Kitabı oku: «Драконы смеются», sayfa 3

Глава 3. Человек-рептилия

Некоторые события своего младенчества дракончик узнавал только от Хафиза. Его собственная память их не хранила, поскольку он так и не стал их участником, был удалён от них матерью и её друзьями. От некоторых встреч они берегли его с большим тщанием, чем от настроений человеческой толпы. Например – с драконами, что прилетали в открытую сверху парадную залу. Случалось, Драеладр видел их прилёты – и глядел во все глаза, пока его не уводили – нежно, но настойчиво.

А уж как сами драконы заинтересовались рождением Драеладра! Да, с известным опозданием, но с каким азартом!

Не успела Лулу по совету Бланш укрыть дитя от любопытных человеческих глаз, как с небес спустилась сама Гатаматар – огромная бледно-зелёная Мать-Драконица. Приходилась она далёким предком драконам из почти всех неугасших родов, и Лулу Марципарину с маленьким Драеладром также могла числить среди своих потомков. Не каждого явившегося на свет дракона Гатаматар удостаивала личным вниманием. К Драеладру ей пришлось лететь насквозь через все небеса в места, населённые людьми.

Лулу Марципарина Бианка встретила Мать-Драконицу в открытом сверху парадном зале дворца. Вышла к ней настороженно, шёпотом попросила Бларпа и Хафиза держаться поближе; вынести Драеладра отказалась. Да и не зря: выяснилось, что Гатаматар прилетела не просто поприветствовать новорожденного, а хотела забрать его с собой.

– Дракон должен расти среди драконов, – проникновенно вещала она. – пойми, доченька, у людей ему делать нечего.

– Вы хотите у меня его отнять и держать у себя в пещерах? – поразилась женщина.

– Не обязательно отнимать, – уточнила драконица, – мы и тебя не против принять вместе с сыном. Правда, не каждый человек выдержит драконий быт, да и не уметь летать у нас бывает опасно. Но я попрошу кого-то из молодых драконов, и за тобой проследят, не позволят глупо погибнуть. Зато – Драеладру будет у нас лучше…

– Род Драеладра всегда жил среди людей, Великая Мать, – отвечала Лулу Марципарина, – в нашем роду судьбы и сущности людей и драконов переплетены. Все мы драконы, но мы же и люди, и не столь важно, кто как выглядит.

Драконица настаивала:

– Люди предадут драконов, вот увидите. И убъют Драеладра, пока он мал и уязвим.

Мать Драеладра заявление Гатаматар испугало и разозлило.

– Ваши суждения о людях, Великая Мать, – сказала она с резкостью, – несправедливы и неверны. Вы весь век провели с драконами, и людей совсем не знаете!

– Не знаю? – горько рассмеялась Гатаматар. – А я ведь старше тебя, девочка. И весь мой век люди пресмыкаются перед Шестой расой, добиваясь права превратиться в мертвецов.

– Но люди Эузы совсем другие!

– Все люди одинаковы.

Лулу плохо понимала по-драконьи, роль толмача с начала разговора взял на себя Бларп Эйуой. Он же и одёргивал Марципарину Бианку, когда та против воли слишком проникалась внушёнными драконицей переживаниями: сочувствием к её мольбам, страхом перед скрытыми угрозами, стыдом за вынужденную дерзость и плохое гостеприимство (с Матерью ведь не принято спорить).

Гатаматар пыталась пророчествовать. Расписывала беды для всего мира, которые проистекут от человеческой неблагодарности. Печалилась человеческой неспособности воспитать полноценного дракона. Пытаясь подняться выше личных обид, обещала всегда быть открытой к любому из своих чад, даже к непослушному. И вечно ждать покаяния Лулу Марципарины, буде та одумается.

Женщина выстояла. Пользуясь аргументами, подсказанными Бларпом, она опровергла все вкрадчивые доводы, и напоследок объявила:

– Не думайте, Гатаматар, что мой маленький дракон живёт среди людей. Помните, что его и здесь окружают драконы, пусть и в человечьем обличии. В роду Драеладра все люди – тоже драконы, извольте впредь это помнить! – последняя фраза прозвучала с обидной для драконицы резкостью.

– Я надеюсь, дочь моя, ты успеешь раскаяться вовремя, – отбила её выпад Гатаматар.

Улетая, огорчённая Мать-Драконица сделала добрый десяток кругов над дворцом, причём издала протяжённый плач, способный ввергнуть в волнение и самого хладнокровного из людей-яральцев.

– Я поссорилась с Гатаматар? – спросила Лулу.

– Ещё нет, – ответил Бларп, – настоящая ссора впереди.

Хафиз также предположил, что если Гатаматар и высказала все горькие слова, которые имела, то обидные слова пока придержала.

– Обидные слова нам скажут её чада и сподвижники, – добавила Эрнестина Кэнэкта, – раз убедить нас не удалось, прибегнут к устрашению.

И как в воду глядела: вслед за Матерью-Драконицей явился самый несдержанный из её крылатых сыновей – некто Мадротор, цветом и порывистостью движений подобный пламени. В красных глазах этого оранжевого дракона явно читался гнев и жажда мести за поругание справедливейших начинаний его матери, из пасти так и брызгала едкая слюна. Не успев подлететь, Мадротор издал леденящий души вопль, потом с тою же громкостью заговорил, но так и не произнёс ничего нового.

– Дракон должен расти среди драконов! – возмущённо восклицал он. – У людей ему делать нечего!..

Недостаток собственных слов Мадротор восполнил угрожающими действиями: имитировал воздушную атаку на замковые постройки. Одну из труб в южном крыле замка грубиян снёс тяжёлым крылом – несомненно, намеренно, с целью демонстрации силы. Из пасти изрыгнул жёлтое пламя, опалившее Хафизу волосы. Мол, такое вам недоступно, мерзкие людишки.

Ответ Бларпа Эйуоя не заставил себя ждать. Быстрее молнии разведчик выхватил огненную плеть, поджёг её и полоснул по пронёсшемуся над головой драконьему брюху. Тем самым Эйуой подтвердил, что и он – самый настоящий дракон, и тоже вполне огнедышащий.

Хафиз успел не на шутку встревожиться, думал, теперь Мадротор станет ломать дворец чудовищными лапами и сокрушит его до самого основания. Но на следующий заход опалённое чудовище не отважилось. Улетая, Мадротор бормотал угрозы, но претворить их в жизнь пока не пробовал.

– Всерьёз напасть на защитников маленького Драеладра? Да его за это сама Мать-Драконица в блин раскатает, – усмехнулся Бларп.

Потом требовательные драконы зачастили. Прилетали и по двое, и по трое, и каждый доступным ему языком убеждал человеческую мать Драеладра отдать малыша соплеменникам. Но Лулу Марципарина Бианка вновь и вновь проявляла необходимую твёрдость, и её было кому поддержать. Бларп Эйуой на время отложил свои обычные разъезды, чтобы в случае надобности поучаствовать в разговорах знанием языка да огненной плетью. Впрочем, плеть больше не пригодилась: драконы не стремились настолько обострять отношения.

К середине осени поток драконов иссяк. Последняя драконица из свиты Гатаматар прилетала трижды и вела нудные разговоры без надежды на успех. Когда Лулу попросила эту драконицу больше не прилетать, та подчинилась с видимым облегчением.

– И всё-таки, зачем Гатаматар хотела забрать у меня Драеладра? – недоумевала Лулу Марципарина.

– Из самых искренних добрых побуждений, – уверил её Бларп Эйуой, – чтобы надёжно защитить от вероломных людей.

Человеческая мать Драеладра недоумённо проговорила:

– Правда? А мне казалось – иначе… Так отчего же мы тогда сопротивлялись?…

– …Так и сказала, дядя Хафиз?

– Примерно так. Думаю, Великой Матери-Драконице удалось-таки зародить у неё сомнение в безопасности жизни в Ярале для тебя. И стоило драконам отступиться, Лулу начала спорить сама с собой.

* * *

Когда Марципарина спорила сама с собой, то не слушала никого, кроме своей подруги Кэнэкты. Та же – в согласии с Бларпом, Дулдокравном и Хафизом – настаивала, что драконов отвадили правильно. В споре слова госпожи Кэнэкты звучали убедительно и ярко. Да и опыт общения с драконами у неё имелся, причём доброго общения на равных. Всё-таки её успехи в разведке снискали уважение не только людей, но и драконов. А это дорогого стоит, учитывая, что в родстве с драконами Кэнэкта не находилась.

– Дядя Хафиз, а как они познакомились, если матушка не бывала в Ярале? – поинтересовался младенец.

– Зато госпожа Кэнэкта где только не побывала! – улыбнулся Хафиз. И рассказал историю, которую видел сам.

Знакомство двух дам произошло в городе Цанц, где издавна правили мертвецы. Лулу Марципарина Бианка находилась там на правах дочери Умбриэля Цилиндрона – цанцкого градоначальника и воеводы, но на самом деле была просто заложницей высокопоставленного мертвеца (её похитили в младенчестве из драконьего гнезда). Эрнестина Кэнэкта прибыла в Цанц специально, чтобы помочь Марципарине бежать – и в том преуспела. Что до способа побега, то он впечатлил всех посвящённых. За беглянкой, сосланной в замок Окс, с небес явился сам Драеладр, разместил её и Кэнэкту на своей широкой белоснежной спине, да и перенёс к труднодоступному Яралу.

Новый Драеладр слушал и возвращался мыслями к тайне своего происхождения. Пусть Хафиз её и не знает, а Лулу – далеко, но есть ведь очевидные факты!

Как отметил для себя наблюдательный дракончик, у его матери был случай пообщаться с прошлым Драеладром, а значит, и родить ему сына. Но Хафиз упрямо твердил, что их связь не больно-то вероятна.

– Но почему? – допытывался он, в волнении хлопая кожистыми крылышками. – Мать летела в Ярал на драконе, я родился драконом, очень на него похожим. Почему бы этому Драеладру не быть моим отцом?

– Потому что он скорее всего твой дед! – отвечал Хафиз с раздражением. – Твою мать мертвецы похищали из его гнезда.

Из беседы о родстве с прошлым Драеладром дракончик вынес важную истину: порой очевидное толкает на неверные заключения. Жители Ярала думали, что Лулу Марципарина Бианка потому родила дракона, что могла с драконом переспать. Но стоит принять во внимание происхождение от дракона самой родительницы, как остаётся согласиться с Хафизом: отцом маленького Драеладра мог оказаться кто угодно: не только дракон, но и человек. Например, бывший наложник красавицы – сам Хафиз.

Мысль о том, что он мог бы быть сыном наложника, дракончику не слишком польстила. Хафиз – он скорее уж в матери годится, а не в отцы. К счастью для Драеладра, Хафиз к нему в отцы вовсе не набивался и даже твердил об обратном:

– Единственное, что знаю наверняка, так это то, что твой отец – не я, – тут Хафиз вздыхал с заметным сожалением, – мои близкие отношения с твоей матерью остались в далёком прошлом, и возобновить их не удалось. От такой давней связи, как наша, не рождаются ни человеческие дети, ни драконы; в последние же годы нас связывала просто дружеская забота.

– Но кто же тогда?…

Хафиз развёл руками в знак неразрешимости загадки, но под требовательным взором Драеладра нехотя добавил:

– Последним, кого по-настоящему любила Лулу Марципарина, стал некто Чичеро Кройдонский.

– Человек-сундук? Тот самый, что прихлопнул злодея-некроманта, вознамерившегося проклясть небеса? – вспомнил наследник один из рассказов Хафиза о прошлых днях.

– Да, это он. Но Чичеро не всегда сидел в сундуке. У него с Марципариной были романтические встречи в замке Окс, позже он её разыскивал и в Ярале…

– Вот как, значит, Чичеро, – собрался было поверить Драеладр, но Хафиз поспешил добавить:

– Всё бы говорило за него, но только Чичеро – мертвец, а значит, детей иметь не может…

– Стало быть, не Чичеро, – скоропалительно решил Драеладр.

– Хотя… не думаю, что Чичеро не при чём. В замке Окс с ним было трое живых карликов, каждый из которых мог восполнить его ограничения. Их звали Лимн, Зунг и Дулдокравн – очень живые и резвые ребятки. Думаю, кто-то из них и сделался отцом. Но – под влиянием Чичеро.

Маленький Драеладр слушал и непроизвольно сворачивался в клубок, прикусив кончик хвоста недавно прорезавшимися зубками. Сложнее нет, как совмещать в себе драконью природу с человеческой. Поди разберись в возникающих хитросплетениях!

Чтобы дракон родился от карликов под влиянием мертвеца – мудрено такое для понимания! Что это за приёмное отцовство? Может, Хафиз шутит?

– Не шучу. И напоминаю, что для наследования отцовство не важно. Важно только для самих матери с отцом. И может остаться семейной тайной, а то и тайной самой Лулу.

Тут в памяти Драеладра мелькнул обрывок одного из прошлых разговоров, прежде не отнесённого к неразрешимой загадке его сыновства.

– Мать хотела меня показать этому Чичеро? – встрепенулся он. – В тот день, как я вылупился.

– Очень хотела, – припомнил Хафиз, – Лулу даже посылала стражей за этим сундуком, но Бларп Эйуой отсоветовал. Сказал, присутствие Владыки Смерти может повредить неокрепшему драконьему разуму. Так оно и есть, скорее всего.

– Представляю, каково самому Чичеро сидеть в сундуке с этакой заразой, – грустно подметил дракончик, – да и сам сундук ведь далеко не яйцо. В смысле, не убежище. Думаю, этот Чичеро день и ночь стучится наружу!

– Нет, молчит, – возразил Хафиз. – Чичеро очень ответственный. Он ведь добровольно там сидит. Понимает: стоит ему выбраться из сундука, как освободится и зловредный демон.

– Ты, похоже, хорошо знал этого Чичеро, дядя Хафиз, – сделал вывод малыш Драеладр, – раз так уверенно говоришь о том, что он понимает там, в сундуке. Вы были дружны?

– Да, я знал Чичеро, и, хотя дружбы с ним не водил, но как-то раз мы вместе выбирались из-за Порога Смерти – перелетели на воздушном замке. А потом шли через Нефотис, Карамц и Уземфскую пустыню, спасаясь от гнева одной царицы… – гордый пережитым приключением Хафиз мог бы о нём рассказывать часами, но Драеладра интересовал сам Чичеро, а толком объяснить, кто он таков, и почему един в нескольких лицах и – главное – при чём тут карлики, наложнику не позволяли пробелы в образовании.

* * *

Великое назначение Драеладрика ко многому его обязывало. И как великому герою да властителю, ему следовало, конечно, расти не по дням, а по часам. Но вот незадача: дракончик рос почти незаметно для человеческого глаза. Лулу Марципарина Бианка прилежно выкармливала его молоком, сосунок вовсе не пренебрегал её грудью, жадно приникал к ней на долгие часы – и куда что девалось? Мать-кормилица тревожилась, спрашивала у подруги:

– Может, моё молоко ему не подходит?

– Ты подожди, он ещё наберёт, – успокаивала её Кэнэкта.

– Действительно, отчего бы не набрать? – поддерживал Бларп. – Обычно драконы растут быстро, даже без молока. Надо ждать.

– А с молоком они должны расти ещё быстрее, – вздыхала Лулу.

– Это Ута сказала? – проницательно предположила разведчица. – Когда приходила своим лицом в дворцовом зеркале полюбоваться?

– Да, Ута. Она ведь тоже как-то раз снесла яйцо и выкормила дракона…

– Десять лет тому назад, – уточнила Кэнэкта, – и выкормила не до конца. Всего лишь до размеров среднего телёнка. На то ушло месяца три…

– А Драеладру три месяца исполнится через две недели, – напомнила Лулу, – Ута была своему дракону лучшей матерью, чем я.

– Лучшей? Да ведь Ута отдала своего ребёнка Гатаматар, – заметила Кэнэкта с осуждением, – и так мечтала отделаться, что сама же её и приглашала. Очень звала… посоветоваться! – ирония последней фразы могла бы утопить в омуте не только Уту, но и всех, кто с ней знается.

– Ну и что? Ей и правда был нужен совет. Не каждый год женщины драконов рожают, – пожала плечом Лулу, прижимая к другому плечу маленького Драеладра, – а что воспитывать того дракона взялась Гатаматар, тоже понятно: драконице ведь лучше знать…

– Да, лучше, – тряхнула Кэнэкта головой, – только вот сына своего, Куркнарта, без посторонней помощи Ута уже не узнает.

– Да и сам он теперь людей не особенно признаёт, – добавил Эйуой, – . и дракон из него вышел – так себе. Попал под влияние порченного.

– Порченного?

– Да, дракона, лишённого имени. Серого. Того самого, кто потерял жемчужину Драеладра, а потом клюнул на простую приманку и много лет провёл на цепи в замке Глюм.

– Слыхала я о том драконе, – Лулу вздохнула, – кажется, от Чичеро.

* * *

Немного погодя о сером драконе, некогда томившемся в замке Глюм, узнал и маленький Драеладр – от карлика Дулдокравна. Вообще-то с этим одноглазым мелким человечком наследник правящей драконьей фамилии общался нечасто, зато – наедине.

Стоило к Лулу Марципарине прилететь драконице Гатаматар, или кому-то из её приспешников, как Драеладра она прятала в крошечной комнатке без окон, куда ни один взрослый дракон не то что не просунется, а и заглянуть не сможет. Вынужденная беседовать с крылатым гостем, Лулу оставляла дракончика на Дулдокравна, либо же на Хафиза. Обоим она полностью доверяла, другим же близким друзьям – Кэнэкте, Бларпу – поручить сына не могла уже потому, что они всякий раз и сами оказывались заняты – как незаменимые в беседах с драконами толмачи и советчики.

Когда с Драеладром оставался Хафиз, он пытался развивать малыша – разучивать человеческий язык, тренировать горделивую осанку и походку, прививать вкус к поэзии уземфского края. Карлик Дулдокравн в своих занятиях с дракончиком был не столь изобретателен. Он всякий раз рассказывал маленькому Драеладру одну и ту же длящуюся несусветную историю, называемую «Как я был посланником Чичеро», причём настаивал, что повествует о подлинных событиях.

Как такое возможно, чтобы живой карлик являлся притом мёртвым посланником Смерти, Драеладр задумался много позже – когда более-менее выучил человеческий язык. Увы, надежда что-либо спросить у Дулдокравна к тому моменту истончилась донельзя. Карлика увели – и вряд ли увели туда, откуда скоро выпустят. Предвещало ли что-то такое развитие событий? Ну, разве что странное поведение провидицы Бланш…

В те же долгие часы, когда одноглазый отшибинец потчевал дракона своей монотонной историей, резонные вопросы ещё не созрели. Драеладр впитывал всё, что ему рассказывалось. И о том, как Дулдокравн вместе с ещё двоими карликами составляли одного Чичеро, и как прятались под чёрным плащом, стараясь никому не показать, что кроме них втроём там никого нет. И как трудно было им втроём ужиться: то-то Дулдокравн и лишился лучшего своего глаза. И как заманил их в замок Глюм подлый великан Плюст, а замок оказался тюрьмой. И как потерялись в том замке два карлика, и Дулдокравн под плащом Чичеро остался один как перст.

Грустно и тревожно было Дулдокравну в одиночку прикидываться посланником Смерти, да слоняться по замку, из которого нет выхода. Вот тогда-то, кстати, и наблюдал одноглазый карлик воздушный бой между замковой башней, мечущей молнии, и двумя небесными замками, что подлетели свыше. Отразили они донными своими зеркалами жестокую молнию обратно в Глюм, да так ловко, что снесли тюремную башню, а узник её – посаженный на цепь серый дракон – ничуть не пострадал, а вырвался на свободу, оглашая небеса… Хотя нет, не оглашая. Молча улетел.

Позднее, вспоминая поведанный карликом эпизод об узниках Глюма, маленький дракон и сам прочувствовал тоскливую жуть положения того злополучного серого дракона, ощутил пробирающий до дрожи холод оков и глухую печаль долгого заточения среди каменных стен.

Нечто подобное испытал и сам Драеладр, прячась вместе с Хафизом в позабытой людьми ветхой хижине. Скрываться в ней им пришлось, чтобы не лишиться свободы, но эта тайная свобода вышла сродни заточению. Вроде, и не прикован, а наружу не покажешься.

* * *

К четырёхмесячному возрасту после вылупления ползать Драеладр с грехом пополам научился, а летать – нет. Он разве что невысоко вспархивал. Глядя на его потуги, Лулу Марципарина горестно качала головой и, должно быть, винила себя. Мало любила, мало кормила, мало понимала – вот какие темы зазвучали в её речах – без различия, говорила ли она с кем-то из ближнего круга друзей, или с завистницами из женского кружка.

Кому единственно Марципарина не жаловалась, так это драконам. Оно и понятно: свита Гатаматар обрадовалась бы любому поводу забрать её крылатое дитя к себе в труднодоступные небесные пещеры.

Драеладр, чувствуя состояние матери, пытался её ободрить то улыбкой, то очередной озорной проделкой – но тщетно. Из улыбки Лулу вычитывала отчаяние и готовность примириться с безнадёжно глупой матерью, из озорных проделок – жажду мести за нанесённый ущерб.

– Он дракон настоящий, а я – только по происхождению; я совсем его не понимаю! – жаловалась Марципарина Кэнэкте.

– Не тужи: в самом крайнем случае поможет Гатаматар! – утешала та. – Только до крайнего случая мы доводить не будем. Драеладрик ведь нужен и тебе самой, правда?

– Правда, правда! – кивала Марципарина Бианка, преданно глядя в глаза подруги. И минуту спустя начинала тот же разговор заново.

В ту пору Драеладр устал выдерживать многочисленные тревоги матери, обращаться к ней стал реже, а весь ушёл в исследование дворцовых покоев. Где он только не проползал! Он бывал даже там, где с момента постройки не ступала ни нога человеческая, ни швабра наводящей чистоту прислуги! И под лестницами, и в чуланах, и в чердачных помещениях, куда много лет сваливали пришедшие в негодность драгоценности.

Фамильный дворец Драеладра давно стоял не очень-то обитаемым. Прошлый Драеладр редко в нём появлялся, а в его отсутствие и люди-родственники сторонились помпезного сооружения. Лишь тот, кто не имел в Ярале собственного жилья – вот как Марципарина после перелёта из замка Окс – использовал дворец в качестве временного пристанища. Всё же здесь удобнее, чем в тесных яральских гостиницах. Конечно, на виду, ну и пусть!

Из всех дворцовых покоев – пустых, почти лишённых мебели, маленький наследник более всего полюбил комнатку без окон в самом углу второго этажа южного крыла. Именно здесь он проводил с Дулдокравном или Хафизом часы пребывания в замке драконов из свиты Гатаматар. Комнатка была мала – конечно, лишь в сравнении с прочими – и вёл к ней особенно узкий коридорчик, где и маленькому дракону не было опасности себя потерять. А вот потолок в комнатке равнялся по высоте с потолками всех дворцовых залов. Тем самым комнатушка напоминала колодец и звала Драеладрика учиться летать.

Под самым потолком висела люстра с тремя серебряными фигурками дерущихся грифонов – разинутые орлиные клювы, отточенные львиные когти, расправленные драконьи крылья. Люстра очень нравились маленькому Драеладру, в чём Лулу Марципарина не преминула отыскать себе упрёк.

– Мой мальчик очень скучает по сородичам, – вздыхала она, раскрывая душу завистливой моднице Уте, честолюбивой супруге градоначальника Капитолине и жеманной советнице Валериане, – и что самое грустное: он их ни разу не видел! Ведь не могу я его представить ни Гатаматар, ни другому дракону!

– И то правда, – глубокомысленно кивала Капитолина, – а впрочем, почему это?

– Ну как вы не понимаете: драконы просто заберут у меня ребёнка! Особенно, если увидят, что он у меня плохо растёт… Страшно подумать, что они могут вообразить!

– Вы правы, дорогая, – изрекала Валериана, – но с чего вы взяли, что он скучает по драконам, если он их не видел?

– Всё очень просто, – грустно улыбалась Марципарина. – Он ищет и не находит среди людей себе подобного, поэтому так обожает грифонов!

– Каких грифонов? – округлила глаза Капитолина.

– Скульптурки на люстре в той угловой комнатке, – показала Лулу в конец коридора. Мой малыш там часами ползает и всё глядит на люстру с грифонами, пытается летать – и не может!..

– Не может летать? – переспросила Валериана. – Наверное, он слишком тяжёл. Может, вы его перекармливаете?

* * *

Драеладр и правда полюбил грифончиков на люстре – таких же серебряных, как окрас его собственной чешуи, к тому же соответствующих ему по размеру. Конечно, пока ему не удалось подняться в воздух, эта подпотолочная игрушка оставалась недоступной. Но нашлись другие игрушки – те оказались в пределах досягаемости.

Во-первых, три аметистовые бусинки от любимого ожерелья Марципарины. Как-то раз Драеладр за это ожерелье дёрнул, оно рассыпалось – и собрать его удалось не полностью. В годины познания дворцовых пространств дракончик нашёл все недостающие бусины, большинство из них снова потерял, но самую красивую оставил для будущих игр в укромном месте. Потом добавил туда самую круглую и самую прозрачную.

Во-вторых, карманное зеркальце Хафиза. Когда-то уземфец нуждался в нём, чтобы привести себя в порядок до и после возлежания с госпожой, но теперь от ремесла наложника Хафиз отошёл – и не столь уж нуждался в этой вещице. Драеладру же часто желалось посмотреть на своё зеркальное изображение. Может, чтобы убедиться: он по-прежнему не такой, как все люди. Имеет крылья и чешую, а ещё мал ростом.

В-третьих, тусклый маленький ключик, похищенный из кармана платья Эрнестины Кэнэкты. Как-то раз чересчур самоуверенная разведчица куда-то Драеладра не пустила – и была наказана за самоуправство. Отобрав этот ключ, он тоже её куда-то не подпустил.

В четвёртых, блестящая монетка. Золотой карамцкий манат, как без труда определил Бларп Эйуой. Манат, должно быть, обронил Хафиз, но, видя его у дракончика – не претендовал. Ещё бы: попробуй забери!

В-пятых, шкатулка. Изящная резная шкатулка из лучшего яральского малахита, найденная под одним из столов, задвинутых шкафами в заброшенной дворцовой библиотеке. Шкатулка была пуста и не закрывалась. Но зато в неё прекрасно помещались все остальные сокровища маленького Драеладра. Кроме недостижимых грифонов, понятное дело.

В пору тягостных раздумий о судьбах своей родины Драеладр обращался к шкатулке с ценными предметами, перекладывал их то наружу, то внутрь – и они, кажется, помогали движению его мысли. Что немаловажно, учитывая покуда не проявившуюся у дракона способность к освоению человеческого языка.

* * *

Ощущение неправильности всего посещало Драеладра, начиная с пятимесячного возраста. Лулу Марципарина Бианка, слишком озабоченная его малым ростом и весом, стала забывать его покормить. Она то застывала на месте, словно застигнутая внезапной мыслью, то озабоченно слонялась по дворцу, неслышно скользя из комнаты в комнату, подобно привидению.

Если она что-то и искала, то этого во дворце точно не было. Если и была у неё какая-то мысль, додумать её ни разу не удавалось. Может, она потеряла свой мир? Тот, в котором рождение Драеладра становилось событием для всех людей и драконов.

Когда кто-то из близких друзей напоминал ей о сыне, Лулу спохватывалась и бросалась его искать, чтобы обессилено остановиться в соседней комнате. Она подозревала, что Драеладр заколдован. Да и как он может не быть заколдован, если за все истекшие месяцы ничуть не вырос, и мог бы легко поместиться в собственном яйце?

Правда ли подвергся околдованию Драеладр? Не исключено, конечно. Только Кэнэкта, Дулдокравн и Хафиз сошлись во мнении, что заколдована сама Лулу. Кем заколдована, и есть ли возможность расколдовать? О том стоило бы спросить Бларпа Эйуоя, но вот незадача: он находился в постоянных разъездах. Где он, Кэнэкта точно не знала – перед нею Бларп отчитывался лишь тогда, когда сам считал нужным.

– Спасибо, хоть помог общению Лулу с драконами, – с безнадёжностью махала рукой начальница разведки, – а теперь он где-то там, за Порогом Смерти. Говорил, ищет способ проникнуть в Котлован. Говорил, что на дне этой дыры должна лежать жемчужина Драеладра. Та, что носит имя Лунный Пламень.

– Ну, раз так, пусть ищет, – уважительно качал головой Хафиз.

– Да он её двадцать лет ищет, а что толку? – взрывалась разведчица.

– Не везёт! – щурил Дулдокравн единственный глаз.

А Драеладр ползал между ними, слушал, смотрел, запоминал на будущее. Чему он к пяти месяцам научился, так это быть незаметным. Не потому ли человеческая мать так часто о нём забывала?

Странности в поведении Марципарины стали настолько явными, что Эрнестина Кэнэкта взяла на себя смелость отказать в посещении госпожам Уте, Валериане, Капитолине – и прочему «женскому мирку», ведь в нём никто не утруждал себя держанием языка за зубами. По мнению Хафиза, отказ прозвучал в излишне резкой форме. Не удивительно: в тот день и саму Кэнэкту настигли серьёзные неприятности.

Нет, новый царь не велел сместить её с должности. Он придумал новую должность, чтобы своего человека поставить над нею. Кэнэкта вся кипела: намедни мужья этих самых Валерианы и Капитолины злорадно перемигивались, узнав о скором приезде в Ярал самого господина Конана – Гросс-Патриарха царского «Обсерваториума по прояснению злокозненных намерений иноплеменных супостатов».

– Что, так и называется? – присвистнул Дулдокравн.

– Именно так. Полночи зубрила, – процедила Кэнэкта. – На днях к нам поднимется этот Гросс-Патриарх и начнёт распоряжаться. И всех кругом проверять.

– И меня проверит, – вздохнул карлик, – я ведь из Великого народа Отшибины, а значит – иноплеменный супостат. Явился в Ярал выпытать секреты, подольстился к главному лицу…

– Не язви, дорогой, – оборвала его Кэнэкта, – ибо так оно и будет!

* * *

В ожидании Гросс-Патриарха о чём только не переговорили друзья Лулу Марципарины. Вспоминая эти разговоры, Драеладр неожиданно для себя понял, что имеет все недостающие звенья для понимания давешнего разочарования толпы на площади. Мог бы и не приставать с вопросами к уклончивому Хафизу.

Определённо, люди Ярала отвернулись от Драеладра неспроста. Пожалуй, их стоило бы упрекнуть в малодушии, но не в беспочвенной смене упований. Что-что, а почва нашлась. Увы: в Эузе сменился царь, и это никак не мелочь. Ибо он, во-первых, настоящий царь, во-вторых, сменился.

Если прошлый царь ненавидел мертвецов, то нынешний – не любил драконов. Разумеется, многоопытной Кэнэкте такая черта нового правителя была известна заранее, но и она не предполагала, что дело настолько серьёзно. Недоверие драконам чревато. Если люди расторгнут союз с драконами – не поздоровится всем, и прежде всего людям. Ведь именно к ним вломятся мертвецы Шестой расы – придут из-за Порогов Смерти, да ещё из каждого пещерного города, коими щедро усеяна Большая тропа мёртвых.

Конечно, драконы не смогут помогать Эузе, если царь против. Ясно, они сильно обидятся и предоставят людей их судьбе. Судьба людей на доступных мертвецам низинах будет куда печальней, чем у яральцев. Да, Ярал – город Эузы, но ведь это особый город, расположенный на неприступной горе. Сюда иначе, как на воздушном замке и не поднимешься, а замками-то – вот незадача! – управляют драконы! Так что же могло настолько угрожать жителям Ярала, что они так перетрусили на той злополучной площади у дворца? Не иначе – царская немилость. Точно, именно она.

Ответ пришёл из обрывков диалога Кэнэкты с Дулдокравном, по которым дракон задним числом восстановил целое. Те тоже спорили о судьбе Ярала, и карлик видел её – судьбу – веселее, чем следовало:

– А вот что: раз без драконов Ярал невозможен, драконы здесь будут! Мы живём не просто в Эузе, а – на полпути от земли до небес, между людьми и драконами. Чего опасаться, дорогая? Сюда точно не доберутся мертвецы, хоть бы они и всю Эузу захватили с неразумным царём в придачу!