит взгляд,
Где лишь мул наверх утеса
Путь находит меж стремнин,
Где весь в листьях в мраке леса
Рдеет сочный апельсин…».⁶⁷
 

Жители приморского поселка Мандельё-ла-Напуль, на Лазурном берегу, с большим уважением вспоминают внука царя Николая I, великого князя Михаила Михайловича – именно он привез из Шотландии идею устроить поле для гольфа в этой безвестной рыбацкой деревушке. Так появился первый на Средиземном море гольф-клуб. Очень скоро гольф приобрел известность, а многочисленные знатные гости из европейских столиц стали завсегдатаями этого клуба.

Массовому русскому присутствию на Лазурном берегу способствовало открытие железнодорожного сообщения Париж-Лион-Средиземноморье, принадлежавшего частной компании с аббревиатурой P.L.M. В 1863 году первый поезд прибыл в Канны, а в следующем году, с постройкой моста, – в Ниццу.

В это же время в России железная дорога дошла до Варшавы, а отдельная ветка – до Пруссии. От Варшавского вокзала в столице Империи на Лазурный берег стали регулярно отправляться богато оборудованные вагоны.

Вокзал в Ницце. Фото 1900 г.

За первое десятилетие массового русского присутствия население Ниццы выросло на 83%, причем до 60% жителей города составляли русские. «Западноевропейский филиал царского двора», как стали называть Ниццу, вскоре начал обрастать всеми атрибутами двора петербургского: балами, дуэлями и интригами. В городе имелись русские рестораны, отели, театры, банки, страховые компании, акционерные общества.⁶⁸

Значительно увеличилась скорость поездов. Если в 1864 году составы преодолевали расстояние между Парижем и Ниццей за 24 часа, то к 1904 году – уже за 13 часов. Длительность поездки из Петербурга в Ниццу сократилась с пяти суток до трех. Последнее обстоятельство оказалось решающим в появлении так называемого «цветочного экспресса».

Торговля цветами на юге Франции существовала с незапамятных времен. К началу XX века цветочная коммерция на Ривьере стала одним из самых прибыльных видов торговли в мире. Сюда хлынули коммивояжеры, посредники, скупщики – в основном немцы и англичане. В начале XX века Общества цветоводов южных округов Франции обратились к депутатам с просьбой сформировать специальные цветочные поезда, которые могли бы курсировать вдоль побережья и собирать сельскохозяйственную продукцию для переправки ее в отдаленные районы.

«Цветочный экспресс» уходил с вокзала Ниццы раз в неделю в 2 часа дня по вторникам и прибывал в Петербург поздно ночью в пятницу.

Сегодня на память о «цветочном экспрессе» остался лишь известный романс «Букет цветов из Ниццы» венгерского композитора Денеша Будея:

 
«Букет цветов из Ниццы прислал ты мне,
И вновь горят зарницы минувших дней.
Фиалки шепчут мне, что вновь цветут луга
И что кому-то я немного дорога.
Букет цветов из Ниццы навеял сны,
Напомнил мне страницы былой весны…
И хоть письма в букете нет, нет желанных слов,
Но спрятана в фиалках твоя любовь!
И хоть письма в букете нет, нет желанных слов,
Но спрятана в фиалках твоя любовь!».
 

Вот на таком «Цветочном экспрессе», в вагоне «Люкс» (всего 4 больших и комфортабельных купе, оборудованных туалетом и душевой кабинкой; небольшой бар в конце вагона; повсюду ковры, мягкая мебель, зеркала, приглушенный свет), наши путешественницы и отправились из Ниццы в Вену – столицу Австро-Венгерской Империи

Глава II.
Вена

Сегодня ночью снова буду пить

Я терпкий запах смерти иль свободы

Пусть дрогнут неба каменные своды

Когда в безумье снова крикну: жить!

Ведет судьбы невидимая нить

Одних в дворцы, других к позорной плахе

Одни привыкли жить в животном страхе

Другие любят из глупцов веревки вить…⁶⁹

Декабрь не самый приятный месяц в календарном цикле Вены: земля была почти без снега, а если он где и лежал, так уже старый, оставшийся от тех дней, когда небеса были щедры. Слегка дождило, слегка морозило, слабо дул ветерок, замирая в изнеможении среди туманов. Улицы и пригород часто окутывала молочная кисея. Туман плыл вдоль широких проспектов столицы, а за городом царствовал над убранными кукурузными полями.

Поезд прибыл к перрону Южного Венского вокзала⁷⁰ поздно вечером. Город спал, как будто стояла темнейшая южная ночь. Такси доставило наших героинь в роскошный отель «Империал» (бывший дворец герцога Филиппа Вюртембергского) в самом центре Вены на Рингштрассе. И наши гостьи сразу же попали в сказочную атмосферу бала, проводившегося здесь. Высокие залы, фраки, декольте, сверкающие бриллиантами наряды дам, на столах – фантастическое изобилие. В этом месте царят знатность, элегантность и флирт. Ярко сверкают люстры. Начинаются танцы. Звучат нежные, сладкие мелодии…

Из дневника Татьяны Витвицкой:

Вторник. 14 декабря 1909 г.:

«Ах, как хороша Вена! Ее нельзя сравнить ни с одним из тех городов, какие я видела в своей жизни. Улицы широкие, изящно вымощенные, масса бульваров и скверов, дома все многоэтажные, а магазины – это не магазины, а сплошное головокружение, мечта! Вена, как настоящий ювелирный шедевр, блистает множеством граней: опера, вальсы, кофейные дома и кондитерские, пышные имперские здания, искусство… Город пронизан новыми широкими проспектами. Украшением Вены является Рингштрассе. Это – настоящий музей под открытым небом. Проспект наполнен историческими памятниками, дворцами и уникальными архитектурными ансамблями, он окружает исторический центр города со всех сторон, кроме северо-востока, где находится набережная Франца-Иосифа. Местные жители называют улицу просто «Ринг».

Католические храмы грандиозные, но они не давят своею громадою, а ласкают глаза, потому что кажется, что они сотканы из кружев. Особенно хороши собор св. Стефана и церковь св. Леопольда.

Стремление к удовольствиям – отличительная черта жизни венской элиты. Посещение театров, балов, «званых вечеров» – повседневная обыденность.

Вена – город вальсов, элегантной музыки, великолепных парков, выпечки и вина, в котором тесно сплелись культуры многих наций и народов. Вена – «счастливый город», предающийся изысканным наслаждениям.

Здесь не умолкая, звучит музыка, даются превосходные представления, устраиваются ярмарки, гулянья, шествия, выступления фокусников и акробатов. В головокружительном вальсе, как во сне, проходит здесь жизнь; венцы как будто живут, чтобы танцевать и затем умирают, задохнувшись от танца.

Вена

В этом городе творили выдающиеся музыканты и ученые – Вольфганг Амадей Моцарт, Антонио Сальери, Людвиг ван Бетховен, Франц Шуберт, Иоганн Штраус, физик Эрвин Шредингер, естествоиспытатель Грегор Йоганн Мендель, отец психоанализа Зигмунд Фрейд.

«Символ Вены – Собор Святого Cтефана на площади Штефансплатц. Великолепный, неповторимый, многоликий храм Штефансдом (Stephansdom или Steffl), как кафедральный собор впервые упоминается в венских хрониках 1221 года. Построили его на святом, «намоленном», месте. Еще в первой половине XII столетия здесь стояла приходская церковь.

Собор Святого Стефана

Сегодня, осматривая собор Святого Стефана Анна сказала мне: «А thing of beanty is a joy for ever» – «Прекрасное пленяет навсегда».⁷¹

16 декабря:

Прекрасен венский Сецессион – галерея, где проводятся различные выставки. Его архитектура функциональна и эстетически элегантна. Купол Сецессиона изготовлен из 3000 позолоченных железных лавровых листков. На боковых фасадах галереи – изображения сов, а над входом – три головы Горгоны и девиз: «Времени – его искусство, искусству – его свободу».

Церковь Святого Леопольда

19 декабря:

«Кафе в Вене играют огромную роль в культурной жизни города. Они являются центрами жарких дискуссий и местом формирования общественного мнения. Главные новости венцы узнают именно в кафе.

Легкий дымок над кофейной чашкой, был знаком Иоганну Штраусу, императору Францу-Иосифу, Ференцу Легару,⁷² Имре Кальману,⁷³ Фрейду,⁷⁴ Климту,⁷⁵ Стефану Цвейгу⁷⁶ и многим другим именитым жителям Вены.

Любимая кофейня есть почти у каждого венца. Так, представители мира искусств собираются в «Айлее», служащие мэрии предпочитают встречаться в «Слуке», под сводами аркады ратуши; живущие в центре города чехи, как правило, собираются в «Гавелке», на одной из улочек рядом с Грабеном. Говорят, что политики и деловые люди выбирают «Ландтманн», тем же, кто, мечтает увидеть вживую звезд театральной Вены, надо после окончания спектакля или репетиции оказаться за столиком в кафе «Шперль» или в кафе «Музеум».

Кофейня – это то, что связывает все поколения, переживает традиции и является неотъемлемой частью будней каждого венца. В Вене сейчас (1909 год) насчитывается более 600 кафе»⁷⁷.

20 декабря:

Записала легенду о кофейнях Вены:

«Первая кофейня в Вене была открыта в 1683 году, когда отбив турецкую осаду, в качестве трофея австрийцы захватили брошенные бегущим турецким войском мешки с кофе.

Рассказывают, что 12 августа 1683 года срочно потребовался курьер, который должен был как-то добраться до расположения войск Карла V Лотарингского. Пойти на это вызвался один польский иммигрант, которого звали Георг-Франц Кольшицкий. Он предпринял попытку пробраться через позиции турок и сумел вернуться живым, вручив доверенную ему важную депешу герцогу Лотарингскому. В результате помощь подоспела вовремя, и Вена была освобождена.

Ежи-Франтишек (по-немецки – Георг-Франц) Кольшицкий был польский офицер, но он долгое время жил среди турок и владел турецким языком, что и помогло ему, переодетому в турецкую одежду, выполнить возложенное на него задание.

За совершенный подвиг Кольшицкому была обещана награда в счет будущих трофеев, звание почетного гражданина города Вены и документ, разрешающий заниматься в городе любым ремеслом, которое он посчитает выгодным для себя.

В самом деле, после окончания осады было издано два приказа, в которых называется его имя, и это сделало его известным.

Согласно легенде, отступая, турки бросили у стен Вены часть своего обоза, и в нем были обнаружены какие-то мешки, в которых, как предположили австрийцы, были зерна как фураж для вьючных животных. Проще говоря, венцы сочли, что это совершенно бесполезный для них корм для турецких верблюдов.

Как спасителю Вены, Кольшицкому предложили выбрать себе награду, но он отказался от золота, оружия и других даров. Для себя он попросил лишь эти самые пять сотен мешков с кофейными зернами. Так и порешили, тем более что никто все равно не знал, что с ними делать. Кольшицкий же уже имел представление о кофе, так как бывал в Турции, и он подумал, что хорошо было бы перенять сей явно недурной обычай.

Помимо мешков с зернами кофе венские власти подарили Кольшицкому еще и дом, стоивший примерно 400 флоринов, а также избавили его от уплаты налогов. Осенью того же года поляк открыл первую венскую кофейню, которая называлась «У синей бутылки».

Кольшицкий обжаривал кофейные зерна, размельчал их и заливал горячей водой. Этот напиток он предлагал в своей кофейне, но он поначалу не пользовался особым успехом. Это и понятно, венцы охотнее пили пиво и вино, а горький черный напиток им явно не пришелся по душе. К тому же это был турецкий напиток, а в их памяти еще были свежи зверства турок, и патриотические чувства не позволяли воздать ему должное. Но поляк не пал духом, и тут ему на помощь, как это частенько бывает, пришел Его Величество Случай: как-то раз в напиток случайно попал сахар.

Получилось очень вкусно, и тогда Кольшицкий начал эскпериментировать. Он процедил свой напиток, добавил туда три ложки молока и немного меда…

Так был создан знаменитый «Венский меланж», или «Венская смесь» (Wiener Melange). Теперь посетители его кофейни были в восторге, а предприимчивый Кольшицкий дополнительно заказал у венского булочника Крапфа еще и булочки в виде полумесяца.

Так вместе с кофе по-венски горожане стали уничтожать ненавистный им полумесяц, красовавшийся на знаменах турок, и их патриотические чувства были полностью удовлетворены»⁷⁸.

22 декабря:

«Сегодня дождь. Холодно. Воробьи и ласточки на крышах громоздких хоромин, раздув перья, и потряхивая только мокрыми крылышками, для лучших дней берегли свое веселое щебетанье. Извозчичьи лошади, на стоянке, поджав хвосты и понурив головы, с назад заложенными ушами, уныло следили за ручейками, струившимися по граниту скользкой мостовой. Извозчики, нахлобучив лоснящиеся капюшоны, не приветствовали более прохожих. Да и куда же было ехать в такую погоду? По обыденной надобности венский житель средней руки, зачастую даже сын высокородной семьи, ради сбережения гульдена предпочитает в дождь и грозу, предаваться пешему хождению».

23 декабря:

«Вечером были в Венской опере. Это последний спектакль перед начинающимся католическим Рождеством.

Венская придворная опера – крупнейший оперный театр Австрии, открытие которого состоялось 25 мая 1869 года оперой Вольфганга Амадея Моцарта «Дон-Жуан». В начале XX века Венская опера, благодаря реформаторской деятельности Густава Малера (главного дирижера театра), стала одной из лучших в Европе.

Мы с Анной Любовецкой слушали оперу П. И. Чайковского «Пиковая дама» (The Queen of Spades). Наиболее запомнившимися исполнителями были:

Ирена Абендрот – Лиза (сопрано).

Паскуале Амато – Граф Томский (баритон).

Карел Буриан – Распорядитель (тенор).

Давыдов Александр – Герман, (русский тенор)».

23 декабря. Поздний вечер:

«Ночным поездом выехали в Цюрих (около 8 часов езды)».

24 декабря 1909 г. – 3 января 1910 г.:

«В Цюрихе в начале 9-го утра 24 декабря пересаживаемся на поезд, следующий в город Санкт-Мориц (St. Moritz), – элитный горнолыжный курорт в Швейцарских Альпах.

Необходимо отметить, что сеть железных дорог опутывает практически все населенные пункты в Швейцарии. До любого «захолустного поселения» можно добраться на поезде. Поезда комфортные, тихие, идеально чистые и ходят строго по расписанию. От Цюриха до Санкт-Морица 210 км, путь занимает около 4-х часов.

Сам городок, небольшой милый и уютный (порядка 1000 жителей), расположен в Верхнем Энгандине, кантон Граубюнден, рядом – большое озеро (St. Moritzersee). По склонам близлежащих заснеженных гор проложены многочисленные лыжные трассы, оборудованные бугельными подъемниками.

Санкт-Мориц прекрасен, он волшебно сияет в эти солнечные зимние дни! Его белая котловина, будто гигантская жемчужная раковина, поднятая со дна океана к вечным снегам, врезается своими отточенными краями в прозрачную синь. Пропитанный солнцем воздух так чист, что все здесь кажется еще более далеким, и звезды, словно искры Бесконечности, рассыпаются по ночному небу. А ослепляющая белизна, вездесущая, неземная белизна высокогорного снега! Из всего, что есть в мире, только драгоценные камни, в которых светится их душа, но не оболочка, пылают такими красками. Этого нельзя описать. Этого нельзя нарисовать. Все грозное, суровое, резкое, что таит в себе эта сущность, исчезает и смягчается здесь, где зима – это блеск, солнце, прозрачность, свет и чистота. Нечто сверкающее, как бриллиант, но более нежное, ясное, как утренняя заря, и более могущественное. И нечто таинственно безмолвное, на первый взгляд, пребывающее в вечном покое (если б его не тревожили люди!).

Выше, на склонах гор, красочные фигурки лыжников, одетых в красные, желтые и синие костюмы с большой скоростью мчатся вниз, взметая на поворотах белые снежные шлейфы.

Мы с Анной скромненько походили на лыжах внизу, а затем местный житель, тренер Лыжной школы Тион ле Коллон, старательно всю неделю обучал нас арлбергскому и лилиенфельдскому поворотам на снегу, наряду с плугом и телемарком. Но больше всего мы катались, вырядившись в Рождественнские наряды, на широких прочных деревянных санях, с полозьями, подбитыми металлической лентой.

Новогодний вечер был мил: многочисленная компания пила шампанское и чудесное токайское вино, от души веселилась, разыгрывала шуточные сценки. Мы много пели, танцевали, прыгали с балконов гостиницы в сугробы».

Вечером 4 января 1910 года наши путешественницы вернулись в Вену.

Санкт-Мориц

Весело на катке

Катание на санях

5 января 1910 г.:

Как обычно, с 1 января начался Венский карнавальный сезон балов. Настроение было приподнятое. В Вене танцевали повсюду. Даже важные переговоры велись в обстановке непрекращающихся празднеств, балов, торжественных приемов и других развлечений. Самыми популярными являются здесь вальсы Иоганна Штрауса-отца (152 вальса). Однако звучат и произведения Йозефа Ланнера, – именно этот австрийский композитор, дирижер и скрипач является основоположником венского классического вальса, который из простого танца превратился в самостоятельный жанр. Некоторое время Йозеф Ланнер был дирижером Венского полкового оркестра.

На протяжении нескольких лет Йозеф Ланнер и Иоганн Штраус соревновались друг с другом в скорости сочинения и количестве создаваемых вальсов. Ни один не хотел уступать. В результате современники стали называть Ланнера за сентиментальный и тонкий стиль его музыки «Моцартом вальса», а порывистому и страстному Штраусу присвоили звание «Короля вальса».

Великий Фредерик Шопен, сам сочинивший семнадцать вальсов, написал как-то одному своему другу из Вены: «Венцы теперь – поклонники вальса. Он звучит везде. Музыкальными кумирами стали молодой Иоганн Штраус и Ланнер. Среди множества венских развлечений славятся вечера в гостиницах, где за ужином Штраус и Ланнер разыгрывают вальсы. После каждого вальса получают шумные аплодисменты».

6 января 1910 года:

«В кафе „Café Sperl“ на Gumpendorfer Straße в полдень состоялась встреча с моим кузеном.⁷⁹ Пили чудесный кофе с фирменным тортом Захер, венским яблочным штруделем⁸⁰ и пирожными. Атмосфера в кафе очень уютная, интерьер оформлен в приглушенных тонах золотисто-шоколадного оттенка. В воскресенье с полудня до вечера в кафе играет живая музыка».

Здесь прерывается запись в дневнике

Татьяны Витвицкой.

Коротко отметим, что 12 января 1910 г. в одном из кафе Вены состоялась новая встреча Татьяны Витвицкой со связником, который предупредил ее о том, что с этого момента ей передается псевдоним агента, вернувшегося в Россию: агент №25. Позже он познакомил ее с прибывшим на встречу высокопоставленным офицером австрийского генерального штаба – полковником Альфредом Редлем. Было условлено, что в середине февраля на Венском Оперном бале, который совпадает с праздниками «фашингов» – веселых австрийских карнавалов и маскарадов, Альфред Редль представит Татьяну Витвицкую Софии Хотек, светлейшей герцогине Гогенберг, – морганатической⁸¹жене австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника престола императора Австро-Венгрии.

Уже через месяц (18 марта 1910 года) Татьяна Витвицкая оказалась в числе фрейлин герцогини Гогенберг и прочно обосновалась во дворце Бельведер,⁸² а еще через две недели на имя начальника Главного управления Генерального штаба Российской империи генерал-лейтенанта Гернгросса Евгения Александровича поступила первая шифрованная телеграмма из Вены от агента №25 с донесением. А оставшуюся в одиночестве Анну Семеновну Любовецкую взял под свою опеку сам посол Российской империи в Австро-Венгрии, гофмейстер Николай Николаевич Гирс, а затем, – с 1913 г. по 31июля 1914 г. – новый посол – действительный статский советник Николай Николаевич Шебеко.

Вскоре княгиня Анна Любовецкая стала признанной хозяйкой балов, официальных приемов и званых вечеров Посольства Российской империи в Австро-Венгрии.