Kitabı oku: «Свободные люди. Диссидентское движение в рассказах участников»

Александр Архангельский

Yazı tipi:

Автор проекта, составитель А. Архангельский

Составитель К. Лученко

Составитель Т. Сорокина

Монологи К. Азадовский, Л. Алексеева, В. Бахмин и др.

Состав, оформление «Время»

Редактор Т. Тимакова

Корректор Н. Конищева

Дизайнер обложки В. Калныньш

Редактор электронной версии А. Анюхина

Редактор электронной версии Э. Дзивалтовская

Редактор электронной версии З. Ермакова

Редактор электронной версии М. Моркин

Редактор электронной версии А. Писков

ISBN 978-5-4485-9878-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О чем. Зачем. Ради чего

Анекдот излета брежневской поры. «Как будет выглядеть статья о Брежневе в энциклопедии XXI века? Примерно так. Брежнев Леонид Ильич. Мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына». Когда-то казалось смешным, но в конце концов так и вышло. Несмотря на мощь политической власти, несмотря на горы выпущенной макулатуры. И даже несмотря на то, что через четверть века после смерти Брежнева новые мифологи попытаются изображать его эпоху как счастливый сон советского народа, а диссидентов – как случайный сбой в незыблемой системе. Мифологи уйдут, историческая реальность останется.

Она такова: на протяжении всего советского периода было не только восторженное большинство и отдельные умные циники, принявшие происходящее как данность, но и герои личного сопротивления. Новый всплеск сопротивления пришелся на вторую половину века; поколение, выросшее при советской власти и не помнящее прежней жизни, восприняло XX съезд и разоблачение культа личности (пускай усеченное, пускай робкое) как сигнал к действию. Как начало больших перемен. Каких перемен и к чему они ведут – не так уж важно. Одни уповали на младомарксизм и социализм с человеческим лицом, другие на конституционную демократию, третьи на религиозное возрождение и национальный подъем, четвертые на восстановление монархии; и все – на моральную точку отсчета, которая теперь появится в политике. Она не появилась; они не отступили; началась борьба.

Почему они, в абсолютном большинстве прошедшие свой путь безупречно, не стали нашей общей гордостью и оправданием, как герои национального сопротивления во многих сопредельных странах, почему к ним до сих пор так мало интереса – вопрос отдельный. Быть может, кое-что важное объясняет рассказ одного телевизионного историка. Он поделился со священником Вячеславом Резниковым (ныне, к сожалению, покойным) замыслом цикла документальных фильмов о новомучениках XX столетия. «Хороший замысел, – ответил ему Резников. – Но смотреть будут плохо». – «Почему?!» – «Потому что это никому сейчас не нужно. Мучеников было сколько? Сотни. А принявших эту жизнь? Миллионы. Нет, не будут смотреть». И это оказалось правдой. Не смотрели.

Но из этого никак не следует, что восстанавливать картину нашего сопротивления не нужно. Нужно. История все равно сильней закомплексованного вымысла. Один из множества шагов в заданном направлении – эта книга. Она была задумана шесть лет назад, когда мы с соавторами, Татьяной Сорокиной и Ксенией Лученко, решили создать полноценный архив видеоинтервью с бывшими диссидентами. По мере того как появлялись средства на аренду техники, поездки и монтаж (спасибо фонду «Либеральная миссия» во главе с Евгением Григорьевичем Ясиным), мы проводили съемки. На будущее. Для сохранения видеопамяти. Записывали тех, кто был героем, – к счастью, их абсолютное большинство. И тех немногих, кто дрогнул, отступил, но признал и проанализировал ошибку. И даже тех (совсем единичные случаи), кто осознанно нарушил неписаные правила инакомыслящих, выпал из общего круга. Потому, во-первых, что и они прошли свой отрезок пути, побыли свободными людьми. Потому, во-вторых, что слова из песни не выкинешь, даже если иногда хотелось бы. Мы собирали свидетельства, а судить не наше дело и не наше право. Равно как разбираться, было это собственно обширное движение или только отдельные судьбы отдельных людей, решивших стать – и во многом ставших – свободными в несвободной стране.

Мы передавали оцифрованное видео в архив «Мемориала» и снимали дальше. Не все удалось сделать; не до всех героев русского сопротивления мы смогли доехать: далеко и дорого. Иногда катастрофически опаздывали: была назначена дата интервью с Владимиром Буковским, куплены билеты, арендованы камеры в Лондоне. И тут у него началось воспаление легких, а потом – двусмысленное обвинение, выдвинутое против него, и беседы стали невозможны. Договорились о встрече с Валерием Сендеровым, и тут же его не стало…

Тем не менее многое успелось. Скажем, больше нет на этом свете Натальи Горбаневской и отца Глеба Якунина, но разговоры с ними – в архиве.

Работа продолжалась и будет продолжаться. И чем сильней разрастался архив, тем яснее становилось, что он просится на встречу с публикой. Причем не как собрание научных (они же биографические) материалов для будущих исследователей, а именно как собрание рассказов, простых, искренних, иногда сентиментальных, иногда холодноватых. Как разговор с днем сегодняшним – от имени непрошедшего прошлого, изнутри невероятного личного опыта.

Как только это стало ясно, сама собой определилась форма: наши вопросы мешают, интервью должны звучать как монологи. Потому что это не академическая история, а живое свидетельство веры – в себя, в правду, в свободу, в независимость от духа времени. Получился сборник автобиографических рассказов.

И все они посвящены ответу на несколько тесно связанных друг с другом вопросов: как могло случиться, что посреди тотального контроля, внутри непроницаемой системы, в абсолютно подсоветских поколениях смог зародиться дух свободы? Как люди могли решиться – и решились – прожить свою собственную жизнь вопреки роли, навязанной им обществом и властью. Как попадали в ловушки, как выбирались (или не сумели выбраться) из них? Что думают о собственном – и общем – опыте сегодня?

В конце 2016 года мы вместе с просветительским ресурсом «Арзамас» подготовили и разместили на его платформе смонтированные версии монологов. Теперь выпускаем их (и не только их; несколько интервью добавилось) в виде книги. Принцип размещения – алфавитный; никакого другого здесь быть не может. Один из монологов (Татьяна Горичева) был подготовлен для ресурса «Православие и мир»; благодарим редакцию за любезное разрешение включить его в сборник.

К. Лученко подготовила для книги монологи К. Азадовского, Л. Алексеевой, Н. Горбаневской, Т. Горичевой, А. Огородникова, И. Огурцова, А. Подрабинека, Н. Щаранского, Н. Санниковой, Г. Якунина.

Т. Сорокина – монологи В. Бахмина, В. Борщева, В. Войновича, А. Гинзбург, Ю. Даниэля, Ю. Кима, С. Ковалева, Т. Лашковой, П. Литвинова, Р. Медведева, Н. Нима, В. Осипова, Г. Павловского, А. Рогинского, М. Слоним, Г. Суперфина, С. Ходоровича.

Остается лишь дополнить сборник ссылками на всякие источники, которыми читатель может воспользоваться, если его не просто взволнуют судьбы наших героев, но и захочется понять, что это было, захочется прочесть воспоминания тех, кого мы не проинтервьюировали, или тех, кого уже нет с нами.

Список этот будет по необходимости кратким, при том что мог бы оказаться безразмерным.

Борьба за историческую память бывает гораздо острее, чем политическая борьба.

Спор о прошлом – это выбор будущего: как мы помним, так и будем жить.

Диссиденты начали борьбу за память с самого начала; подпольные сборники архивных документов, которые выпускали Арсений Рогинский и его коллеги, так и назывались – «Память», а общество, учрежденное в 1989 году, было названо «Мемориал».

Что почитать: документы

Почти все значимые документы (самиздатские журналы, публицистические тексты, стихи, проза) с 1950-х до «Метрополя» и позже собраны на ресурсе «Антология самиздата» под редакцией диссидента Вяч. Игрунова, составитель М. Барбакадзе: http://antology.igrunov.ru.

Архив по истории диссидентов, полный оцифрованный комплект «Хроники текущих событий», каталог самиздата с системой поиска – на сайте «Мемориала»: http://old. memo.ru/history/diss/index.htm.

Что почитать: мемуары

Мемуары диссидентов – и о диссидентах – выпущены отдельными книгами.

Самые известные из них – «Постскриптум: Книга о горьковской ссылке [А. Д. Сахарова]» Елены Боннэр (М., 1990), «Воспоминания» самого Андрея Сахарова, «Бодался теленок с дубом» Александра Солженицына.

В «Воспоминаниях» великий физик и великий диссидент вспоминает весь свой путь, от рождения до ссылки в Горький. Из книги становится ясно, как человек, удостоенный главных советских наград, обласканный партийной властью (Хрущев всегда ему перезванивал и, не соглашаясь, слушал внимательно), становится ссыльным изгоем. Не в результате поражения, а в результате победы – над собой, над обстоятельствами, над эпохой. А солженицынская книга охватывает промежуток от 1950-х до высылки писателя из СССР (1974). Книга прежде всего о литературе как деле свободы, о том, как писатель избавляется от внутреннего рабства и превращает творчество в духовное сопротивление. В «Теленке» сильно полемическое начало; Солженицын спорит со многими диссидентами, считая, что они уклонялись во всемирное в ущерб национальному.

Людмила Алексеева написала книгу «Поколение оттепели» (М., 2006). Алексеева была машинисткой самых первых выпусков «Хроники текущих событий», помогала семьям заключенных; ее книга – первая попытка привести в систему разрозненные сведения о советских диссидентах оттепельного поколения. Краткие четкие справки. Яркие воспоминания о друзьях, учителях и оппонентах – Сахарове и Солженицыне, Ларисе Богораз и Натане Щаранском.

Наталья Горбаневская выпустила книгу «Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади» (М., 2007). Как в тотально контролируемом обществе, в самом охраняемом (разве что после Лубянки) месте в СССР могла пройти демонстрация против вторжения советских войск в Чехословакию? Кто были эти герои? Что делала на демонстрации коляска с маленьким ребенком? Что произошло с участниками? Об этом – основанная на документах и личных воспоминаниях книга замечательного поэта Н. Горбаневской. [Главы есть в открытом доступе: http://magazines.russ. ru/ural/2005/6/go7.html].

Выдающийся диссидент Владимир Буковский написал книги о движении и о своем участии в нем: «И возвращается ветер…» (М., 2007), и «Московский процесс» (Париж; М., 1996). Двенадцать лет в тюрьме и лагерях. Осознанная, твердая борьба политика, а не просто мирное духовное сопротивление. При этом – ставка на политику, которая основана на морали и поэтому несокрушима. Атмосфера эпохи.

Андрей Амальрик, предсказавший крах СССР и страшным образом погибший в эмиграции, оставил «Записки диссидента» (М., 1991). Лариса Богораз сохранила «Сны памяти» (Харьков, 2009). О борьбе с карательной психиатрией в своих «Заметках» вспоминает Вячеслав Бахмин (М., 2000). О борьбе русских националистов – Леонид Бородин («Без выбора: автобиографическое повествование». М., 2003) и Владимир Осипов («Дубравлаг». М., 2003; книга есть в открытом доступе: http://www.sakharovcenter.ru/asfcd/auth/?t=book&num=214). Зоя Крахмальникова, один из лидеров христианского сопротивления, выпустила в 1995 году книгу «Слушай, тюрьма! Лефортовские записки».

Невероятно важны воспоминания героического генерала Григоренко (Петр Григоренко. «В подполье можно встретить только крыс…» М., 1997), младомарксиста, одного из первых диссидентов Бориса Вайля («Особо опасный». Харьков, 2005), лагерные письма Юлия Даниэля, который вместе с Андреем Синявским публиковал на Западе книги под общим псевдонимом Абрам Терц («Я все сбиваюсь на литературу…»: Письма из заключения. М., 2000). В открытом доступе есть мемуары писателя Владимира Войновича «Дело 34840»: http://bonread.ru/vladimir-voynovich-delo-34840.html. Петербургский диссидент Юлий Рыбаков, приговоренный к шести годам в 1976-м, написал воспоминания «Мой век: историко-биографические заметки» (Ч. I. СПб., 2010).

Оставила свои «Записки адвоката» Дина Каминская, которая профессионально и бесстрашно защищала диссидентов (М., 2009). Посмертно изданы «Мои показания» Александра Марченко (М., 1993).

Кроме этого полезно – и важно – прочесть книги Ильи Габая («…Горстка книг да дружества». Бостон, 2011), одного из отцов-основателей Движения Александра Есенина-Вольпина («Философия. Логика. Поэзия. Защита прав человека». М., 1999), «Исповедь отщепенца» Александра Зиновьева (М., 2005), «Поединок: Записки антикоммуниста» Виктора Красина (Surbiton, 2012), «Шаг влево, шаг вправо…» Эдуарда Кузнецова (Иерусалим, 2000), «Опасные мысли: Мемуары из русской жизни» Юрия Орлова (М., 2008), «Мы жили в Москве. 1956—1980» Раисы Орловой и Льва Копелева (Харьков, 2012), «Не убоюсь зла» Натана Щаранского, посмертно изданный «Женский портрет в тюремном интерьере: Записки православной» Татьяны Щипковой (М., 2011), «На карнавале истории» Леонида Плюща (Лондон, 1979), «Опыт биографии» Феликса Светова (М., 2006), «Я – особо опасный преступник» и «Последний диссидент» Льва Тимофеева (обе книги есть на его сайте в открытом доступе: http://levtimofeev.ru/posledniy-dissident). Невозможно пройти мимо «Хроник казни Юрия Галанскова в его письмах из зоны ЖХ-385, свидетельствах и документах» (М., 2006) и «По ту сторону отчаяния» (М., 1993) Валерии Новодворской, которая не считала себя диссидентом, но мужественным врагом и политическим борцом, конечно, была.

В самое последнее время вышли в свет книга Александра Подрабинека «Диссиденты» (М., 2014) и сборник воспоминаний о Наталье Горбаневской под редакцией Людмилы Улицкой «Поэтка» (М., 2015).

Есть сайты, созданные некоторыми участниками Движения, где помещаются воспоминания, полемические статьи, заявления (например, сайт Сергея Григорьянца, чьи взгляды и оценки диссидентского движения резко отличаются от распространенных: http://grigoryants.ru).

На ресурсе Colta.ru опубликован замечательный цикл «Диссиденты» – интервью, которые на протяжении долгого времени брал и публиковал Глеб Морев: http://www.colta. ru/dissidents. Позже он был собран в книгу «Диссиденты» (М., 2017).

Что почитать: исследования

Сразу после краха СССР Людмила Алексеева выпустила обзорную книгу «История инакомыслия в СССР: новейший период» (М., 1992). Книга сохранила свое значение – она дает возможность увидеть картину в целом, как бы с высоты птичьего полета, без лишних деталей. Третье издание (2012) есть на сайте Московской Хельсинкской группы: http://www.mhg.ru/ﬁles/012/Histinak.

Историков диссидентского движения часто упрекают в том, что они сосредоточены на либеральном опыте, в то время как были и националистический, и монархический, и религиозный (перемешанные в разных пропорциях). Этот перекос исправляет исследование Николая Митрохина «Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953—1985 годы» (М., 2003).

Недавно по-русски вышла книга французского академического историка Сесиль Вессье «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России» (М., 2015). В ее книге показаны самые разные группы – от западников до националистов; даны подробные биографические справки, библиография. Четко, сжато и по делу.

Что посмотреть

В 2005 году журналист Владимир Кара-Мурза (младший) представил публике четырехсерийный фильм о диссидентах «Они выбирали свободу». Здесь звучат голоса диссидентов, кратко и ясно изложена канва истории движения. Фильм есть в открытом доступе: http://www.newsru.com/russia/01dec2005/ﬁlm.html.

Невероятную работу проделала известный журналист и бард Нателла Болтянская – она сняла и вывесила в открытом доступе более 35 видеопрограмм, посвященных диссидентскому движению: http://www.golosаameriki.ru/z/3912.html.

Посмотрите – здесь и ее рассказ, и живые разговоры с выдающимися диссидентами.

Бурные споры вызвал яркий фильм Андрея Лошака «Анатомия предательства», посвященный трагической истории процесса над Владимиром Красиным и Петром Якиром: https://tvrain.ru/teleshow/reportazh/anatomĳa_protsessa_ﬁlm_andreja_loshaka-351318/.

Видеоверсии некоторых (не всех) монологов, собранных в эту книгу, размещены на гуманитарной платформе «Арзамас»: http://arzamas.academy/materials/1209.

Благодарим Архив международного общества «Мемориал» и лично А. Макарова и Т. Хромову за фотографии, предоставленные для электронной версии книги.

Константин Азадовский

Я родился в интеллигентной семье, мой отец был профессором Ленинградского университета, мать работала в библиотеке. В доме было много книг, много умных разговоров, много литературы и литературных имен, но я родился в сорок первом году, рос в послевоенные годы и во многом был советским мальчиком. Как и многие мои сверстники, испытал на себе очень сильное влияние и двора, и советской школы, был затронут, я бы даже сказал, испорчен советской жизнью. Родители старались воспитать меня в духе тех традиций, которым они сами были преданы. Считалось, что молодой человек, имеющий гуманитарное образование, должен хорошо знать иностранные языки. Мама моя вообще из семьи петербуржских немцев, немецкий у нее был почти родным языком, и она старалась передать это мне. Меня отдали в испанскую школу, были такие в конце сороковых – начале пятидесятых. Я много занимался испанским, потом это пригодилось. С годами в мою жизнь вошли другие языки, в конце концов именно это и стало моей специальностью. Я окончил Ленинградский университет, занимался германистикой и потом многие годы преподавал иностранные языки в Ленинграде и в Петрозаводске.

Я не ощущал себя человеком, который противостоит системе. Очень многое из того, что мы знаем сейчас, было вообще неизвестно нашему поколению. Книги, которые печатались на Западе, стали приходить в нашу жизнь гораздо позднее, в конце шестидесятых – начале семидесятых. Рассказы старших о тридцатых годах, о ГУЛАГе, конечно, циркулировали в нашем кругу. В этой среде террор двадцатых – тридцатых годов затронул почти каждую семью, об этом говорили. Тем не менее повседневная жизнь молодого человека – знакомства, интересы, общение – вытесняет размышления о прошлом. Хотя внимание к этим вопросам было более глубокое, чем в других социальных и культурных слоях советской страны. Конечно, мы обсуждали, что происходит. Мы начали задумываться над тем, что такое русская культурная жизнь за границей, мы интересовались эмиграцией, первой и второй волной. Но это не рождало ощущения чуждости, враждебности. Мы были многим недовольны, слушали западное радио, читали книги, но я понимал, что я живу в этой стране, в ней есть свои законы, многие из них меня не устраивают, но это не значит, что я должен выходить на площадь: в те годы это было немыслимо. Я не должен лезть в большую политику, обострять свои отношения с системой, но должен честно делать свое профессиональное дело. Примерно так я был воспитан.

Те из моих сверстников (и в целом – сограждан), кто осознавал всю глубину деградации и пытался громко сказать свое слово – именно их называли диссидентами, – были лучшими людьми нашей страны. Они много сделали для того, чтобы монстр под названием Советский Союз в конце концов развалился. Но это я понимаю сейчас, спустя много лет. А тогда я в какой-то степени сочувствовал этим людям, относился к ним с интересом и симпатией, но сам к ним не принадлежал. Я могу сказать о себе, как и многие в моем окружении: да, мы были инакомыслящими, что-то читали, над чем-то думали, слушали радио, но я никогда не совершал никаких действий, которые с позиций того времени можно было бы расценить как противоправные.

Поэтому когда случилось то, что случилось, это было для меня совершенно неожиданно. В одно отнюдь не прекрасное утро, как в плохом детективном фильме, очень рано раздался звонок в дверь, и когда я подошел, женский голос сказал: «Телеграмма». И я открыл дверь. Тут же в квартиру ввалились четверо мужчин, один из них предъявил мне бумагу, которая называлась «Ордер на производство обыска», и представился. Это были сотрудники Ленинградского ГУВД из отдела по борьбе с наркотиками. «А в чем, собственно, дело?» – спросил я. «А дело в том, что вчера вечером задержали вашу жену». Моя жена Светлана (отношения еще не были зарегистрированы, она жила у себя дома, а я жил с мамой) действительно накануне не объявилась, не позвонила, что меня удивило, но разобраться в этом я не успел.

Много времени спустя выяснится, что накануне того дня, когда они позвонили мне в дверь, Светлана встретилась с одним из своих знакомых, которого знала очень мало и который представлялся испанцем. Он позвонил ей, сказал, что уезжает из Советского Союза, где учился, был студентом, и хочет попрощаться. Они сели в кафе. Он заявил, что хочет поблагодарить ее за помощь и сделать подарок. На прощанье попросил: «Моим знакомым очень нужно лекарство, у вас такого лекарства нет, я его получил из Испании. Они позвонят тебе, передай им лекарство». Она согласилась взять пакетик, и на этом они расстались. Светлана как раз собиралась зайти ко мне, завернула во двор. Неожиданно к ней подошли люди, которые сказали, что ее подозревают в хранении наркотика, просят пройти в ближайший опорный пункт на предмет обыска. Когда дело дошло до осмотра ее сумочки, обнаружился тот самый пакетик с «лекарством». Это была анаша. Светлану задержали.

На следующее утро заявились с обыском ко мне. Он происходил весьма своеобразно. По моим представлениям, когда ищут наркотики, надо смотреть, какие лекарства есть в квартире, исследовать порошки, пузырьки, шприцы, медицинские рецепты. Всего этого было немало, потому что моя мама была больным человеком. Я даже предложил им показать, где у нас аптечка, где лекарства стоят, какие есть рецепты, но они отказались. Зато все внимание было направлено на изучение книг, бумаг и фотографий. Я в ту пору энергично занимался научной работой, литературой периода, который сейчас называется Серебряным веком. У меня было много материалов. Вот это и стало предметом пристального внимания. Более того, они растерялись, когда наткнулись на сотни фотографий. Капитан, который проводил обыск, стал звонить кому-то и просить помощи, потому что они не могут разобраться, что делать с фотографиями, неужели каждую описывать? Минут через сорок-пятьдесят один из сотрудников милиции воскликнул: «Ага, вот оно!» Он из-за книг на полке извлек небольшой пакетик, который я впервые видел. Произошло примерно то же, что накануне с моей женой. Пакетик был развернут, милиционеры потрогали, попробовали пальцем, языком и сказали: «Да, это, скорее всего, анаша. Константин Маркович, мы вынуждены вас задержать, вы должны проехать с нами».

Они долго составляли протокол обыска, вписывали книги – все книги, изданные на русском языке, но за рубежом. Причем это были не воспоминания каких-то злостных белогвардейцев, а книги по русской литературе, по русской культуре. Это были и Мандельштам, и Ахматова, и Пильняк, и Зощенко. Потом они начали отбирать фотографии тех поэтов и деятелей культуры, которые вроде не должны вызывать подозрения. Правда, снимки эти широко не публиковались в советское время. Есенин в обнимку с Айседорой Дункан или Есенин, сфотографированный после того, как он был вынут из петли. Маяковский после самоубийства с кровавым пятном на рубашке. Блок в гробу. Все, что связано со смертью поэтов, живо интересовало сотрудников, производивших обыск. И это можно понять, потому что смерть этих поэтов связана с определенными легендами и подозрениями. В других обстоятельствах все они жили бы гораздо дольше. Но меня удивило, что была отобрана и фотография с картиной Ильи Глазунова «Мистерия ХХ века», на которой изображены все крупнейшие политические и общественные деятели XX века. Есть там и Ленин, и Троцкий, и Мао Цзэдун. Этот снимок зачем-то конфисковали.

Много лет спустя подтвердилось то, что я заподозрил сразу: двое из тех, кто производил у меня обыск, были никакие не милиционеры. Они были из другой организации, которая называлась Комитет государственной безопасности. Но если обыск проводит Комитет государственной безопасности, то при чем здесь хранение наркотиков? Комитет государственной безопасности наркотиками не занимается. Но это обнаружится в будущем. А тогда я простился с мамой, и меня отвезли в отделение милиции.

Потом следователь сказал мне, что есть постановление о моем аресте и я стал обвиняемым по статье 224, часть третья – «незаконное хранение и сбыт наркотиков». Полгода до суда я провел в тюрьме «Кресты», и начался отрезок моей жизни, который в жизни каждого человека, прошедшего через подобные истории, – отдельная драматическая глава. В моем случае это было, конечно, сопряжено с особыми переживаниями, потому что я не чувствовал себя ни в чем виноватым. И я даже не очень понимал, что на самом деле происходит. Перебирал в памяти разные эпизоды своей жизни, гадал, что могло случиться: может, кто-то донос на меня написал, какие у меня есть враги, при чем здесь моя жена. То, что за этим стоит КГБ, удалось узнать и юридически доказать значительно позже.

Пребывание в камере и в этой закрытой системе – совершенно особый опыт. Сейчас какие-то его аспекты беллетризованы благодаря фильмам и книгам, но это дает лишь общее и отдаленное представление о том, что такое жизнь, когда ты ясно понимаешь, что вот в этой переполненной камере есть какие-то люди, которые связаны с оперчастью и которые ориентированы именно на тебя, что нужно фильтровать каждое слово, не делать никаких ложных шагов и поступков, постоянно быть настороже и начеку. Это приходит с опытом. А опыт берется только из реальности. Вдвойне это все трудно для человека интеллигентного, у которого есть свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, у которого есть принципы. Я не знал, что стало с женой, в каком состоянии находится мама. Следствие идет, и никакое сношение с внешним миром невозможно. Хотя никакого следствия и не было: по прошествии трех месяцев мне предложили ознакомиться с делом, которое состояло из двух-трех бумажек.

Менялись адвокаты, для меня было очевидно, что дело шьется, но я не знал, что делать и как защищаться. В марте 1981 года меня судили в Куйбышевском народном суде; впоследствии я узнал, что там же за несколько недель до этого судили мою жену и дали ей за незаконное хранение наркотиков полтора года лагеря общего режима. Поскольку суд формально был открытым, а весть о том, что со мной случилось, прокатилась по городу, где у меня было много друзей, пришло довольно много народу. Я впервые за три месяца увидел знакомые лица, когда меня вели в зал. А зал при этом был заполнен какими-то незнакомыми мне молодыми людьми с неподвижными лицами. То ли школа КГБ, то ли какие-то курсанты. Только три или четыре человека из моих друзей и знакомых смогли проникнуть – видимо, по недосмотру распорядителей.

Заседание продолжалось несколько часов и напоминало пародию на суд. Хотя и в наши времена мы все чаще видим такие пародии. Найденного на полке пакетика с анашой было недостаточно, нет доказательств, что это я его туда положил. Но следователь Каменко представил экспертизу. Якобы в мусоре и крошках, которые изъяли из карманов моей дубленки, тоже нашли частицы анаши. И это были все доказательства моей причастности к наркотикам, которых я никогда в жизни не употреблял. В то, что меня обвиняют и судят как наркомана, не поверил ни один человек в том ленинградском мире, в котором я жил. Если бы они мне подкинули валюту, в это еще как-то можно было поверить. Ходили разные, совершенно невероятные предположения: что у меня во дворе несколько дней назад нашли труп, что я передавал на Запад микрофильм с секретными данными. Приговор суда был за незаконное хранение без цели сбыта – полтора года лагеря общего режима. Потом была кассация, она длилась еще несколько месяцев. В общей сложности через полгода после ареста меня из «Крестов», как говорится, «дернули» на этап. Объявили: в Магадан. Дежурный офицер и сам был удивлен – с таким сроком скорее полагалась Ленинградская область.

Этап – это худшее и самое трудное испытание, там царит полный зэковский и милицейский беспредел; не думаю, что сейчас что-то изменилось. Ситуация подвижна, человека перемещают, никто его не знает. Конвой может ошибиться, какое-то случайное слово или жест принять за сопротивление. Шаг в сторону – это, как известно, побег. Может произойти все что угодно. Формально обязаны отделять один вид режима от другого. Особый режим, конечно, всегда отделяли, но усиленный и общий часто перемешивались: очень опытные зэки перемешивались с первоходками. Происходили страшные вещи. Много точного и умного написано о лагерях и жизни в той системе – и Варлам Шаламов, и Анатолий Жигулин, и замечательная книга археолога Льва Клейна «Перевернутый мир». Но нигде я до сих пор не встречал описания этапа в том виде, в каком он предстал мне летом 81-го года, – звериное царство.

В каждом большом городе была остановка: сначала в Свердловске, потом в Новосибирске, в Иркутске, в Хабаровске. Везде несколько дней, новая камера, новые люди, новые разговоры. Некоторое время я провел в магаданской тюрьме. Позднее я узнал, что как раз решался вопрос, что со мной на самом деле делать. Многие из моих друзей, которые в это время уже были на Западе, развернули кампанию в мою поддержку и старались мне помочь оттуда. Несколько раз выступал в печати Бродский. Довлатов постоянно уделял внимание в своей нью-йоркской газете «Новый американец». Мой старший друг Лев Зиновьевич Копелев находился в Германии и в своих беседах с высшим руководством страны называл мою фамилию. В итальянском левом издательстве вышла книжка, в которой я принимал участие, и итальянские коммунисты ставили вопрос: «Что вообще у вас происходит? И при чем здесь наркотики, когда речь идет о научном работнике?» Были сомнения, не отправить ли меня все-таки на Запад.

Но в итоге я попал в поселок Сусуман Магаданской области. Это такой небольшой поселок, где заканчивается знаменитая трасса, дальше в сторону Якутии никакого пути нет. Зимой морозы достигали 60—68 градусов. Но климат сухой, его можно вынести. Мои впечатления от пенитенциарной системы в том виде, в каком я увидел ее на Колыме, более-менее соответствовали моему представлению о ней. В магаданской тюрьме не было ничего подобного тому, что я видел и в «Крестах», и во всех семи или восьми тюрьмах, в которых побывал на этапе. Там было относительно чисто, не было перегруженности, переполненности камер, регулярно давали простыни, выводили на прогулку. Там не было такого беспредела, когда непонравившегося зэка, как говорится, «пускают под молотки» подвыпившие охранники, чтобы развлечься и поразмяться.