Kitabı oku: «Сквозь дым летучий»

Александр Барков
Сквозь дым летучий

Умолкшие холмы, дол некогда кровавый,

Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,

И шум оружия, и сечи, борьбу!

Денис Давыдов

Русская армия отступала к Бородину…

Угасало лето, напоенное золотым отсветом и терпким духом березовой листвы. Бородино, пока что тихо шелестящее травами и безвестное, и столь знаменитое вскорости, 24–26 августа 1812 года, располагалось в ста верстах от Москвы и в двенадцати к северо-западу от Можайска. Бородино походило на бескрайнее поле, то вздымающееся кое-где отлогими желтеющими поверху холмами, то опадающее низинами и проваливающееся темными оврагами, ямами. Его пересекали речки Колоча, Войня, Стонец, Огник и бесчисленные ручьи, возглашающие своими названиями, что в прежние времена ратники русские здесь стояли не на живот, а насмерть: колотились, палили огнем и стонали от ран… И над всей этой покойной, отрешенной до поры от ада смертельного побоища российской землей распростерся громадный бледно-васильковый небесный свод.

Кутузов осматривал местность в поисках опорной позиции для генерального сражения и выбрал наконец большое, с древними священными курганами и крутизнами, поле у Бородина. Русская армия прикрывала здесь Новую и Старую Смоленскую дороги, имевшие важное стратегическое значение, ибо обе они вели к Москве.

Низкий и оголенный левый фланг – наиболее уязвимый участок грядущей битвы – главнокомандующий решил укрепить «искусством» и вручил «дирижерскую палочку» храброму и мудрому полководцу суворовской выучки князю Багратиону.

Кутузов пришпорил на кургане белого приземистого коня и задумался… Он велел позвать штабного капитана инженерных войск Грибова.

– Голубчик! – Любезно обратился к нему Михаил Илларионович. – Нельзя ли поставить в лесах, в глубине позиции, часть солдат скрытно от французов? Когда неприятель употребит в дело последние силы свои на левое крыло, я пущу ему резервы во фланг и тыл.

После обследования местности капитан Грибов доложил Кутузову:

– Ваша светлость! Местоположение чрезвычайно благоприятствует задуманной операции…

На левом крыле, в Утицком бору, стали в засаде корпус пехоты генерала Тучкова 1-го, построенный в четыре линии, и семитысячный отряд Московского ополчения, который привел из столицы граф Марков.

На плане русской позиции при Бородине, оцениваемой Кутузовым «одной из наилучших, которую только на плоских местах найти можно», на участке возле деревни Утицы, где схоронились в бору пехотинцы Тучкова и московские ополченцы, прикрытые от врага курганом, он пометил карандашом: «расположение скрытно».

В двух верстах от Семеновских флешей, в верховьях ручья Чубаровского, лепилась деревенька Шевардино. Юго-восточнее этой деревеньки Кутузов приказал соорудить на Доронинском кургане крепкое земляное артиллерийское укрепление для ведения круговой обороны – пятиугольный редут, рассчитанный на двенадцать пушек. Редут этот явился как бы аванпостом, выдвинутым далеко вперед за основные позиции. Он стоял, как штык, на пути неприятеля, чтобы задержать его наступление на левый фланг: тем самым выигрывалось время и давалась возможность солдатам завершить строительство флешей у главной позиции.

Передохнув от длительной езды на коне за время тщательного осмотра бородинских укреплений, фельдмаршал отдал 24 августа письменный приказ войскам, свою знаменитую диспозицию, перед сражением: «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность господ главнокомандующих армиями и потому представляю им делать соображения действий на поражение неприятеля. Возлагаю все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость российских воинов. При счастливом отпоре неприятельских сил, дам собственные повеления на преследование его, для чего и ожидать буду беспрестанных рапортов о действиях, находясь за 6-м корпусом…»

Следуя суворовским традициям, Кутузов считал, что негоже излишне «опекать» подчиненных. По его разумению, успех сражения будет зависеть от ратного опыта начальников и доблести солдат. За собой же он оставлял высшее руководство и вмешательство лишь в том случае, когда французы дрогнут и свершится перелом боя.

На Шевардинском редуте еще полным ходом кипели работы, а защитникам его под командованием генерал-лейтенанта князя Горчакова пришлось уже выдержать жаркую сшибку с кавалерийским корпусом маршала Понятовского, занимавшего прежде высокий пост военного министра покоренного Наполеоном Герцогства Варшавского.

Сшибка у Колоцкого монастыря переросла в упорную многочасовую осаду. Глухие, тяжелые орудийные раскаты сотрясали землю и заглушали трескотню ружей. Клубы едкого порохового дыма стлались по лощине, точно непроглядный утренний туман. Клубящимся дымом заволакивало поля, овраги, укрепления… И в этом неистребимом сизом дыму двигались и сталкивались на штыках, то расходясь, то сближаясь, колонны наших и неприятельских войск. Синяя стена французских мундиров не на жизнь, а на смерть сошлась здесь с темной стеной русских. Враг неудержимо рвался вперед, намереваясь взять редут приступом.

В сумерках французы нанесли удар по Шевардину с тыла и с фронта превосходящими силами… Терпящих урон солдат Горчакова поддерживали полки кирасир во главе с князем Голицыным и пехота генерала Неверовского.

Под градом картечи кирасирам и пехотинцам удалось выбить неприятеля с Доронинского кургана. Однако французы продолжали отчаянно штурмовать редут, но всем чертям назло Шевардино и лесок на левом фланге оставались за нами.

Наблюдая за редеющими с каждым часом защитниками редута, Багратион дважды посылал к Горчакову адъютантов с предложением оставить позиции.

Вестовые доложили Кутузову: «Ваша светлость! На правый берег Колочи переправилось большое число пехоты и кавалерии неприятеля. А на Старой Смоленской дороге сосредоточились корпуса драгун…» Во избежание бесполезного кровопролития главнокомандующий, находившийся со своим штабом вблизи поля сражения, приказал князю Горчакову покинуть ночью укрепления и немедля отвести войска на главные позиции, к Семеновским флешам. Лес там был перегорожен засеками; земляные работы заканчивались, а резервы подтягивались и готовились к бою.

Солдаты русские не только отступили с порушенного редута, площадка перед которым была буквально перепахана ядрами, в полном порядке, но и сумели отбить у французов несколько артиллерийских орудий. По окончании этого жаркого дела, где участвовали двадцать семь дивизий армии Багратиона – гренадеры, егеря, кирасиры, драгуны, – на земле остались лежать убитыми и ранеными около шести тысяч солдат.

На следующий день фельдмаршал Кутузов издал приказ по армии. В нем говорилось, что «горячее дело, происходящее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось ко славе российского войска…»

Под утро французы заняли Шевардино.

В палатку к Наполеону с радостным известием о взятии редута поспешил расфранченный по сему случаю дежурный генерал Коленкур.

– Где пленные? – спросил его в упор император, насупив брови и по привычке заложив руки за спину.

– Сию минуту, ваше величество, – Коленкур подобострастно улыбнулся и приказал адъютанту ввести раненного в голову русского офицера Булычева. – Дрался, как лев, – отрекомендовал его генерал.

– О, это я люблю, – лукаво ухмыльнулся император. – Смелость украшает воина! – и тут он как бы невзначай обратил внимание на то, что офицер без шпаги. – Ай-яй-яй! Что я вижу! Вас обезоружили в бою?

– Нет, – ответил офицер. – Оружие взяли, когда я потерял сознание…

– О, сударь, я понимаю вас. Я слишком почитаю отвагу, потерпевшую неудачу, чтобы лишить себя удовольствия возвратить вам оружие храбреца. – Бонапарт театральным жестом предложил ему свою шпагу.

– Благодарю вас, – ответил Булычев, попятившись назад.

– Позаботьтесь обо всех взятых в плен! – наказал Наполеон адъютанту. – К противнику надлежит отнестись с подобающим уважением.

Булычев доставил императору удовлетворение.

– Сколько всего пленных?

– Пятнадцать человек, ваше величество, – растерянно ответил генерал.

– Так мало… – Наполеон поморщился и с негодованием отвернулся от него. – Да, мы выиграем сражение. Да, русские будут разбиты, но дело не будет завершено, если у меня не окажется пленных…

Итак, после боя у Шевардина, разыгравшегося 24 августа 1812 года, французская армия облегла Бородино громадной темной наволочной тучей. Вблизи Можайска, в ста с лишним верстах к западу от Москвы, лицом к лицу с грозным врагом стали русские войска с твердой решимостью умереть, но не пропустить французов в первопрестольную златоглавую столицу.

Правый фланг русских войск под командованием генерала Барклая-де-Толли располагался по холмистому восточному берегу Колочи.

В центре стояли войска генерала Дохтурова, отличившегося при обороне Смоленска. Здесь, между Бородиным и Семеновским, было построено крупное курганное укрепление – монет, рассчитанное на восемнадцать орудий. Впоследствии оно получило название курганной батареи генерала Раевского.

Правый фланг и центр прикрывали основное стратегическое направление на Москву – Новую Смоленскую дорогу.

На левом фланге, более пологом и потому менее защищенном, размещались войска князя Багратиона. Здесь, на месте порушенной деревни Семеновской, соорудили специальные земляные укрепления – флеши; здесь стояла двадцатичетырехлинейная батарея. По окончании битвы эти укрепления снискали себе неувядаемую славу, их нарекли – Багратионовы флеши.

Главная квартира находилась в селе Татаринове.

Командовал всеми войсками светлейший князь Кутузов-Смоленский. При нем состояли: пресловутый помощник, «господин без отечества» барон Беннигсен; начальник штаба 1-й армии, проницательный и умудренный боевым опытом генерал Ермолов; видный стратег, генерал-квартирмейстер Толь. Артиллерию 1-й армии возглавлял генерал Кутайсов. Готовясь к генеральному сражению, фельдмаршал «приводил войско в уверенность и полную надежду дать отпор врагам своим».