Kitabı oku: «Европа на ленте»
Вместо предисловия или как случилась эта книжка
…А потом я поднялся на девятый этаж, в приемную. За дверью с табличкой «Телекомпания “Останкино”» поочередно правили две одинаково немолодые секретарши – светлая и темная, приходящиеся какими-то родственницами каждому из наших руководителей, круто именуемым на табличках соответственно председателем совета директоров и генеральным директором. Кто из дам, кем именно и кому приходится, я за это время так и не удосужился выяснить. Вероятно, степень родства была вполне достаточной для ощущения ими собственной значимости, а разница между ними заключалась в том, что если та, что посветлее, не стеснялась выполнять обещание проинформировать о появлении на работе шефа, то для другой, темной, это было явно ниже ее достоинства.
Но все-таки обе они были адекватными, как и сами руководители ЗАО «Останкино» – одной из самых крупных производящих телекомпаний страны: Алеша Пиманов, только ставший тогда членом Общественной палаты и Сережа Медведев, бывший пресс-секретарь Президента России.
Разделение обязанностей между ними в последнее время несколько сдвинулось, поскольку Алексей, не оставляя сделавшего имя ему и компании «Человека и закона», всерьез занялся созданием игровых сериалов, в которых он, реализуя свою детскую мечту, выступал в качестве аж самого режиссера-постановщика. Его, кстати, бесило, что с его правом на это не все были готовы согласиться, – особенно, телекритикесса Петровская, упрямо именовавшая его в своих разгромных рецензиях «журналистом Пимановым». Так или иначе, съемки занимали почти все его время; даже любимые им летучки, время которых в его кабинете отсчитывали часы в виде режиссерской хлопушки, стали редким исключением. Сергей же по-прежнему продолжал заниматься тем, что всерьез именовалось документальным кино, но выглядело иногда как набор его стэндапов (синхронов), снятых в местах, о которых шла речь в картине. Это вовсе не делало его работы хуже других на отечественном ТВ – напротив, он обладал бесспорной убедительностью опытного телеведущего. Просто к настоящему кинематографу эта продукция имела несколько опосредованное отношение.
Собственно, осознание ими обоими этого факта и послужило причиной моего появления в компании. Приглашенный на должность главного редактора, я должен был, по их замыслу, резко поднять уровень сценарной работы, добившись от выпускаемой компанией для Первого канала продукции, хотя бы некоторого соответствия законам настоящего документального кино. Впрочем, Алексей уже в первые дни популярно объяснил, что это никоим образом не касается работ его жены, дочери и двух сыновей. С ними он имеет возможность «дома разобраться». Признавая такую постановку дела совладельцем компании вполне правомерной, я должен был сосредоточиться на той части производства, которую курировал Сергей. Наслушавшись искренних пожеланий «углубить и улучшить», подкрепленных к тому же аналогичными устными заявлениями представителей дирекции Первого канала, я на полном серьезе пытался добиться от шеф-редакторов по направлениям и приглашаемых ими авторов усвоения элементарных основ сценарного мастерства. Писал за них сам, начальству нравилось, но дальше этого дело не шло. Людей, как всегда, заедала привычная телевизионная текучка. Довольно быстро пришло осознание, что все мои потуги – дохлый номер, а профессиональные советы и помощь мало кому на практике нужны. Ощущать себя просто лишним препятствием на пути людей к кассе, было не очень приятно. Большинство хотели продолжать работать так, как привыкли; их отношение к сценарию, который почти всегда писался уже после съемок, как к маловажному документу для бухгалтерии, переломить удавалось редко. На меня обижались. Начальство, поначалу безоговорочно поддерживающее новые требования, тоже понемногу исчерпало энтузиазм – речь ведь шла о естественной необходимости в прежнем темпе продолжать делать деньги. Тем более что единственный человек, чье слово оказывалось решающим на пути очередной работы к эфиру, первый заместитель Эрнста, Олег Вольнов, являл собою достаточно специфическую фигуру. Похоже, его интересовало, главным образом, сохранение своей должности на Госканале, к которой, по слухам, он шел совсем непростым путем, и предпосылкой потери которой, могло стать отнюдь не отсутствие художественных достоинств прошедшей в эфир работы, а лишь любой, даже самый незначительный идеологический просчет.
Кроме того, после добровольного самоустранения от текущих дел Алексея, к работам, курируемым Сергеем, несмотря на вроде бы товарищеские отношения того с Олегом, похоже, отношение явно не улучшилось. Конечно, злые языки объясняли все затруднения последних месяцев, при сдаче наших фильмов, возросшим как раз в этот период числом аффилированных с руководством Первого приближенных студий, продукция которых принималась вне очереди и оплачивалась по высшим ставкам. Сомнения в реальности такого положения дел отпадали медленно, но верно, после того, как очередная предложенная нами уникальная тема для фильма Каналом с хода опять отвергалась, а спустя короткое время вдруг оказывалась в производстве в подобной «лояльной» телеконторе – ну что еще оставалось думать…
Так или иначе, за полгода стало очевидным, что в непросто складывающейся для компании ситуации кризисного времени, куда надежнее клепать проверенную «нетленку» без претензий, а не пытаться заниматься творчеством. Получать регулярно зарплату хотелось сильнее, чем искренне гордиться собственной работой. Совместить же то и другое, похоже, становилось при работе на «Первый канал» все менее вероятным. Пара действительно классных редакторов, старых моих знакомых, все чаще задумывались об уходе.
Такая ситуация лишала смысла мое дальнейшее пребывание в «Останкино», а приличная зарплата не могла, как справедливо рассудил Сергей, быть выплачиваемой мне просто так, в качестве подтверждения уважения ко мне, как к профи. Короче говоря, Сергей и я решили по взаимному согласию, что должность моя, как таковая, компании сейчас просто не нужна.
Не нужна она, очевидно, ей и до сих пор, поскольку мой небольшой кабинетик на третьем этаже Телецентра занят вовсе не преемником, а ребятами, клепающими очередной выпуск из числа «брендовых» телепередач, поддерживающих компанию на плаву.
Расставались мы дружески. Я поднялся в последний раз на девятый этаж в тесноватый кабинет Сергея, уставленный разными симпатичными призами и памятными ему вещицами. Мне многое нравилось в этом человеке – его способность идти на риск, закрывая глаза на возможные последствия (так, к примеру, было, когда мы вместе работали над нашумевшим часовым фильмом к юбилею Андропова), умение, восприняв слова собеседника, пересмотреть свое, даже уже объявленное решение. Наверное, Борис Николаевич знал, кому поручал представлять себя перед миром. Сидя тут на совещаниях последние месяцы, я часто разглядывал висящее на стене совместное фото Сергея с улыбающейся Наиной Иосифовной, времен его работы в Кремле – по снимку чувствовалось, что она тоже явно испытывала дружеское расположение к пресс-секретарю мужа.
Мы попрощались. Я сказал, что больше служить нигде не собираюсь и возвращаюсь из родной Москвы в ставшую уже привычной за несколько лет тамошней жизни Баварию. Сергей еще раз похвалил подаренные ему две мои книжки, пригласил непременно сотрудничать уже как автора, мы договорились созваниваться…
Через несколько дней, порадовав избавлением от своей опеки сына, занимающегося на режиссерском факультете ВГИКа и, похоже, искренне огорчив своих студентов в Высшей школе телевидения и Институте телевидения им. Литовчина, где преподавал, я улетел из Москвы.
Понадобилось не так много времени, чтобы отдышаться в уютном университетском городке на юге Баварии от московского смога и телевизионной нервотрепки. Здесь все было размеренно и спокойно, городские автобусы ходили минута в минуту, как написано в расписании, под балконом гуляли упитанные белки, а в магазинах кассирши, разной степени привлекательности, с улыбкой желали «хорошего уикенда», независимо от стоимости совершенной покупки. Когда по Первому каналу, принимаемому тут как на тарелку, так и по кабелю, вышел очередной фильм «Останкино» с Медведевым, в качестве ведущего, я вдруг с удивлением обнаружил, что многое из моих рекомендаций в этой работе оказалось все-таки реализованным. Поздравив Сергея с очередной премьерой и получив в ответ благодарственную эсэмэску, я задумался.
Все более очевидным становилась тягостность существования тут, в Германии, без постоянной востребованности, фактически, без реальной цели. Скука бездеятельности начинала угнетать. Это только кажется, что затягивающая круговерть повседневности – груз, который, получив возможность с радостью сбросить, потом легко забыть. Попытка обмануть самого себя, что часто приходилось делать в жизни, по определению обречена на провал.
Дни тянулись со скоростью самосвала, попавшего в пятничную пробку на Садовом кольце… Попробовать разве написать ту книжку, что давно собирался? И название дать соответствующее – что-то вроде «Фанера над Парижем».
С течением времени к нам приходит явственное осознание того, что прожитая жизнь на самом деле измеряется не числом нолей на счете кредитки, и не количеством смененных за эти годы автомобилей. В конце концов у гроба карманов нет, а авто с персональным водителем рано или поздно обеспечено каждому, поскольку самостоятельно идти последний раз в указанном судьбой направлении затруднительно… Ценность минувших лет, вероятно, определяется все же в итоге числом состоявшихся за жизнь уникальных встреч и цифрами оставленных за плечами километров в движении по планете… Правда, чтобы понять это, надо сначала их прожить..
Рассказать, например, о своих ВГИКовских годах… Имена отдельных бывших моих однокашников по знаменитому институту, с которыми приходилось несколько лет ежедневно сталкиваться на институтских лестницах и полутемных коридорах, в просмотровых залах и на публичных выступлениях – сегодня уже легенды нашего кино, многие ровесники рано ушли, оставив людям свои экранные работы… С некоторыми ребятами с других факультетов знакомство было шапочное, с другими мы дружили и общались многие годы после института… Как же по-разному распорядилось их судьбами время. Как несправедливо рано ушел, к примеру, Коля Еременко, тогда – выпускник актерского… В нашей мастерской, на сценарном факультете, было всего 13 человек, включая курчавого живчика Хасана из Сирии, глубоко убежденного, что именно кинодраматургия – кратчайший путь к покупке вожделенного и в те времена даже для него, иностранца, нереального «Мерседеса». До сих пор не знаю, как быстро осуществил он свою месту в суровой обстановке на своей родине, жив ли сегодня в круговерти ближневосточных событий, меняющих отношений к выпускникам из Союза год от года… Зато хорошо знаю, как впоследствии сложились дела у другого моего сокурсника и, одновременно, московского дворника. Впрочем, возможно, судьба этого работника метлы и лопаты известна и вам – его звали Валера Приемыхов – актер, сценарист… Хотя, конечно, я знаю о нем много больше… Непростая, скрытая от чужих жизнь, внутри творческой мастерской сценаристов известного кинематографиста, профессора Маневича – последней в его судьбе. Несколько лет совместной ежедневной учебы и сложных, часто откровенно ревнивых взаимоотношений творческих молодых людей, с таким непохожим прошлым и, как выяснилось, и будущим, отнюдь не обязательно предопределенным наличием или отсутствием таланта…
Ну, а после института… Я очень хорошо помню, как гоняла руководительница польского отдела пришедшего к нам в АПН (ныне РИА «Новости») нерадивого старшего редактора по имени Алан, впоследствии неожиданно оказавшегося всем известным Чумаком, врачующим до сих пор тело, душу и еще бог знает что… Много лет мы с коллегами встречались в маленьком московском подвальчике рядом с Третьяковкой, в тесном кругу Комитета московских драматургов, основанном еще Погодиным, обсуждая собственные премьеры и, заверяя тут же, оплачиваемый затем писательским союзом бюллетень, позволяющий выжить в нелегкие времена отсутствия работы.. Между прочим, первый автомобиль, пятая модель «Жигулей», у моего приятеля в те времена, по этому самому Комитету, а ныне пышущего самоуважением шоумена Лени Якубовича появился в результате именно авторских общественных стараний… Не забыть, как на втором этаже красивого особнячка Посольства, на улице с возвращенным ныне именем Якиманка, сердечно пожимал мне руку, уже тогда с заметно нездоровым цветом лица, Франсуа Миттеран, Президент Французской Республики, благодаря за вклад в имидж французской литературы – и это тоже могла бы быть отдельная увлекательная история уже более поздних времен, связанная с зарождением новых экономических отношений в нашей стране, когда вдруг оказалось, что бизнес и литература – вещи вполне совместимые…
Причудливая мозаика – люди, встречи, события…
Удивительное ощущение – осознавать, что близкий тебе человек, вместе с которым прошла половина твоей собственной жизни, родился, оказывается, более ста лет назад и давно уже признан киноклассиком. Поневоле задумаешься о смысле собственного существования…
Мы идем с отцом по узким коридорам первого этажа Киностудии имени Горького, к маленькому просмотровому залу, где заказана очередная смена перезаписи… В рамках «восстановления» старых картин, ему наконец-то удалось «запуститься» с проектом «восстановления» своего знаменитого «Медведя». Это давало возможность тогда режиссеру два-три месяца получать установленный оклад, иногда пользоваться прикрепленным к маленькой киногруппе автомобилем. А потом, после сдачи «очищенного» от временных наслоений фильма, с восстановленной фонограммой, иногда даже получать премию в размере того же самого оклада…
– И что сегодня..? – спрашиваю я.
– Ну сейчас посмотрим, как получилось со вставкой «ангелочков» в самом конце, на титрах. Музыку мы почистили. А дальше, чем заниматься, я уж не знаю. – он пожимает плечами. – Наверное, придется все-таки переозвучивать.
– Ты что? Кого? – от неожиданности я даже останавливаюсь. – Жарова? Андровскую?
– Ну, а что делать, – он подталкивает меня к двери просмотрового зала. – мы же не можем сидеть просто так, сложа руки. Закроют, расформируют группу, опять в простой, совсем без зарплаты. Ты же знаешь ситуацию на студии.
– Это невозможно… – я удерживаю отца за рукав. – Ты с ума сошел… Это же сегодня уже – классика. Пусть остается все, как есть – со всеми старыми шумами. Кто тебе сегодня переозвучит молодого Жарова? Да ты… ты просто не имеешь права, этого нельзя делать! Я не дам тебе! Это история кино – понимаешь.
Отец, грустно улыбаясь, смотрит на меня.
– Может быть… А сегодня-то как жить?
Времена не выбирают… Когда молодой режиссер, только что закончивший Киноакадемию при ВГИКе у Сергея Эйзенштейна, снял свой первый дипломный фильм «Медведь» по Чехову, и тот широко пошел по всем экранам огромной страны – от Москвы до Владивостока, принося, в полном соответствии с существовавшим тогда положением, приличные дивиденды автору сценария и постановщику, группа маститых советских кинодеятелей тут же сочинила письмо в родное сталинское правительство – а не слишком ли много денег получит новоявленный молодой талант?! Вроде бы, еще не по чину… Я помню, кстати, как, по его рассказам, тогда жилось новоявленному советскому «миллионеру». Что можно было позволить себе на такие деньги. Разумеется, закон, позволяющий режиссеру получать процент с дохода от проката своего фильма, немедленно изменили.
Позднее, в середине пятидесятых, когда сотни тысяч людей по всей стране, толпами стояли под проливным дождем за билетами в кинотеатр, где демонстрировался лидер проката года – «Анна на шее», критики, вроде некоей г-жи Погожевой, не стесняясь, писали в центральных советских газетах, как, впрочем, и о предыдущих «Медведе» и «Свадьбе», – что «…привлекая замечательных актеров и совсем не умея с ними работать режиссер фильма…» ну и т. д. А на студию и к нам домой ежедневно приносили пачки писем от восхищенных зрителей из всех республик и городов… До сих пор тут, в Баварии, хранятся они у меня в огромных коробках, в подвале.
Кстати, по стечению обстоятельств, родная сестра той же Погожевой, засидевшаяся на Киностудии имени Горького, в качестве редактора, много лет спустя добилась закрытия и моего сценария «… за некоторое очернительство советской действительности». И об этой, достаточно драматической истории тоже любопытно будет вспомнить…
Ну и кто сегодня знает об этих сестренках-критикессах и других, им подобным, мелких и крупных чиновниках от советского кино, отнявших собственной тупостью годы творческой жизни у множества талантливых отечественных кинохудожников того времени – о всяких там романовых, павленках, Орловых, ермашах, баскаковых… Сколько их было… И именно они решали в эти времена судьбу каждого замысла, карая годами творческого простоя любого неугодного, не укладывающегося в стереотипные рамки…
А «Медведь», кстати, до сих пор, на восьмом десятке лет своего существования (!) по-прежнему, чуть ли не еженедельно, появляется на телеэкранах по разным каналам, заставляя волноваться и радоваться сердца миллионов старых и новых зрителей.
Все-таки, действительно – время – независимый и объективный судья, раздающий каждому по делам его. Но, вот незадача – так ли уж абсолютно справедлив приговор, если он состоялся тогда, когда те, кому он вынесен, уже не в состоянии его услышать.
…Отец умер, только что закончив режиссерский сценарий многосерийного телефильма «И снова Анискин», по глуповатой книжице популярного некоторое время литератора Липатова, о деревенском «детективе». Разумеется, он прекрасно отдавал себе отчет в «ценности» такого литературного материала, но то, что он хотел ставить из классики, ему не давали, и опять надо было выживать… В главной роли должен был вновь сниматься Жаров, который был тогда депутатом Моссовета. И когда встал вопрос о месте захоронения, на студии мне посоветовали съездить к нему. Он болел и я, созвонившись, поехал к нему домой, в квартиру в высотном доме, на Котельнической набережной…
Я непременно подробно расскажу эту историю трудных переговоров народного артиста с одним из тогдашних руководителей города Москвы, саму по себе любопытную и поучительную. Заслуженного деятеля искусств России, Исидора Анненского, похоронили в земле только начинавшего тогда функционировать филиала Новодевичьего кладбища в Троекурово, это была первая урна в его истории.
– Ну вот так… видишь… – повесив трубку старого телефона, задыхаясь, повернулся ко мне тогда Жаров. – Скоро уже и я… – он усмехнулся. – Позвонишь?..
Сам Михаил Иванович, назначив себя сопостановщиком при каком-то приглашенном профессионале, успел отсняться в той ленте и ушел из жизни четыре года спустя…
Кино– и теле– мир дарят человеку удивительную череду встреч и знакомств. Дважды Героя Союза, генерал-полковника Попкова, героя одного из моих фильмов, совсем недавно умершего, довелось снимать на скамейке в тени… его же собственного памятника, в центре столицы. Актриса Людмила Касаткина, угощая дома, на Калининском, чаем, рассказывала автору о своей любви к польскому языку, а муж ее, режиссер Колосов, ничуть не смущаясь, как-то прихватил с собою из моей квартиры, в качестве сувенира, тогдашнюю новинку, привезенную из-за границы, кока-колу в металлической баночке, а заодно уж и стеклянную – с черной икрой… Бессонные ночи за машинкой, когда надо было сдавать на разные студии сразу несколько сценариев почти одновременно, и нудная служба литературным начальником в маленькой частной телекомпании, ежедневно заставляющая делать выбор между собственными творческими и человеческими принципами, и необходимостью очередного денежного перевода семье…
И о последней работе в штате одной из крупнейших российских телекомпаний «Останкино», с чего я и начал это предисловие, о внутренних, глубоко скрываемых взаимоотношениях на знаменитом нашем Первом канале. Это действительно любопытно, когда имеешь возможность увидеть все происходящее изнутри.
Был и еще один, подаренный жизнью большой период, который непременно занял бы немалое место в будущей книге. Это море, точнее мировой океан и все, что с ним связано, давший возможность заглянуть в совершенно поразительные места этого лучшего из миров. Совершенно особый круг взаимоотношений, оторванных на многие месяцы от дома людей. К примеру, тот рейс на Всемирный фестиваль молодежи в Гаване, когда пришлось две недели загорать в порту, пока наши пассажиры всех цветов кожи, собранные по дороге в разных странах, представляли себя самих на фестивальных аренах… В каютах старой «России», конечно же, не было никаких кондиционеров, за десять минут можно было запросто задохнуться, и к ночи весь экипаж вываливал на верхнюю палубу, устраиваясь на ночевку, на брошенных на политые водой доски одеялах и полотенцах. Рядом бок о бок стоял «Леонид Собинов» из нашего же Черноморского морского пароходства, посудина уже посовременнее, почти у каждого там были знакомые. И днем, если делать было нечего, можно было сходить туда, специально подышать прохладою. Еще в начале рейса образовался тогда обычный судовой роман с худенькой администраторшей-переводчицей, тоже из Москвы. Она зашла в каюту, жалуясь на побаливающую спину, и пришлось ее массировать, уложив на свою койку, последовательно снимая сначала легкую блузку, потом тонкий бюстгальтер, а потом, и полупрозрачные трусики… Она забыла тогда Вебстровский толковый словарь, а я ей так и не напомнил, вон он до сих пор хранится среди книг в моей библиотеке.
А чего стоила история, когда в течение полугода, судьба заставила четырежды пересечь зимнюю Атлантику, в совершенно секретном рейсе, на том самом печально знаменитом пароходе «Адмирал Нахимов», советском «Титанике», ныне уже 22 года, как вместе с сотнями своих пассажиров, лежащем на дне бухты у Новороссийска. Особую пикантность тому «путешествию» добавляли регулярные сообщения «Голоса Америки» о крушении в океане советского перегруженного пассажирского парохода, везущего кубинских солдат на помощь просоветскому режиму Эфиопии. Удивительная ошибка в прогнозе судьбы этого судна в несколько лет… А на круизном лайнере «Максим Горький», где впоследствии встречались Горбачев и Рейган, стоящем в Каракасе – главном порту Венесуэлы, я познакомился под Новый год с будущей женой, совершил на нем реальное кругосветное путешествие, и прощались мы под звуки призывающего к намазу муэдзина в египетской Александрии… По приходу в Одессу выяснилось, что стараниями ее высокопоставленного судового ухажера, мне в отместку уже почти «закрыли визу» – и пришлось «отмываться» не одну неделю… Времена не выбирают…
Сложилось так, что на планете едва ли осталось с десяток стран, где бы не пришлось пожить – иногда считанные дни, иногда месяцы, а где-то – как, например, в Германии – и долгие годы. Хорошо помнится, как встречали гостей подданные, ныне почившего в бозе, короля с милой фамилией Тупой IV, на острове Тонга, как искренне демонстрировали веру в светлое социалистическое будущее нищие кубинцы, и как выглядят туземные вигвамы на вполне цивилизованной Новой Каледонии… Не забыть опьяняюще чистый воздух в парках Окленда, в Новой Зеландии, с кустарником, искусно превращенным садовыми ножницами в фигуры животных, и сколько нервов стоило выбраться на автомобиле с заблокированной, выросшими прямо из асфальта металлическими тумбами, площади в голландском городке… Я бы рассказал и об этом…
А как вкусны сушеные финики, доставленные в Москву из собственного сада гостеприимного Посла Кувейта в России Сулеймана Аль-Морджана, и как стыдно было в эти минуты за сидящего рядом за столом малообразованного, но крайне нахального хозяина маленькой московской телекомпании, где пришлось трудиться… В статье, в Википедии о фильме «Старик и небо», над которым довелось там работать, написано, что лента создавалась «…в условиях жесткого противостояния авторов с малопрофессиональным продюсером… вопреки его воле, фильм был отправлен на международный кинофестиваль, где и завоевал один из главных призов…». Этот низенький феноменально тщеславный человечек по фамилии Каллер, внешне удивительно напоминающий героя Чаплина в «Великом диктаторе», оставил недобрую память у многих, кому пришлось с ним иметь дело. Главным его хобби было, тайно подключаясь из своего кабинета к компьютерам сотрудников студии, ошарашивать их потом демонстрацией собственных знаний о подробностях их рабочего дня и личной жизни.
А ЗАО «Останкино» и Первый канал – работающие там люди и подковерная подоплека событий, в которых довелось участвовать… разве все это не заслуживают подробного рассказа в книжке?
Как, впрочем, и многое другое из закрытого от посторонних глаз узкого кинотелемира сегодняшней Москвы, о чем я вроде начал говорить в начале этого предисловия…
Вот именно так, даже не пытаясь уложить многочисленные события в прокрустово ложе последовательных временных рамок, а свободно путешествуя по пространству, континентам и человеческим взаимоотношениями, я бы и выстроил свой рассказ в этой гипотетической книге…
«И еще я понял, что самым современным жанром является биография…» – написал серьезный русский писатель и очень странный человек по фамилии Лимонов (таковым именно представляется он мне и об этом тоже хочется поговорить…).
Автор встречал 21-й век отечественным шампанским, в полночь, на траве газона, в ста метрах от Эйфелевой башни, и плутал потом по ночному Парижу, неуважительно меченному на каждом углу многонациональной публикой, страдавшей от забывчивости властей, сэкономивших на установке мобильных туалетов…
Случайно встретившемуся на почтамте в Полтаве пенсионеру, удачно используя советские порядки, помог с жильем… Как помните, уберег шедевр киноклассики от его же собственного создателя… Постановщик «Двух бойцов», замечательный режиссер, Леонид Луков, поднимал меня ребенком на руки…Помнится, как ежевечерне собирались тесным кружком на обшарпанной веранде Дома творчества Союза кинематографистов в Болшево киношники, чтобы послушать травившего бесчисленные анекдоты Леонида Утесова, и кого избегал в коридоре, работая там же, Василий Шукшин… Не забыть, как повел себя приятель – режиссер Олег Уралов, снявший когда-то фильм по моему сценарию, став сначала секретарем партийного комитета столичной киностудии, а затем – заместителем министра кино, и другой коллега, Сергей Грызунов, исключенный в свое время из комсомола, но тем не менее добравшийся аж до поста председателя Госкомпечати…
Опять никак не совпадающие факты, суета буден, разномастный малоосмысленный калейдоскоп?..
Да ничего подобного, все это – одна обычная человеческая жизнь. Как меняется дружба на деньги и власть, и как самому подчас приходилось стыдиться за собственные поступки. Как лучший товарищ, вроде бы предпочтя когда-то нашей многолетней дружбе, ясную перспективу заработка, спустя десятилетие (!) размолвки, вдруг неожиданно снова оказывается действительно лучшим другом, и остается таковым теперь уже, надеюсь, навсегда. Кстати – удивительно, буквально на днях указом президента России, Евгения Латия наградили именно Орденом Дружбы; я все думаю, что это не только за созданные им фильмы, но еще и за умение перешагнуть через собственную обиду. «Папа, он ведь все видит…» – полюбил он говорить последнее время… Много любопытного случилось на моих глазах, за эти удивительные годы перемен… про то и был бы рассказ…
Когда-то с незабвенной Катаевской «Травы забвения» родился у нас новый литературный жанр – свободной от жестких сюжетных канонов, временных ограничений и точных хронологий, документальной автобиографической прозы. Такое путешествие во времени и событиях может, наверное, представлять интерес для других лишь при условии, что открывает читателю то, что он просто не мог знать в принципе… Неизвестное об известном – так, кажется, называлась старая телепередача. На этом принципе во многом и основывалась бы задуманная книга.
Итак, я бы попробовал рассказать о многочисленных встречах с людьми, имена многих из которых сегодня широко популярны, о мире отечественного кинематографа и телевидения советского периода и дня сегодняшнего, в котором пришлось существовать большую часть жизни, о множестве стран на разных континентах, где довелось побывать, о человеческой ненависти и зависти, несостоявшихся и вполне сложившихся судьбах, о творчестве, дружбе, своих студентах, предательстве и любви… О прожитой и продолжающейся жизни…
Сомерсет Моэм в своих мемуарах как-то признавался: «…было бы очень досадно умереть, не написав этой книги». Ну а девизом, серьезно, станет замечательный слоган, виденный мною в какой-то из европейских столиц, вернее – в тамошнем общественном писсуаре: «Не льстите себе, подойдите ближе…»
Я бы так и сделал… Нет, правда, хорошая ведь идея, по-моему…
Вот такие мысли бродили в голове, до тех пор, пока я вдруг не осознал – решись, наконец, я сейчас на эту большую работу – она займет уже все оставшееся время и силы, и точно совсем уведет от сегодняшнего мира в воспоминания, заставит долго жить прошлым. А пора ли? Плюс, так хорошо уже известное мне по опыту, тягостное многомесячное ожидание, пока наконец написанное обретет материальную форму и уйдет в самостоятельную жизнь желанным томиком в яркой обложке. Плюс, еще смешные цифры авторского гонорара, что платят, причем с разбивкой на кварталы, издательства сегодня… Черт возьми, насколько же по времени затянется вся эта история, и что реально принесет мне в итоге, кроме некоего морального удовлетворения высказавшегося в конце пути человека…
Когда-то в Москве, даже если сроки сдачи поджимали, я часто оставлял листок в пишущей машинке, и по доброй воле топал на кухню, чтобы предложить жене помощь в чистке картофеля – тут, в отличие от сочиняемого сценария, эффект мог быть мгновенным, можно было сразу увидеть, подержать в руках овеществленный результат затраченных усилий… Надо было дураку идти в кулинарный техникум. А что, свой ресторан у меня же Германии однажды уже был… Кстати, вот вам и еще одна занимательная история из собственной биографии..
Нет, может быть, еще придет время когда-нибудь и для такой книжки. Но не сейчас, ладно… еще чуть погодя… Ну, а не придет – так, значит, тому и быть..
