Kitabı oku: «Жизнь как жизнь», sayfa 4
– Куда летим?
– Так, залом, наверное там – брёвна плыть перестали.
– Всё нормально. Брёвна уже заканчиваются. Все штабеля уже разобраны. Нижние ряды вмёрзшие в лёд остались. Вот мужики их там ламами выкорчёвывают и сбрасывают в воду. Завтра, верно, шабашить будем. Так, что не суетись.
Вечером у барака собрали всех сплавщиков. Начальник участка доложил, что завтра сплав заканчивается. Утром весь свой скарб соберите в котомки. Машина ваши пожитки заберёт. Мы же всей ватагой пойдём до устья. Будем зачищать берега от брёвен, разбирать отбойники и боны. Скобы не выбрасывать, а забирать с собой, на следующий год пригодятся. Завтра, как только последнее бревно будет отправлено в Лух, собираемся все на поляне, на дальней горе. Там и подведём итоги. Выйдем пораньше, чтобы к обеду на поляне быть.
Утром, сложив свои котомки у дверей барака, сплавщики двинулась вниз по течению реки. На каждом посту задерживались, вытаскивали из отбойников и бонов скобы и отправляли брёвна в плаванье. К полудню, как и планировали, последнее бревно из Мормаза было передано Чёрному Луху, и оно поплыло дальше к Унже реке.
На большой поляне дальней горы сплавщиков ждали машины с их пожитками, и ещё стояла орсовская машина с продуктами. День был солнечный – припекало по-летнему.
Земля на поляне дышала теплом, поддерживая жизнь тонким, зелёным усикам травы. с высокого берега было видно русло реки, по которому стремительно неслись брёвна, то вращаясь вокруг своей оси, то кружа и сталкиваясь с себе подобными.
Начальник сплавного участка вышел на середину поляны и начал речь.
– Я от имени руководства сплав конторы, партийного комитета и профсоюза благодарю всех за ударный труд. За короткий срок по большой воде мы сумели сплавить более десяти тысяч кубометров леса, который ждут строители, корабелы и авиационные заводы… – оратор ещё долго распространялся о важности древесины в народном хозяйстве страны, пока подошёл к главному, чего и ждали от него все сплавщики.
– Общая сумма денег, заработанных участком, составляет шестьдесят восемь тысяч рублей с хвостиком. Распределяться они будут по представленным десятниками ведомостям, с учётом конкретного вклада в общее дело каждого. Надеюсь, что где-то через неделю вы сможете получить зарплату в кассе лесопункта. А теперь, без толкотни – по одному подходите к машине. Вам каждому будут выданы продуктовые наборы.
Над поляной поднялся гул одобрения, сплавщики, как муравьи, облепили орсовскую машину. Продуктовые наборы для того времени были сказочным богатством: две банки тушенки, две банки рыбных консервов, килограмм сахара, пачка крупы, буханка белого, из муки высшего сорта, хлеба, кусок полукопчёной краковской колбаски и бутылка водки. Одни из сплавщиков, в основном семейные, получив продукты, сложили их в котомки и отправились по домам. Молодёжь, да и пожилые любители выпить, сбивались в небольшие группы, усаживались в кружок и начинали праздновать. До позднего вечера в деревне на другом берегу реки, слышали песни и приступы хохота мужиков.
Утром к Сазоновым заглянул Николай.
– Здорово, Алёна! Как сплавщик, живой?
– Дрыхнет вон. Надо же было до такой степени налакаться. Чуть ли не на карачках приполз.
– А хоть из харчей-то что-нибудь принёс?
– Принёс. Сахар, тушенку, да полбуханки хлеба. Так мелкие хлеб тут же и смолотили. С мартовских выборов беленького то не видели.
– А Андруха то где?
– Да, чуть свет с Василком на речку к банькам пошли. Брёвнышек ровненьких выловить. Досок надо надрать, а то вон за избушкой в задах, весь забор сгнил. Если подходящих брёвен выловят, так попилят, да в баню сложат, а уж потом ночью домой перетаскаем. А твои то дома?
– Татьяна тоже, чуть свет с девчонками в село ускакали. Обувь какую-то, говорят, в сельпо завезли. Может сандальки девчонкам на лето купит.
–В наших то магазинах обувки совсем никакой нет. Веруньке тоже надо бы сандальки. Ну да ладно. Сплав закончится, может и к нам что-нибудь завезут. Навоз то ещё не выкидывали?
– Завтра наверно, буду.
– Да уж пора. На берёзах листочки проклюнулись. Картошку скоро сажать. Солнышко хорошо пригревает.
– Так я Лёшку завтра пришлю – поможет.
– А сами то когда?
– Послезавтра скорей всего.
– Ну я пойду – сказал Николай, скручивая козью ножку. – Вы уж Лёшку то сильно не ругайте. Не рассчитал – лишнего выпил.
– Да, что ругать – то. Не один, чай, пил – за компанию. Ну ты иди, а я к мужикам побегу, проведаю. Может помочь им надо.
Николай ушёл. Алёна похлопотала что-то в упечи, сунула ноги в калоши и пошла к речке. У бани Андрей с Васей пилили брёвна.
– Ну как, наловили?
– Наловили. Ровненьких пять брёвен вытащили. Вот посмотри.
Андрей кончиком топора подцепил волокна бревна и потянул. Волокно выдиралось прямо по всей длине.
– Хорошо драться на доски будет, – заметила Алёна.
– Так прежде, чем вытаскивать, мы каждое бревно в воде проверяли.
– Василко! Давай мы с тобой быстренько брёвна допилим. Пускай отец отдохнёт. Да уж и обедать идти пора.
Допилив последние два бревна и сложив полутора метровые чурбаки в предбанник, семейство пошагало в деревню.
Лёшка сидел на завалинке, курил. Видок у него был затрапезный. Голова трещала. Во рту сохло, а на душе кошки скреблись.
– Ну, что, очухался? – спросил сына Андрей, – не умеешь пить – не пей. А то нажрался как скотина.
– А как сам до поросячьего визга напиваешься. Тебе можно? – огрызнулся Лёшка.
– Хватит вам! Сцепились… – Алёна угомонила мужиков. – Идите, умывайтесь! Сейчас ребятишки из школы прибегут – есть будем.
Мужики за столом сидели насупившись и только Миша с Верунькой щебетали, как воробьи на колхозном току:
– А я через овраг у скотного двора малявку на закорках переносил. Воды было по колено.
– Ой уж! Я и сама бы перешла, да ты не разрешил, сказал, что полные сапоги начерпаю.
– А вот из школы сама перешла. Вода почти ушла. Мелко стало.
– Столько же воды. Только ты переносить меня не захотел.
– Ноги не промочила, значит обмелел овраг.
– Хватит языки чесать! Ешьте! – приказал отец. – как стемнеет, чтобы никто не видел, пойдём из бани домой брёвнышки перетаскивать. А то днём Виноградов Валька так по берегу и шныряет. Всё высматривает, кого бы поймать на воровстве. А я, что пошёл бы воровать? Так, ведь, официально и палку не оформить. А сколько после каждого сплава по низинам леса гниёт, а взять не моги!
– Николай утром забегал. Завтра навоз из хлева собрался выбрасывать. Так я ему сказала, что Лёшку помогать пришлю, – сказала Алёна, откладывая в сторону ложку.
– Ну надо – значит пойду – выдавил из себя Лёшка.
– Ой! Чуть не забыла – встрепенулась Алёна, – Николай сказал, что Татьяна в сельпо ходила обувку девчатам покупать. Ты бы Верунька, сбегала к ним, узнала, что купили. Может и нам до вечера в сельпо сбегать. У тебя никаких сандалек на лето нет.
– Сейчас слетаю! – девочка выбралась из-за стола и стремглав помчалась к родственникам.
– Ну, раз Лёшка пойдёт к Прохоровым помогать, значит нам с тобой придётся доски драть, – сказал Андрей и ласково посмотрел на жену. – А сейчас я полежу – притомился что-то.
– Конечно, приляг. С пяти утра на ногах.
Андрей набросил ремни протеза на плечи, встал и вышел из избы на крыльцо покурить перед тем, как прилечь на кровать.
Часа через полтора вернулась от Прохоровых посыльная.
– Верунька, ты, что через Бориху, что ли ходила?
– Не через какую не Бориху. Просто поиграли с Любкой маленько. А в сельпо ходить не зачем. Тётя Таня сказала, что всё уже расхватали. Им только две пары досталось. На Галинку взять уже было нечего.
– Ладно, Бог с ними с сандалями. Садись делать уроки.
– Сейчас сяду. А Стёпка где у нас заболтался? Из школы уж все пришли. Опять верно у Шурки Абрамова в шахматы играет.
Шурка Абрамов, одноклассник Стёпки был маленького росточка. Одним словом, плюгавенький, но башковитый. Учился не хуже Стёпки. А вот в шахматы ему не было равных. Всех в деревне обыгрывал. Да и как же ему не обыгрывать: книжки разные да журналы про шахматные игры выписывал, читал, да тренировался все вечера напролёт. Манефа – мать его занятия одобряла: по закоулкам не шляется, с пацанами цигарками не затягивается. У Стёпки терпения играть в шахматы хватало до третьего проигрыша:
– Ох и засиделся я тут. Домой надо бежать, а то мать уже во все колокола звонит.
Так, или примерно так, заканчивались довольно частые игры в шахматы.
– Где шлялся? Мы уже пообедали. Я тебе, что отдельный стол накрывать должна? –с притворной строгостью встречала сына Алёна, а сама хватала ухват и лезла в печь за чугунком со щами.
– Иди в упечь поешь. Да уроки вместе со всеми садись, делай. Вечером брёвнышки из бани перетаскивать пойдём. Отец с Василком наловили да напилили.
– А, что брёвен то много?
– Всем хватит.
– Так может на таратайке перевозим?
– Не проедем на таратайке. Уренцов прогон весь трактором измесили. Ничего, на плечах перетаскаем. Много нас. За три захода управимся.
К концу мая с посадкой картошки на нижнем наделе и на лесной делянке управились. Грядки в огороде для посадки подготовили. Как земля прогреется, помидоры, капусту, свеклу надо будет повтыкать. Рассада то вон уж какая вымахала. Лук уже пёрышки из-под навоза просунул. Девчонки в палисаднике ромашки да мак посеяли, да ещё какие-то цветочки. Семян в школе выпросили у Марии Николаевны. Скоро черёмуха зацветёт. Похолодает. Так, что с рассадой придётся погодить. Вот в школе занятия закончатся, тогда и высадим, а там и сенокоса пора придёт – размышляла про себя Алёна, сидя у чела русской печи.
Андрей в родительской избушке на задах с утра до вечера пилил, строгал – оконные рамы мастерил. Заказов было много – народ строился. Срубы, поставленные прошлым летом, выстоялись. Можно окна и двери ставить. Роман Колесов тоже столярил, но он рамы делать не любил – больше по карнизам да наличникам промышлял. Красивые, ажурные у него получались наличники. Залюбуешься. У Андрея на такую кропотливую работу терпения не хватало. Да на протезе по лесенке немного напрыгаешь. А Роман десять раз с дощечкой поднимется, приложит её к оконному проёму, что-то карандашом нарисует и опять к верстаку. Зато у Андрея рамы получались добротные, створки прикрывались плотно и без скрежета, тёплые, одним словом, окна.
Вечером за ужином Алёна завела разговор о планах детей на каникулах. Старшие, понятное дело, были при работе, а вот младшеньких надо было делом занять.
– Вася! Ты чем заниматься будешь?
– Тяте столярить помогать буду.
– А ты, Стёпка, со мной на сенокос?
– Нет, мама, я на ремонт дорог пойду.
– Мал ещё дороги ремонтировать. Да и кто тебя возьмёт?
– Возьмут. Меня уже Маша Потапова, Надя Кузина и Маша Серёгина в свою артель записали.
– Ой, уж и записали?
– Да! И в конторе договорились. Я им в прошлом году помогал. Им понравилось.
– А кто же на покос да по ягоды со мной ходить будет?
– Мама, я и буду. Мне же четыре часа работать положено, а я целый день работать буду. Так, что через день выходной. Вот и буду с тобой косить.
– Не надорвёшься ли целый то день? – вмешался в разговор Андрей.
– Чего это я надорвусь? Выдюжу.
– Ну а Миша с Верой по дому да в огороде будете управляться..
– Понятно… Все деньги зарабатывать, а мы даром с утра до вечера грядкам кланяться должны, – пробубнил себе под нос Мишка.
– Не даром, а чтобы на столе еда была, да и одёжку на заработанные другими вам же покупать будем.
– Да ладно. Огород так огород – согласились младшие.
Разговоры разговаривали, а ложки по мискам стукали не умолкая. Андрей вытер рушником руки, губы и подбородок и выбираясь из-за стола сказал:
– Алёна! Ты мне собери с собой еды, я завтра на охоту пойду, на лосиной тропе посижу, а то уж надоело постные шти да похлёбку хлебать.
– А рано ли пойдёшь то?
– Да как солнце встанет, так и пойду.
– А куда?
– Да к стекольному. Там лес не валят – лоси не распуганы.
– Тогда я с вечера котомку то соберу. Сала то положить? В погребе ещё лежат ломтя три.
– Положи, только не режь. Я сам там порежу.
Солнце ещё не отцепилось от острых вершин елей на том берегу, а Андрей с котомкой и ружьём на плече уже ковылял по большой дороге в сторону Борихи. Идти было тяжело: протез глубоко проваливался в песок. Мужчина рывками вытаскивал протез из песка, но при следующем шаге он снова увязал в песке. Вскоре Андрею это надоело, и он выбрался с проезжей части на обочину. Протез теперь не проваливался, но при каждом шаге цеплялся то за кусты папоротника, то за корни вековых сосен.
Когда Андрей добрался до тропы, сворачивающей с большой дороги к стекольному заводу, солнце стояло уже высоко. Нательная рубаха охотника промокла до нитки. Пройдя метров пятьдесят по тропинке , Андрей присел на поваленное дерево отдохнуть. В лесу стояла такая тишина, что можно было услышать за версту писк комара.
Передохнув, Андрей поднялся с дерева и зашагал в сторону завода. Никто не помнит, когда этот завод работал. И его отец и его дед помнили только остатки разрушенных стен зданий, рядом с которыми в земле лежало много слитков разноцветного стекла, кирпичи облицованные изразцами. Рядом с развалинами зиял глубокий карьер, откуда черпали кварцевый песок для варки стекла, да ещё были видны остатки мельницы на реке. Так что, в какие времена варили здесь стекло – не известно.
С этими мыслями Андрей шагал по тропинке, уворачиваясь от нависающих веток, как вдруг громкое хлопанье крыльев остановило его. И в этот же миг он увидел довольно крупную тетёрку, налетающую прямо на него. Андрей рывком сбросил с плеча ружьё и стал им, как палкой, отмахиваться от птицы. Тетёрка отлетала на несколько метров и вновь нападала на человека. Андрей никогда раньше не оказывался в такой ситуации и не мог понять, что происходит. Он, помахивая ружьём, осторожно стал двигаться по тропинке. Шагов через десять он увидел рядом с тропой в траве гнездо, из которого торчали несколько жёлтых клювиков. Так вот в чём здесь дело. Тетёрка, охраняя своих птенцов, бесстрашно бросалась на человека. Андрей опустил ружьё и ускорил шаг. Птица ещё несколько метров сопровождала охотника, громко хлопая крыльями, и, наконец, поняла, что он не представляет угрозы её детям, успокоилась и вернулась к гнезду.
Весь оставшийся путь до реки Андрей переваривал случившееся и всё восхищался самоотверженностью тетёрки, готовой пожертвовать собой ради жизни детей.
Андрей шёл вверх по течению реки в надежде найти следы сохатых. Следов нигде не было. Тогда он развернулся и пошёл обратно. Метрах в трёхстах ниже того места, где он подошёл к реке, увидел лосиный водопой. Берег был изрыт копытами. Теперь надо было выбрать место на подветренной стороне, обустроить наблюдательный пункт и ждать.
Андрей знал, что за убийство лося, если узнают власти, будет серьёзное, вплоть до тюрьмы наказание, но необходимость кормить семью побеждала страх ответственности, и он каждый год заваливал по сохатому.
С надеждой, что лоси придут на вечерний водопой устроился поудобней на расстоянии уверенного выстрела от лосиной тропы и стал ждать.
Солнце уже начинало склоняться на запад, когда Андрей услышал треск ломающихся под копытами великанов веток. Вскоре к реке вышли два лося. Самец был крупный килограммов на восемьсот, самка гораздо мельче, видимо молодая.
Охотник прицелился. Хлопок выстрела эхом раскатился по лесу. Следом раздался второй выстрел. Андрей бил наверняка, чтобы лось подранком не ушёл в лес. Лосиха после первого выстрела одним прыжком развернулась и, ломая кустарник, на бешеной скорости убежала вглубь леса, а самец остался лежать на берегу, то поднимая, то роняя на землю свою огромную рогатую голову. По телу лося ещё некоторое время пробегали предсмертные судороги.
Убедившись, что лось наконец-то умер, Андрей подошёл к туше и начал её разделывать, орудуя топором и острым, как бритва ножом. Примерно через час туша была разрублена на куски.
Андрей расстелил в неглубокую яму шкуру лося, сложил на неё мясо и укрыл его лапником. Потом он подошёл к воде, умылся, присел на траву и стал медленно жевать хлеб с салом. Перекусив и наполнив котомку кусками мяса, Андрей направился домой. Последние лучи солнца ещё кое-как высвечивали тропинку. Идти приходилось, осторожно ступая, боясь споткнуться о корни деревьев или напороться на сучок.
Домашние уже спали. Андрей разбудил Алёну, велел поднимать детей:
– Буди Лёшку, Глашку, Васю и Стёпку за мясом пойдём!
– Да как же по такой тьме идти то?
– Фонари возьмём. За деревней у Гарилей зажжём. А сейчас незаметно надо выйти.
Ребятня спросонья никак не могла понять куда и зачем надо в полночь тащиться.
– Не рассуждайте! Быстренько одевайтесь, берите пещерки и в поход!
Выйдя за околицу, Алёна с Андреем зажгли фонари и ватага Сазоновых зашагала по лесной дороге.
Нагруженные мясом пещера давили плечи, ноги глубоко проваливались в песок. Тяжелее всех было Андрею, сил у него совсем не оставалось. Культя была не в силах выбрасывать вперёд протез, и он как-то волочил его за собой. В паху саднило, видимо до крови растёр протезом. Но он не подавал виду и вместе со всеми шагал по дороге.
– Андрей! Устал, поди? – тронула мужа за руку Алёна. – Может присядем, отдохнём?
– Вот дойдем до Гарилей и там, в курилке посидим немного. Надо затемно добраться до дому, а то светать скоро будет, бабы на ферму пойдут.
– Да уж, если увидят, разговоров не оберёшься. А вдруг донесёт кто.
Посидев с четверть часа в курилке и дав отдохнуть плечам от тяжеленных пещеров, семья снова двинулась в путь.
– Слава богу! Вроде никто не видел, – сказала Алёна, когда пещера были сняты с плеч и поставлены на лавку в родительской избушке.
И тут вдруг раздался негромкий стук в окно. Алёна вздрогнула:
– Кто бы это?
– Сейчас погляжу.– Андрей подошел к окну. Под окном стоял старший Харымов.
– Андрюха! Делись, а то донесу, – полушепотом сказал старик.
– Сам бы пошел в лес, да поохотился, – скрипя зубами проговорил Андрей, – Ну заходи. Дам ногу.
Заполучив переднюю лопатку, стукач удалился, даже не сказав спасибо.
– Вот сволочь! Здоровые два мужика в доме, а семью прокормить не могут.
– Ой, да бог с ними, с крохоборами. Рябятишки, идите ложитесь спать, а мы тут с отцом до утра управимся.
Клевавшая уже носами ребятня быстро повскакивали с лавки и побежали в избу. Родители провозились с мясом до утра. Андрей рубил и резал на мелкие куски, а Алёна посыпала мясо солью и складывала его в кадушку. Ливер Алёна сложила в таз и понесла в избу – жаркое готовить. Андрей еле доковылял до кровати в избе. Сбросил с культи протез. Кожа в паху была растёрта до крови.
– Алёна! Где у нас реваноль? Надо намочить тряпку да приложить.
– Какую тряпку! У меня где-то марля стираная была. Только ты сначала поешь, а потом ляжешь. Я тебе марлю то и принесу.
– Да не хочу я есть.
– Тогда, хоть молока стакан выпей.
– Молоко, пожалуй, выпью.
Выпив молоко, Андрей лёг и сразу уснул. Алёна уже спящему мужу приложила в растёртый пах смоченную в реваноле марлю. Проснулся Андрей далеко за полдень от боли в сердце.
– Алёна! – позвал он жену, – Налей стопку водки – сердце уж больно давит.
– Так может, капель накапать?
– Не помогают мне капли, а водка боль снимет.
– Ладно. Сейчас налью.
Последнее время Андрей всё чаще и чаще прикладывался к рюмке, особенно после тяжелой и напряжённой работы. То ли водка действительно помогала снять сердечную боль, то ли выматывающая все силы работа становилась непосильной, и организм требовал разрядки, но выпитая рюмочка порой превращалась в двух-трёх дневные запои, из которых он выходил тяжело и долго, а выйдя, неистово опять хватался за работу.
Алёна сильно переживала за мужа: боялась и за его здоровье и за то, чтоб он не превратился в забубенного пьяницу.
– Андрей! Хватит издеваться над собой! Бросай свои жгонки и столярки. Без этих денег проживём. Вон на прошлой перекомиссии тебе вторую группу дали, пенсию повысили. Да и ребятишки теперь, какие-никакие деньги зарабатывают.
– В прошлом вторую дали, а в этом опять на третью переведут и пенсию урежут. Что прикажешь зубы на полку положить? – парировал Андрей.
– Какая полка! О чём ты говоришь. Посмотри, как другие живут и ничего, с голоду не пухнут. И мы проживём.
– Не хочу я, как все. Пока живой работать буду.
– Вот именно, пока живой, а если так прихватит, что ни водка, ни лекарство не помогут. Как мы без тебя будем?
– Хватит! Раскаркалась. Время придёт – все подохнем. Я две войны прошёл и живой остался не для того, чтобы на печке сидеть.
Алёна знала крутой и упрямый норов мужа, потому после каждого такого разговора уходила в чулан или на поветь и тихонечко там плакала и молила бога направить мужа на правильную стезю. Но бог то ли не слышал просьбы женщины, то ли считал, что работая до изнеможения и время от времени запивая, Андрей ведёт праведный образ жизни: заботится о семье, о детях, чтобы все были сыты, одеты и обуты.
Стёпка, как и обещал, работал на ремонте дороги по целому дню, а по средам и субботам девки давали ему выходные, в которые он вместе с матерью ходил по грибы и ягоды, и на сенокосе помогал: сено переворошить, сухое в копёшки складывать. Работу на дороге он считал лёгкой. Подумаешь, нарубить топором мелких ёлочек да сосенок, уложить их в выбитую машинами яму и, присыпав песком, утрамбовать ногами, а потом, когда поедет первая машина, пройтись по ямкам и подсыпать ещё песка. Иногда Стёпка срубал довольно высокую ель и волочил её к дороге. Девчата ругали его:
– Что ж ты такую дуру тащишь, пупок сорвёшь!
– Не сорву!
– Да и как мы её такую огромную в ямку положим?
– А я сучья у неё сейчас обрублю. Ствол вниз положим, а лапником сверху прикроем.
– Ишь ты, какой смышлёный.
– Да не дурак, – хорохорился мальчишка, но следующий раз рубил ёлочки и сосенки высотой не более метра. Сорвать пупок Стёпке не хотелось, хотя по правде сказать, он толком не знал, что это такое, но фразу эту среди взрослых слышал часто.
– Устал, поди за день то? – каждый раз за ужином спрашивала мать Стёпку.
– Да нет, мама, нормально. Только вот жарко очень – пить сильно хочется. Вода, что из дома беру, быстро кончается, приходится из ручьёв пить вместе с головастиками.
– Как с головастиками?
– Нет. Я воду кепкой зачерпываю, вода через тряпку течёт, я её и пью.
– Значит бери с собой воды больше, а то ещё подхватишь какую-нибудь заразу. – наставлял сына отец.
– Тятя! А не ты ли меня научил так пить? Помнишь, когда мы с тобой на топухи ходили.
– Ну тогда у нас совсем воды с собой не было.
– Мама! А ты мне трёхлитровый бидончик дай, я в нём воду на работу носить буду.
– Так, работник, ты завтра у девчат на понедельник отпросись. В пятницу поедем с тобой в Горький за сахаром. Матвей Яшин на прошлой неделе ездил, говорит, что в одни руки дают только килограмм, а второй раз в очередь встанешь – продавщица не даёт. Приходится бегать по магазинам. А мы вдвоём-то в каждом магазине по два килограмма сможем купить. За день и наберём пуда два.
– А на чём поедем?
– На пароходе. В пятницу на орсовской машине до Первомайки, там на пароходик сядем, а в Юрьевце пересядем на большой пароход и до Горького.
– Ладно! Отпрошусь, а в следующую пятницу отработаю. – степенно ответил мальчонка, хотя внутри всё распирало от радости. Он никогда до этого не плавал на пароходе. Да не то, что не плавал, но и видел его только на картинке.
На пристани многолюдно. Но больше людей на берегу. Малолетнее население Первомайки собиралось к приходу парохода на берегу Унжи, у пристани, чтобы поглазеть как, посвистывая, белоснежная посудина причаливает и отчаливает.
Пароходик надрывно свистнул, выпустив из трубы, струю белого пара, и бочком начал продвигаться к причалу. Матрос с борта бросил на пристань толстую верёвку с петлёй на конце. На пристани её подхватил какой-то мужичок в форменной фуражке и ловко набросил петлю на какую-то рогатулину. Стёпка следил, как матрос натягивает верёвку, то наматывая её на два столбика, то снова снимая и подтягивая пароходик к борту пристани, которую почему-то называли дебаркадером. Наконец, судно пришвартовалось. Матрос и мужичок в фуражке открыли калитки, и матрос начал толкать дощатые с покорёженными перекладинами сходни с палубы на пристань, потом сбежал по ним на дебаркадер, поздоровался за руку с мужичком и тот час же вернулся на пароход, и махнул кому-то рукой. Из чрева пароходика потянулась цепочка людей с котомками и баулами. Когда сошёл последний пассажир, мужичок в фуражке скомандовал:
– Граждане обилеченные! Проходим по трапу на корабль! Билетики предъявляем вахтенному матросу. Не задерживаемся, проходим!
Когда Стёпка с отцом поднимались по наклонному трапу, матрос услужливо подхватил Андрея под руку:
– Аккуратней фронтовичек! Я тебя придержу маненько.
Десять лет, как закончилась война, а в народе всё ещё жива была память и сострадание к изувеченным войной людям.
Отец с сыном вошли внутрь парохода, устроились на диванчике у окна и ждали отплытия. Пароходик свистнул, судорожно задрожал и начал отходить от пристани. Ещё один протяжный гудок, и посудина, шлёпая лопастями колёс, поплыла вниз по Унже.
Стёпка, прильнув лбом к стеклу окна, смотрел на воду и далёкий берег. Река была широченная. Их Чёрный Лух даже в половодье, когда вода подходила к самым баням на высоком берегу, а на другом затапливала почти всю шохорку, чуть ли не до гаража, не был таким широким. По водной глади их речки при ветре весело бежала рябь, а здесь гребнями шли волны одна за другой. Видно было, как они били в берег.
– Тятя, тять! А что это за белые домики стоят на воде?
– Какие домики?
– Да вон – вон, видишь?
– А. Это бакены. Они показывают пароходу дорогу.
– А, что на реке тоже есть дорога?
– Да, фарватер называется. Из него выплывать нельзя, а то можно на мель сесть или на топляки напороться.
Глядя на далёкий берег, Стёпке казалось, что пароходик ползёт, как черепаха. « И когда мы так до Юрьевца доползём?» – негодовал про себя мальчишка. – «Да ещё, то к одному, то к другому берегу пристаёт».
Скоро Стёпке наскучило рассматривать однообразные, покрытые лесом берега, и он откинувшись на спинку дивана, задремал.
– Эй, пассажир, спишь, что ли? – отец толкнул сына локтем в бок.
– Нет, не сплю. А что?
– Да так, ничего. Сейчас от Нежитина отчалим, а там и Юрьевец будет. Стёпка протёр глаза. Пароход уже отошёл от пристани, надрывно свистнул и запыхтел, зашлёпал колёсами по воде. Мальчишка повернул голову налево и не увидел берега.
– Тятя! А это что, река без берега, что ли?
– С берегами, только они далеко, за десятки километров. Здесь Унжа с Волгой сходятся. А плотина воду так подняла, что она затопила всё окрест.
– А что за плотина?
– Мы через неё проплывать будем. Сам всё увидишь.
« Если плотина перекрывает реку, как же мы через неё переплывать то будем?» – задумался Стёпка, но задавать отцу вопросов больше не стал, а разглядывал бесконечную волнующуюся воду. На подходе к Юрьевцу справа по борту он увидел какой-то странный, торчащий из воды шпиль. На бакен он был явно не похож, да и поднимался над водой довольно высоко.
– Тять! А что это там такое?
Отец посмотрел по указанному сыном направлению.
– Это колокольня. Здесь Юрьевец раньше стоял до постройки плотины в Городце. Дома перенесли на горку, а собор и колокольню сломать не смогли – так и затопило их водой. Собора не видать, а колокольня была очень высокая, выше, чем в Высоковском монастыре, вот верхушка её и торчит над водой.
От Юрьевца плыли на большом пароходе. Андрей, чтобы сэкономить деньги купил самые дешёвые билеты. Места оказались в трюме. Затхлый воздух и какая-то невообразимая вонь выгнали отца с сыном на палубу. На носовой части палубы сидели и лежали десятки людей. Найдя свободное местечко, Андрей, подложив под голову котомки прилёг, а Стёпка уселся рядом и с интересом наблюдал за проходящими навстречу пароходами, катерами и баржами с лесом, песком, какими-то мелкими камнями.
Часа через два пароход, на котором они плыли, сделал два или три протяжных гудка и остановился. Стёпка поднялся и увидел, что впереди них стояло ещё несколько судов, перед которыми поднималась невысока стена.
– Тятя! Тятя! Что это такое? Мы дальше не поплывём? – растормошил мальчишка спящего отца.
Андрей протёр глаза, приподнялся на локте и осмотрелся.
– Плотина. Скоро шлюзоваться будем. Не мешай! Мне спать охота. – проворчал отец и опять уронил голову на котомку.
Стёпка вертел головой и никак не мог понять, как они преодолеют эту стену. Вскоре он увидел, как рядом с передним пароходом часть стены начала медленно раздвигаться, и через какое-то время в стене образовались широченные ворота, через которые медленно выползал пароход, за ним второй и ещё два небольших катера. Выбравшись на свободу, суда дали протяжные гудки и, набирая скорость, поплыли вверх по течению.
Потом мальчишка увидел, как в ворота заползла длинная– предлинная баржа и ещё один небольшой пароходик, и ворота медленно стали закрываться. Их пароход запыхтел и медленно вслед за впереди идущим пароходом начал подходить ближе к стене.
Примерно через полчаса ворота в стене снова открылись и выпустили из глубины три судна. Потом их пароход вслед за впереди стоящим протолкнулся через ворота, и они оба замерли в каком-то ящике. Ворота за их пароходом закрылись, и Стёпка заметил, что стена по борту начала медленно-медленно подниматься. Мальчишка не мог сразу понять, что не стена поднимается, а это их пароход опускается вниз. Когда стены огромного ящика стали выше капитанской рубки, Стёпка увидел, что впереди открываются другие ворота, в которые они и будут выплывать из этого громадного ящика.
Когда пароходы выбрались на свободу, Стёпка обнаружил, что река за плотиной снова стала узкая, и можно было рассматривать дома на обоих её берегах. И куда подевалась эта бескрайняя волнующаяся водная стихия.
Во вторник на следующей неделе, Стёпка взахлёб рассказывал на работе девчатам о своей поездке в Горький, о высоченных домах, о широких и узких улицах, ярких фонарях, освещающих улицы ночью, и о том, как они с отцом бродили по этим улицам, в поисках бакалейных магазинов, где продавщицы отпускали им по килограмму сахара в одни руки.
– Целых два пуда сахара понакупили, – Стёпка для убедительности вытащил из своей торбочки с едой большой кусок сахара. – Вот какие головы. В обед поколем, съедим.
– Смотри не пожадничай.
– Не пожадничаю. Я не жлоб какой-то.
Сразу после Тихонова дня небо затянуло тучами и пошли, чуть ли не каждый день, проливные дожди. Дороги раскисли. Даже речка прибывать стала. В деревне только и говорили про погоду:
– С одной стороны хорошо, что дожди – трава подрастёт – покос будет хороший, а с другой, как бы не затянулось ненастье до Казанской. Тогда сена на зиму запасти не успеем. После Ивана Купалы небо расчистилось. Солнце припекало так, что земля парила. Воздух стал влажный – дышать тяжело.
