Kitabı oku: «День Черного Солнцеворота», sayfa 3

Глава 4. “Улыбка тьмы”.

У самоходной повозки стояли двое, похожие друг на друга как близнецы. Одинаковые черные рубашки, подпоясанные кожаными ремнями, на которых висели охотничьи кинжалы в ножнах, и черные штаны, заправленные в сапоги. Короткие стрижки, бритые лица. Отличались они выражением глаз, у одного, начальственное уверенно-требовательное, у другого, подчиненно-озабоченное.

– Водителю перерезали горло, труп лежит на земле рядом с повозкой.

– А второй?

– На сидении водителя. Застрелился из своего ружья. Выволок водителя, сел на его сидение и застрелился.

– Кто водилу уработал?

– Есть свидетель. Пацаненок из лагеря. Следил за дорогой, когда все произошло. Видел, как повозка с потушенным фонарем проехала мимо, на дорогу выскочил чернокожий мальчик, что-то бросил в лобовое стекло, и повозка остановилась.

– Мальчик? Почему мальчик? Мальчик видел, как еще один мальчик остановил повозку и уработал двух здоровенных мужиков. Ты сам-то в это веришь?

– Это не самое странное. Пацаненок утверждает, что у чернокожего был хвост. Как у обезьяны. Предлагаю пройти к повозке, на месте все увидите.

– Обезьяны у нас не водятся… Выяснили, что они перевозили?

– Неизвестно, что именно. Какую-то вещь из башни Кащея.

– Что еще рассказал свидетель?

– Когда… – человек пожевал губами, подбирая подходящее слово, – неизвестный что-то бросил в лобовое стекло, повозка остановилась. Спустя какое-то время, сопровождающий вышел из кабины, но повел себя странно. Вместо того, чтобы оказать сопротивление нападавшему, он открыл железный ящик, достал мешок с грузом и положил в кабину. Неизвестный спокойно, ничего не опасаясь, подошел к водителю, открыл дверь и перерезал ему горло. Но и это не заставило сопровождающего оказать сопротивление. Он стоял у кабины и о чем-то думал. Затем он обошел кабину, вытащил тело водителя и застрелился. Неизвестный взял мешок и растворился во тьме.

– Следы на дороге остались?

– Да, следы колес, отпечатки сапог сопровождающего и два звериных следа.

– Звериные следы… Какой-то зверь подбегал к повозке? Или вы хотите сказать, что это обезьяньи следы?

– Я не знаю, как выглядят отпечатки обезьяньих лап, но могу определенно сказать, что животное двигалось на задних лапах. Следы, скорее, напоминают кошачьи, только кошка была крупной. Сохранились два отпечатка возле камней. Остальные затерты веником или веточкой.

– Или хвостом… Возле камней, значит.

– Да. То, чем неизвестный уничтожал свои следы, скользнуло по камням и два следа остались. Кошка, я думаю, не способна на такие фокусы, а обезьяна – вполне. Конечно, если пацаненку из лагеря все это не померещилось.

На земле рядом с повозкой на спине лежал труп водителя. Его остекленевшие глаза были вытаращены в небо, рот открыт, зубы оскалены. Внутреннее пространство кабины заляпали куски мозга, кровь и клочья кожи с волосами. В потолке зияло круглое отверстие, пробитое прошедшей навылет пулей. Тело сопровождающего завалилось на бок, разбитая черепная коробка бесстыдно показывала всем желающим свое содержимое.

– Может быть не было никакого чернокожего мальчика с хвостом? Сопровождающий убил водителя, а после застрелился. Мешок сперли эти сволочи из лагеря, они же прихватили и нож.

– Может быть вы и правы, но, в таком случае, почему они не забрали ружья и запасные баллоны к ним?

– Да… Где этот мелкий сученок?

– Вон, с той стороны кузова. В тени сидит. Эй, как там тебя… черт… – человек полез в карман, достал блокнот, раскрыл и прочел. – Ибтихадж! Иди сюда.

Из-за кузова вышел подросток в белой рубахе-платье, закрывавшей тело от шеи до щиколоток.

– По-нашему хорошо говоришь или переводчик нужен?

– Говорю, – сказал Ибтихадж.

– Что ты видел?

– Я уже все рассказал.

– Повтори еще раз.

– Я сидел вон там, – Ибтихадж показал на ближайший холм. – Ночь была лунная. Глаза быстро привыкают и все видно почти как днем. По дороге ехала повозка, она была заметна издалека из-за горящего фонаря. Потом повозка остановилась и фонарь погас. Она долго стояла на одном месте, прежде чем двинулась дальше. Затем повозка поехала на большой скорости. Здесь она резко затормозила, потому что из воздуха появился мальчик-обезьяна и что-то бросил в лобовое стекло. Из кабины вышел вот этот человек, – Ибтихадж показал на сопровождающего.

– Как он вышел? Выскочил с ружьем наперевес?

– Нет, он вылез осторожно, как будто боялся провалиться в яму со змеями. Достал из ящика мешок, положил в кабину, вытащил мертвого водителя, сел на его место и застрелился.

– Как вел себя мальчик-обезьяна?

– Спокойно. Никуда не торопился. Ходил туда-сюда, махал хвостом. Забрал мешок, прыгнул в темноту и исчез.

– Почему ты решил, что это был мальчик-обезьяна, а не просто мальчик или просто обезьяна?

– Он похож на обезьяну, я видел их много раз. Ходил на задних лапах и махал хвостом, но обезьяны не умеют говорить, а этот умеет. Значит, это был мальчик-обезьяна.

– Что он сказал?

– Он сказал: “Как дети”. Больше ничего не говорил, только это. Когда мешок забрал, сказал: “Как дети”.

– Как дети…

– Я могу идти? – спросил Ибтихадж.

– Иди. Если ты нам снова понадобишься, мы тебя найдем.

Ибтихадж развернулся и вприпрыжку побежал в сторону лагеря.

– На лобовом стекле остались какие-нибудь следы?

– Нет, ничего кроме дорожной пыли.

– Если они перевозили ценную вещь из башни Кащея, необходимо сообщить о произошедшем в башню Кащея, и как можно быстрее.

– Вы едете в Аварус, а мне дождаться труповозку?

– Все верно. Повозку отбуксировать в город, трупы в морг.

Человек еще раз заглянул внутрь кабины и пошел к самоходной повозке, на которой приехал из города. Подкинул угля в топку, сел за руль, неспеша проехал рядом с местом преступления и прибавил скорость.

Когда-то здесь рос лес. Лиственный лес, в котором бродили большерогие лоси, дикие кабаны рыли почву и чесались о стволы деревьев, волки выли на луну, лисы бежали по следу, помахивая хвостами, зайцы барабанили лапами по старым пням, благородные олени утробным криком подзывали самок, белки порхали с ветки на ветку, на макушках деревьев сидели глухари. В детстве человек охотился в этом лесу со своим отцом. Проезжая по дороге, среди пустынных холмов, в своем воображении он чувствовал грибной запах лиственной прели, видел широкую спину отца впереди, между высоких листьев папоротника. Человек тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания. Даже пней не осталось, их выкорчевали и сожгли в топках самоходных повозок.

Город бога Мааммона Аварус был виден издалека, его щедро освещал газовый свет фонарей. На перекрестке человек повернул налево, чтобы сэкономить время он решил ехать через богатый квартал. На въезде в обширный парк стояла скромная табличка: “Посторонним вход воспрещен”. Вокруг длинного озера с прозрачной водой росли разнообразные деревья. Их посадили на определенном расстоянии друг от друга, в определенном порядке. Подлеска не было. Изумрудно-зеленая аккуратно подстриженная трава устилала землю пушистым ковром. Единственные животные, обитавшие в парке, – стая белых лебедей с подрезанными крыльями. Они плавали по поверхности озера. По парку змеились беговые и велосипедные дорожки. Человек снизил скорость до пешеходной. Стрекотали поливочные вертушки, разбрызгивая воду, на травинках висели, преломляя солнечный свет, водяные алмазные капли. Лесного духа не было. Не пахло свежескошенной влажной травой и водоемом. Птицы не пели, кузнечики не стрекотали, в пруду не квакали лягушки. По краю водоема не рос камыш или осока. Берег, покрытый подстриженной травой, плавно уходил под воду. Человек долго ехал по парку, дорога шла не прямо, а петляла, то вправо, то влево, иногда возвращалась назад. Наконец, человек подъехал к кованному забору и ажурным воротам с табличкой: “Движение без остановки запрещено”. Четыре охранника, вооруженных ружьями и длинными ножами, остановили повозку, проверили документы, заглянули в кабину, кузов и под него.

– С какой целью въезжаете в Тихую долину? – спросил охранник.

– По служебной необходимости.

– У вас вопросы к кому-то из жителей? – продолжал допрос охранник.

– Мне нужно как можно скорее попасть в башню Кащея, – терпеливо объяснил человек.

– Не забывайте, вам запрещено покидать повозку в Тихой долине. Счастливого пути, – охранник постучал ладонью по крыше кабины.

Тихая долина, – квартал для избранных. Заборов перед домами не было. Двухэтажные строения утопали в зелени фруктовых садов. Окна и входные двери приветливо выходили на улицу. Глаз радовали аккуратно подстриженные газоны, чистые тротуары, широкие подъезды к гаражам, пристроенным к домам. Многочисленные магазины, продававшие одежду, обувь, мебель, ювелирные украшения, постельное белье, ковры, оружие, разнообразную посуду, всего не перечислить, чередовались с уютными кафе, ресторанами всевозможных кухонь, детскими садами, школами и университетами. На игровых площадках под присмотром мам и нянь на качелях и каруселях резвились детишки. Старики читали свежие газеты, курили сигары, играли в настольные игры на открытом воздухе в тени деревьев. В Тихой долине проживало шестьдесят тысяч мужчин и женщин детородного возраста, не считая стариков и детей. Человек поехал быстрее. Тихая долина по сравнению с остальной частью безбрежного Аваруса представляла собой узкую полоску земли в западной части города, зажатую между парком с длинным озером и рукотворным глиняным холмом, башней Кащея, высотой сто футов. Протяженный холм был шесть раз опоясан широким пандусом из обожженного кирпича. На нем могли разминуться, не задев друг друга, две самоходные повозки. На вершине холма стоял шестиэтажный деревянный дом бога Мааммона, на пяти этажах которого жил Кащей, а на шестом стояла золотая статуя бога, обращенная равнодушным лицом к городу Аварусу и спиной к Тихой долине. В давние времена, когда деревьев было много, и пласты угля лежали в земле не потревоженными, шестиэтажное здание было каменным. Кащей правил Аварусом и всеми Западными землями от имени бога Мааммона, который сообщал Кащею свою волю, а он ее оглашал народу.

Человек смотрел в окно на безмятежные лица людей, уверенных в завтрашнем дне, и его скулы ходили желваками. За широкой спиной Мааммона им жилось беспечально. Кто и когда создал статую бога, человек не знал. Жрецы уверяли, что бог Мааммон растопил золото в каменном котле, облил им себя и, пока золото не застыло, принял позу безразличного спокойствия. Внутри золотой статуи живет бог Мааммон, ему там хорошо, так учат жрецы.

Башню Кащея охраняли люди из ведомства, в котором служил человек. На них также была черная одежда и кинжал на поясе. Человека узнали в лицо и пропустили без лишних вопросов. Раньше он несколько раз поднимался по кирпичному серпантину на башню Кащея со стороны Аваруса, отсюда, из Тихой долины, никогда. Человек ехал в повозке по кирпичной дороге, постоянно поглядывая влево, на лежащую внизу Тихую долину, зеленый оазис в желтой степи. Вдалеке он насчитал десять столбов дыма, испускаемого высокими трубами различных мануфактур. Облако пыли поднималось из карьера, расположенного на почтительном расстоянии от города. По распоряжению бога Мааммона строить предприятия, загрязняющие природу, можно было только вдали от Аваруса и, в особенности, от Тихой долины.

Повозка закашляла, человек чертыхнулся, остановил ее, достал из-за сидения деревянный башмак и сунул под колесо. Он вынул из кармана рубашки мятую пачку сигарет, закурил, жмурясь на солнце, и полез в кузов за углем, повозка готова была заглохнуть. Близился День Черного Солнцеворота. Редкий праздник, выпадающий раз в сотни лет. Из тихой Долины вверх карабкались груженые повозки, чем именно, человек не видел, кузова были закрыты тентами.

– Чего встал, раззява! – высунувшись из окна закричал пожилой водитель. – Здесь стоять нельзя! Уголь подкидывать внизу нужно было!

– Не ругайся, отец, – спокойно ответил человек, – объехать можно.

– Можно… можно… – проворчал пожилой.

– Что везешь? К празднику готовятся?

– К нему готовятся, к нему… А что везу, не знаю. Загрузка-выгрузка, – меня не касается. Кто таким как ты за руль садиться разрешает? – пожилой водитель вырулил и поехал дальше.

Человек докурил, бросил бычок вниз в тихую Долину, сел в повозку, щелкнул тумблерами, потянул рычаги, но она не тронулась с места. Вдавил рукоять, расположенную под рулевым колесом, вышел и открыл капот. Задумчиво постоял, разглядывая медные трубки, прямоугольник конденсатора, шестерни, ремни и металлические бочонки, поднял руки и вышел навстречу повозке, поднимавшейся на башню Кащея.

– Чего тебе? – глядя хмуро спросил усатый водитель неопределенного возраста. – Некогда мне твою колымагу чинить.

– Чинить не нужно, – ответил человек. – Мне бы наверх подняться.

– Ну, садись, раз уж так… – усатый убрал с пассажирского места на пол сшитую из мешковины сумку, звякнуло стекло, наверное, в банке был его обед. – Отчего же не помочь, если можно помочь…

– Давай подержу, – человек поднял сумку и положил себе на колени. – Наверное, целый день катаешься?

– Какой там… – усатый махнул рукой. – С полуночи, не хочешь… Пожрать некогда. Того и гляди свалюсь с верхотуры и придавлю кого-нибудь из знатных, то-то будет смеху…

– К празднику готовятся?

– Ну, а к чему? Шутка ли, День Черного Солнцеворота! Раз в четыре сотни лет бывает. Как думаешь, жизнь поменяется после этого дня?

Человек пожал плечами: “Жизнь меняется постоянно, но не всегда так, как нам хочется”.

– Чего нам простым людям надо… цены пониже, зарплаты повыше, а не наоборот. Старший в ремесленное пошел, на каменщика учиться. Повел я его на рынок за ботинками новыми, а цены за месяц два раза скаканули. А почему?

Человек пожал плечами.

– А уголь? По сравнению с прошлым годом – в три раза! У меня зарплаты ни на что не хватает.

– У меня тоже, – сказал человек.

– Так ты хоть взятки брать можешь, а мне не даст никто. Берешь взятки?

Человек скривил лицо, как бы говоря, может быть «да», а может быть «нет».

– Да берешь, берешь! Я бы тоже брал… Уму не постижимо, вожу золото, а на жизнь не хватает.

– Какое золото?

– Обыкновенное, желтое. Полный кузов. С полуночи вожу. Обидно.

– Все эти повозки перевозят золото? – человек оглянулся назад, разглядывая через окошко закрытый тентом кузов.

– Ну, да, натуральное золото. В Тихой долине монеты чеканят и слитки льют, а мы, видишь, возим.

– Тебе это откуда известно?

– Шило в мешке не утаишь… куда они его там складируют? За столько веков можно было десять таких башен заполнить или сто. Все мало… мало.

– При мне не боишься такое говорить?

– Мы с тобой в одном дерьме плаваем.

Повозка въехала на вершину и остановилась перед забором с воротами.

– Приехали, – сказал водитель человеку и вышел из кабины вместе с ним.

У высоких и широких ворот стояли длиннобородые мужчины в расшитых золотом длиннополых ризах и красных кафтанах, – жрецы бога Мааммона. Один из них сел за руль, ворота открылись и, как только повозка въехала в огороженный периметр, закрылись.

Человек подошел к седобородому старшему жрецу, на плечи которого была наброшена шкура леопарда. Жрец окинул его холодным взглядом.

– Важное сообщение, ограблена повозка, перевозившая ценности из башни Кащея.

– Где? – спросил старший жрец.

– Восточные холмы, рядом с лагерем беженцев. Водитель и сопровождающий убиты. Есть свидетель, который показал, что налет совершил ребенок или животное.

– Вот как? – старший жрец удивленно поднял бровь.

– Свидетель утверждает, что видел у преступника хвост, но это маловероятно. Померещилось.

– Хорошо, я вас понял, – сказал старший жрец и указал на усатого водителя, ожидавшего у ворот, когда за забором разгрузят его повозку. – Подождите немного, он отвезет вас вниз.

Человек поклонился и отошел. Жрец постоял немного, задумчиво глядя на восток, и пошел к маленькой калитке в заборе, шагов в двадцати от ворот, набрал комбинацию из шести цифр, вдавливая металлические кнопки кодового замка. Калитка открылась, старший жрец вошел в замкнутое, прямоугольное пространство большого металлического ящика, закрыл калитку и вдавил кнопку с цифрой три, на панели, расположенной на стене, раздался щелчок, легкое гудение и жрец медленно поехал вниз. Ящик дернулся и остановился, жрец открыл калитку и вышел.

Стены покрывали плиты мягкого песчаника, легко поддающегося резцу. Крылатые люди с ястребиными головами жали ячменное поле. Их согнутые тела навсегда застыли с серпами в руках. Старший жрец остановился у барельефа со жнецами, поклонился им, сложил руки на груди и прочел короткую молитву: “Срезайте народы серпами болезней, войн и голода. Удобряйте их телами почву, а душами преисподнюю земли”.

Жрец пошел дальше, на следующем барельефе, в верхней его части, искусный мастер изобразил высокого кудрявобородого царя, сидящего на престоле. Расторопные слуги привели к нему связанных пленников: мужчин, женщин и детей. В середине барельефа мужчинам отрубали руки и ноги, снимали кожу, детей бросали на копья, женщин закапывали живьем. В нижней части барельефа вороны слетались на сложенные грудами тела. Старший жрец поклонился и произнес: “Жестокий правитель – благо для народа. Он как горькая трава, изгоняет болезнь, как раскаленное железо, прижигает язву, как острый нож, отсекает гниющую плоть. Его тяжелая рука держит крепко и не отпустит”.

Старший жрец прошел дальше. На третьем барельефе великаны руками вырывали высокие деревья, рыли землю и вытаскивали на поверхность уголь, перегораживали реки плотинами, прокладывали дороги, воздвигали мануфактуры, возводили город. Старший жрец поклонился и проговорил: “Природа, созданная невидимым Богом, непредсказуема и опасна. Она, как плохая жена, кричит ураганами, плачет наводнениями, зло смотрит молниями, осуждает дела мужа землетрясениями. Укрощая природу, мы исправляем ошибки невидимого Бога”. Старший жрец поклонился и поправил дымящийся фитилек, висевшей на стене лампады.

Подойдя к четвертому барельефу, старший жрец поклонился солнцу, пронзающему землю лучами. Там, где лучи входили в землю, зарождались золотые жилы. Они растекались в стороны и вглубь земли: “Фундамент крепкого здания, сильные ноги, благополучное завтра, счастливые дни, спокойные ночи, свобода от Бога – золото, дар солнца и земли”.

На пятом барельефе обнаженные мужчины и женщины пили вино, вкушали разнообразные блюда, совокуплялись, считали монеты, дрались, вонзали кинжалы в спины, из их длинных языков вылетали колючки, руки тянули чужое добро. Старший жрец произнес: “Свобода мыслей, слов и поступков, уравнивает нас с обитателями Высших сфер. Небесное и подземное соединяются в человеке, образуя хмельное вино и жизнь проходит приятно и незаметно, как летний сон во фруктовом тенистом саду”.

Перед шестым барельефом старший жрец простерся ниц, затем встал на колени и молча рассматривал изображение бога Мааммона, сидящего в позе безразличного спокойствия. С левой стороны груди, там, где у живого бьется сердце, мастер изобразил камень Ал-Атар. Жрец не произнес ни слова, простерся ниц, встал и открыл узкую желтую дверь справа от изображения бога Мааммона. Цвет двери был искусно подобран под цвет песчаника. За дверью притаилась плотная, душная, непроглядная тьма. Старший жрец, преданно глядя во тьму, произнес: “Камень Ал-Атар похищен подручным Караги котом Наглом. Он клюнул на приманку”.

Тьма улыбнулась.

Гусиная кожа покрыла тело старшего жреца, сердце затрепетало, горло сдавило крепкой петлей.

– Еще несколько дней, владыка неба и земли, и мы увидим тебя во плоти, – сказал старший жрец и простерся ниц.

Глава 5. “Ловушки лабиринта”.

– Через тридцать шагов повернем налево, – сказал Нагл, освещая путь факелом. – Должны успеть.

Вслед за ним, стараясь не отстать, перебирал лапами Мизгирь, на его спине лежало мертвое тело Коросты, обернутое в кокон из паутины.

– Поторопись, Мизгирь! – крикнул Нагл не оборачиваясь. – Сейчас они сомкнутся!

Раздался хруст деревянных шестерен, шуршание кожаных ремней, заскрипели железные валы. Нагл и Мизгирь успели выскочить из бревенчатого коридора, прежде чем стены с шумом сошлись.

– Ничего не прищемил? – спросил Нагл, всматриваясь вперед. – Как думаешь, куда дальше? Однажды лабиринт раздавит меня как комара. Вспомнит тогда хозяйка своего верного слугу, но будет поздно.

Смоляной факел на мгновенье вспыхнул ярче и язычок пламени опалил пыльную паутину, свисавшую с потолка.

– Сложность в том, что лабиринт все время изменяется, – сказал Нагл, – и приобретает самые неожиданные очертания. Здесь вроде бы безопасно…

Они стояли на широкой площадке, свет факела не падал на стену.

– Приходится все время быть на чеку. Это ужасно утомляет.

Острые ушки кота поворачивались туда и сюда, а нос втягивал воздух.

– Давай отдохнем, – предложил Нагл. – Только ты не сбрасывай свою ношу, а то мало ли что.

Нагл сел, а Мизгирь лег на брюхо.

– Коротали бы сейчас вечерок у печи, за столом, – Нагл настороженно вслушивался в темноту, – если бы не этот дурак, Короста. Приперся в неурочный час, наследил, нахамил и умер! Двух слов связать не может, а туда же, жених чертов. Найди себе бабу в деревне, женись на ней и живи счастливо до конца своих дней. Но нет, Карагу ему подавай, у него для нее подарки! Ну, хорошо… отдашь ты ей язык и желчь висельника, и что?! Нет, что ни говори, но это нечистая сила внушает людям любовь. Она превращает их в слепых безумцев.

Сверху лязгнула цепь, и с тихим шорохом, роняя хлопья пыли, потолок заскользил вниз.

– Бежим со всех ног! – Нагл зажал рукоять факела зубами и большими скачками понесся вперед, за ним Мизгирь. Они бежали, пока не наткнулись на стену. От страха шерсть встала дыбом на загривке у кота.

– Где выход?! – заорал Нагл, повернул налево и побежал вдоль стены.

Бревенчатый потолок опускался все ниже, свет факела играл на янтарной поверхности вековых сосен.

– Нет выхода! – Нагл поднял факел вверх. – Все, конец…

Мизгирь выпрямил лапы и стал выше. Его красные глаза, не мигая, смотрели во тьму. Он сорвался с места и побежал в глубь комнаты.

– Ты куда? – крикнул ему вслед Нагл. – Дурак, стой! – Но Мизгирь не обернулся. – Карага… сволочь, – тихо произнес Нагл и побежал за пауком.

Потолок заставил их передвигаться на полусогнутых лапах. Бежавший впереди Мизгирь вдруг исчез, Нагл не успел удивиться и провалился под пол. Он расставил лапы, выронил факел и упал на что-то мягкое. Отскочив в сторону, Нагл оскалился, но увидел перед собой красные глаза Мизгиря и растянул тонкие губы в улыбке. Сверху с грохотом опустился потолок. Нагл осмотрелся, они сидели в неглубокой квадратной яме, стены которой были выложены диким камнем.

– Спасибо, земляк, – сказал Нагл и похлопал Мизгиря по мохнатой лапе. – Сбрось Коросту, не убежит. Отдых. Кто знает, когда потолок поднимется, – Нагл лег на бок и подпер голову лапой.

Мизгирь освободился от ноши, поскреб по потолку и улегся на брюхо.

– Ты хорошо слушаешь, с тобой можно поговорить по душам, поделиться сокровенным, – сказал Нагл. – Между нами говоря, Карага больная на всю голову. Ей всюду мерещится измена. Кащей прислал мастеров, которые создали лабиринт, избушку неказистую и маленькую с виду, а на самом деле, не понятно, есть у нее границы или нет. А внутри ловушка на ловушке! Капкан на капкане! Я ее просил и не один раз, чтобы она мне раскрыла секрет, показала безопасную тропиночку. А она только смотрит с подозрением темными глазами, как будто я хочу вражеское войско привести. А жить-то хочется! Вот тебе, Мизгирь, хочется жить? – паук мигнул в знак согласия. – И мне хочется. Чем я здесь занимаюсь? На побегушках у Караги, туда-сюда шныряю. Ааа… – Нагл смахнул со щеки непрошенную слезу, – видно судьба такая. Горькая доля… мне бы книг почитать, или с умными людьми пообщаться, я бы тогда проявил себя с другой стороны, я бы тогда показал…

Потолок дрогнул и начал медленно подниматься, Нагл встал на задние лапы и выглянул над краем ямы.

– Как только щель между потолком и полом позволит ползти, поползем, – сказал Нагл. – Время дорого.

Мизгирь взвалил на спину тело Коросты и вслед за Наглом выбрался из ямы. Они быстро дошли до того места, где была бревенчатая стена без дверного проема. Вместо стены появился бескрайний терновый лес. Длинные шипы выглядывали между зелеными листьями. Темно-синие, почти черные ягоды щедро усыпали ветви.

– Такого еще не бывало, – озадаченно сказал Нагл. – Не удивлюсь, если шипы покрыты ядом.

Нагл лег и заглянул под кусты, подсвечивая себе факелом.

– Не пролезть, – сказал Нагл. – Они слишком густые. Что будем делать?

Мизгирь сбросил тело Коросты, побежал направо вдоль зарослей, но вскоре вернулся.

– Налево бегать не нужно, – сказал Нагл. – Я уверен, что и там не пройти. Подождем, может этот бурелом сам исчезнет.

Нагл воткнул факел в ближайший терновый куст и лег на живот, подогнув лапы под себя.

– О чем мы говорили в яме… Вспомнил, о бабах, – сказал Нагл. – Хорошо, Мизгирь, что нет у нас этих проблем, а людишки мучаются. Страдальцы… Нет, подарками делу не поможешь. Мужик думает, что подарит бабе сережки золотые и в придачу наобещает с три короба, а она с ним возляжет из благодарности. Если умная, подарки примет, но не возляжет. Сережки золотые лишними не бывают, отчего же не взять, а тело свое пряное кому попало раздавать, тут уж – извините! Интерес у нее нужно вызвать. А как это сделать?

Мизгирь, казалось, не слушал Нагла. Его красные глаза неотрывно смотрели на горящий факел.

– Она не кусок мяса на прилавке. Свежая розовая говядина. У мяса нет души, а у женщины есть. И какая! Ты знаешь, какая у Караги душа? Откуда тебе, Мизгирь, знать. Черная, как беззвездное небо, глубокая как ад, – Нагл отпил из фляги, – злая, как… Не то слово подобрал. Если говоришь о какой-нибудь женщине, что она злая, то подразумеваешь, что она бывает и добрая. Карага не злая и доброй не бывает. Она – чудовищная. Ничего не поделаешь, такая природа, – Нагл сделал еще несколько глотков и потряс флягой, прислушиваясь к звуку, исходящему из ее чрева. – Меньше половины… а идти далеко. Да, Карага цельная в чудовищности. Она бы поглотила мир со всеми реками, горами, морями, пустынями и лесами. Растерзала бы все живое! Прям вот так… – Нагл скорчил страшную рожу, выпустил когти, вцепился во флягу и попытался разодрать. – Она прекрасна в своем безумии. Сам Кащей ее уважает. А Кащей – это исполин, выше облаков голову держит. Хороший напиток, забористый, – Нагл сделал большой глоток. – Настойка корня валерианы. Будешь? Ах, да… ты не пьешь. Что ты уставился на огонь?

Мизгирь взял факел и сунул пламенем в куст.

– Ты что творишь? – закричал Нагл. – Пожар все сожрет!

Смоляные ветки терна вспыхнули, как сухая лучина. Языки огня лизали соседние кусты, повалил густой черный дым. Жар стал невыносимым, Нагл отпрянул назад, Мизгирь оттянул тело Коросты. Сок шипел, вытекая из треснувшей кожуры ягод, яркие искры взмывали к высокому потолку.

– А ты сметливый, – сказал Нагл. Пламя отражалось в его глазах. – Терн сгорит, угли остынут, и мы пройдем. Настойка валерианы туманит разум. Я мог бы и сам догадаться. Понимаю, что хмельным здесь ходить вдвойне опасно, но ничего с собой поделать не могу. Страшно. Говорят, что пьяных Бог бережет. О чем мы с тобой говорили? О Караге! О ее душе. Я говорил, что будь ее воля, она ради забавы уничтожила бы весь мир? По-моему, говорил… Но ей кто-то мешает. Кто-то не дает ей этого сделать. Ты не знаешь кто? И я не знаю. В мире людей невидимый Бог – хозяин истории, а в нашем мире кто? И я не знаю. Интересно, а Караге известно, кто управляет миром, в котором мы живем? Слушай, Мизгирь, может быть это и есть самая большая тайна Караги – она знает, кто истинный хозяин и бог нашего мира! Хороший напиток… – Нагл отпил из фляги. – Вредно для здоровья, но наводит на интересные мысли.

Ненасытный пожар поглощал терновый лес. Пламя бушевало от горизонта до горизонта.

– Красиво… – сказал Нагл. – Море огня. Мы здесь ни за что бы не прошли. Шипы изодрали бы паутину, и душа Коросты покинула бы мертвое тело. Попробуй ее потом поймать. Ты, Мизгирь… голова. Жаль, что говорить не умеешь. Хотя… Может оно и к лучшему. Да… Карага, Карага… Просил я ее однажды превратить меня в человека. Она глянула на меня темными, лисьими глазами, усмехнулась и спросила: «А зачем тебе?». А я ей ответил, что хочу, мол, еще лучше и усерднее служить моей госпоже. У человека силы больше, пальцы ловчее, и одежду можно носить нарядную, каждый день новую. Знаешь, что она мне ответила? Куда, говорит, шестом не достанешь, туда носом не тянись. Зараза такая.

Под высоким потолком сверкнула молния, ударил гром и снова сверкнула молния. Над пылающим лесом повисли мрачные тучи. Крупные редкие капли упали рядом с Наглом, оставляя лужицы размером с блюдце.

– Я плавать не умею, – со страхом пробормотал Нагл, пригибаясь от оглушительного грома.

Капли падающие все чаще и чаще слились в сплошной поток. Огонь и вода сцепились в драке не на жизнь, а на смерть. Вода оборачивалась непроглядным паром, шипение углей заглушило гром. Вода быстро поднималась. Сильный ветр разгонял высокие волны, оседланные грязной пеной. Серый пепел и черные угли покрыли воду. Мизгирь плыл, гребя лапами, как восьмивесельная лодка, на его спине лежало тело Коросты, Нагл вцепился в шерсть, покрывавшую тело Мизгиря. Ветвистая молния ударила в воду, и в том месте образовался водоворот, втягивавший в себя все, что плавало на поверхности. Мизгирь попытался отгрести от водоворота как можно дальше, но воронка быстро расширялась и настигла его. Мизгирь взмахнул передними лапами в воздухе и заскользил вниз по поверхности воронки, увлекая за собой Нагла, в ужасе раскрывшего рот и зажмурившего глаза, предчувствовавшего неотвратимую гибель. Они бешено завертелись, поглощаемые ненасытным чревом водоворота. Стены воронки сужались, Мизгирь вытянул лапу и коснулся противоположного края. “Будь, ты, проклята, Карага!”, – выдохнул Нагл и крепче вцепился в Мизгиря. Кот открыл глаза и посмотрел вниз. Пасть воронки зияла чернотой, еще мгновение, и она проглотит их. Нагл отпустил Мизгиря и закрыл лапами морду. Проскочив узкое кольцо основания водоворота, Мизгирь приземлился на сухой деревянный пол, сверху на него свалился Нагл, рядом упало тело Коросты. Нагл открыл глаза, потоп и сгоревший терновый лес растаяли как мираж. Вода ручьем стекала с Нагла, Мизгирь тряс лапами, пытаясь просушить их, под Коростой образовалась большая лужа. С отвращением двигая мокрыми лапами, Нагл прошелся по полу. Водоворот выбросил их в небольшую комнату без окон и дверей, потолок Нагл не разглядел.