Kitabı oku: «Пустотa», sayfa 4
– Ну, в принципе, можно сказать так, – согласилась Дарья.
– Просто многим непонятно, зачем иметь двух командиров на борту?
– Командир корабля у нас один, – усмехнулась Дарья. – И это я. Уильям – начальник экспедиции, у нас с ним разные функции.
– Поясните.
– Всё просто, – сказал Андерсон, – Дарья отвечает за всё, что происходит на корабле: состояние его систем, связь, управление полётом и так далее. В том числе и за людей, когда они находятся на борту. Что касается меня, то на мне общее планирование и руководство. Я буду отвечать за выбор места нашей посадки и за строительство самой базы на Титане.
– Ну так и кто из вас главный? – спросила ведущая.
– Формально я, – сказал профессор, – но на борту корабля я фактически являюсь пассажиром и обязан подчиняться Дарье. – Он посмотрел на неё.
– Если по-простому, то Уилл говорит мне, куда лететь, а я уже отвечаю за то, как это сделать.
– Вроде как в такси? – Элли улыбнулась.
– Да, что-то типа того, – Усмехнулся Андерсон.
– Хорошо, следующий вопрос для Дарьи: после вашего отлёта вся команда ляжет в криокапсулы и проспит в них весь путь до Сатурна, вы же вместе с Фёдором Фроловым останетесь бодрствовать всё это время. Зачем? Насколько я понимаю, «Армстронг» полностью автоматизирован, и как только вы закончите разгон, им больше не нужно будет управлять.
Дарья наклонилась в кресле вперёд.
– Смотрите: в состоянии криогенного сна в человеческий организм вводятся особые медицинские препараты: при этом практически полностью останавливается обмен веществ, пульс замедляется до одного-двух ударов в минуту. В этом состоянии человек может пребывать почти неограниченно долго, главное – снабжать организм питательным раствором и поддерживать нужную температуру, от двух до пяти градусов Цельсия.
– Да, в этом и суть криогенной гибернации, – согласилась Энни.
– Теперь представьте, что на борту вдруг случается какая-то авария, что-то, что ставит под угрозу всю экспедицию и требует немедленного вмешательства. Для того чтобы полностью пробудить организм от криосна, сначала нужно вывести из него всю химию. Это процесс небыстрый, его невозможно провести за пару минут, на это требуются по меньшей мере сутки. Да и то в первые часы после пробуждения человек похож на сонную муху, выполнять в таком состоянии какую-то работу очень непросто. На полное восстановление всех физиологических показателей нужен ещё как минимум день.
– Вы хотите сказать, что, пока вы будете просыпаться, может оказаться слишком поздно? – спросила Энни.
– Да, и даже может получиться так, что просыпаться будет уже некому, – мрачно заметил Андерсон.
– Поэтому всегда кто-то должен бодрствовать, – сказала Даша, – следить за тем, чтобы всё работало как надо. «Армстронг» – очень сложный корабль, а в любой сложной системе случаются неисправности. И если их вовремя не устранять, они будут накапливаться как снежный ком, в итоге несколько, казалось бы, незначительных проблем могут вылиться в одну огромную. Когда вы едете по шоссе и у вас вдруг ломается двигатель, вы можете остановиться на обочине и вызвать эвакуатор либо дождаться помощи от проезжающих мимо водителей. В космосе, увы, эвакуаторов не предусмотрено, и некому будет отбуксировать нас домой, случись что. Конечно, все наши системы многократно резервированы, но тем не менее, если что-то выходит из строя, это надо чинить. Этим в основном мы и будем заниматься с Фёдором.
– Следующий вопрос как бы вытекает из предыдущего: вы вместе с Фроловым проведёте наедине три года, если считать путь туда и обратно, как вы будете уживаться всё это время? Ведь с психологической точки зрения это наверняка тяжело?
– Для любой миссии продолжительностью больше нескольких недель команда подбирается так, чтобы быть совместимой с точки зрения психологии. Рабочие навыки, физические данные, интеллект, стрессоустойчивость – это всё, безусловно, важно для космического полёта, и это обязательно учитывается при выборе того или иного кандидата в члены экипажа. Но в равной степени со всем этим учитывается и психологический портрет человека. Иногда специалисты выбирают кандидата с худшими показателями, если считают, что он лучше впишется в коллектив, в противном случае уже к середине полёта оказавшиеся в условиях замкнутого пространства люди могут попросту сойти с ума и поубивать друг друга.
– То есть вас с Фёдором специально подобрали таким образом, что …
– Мы с Фёдором уже работали вместе, в том числе в довольно экстремальных условиях. – Она на пару секунд замолчала, очевидно, вспоминая наш с ней первый полёт. – И мы показали, что являемся отличной командой. Последующие тесты, проведённые в рамках подготовки к этой миссии, данный факт подтвердили. Так что да, у нас с Фроловым очень высокий уровень психологической совместимости.
– Вопрос интимного характера, – сказала Энни, – он многих интересует, но, если не хотите, можете не отвечать: вы с Фроловым пара?
Андерсон засмеялся и с любопытством посмотрел на Дарью.
– Вы правы, Энни, это интимный вопрос, однако я на него отвечу. Когда два человека проходят вместе через такие вещи, как мы с Фёдором, между ними вполне может зародиться симпатия. К счастью, ЮАС, в отличие от некоторых других организаций, лояльно относится к близким отношениям между сотрудниками. Наше руководство считает, что подобные отношения принесут больше пользы, нежели вреда.
– И всё же, – журналистка продолжила наседать на Дашу, – почему только вы двое? Четыре года в экспедиции – это долгий срок, неужели нельзя было включить в экипаж ещё одну пару, помимо вашей, чтобы вы могли следить за состоянием корабля, сменяя друг друга, скажем раз в полгода.
– В самом начале, при планировании миссии, была такая идея, но от неё отказались. Во-первых, дело в том, что криогенная гибернация – новая технология, и хоть последствия её применения для человеческого организма и изучены достаточно хорошо, чтобы этой технологией пользоваться, однако всё равно сохраняются некоторые риски. Процессы погружения в криосон и особенно выхода из него весьма деликатны и требуют строгого соблюдения всех процедур. Кроме того, как-никак введение в гибернацию и выход из неё – это все-таки стресс для организма, который лучше минимизировать. Ну, а во-вторых, два человека банально едят меньше, чем четверо, так что поэтому специалисты нашей корпорации решили остановиться на варианте с одной дежурной парой.
– Хорошо. Уилл, вопрос к вам. Можете нам вкратце поведать план миссии?
– Вас интересует то, как именно мы полетим к Титану и что конкретно будем там делать?
– Да.
– Ну, мы стартуем с низкой околоземной орбиты через четыре дня. Нам не хватит тяги, чтобы сразу покинуть гравитационный колодец нашей планеты, поэтому мы будем разгоняться в несколько витков. С каждым оборотом вокруг Земли мы будем включать наш двигатель вблизи перигея – самой низкой точки орбиты, и увеличивать скорость на несколько сотен метров в секунду. По мере роста скорости наша орбита станет вытягиваться, превращаясь из круга в эллипс, до тех пор, пока где-то на третьем витке мы не наберём вторую космическую и не вырвемся за пределы гравитационного влияния Земли. После этого мы продолжим разгоняться, чтобы достичь системы Сатурна. Благодаря колоссальной эффективности двигателя «Армстронга» мы можем развить очень большую скорость и позволить себе полёт не по гомановской траектории, а практически по прямой. За счёт этого мы доберемся до нашей цели всего за полтора года вместо обычных шести или восьми, как это делали беспилотные зонды до нас. Далее мы подойдём к Сатурну и выполним манёвр торможения, выйдя на эллиптическую орбиту вокруг него таким образом, что низшая точка нашей орбиты будет находиться у самой границы его атмосферы. На этом этапе вся команда уже проснётся, у нас запланировано изучение колец, спутников и атмосферы газового гиганта. В атмосферу мы сбросим «Ахиллес» – небольшой беспилотный самолёт, с его помощью мы соберём данные о её структуре, составе и так далее. На всё это уйдет полтора месяца, затем мы вновь запустим двигатели и отправимся к Титану, выйдем на полярную орбиту и определимся с местом посадки.
– То есть вы хотите сказать, что место посадки до сих пор не определено? – спросила журналистка.
Андерсон потёр переносицу под очками.
– Понимаете, Энни, у нас, конечно, есть на примете некоторые интересные точки благодаря зонду «Адам», запущенному в рамках нашей программы несколько лет назад. Он как раз недавно вышел на орбиту Титана. Но, пока мы летим, могут открыться новые… – он задумался в поисках подходящего слова, – интересности, и, возможно, планы придётся изменить. Так что мы пока не загадываем.
– Хорошо, – сказала Энни, – вы выберете место для посадки, и что дальше?
– Мы сядем в наш шаттл «Дедал» и спустимся на поверхность.
– Вот так просто? А можете рассказать о нём поподробнее?
– Ну, это такой большой космоплан, разработанный исключительно для Титана. У него два типа двигателей: ядерные турбореактивные и ракетные, работающие на метане и кислороде. Пока мы находимся в плотных слоях атмосферы, работают первые, а когда воздух становится слишком разрежённым, в дело включаются вторые, которые и выводят нас на орбиту. Как только мы сядем на Титан, начнём разбивать базу. Первым делом установим жилой модуль и станцию обеспечения. С помощью неё мы будем добывать топливо для «Дедала», а заодно воду и кислород для нас самих. Далее, если всё пойдет хорошо, челноку, потребуется сделать ещё три рейса, чтобы доставить с корабля на поверхность всё необходимое: продовольствие, строительные блоки, научное оборудование и так далее.
– А что может пойти не так? – спросила Энни.
– Много чего, но больше всего мы боимся отказа станции обеспечения, – сказала Дарья, – если она по каким-то причинам выйдет из строя и мы не сможем добывать топливо для «Дедала», и нам придётся сворачиваться.
–На этот случай у нас всегда должен быть запас кислорода и метана для его заправки, – сказал Андерсон, – иначе мы рискуем остаться на Титане навсегда.
– Хорошо, предположим, станция обеспечения работает нормально, топливо, вода и кислород есть, база развёрнута. Что теперь?
– Наука, – невозмутимо ответил профессор. – У нас довольно обширные планы по изучению Титана. Запланирован ряд различных экспериментов: атмосферных, геологических и так далее. Сейчас сложно сказать, чем мы будем заниматься в то или иное время, очень многое зависит от того, как будет развиваться ситуация непосредственно там, на месте. Больше всего нас интересует странный химический баланс в атмосфере Титана.
– А что с ним не так?
– Ну, если не вдаваться в научные подробности, можно сказать следующее: в воздухе Титана должен присутствовать ацетилен, он должен образовываться в верхних слоях под воздействием солнечного ультрафиолета, но его там нет. То же с водородом: атмосфера спутника содержит его намного меньше, чем должно быть согласно нашим расчетам. Мы должны выяснить причину этих явлений.
– И сколько всего времени вы проведёте на Титане? – спросила Энни.
– Восемь месяцев, – ответила Дарья. – Нам нужно дождаться стартового окна, чтобы отправиться домой. После этого мы просто разгонимся и полетим обратно.
– Снова по прямой?
– Да, практически по прямой. У нас очень много топлива, руководство программы посчитало, что доставка на корабль нескольких лишних сотен тонн дейтерия и гелия-3 намного выгоднее, чем растягивать полёт на десятилетие, если бы мы пользовались гомановскими переходами.
– И на том, как я понимаю, всё? – спросила журналистка.
– Для нас да, – ответил Андерсон. – Мы вновь выйдем на орбиту Земли, за нами вышлют челнок, мы пересядем в него и спустимся. Дома мы получим причитающиеся нам почёт, уважение и славу. Будем рассказывать всем байки и небылицы о нашей жизни на Титане, а в это время «Армстронг» начнут готовить к следующему полёту, в который он должен будет отправиться с новой командой уже через год после нашего возвращения.
– И это будет миссия «Прометей -2», – подытожила Энни. – Что ж, огромное спасибо вам за эту интересную беседу, увы, она получилась короткой, но, насколько я знаю, у вас плотный график, нужно готовиться к старту. Морякам перед долгим плаванием, обычно желают семи футов под килем, чего пожелать в такой же ситуации астронавтам, я не знаю, поэтому просто пожелаю вам удачи в предстоящем нелёгком путешествии, этот полёт имеет колоссальное значение для всего человечества. Мы будем неотрывно следить за вашей миссией.
– И вам спасибо за пожелания, Энни! – сказал Андерсон.
– Да, счастливо вам оставаться, ждите нас, – улыбнувшись, сказала Дарья.
– Обязательно будем ждать.
Дарья и Андерсон отключились.
– Напоминаю, что у нас в эфире были члены экипажа межпланетного космического корабля «Нил Армстронг» астронавты Дарья Климова и Уильям Андерсон. Ну а мы переходим к новостям.
По экрану пробежала заставка новостного блока – кадры космических станций, лунных городов и марсианской научной базы «Маринер».
– По сообщениям пресс-центра «Юнайтед Аэроспейс», в колонии «Кларк» в районе южного полюса Луны полностью завершён монтаж новой монорельсовой дороги, соединяющей основную базу с горнодобывающим комплексом в кратере Шеклтон. Торжественный запуск движения по новой ветке состоится третьего октября в присутствии главы корпорации Малькольма Эванса…
***
Громада корабля, освещённая заходящим за кормой Солнцем, величественно плыла по орбите. Все системы были включены и приведены в полную готовность, реакторы налились мощностью, четыре огромных, каждый площадью в пару футбольных полей, радиатора светились малиновым цветом, излучая в окружающее пространство мегаватты тепла. Как хищный зверь, затаившийся перед броском, «Армстронг» застыл в ожидании старта.
– Обратный отсчет: восемь минут, – раздался в наушниках голос диспетчера ЦУП.
– Вас поняли, начинаем финальную проверку, – ответила Дарья.
Она достала чеклист и, сверяясь со списком, начала:
– Автопилот.
Я посмотрел на монитор диагностики и, убедившись, что с момента прошлого тестирования с системой управления ничего не случилось, коротко ответил:
– Готов.
– РСУ, – продолжала командир.
– Готова.
– Навигация.
– Готова.
– Гироскопы.
– Активны, все параметры в норме.
– Двигатель, – это уже вопрос к Жаклин Кусто.
– Готов.
– Реакторы.
– В норме, мощность номинальная, – ответила инженер.
– Давление в основной топливной системе.
– В норме.
– Давление во вторичной топливной системе.
– В норме.
– Охлаждение, основной контур.
– Запущен, давление и температура в норме.
– Вторичный контур.
– Запущен, все показатели в норме.
– Радиаторы.
– Активны, тепловая нагрузка… – Жаклин сверилась с приборами, – тридцать четыре процента.
– Связь.
– Связь в норме, – последовал ответ Вильямсона.
– Телеметрия.
– В норме.
…
Я посмотрел на командира, её светлое, слегка присыпанное веснушками лицо было серьёзно и сосредоточенно как никогда, медно-рыжие волосы туго заплетены в косу, на левом виске застыли бисеринки пота, глаза внимательно сверялись с чек-листом. На какой-то момент я залюбовался ею. Конечно, я и раньше замечал Дашину красоту (уж поверьте мне, не заметить такое было бы трудно!) и не раз видел её за работой, как сейчас, но почему-то именно в этот момент – момент полной отдачи и наивысшей концентрации, за несколько минут до старта до меня таки наконец-то дошло, какой же я счастливый сукин сын.
…
– ЦУП, мы закончили, все системы запущены и работают в штатном режиме, экипаж на местах, корабль к старту готов.
– Поняли вас, «Армстронг», следим за вашей телеметрией, подтверждаем, показатели в норме, даем зелёный свет, повторяю, даем зелёный свет. До старта четыре минуты.
Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, время тянулось медленно, как кисель. Цифры в секундном окошке сменяли друг друга словно бы нехотя.
– «Пять минут, пять минут – это много или мало?» – всплыли вдруг в памяти слова старинной песенки. – «Про что же там было? Про Новый год, кажется? Ну, у нас тут не новый год, у нас тут дела посерьёзнее, пожалуй что целая новая эпоха», – подумал я. На всякий случай глянул на индикатор лобового стекла перед собой, в тысячный раз проверил отклонения по курсу и тангажу, разумеется, их не было – мощные силовые гироскопы удерживали ориентацию корабля с точностью вплоть до тысячных долей градусов. Перевёл взгляд на панорамное стекло – за окном царила ночь, где-то далеко внизу мерцали огни городов.
Я попытался представить, чем сейчас заняты люди, живущие там: кто-то, наверное, торчит на работе, быть может, стоит в пробке или идёт в магазин. Кто-то учит с ребенком домашнее задание, едет домой в переполненном метро, ужинает. Иные же спешат к друзьям, ведь сегодня пятница. Шумными компаниями в уютных барах и кафе они встречают этот вечер за бокалом пива или, может, чего покрепче. Очередной скучный вечер обычных скучных людей – красота! Ну а я вот сижу в двухсотметровой алюминиевой хреновине, по странному стечению обстоятельств именуемой кораблём, готовой отправиться в место, куда даже свет добирается целых полтора часа! И какого хрена я там вообще забыл? И ведь никто же не заставлял меня на это подписываться! Эх, говорила мне мама поступать на юридический… Хорошо хоть компания тут подобралась приятная… видимо, такая же долбанутая, как и я.
– Две минуты до старта, – раздался в наушниках голос руководителя полёта.
Продолжая размышлять о судьбах обычных людей, я вдруг вспомнил, как мы недавно отмечали свадьбу одного моего старого знакомого. Вовка Белов был человеком, с космосом никак не связанным, дружили мы с ним ещё со школы, он был владельцем небольшой сети аптек в Казани. После нашего выпускного общались мы ну не то чтобы редко, но так, от случая к случаю. И вот в один прекрасный день прилетает мне письмецо, мол, «Приглашаем на свадьбу» и все такое. А шёл уже второй год подготовки к нашей миссии, сил уже не было – так хотелось вырваться хоть куда-нибудь, пообщаться с простыми нормальными людьми о чём угодно, лишь бы не о предстоящем полёте. Не помню, каким чудом, но мне удалось-таки выпросить себе неделю отпуска. Праздник проходил в ресторане, было много незнакомых мне лиц, и я тогда попросил приятеля не распространяться перед другими о моей профессии, в кои-то веки хотелось отдохнуть от всего, что связано с космосом, почувствовать себя обычным человеком среди обычных людей, обременённых обычными заботами. Многие тогда интересовались мной, спрашивали, чем занимаюсь и всё такое, а я отвечал уклончиво, представляясь то ли риэлтором, то ли бизнесменом. И всё же, когда все уже изрядно выпили, в какой-то момент речь зашла о нашей программе. Не удивительно, ведь СМИ очень активно освещали весь процесс подготовки к полёту. Было весьма интересно сидеть и молча слушать, что думают обо всём этом простые непосвящённые люди. И хоть тогда было сказано немало забавных глупостей (что, в общем-то, допустимо для непрофессионалов), большинство всё же сходилось во мнении о важности нашей миссии.
– Обратный отсчёт: шестьдесят секунд.
Я вновь глянул на Дарью и поймал на себе взгляд двух изумрудных глаз. Она улыбнулась мне, я протянул ей руку, она вложила в неё свою ладонь.
Я внимательно следил за бегущими цифрами на таймере, нам не нужно было ничего делать, автоматика должна была позаботиться обо всём сама, оставалось лишь ждать. Как только на табло загорятся нули, двигатели запустятся автоматически, и автопилот согласно давно внесённой программе поведёт нас прочь от Земли.
– Тридцать секунд, – звучал по радио голос Ника Гарсии. – Пятнадцать секунд… десять…девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… две…одна… Старт!
На первый взгляд ничего не изменилось, лишь обнулился таймер и загорелись индикаторы тяги двигателя. Ни рёва, ни грохота, ни вибрации – ничего, что присуще кораблям и ракетам на обычной, химической или ядерной, тяге не было. Всё, что мы почувствовали, – лишь слабое ускорение, слегка прижавшее нас к креслам с силой, равной одной десятой земного тяготения.
Я, однако, отчётливо представлял себе процессы, происходящие глубоко в недрах корабля.
Сработали управляющие контуры, открылись клапаны, запустились топливные насосы, накачивая дейтерий и гелий в камеру реактора. Включился индуктор – здоровенная катушка, создающая электрическое поле в гелий-дейтериевой смеси, отчего эта самая смесь разогрелась, моментально превратившись в плазму. Мощные охлаждённые до сверхнизких температур сверхпроводниковые электромагниты сжали плазму в узкий жгут, разогревая её ещё больше и запуская тем самым в ней термоядерную реакцию. Включился дивертор – специальное устройство, отсекающее внешнюю часть плазменного жгута и перенаправляющее раскалённые до нескольких десятков миллионов градусов и разогнанные до огромных скоростей продукты ядерного синтеза в десятиметровое решётчатое сопло. Корабль пришел в движение.
– Есть запуск двигателя, тяга сто процентов, – отрапортовала Жаклин.
–Подтверждаю, все параметры в норме, ускорение одна десятая джи – Сказала Дарья.
– Ну, поехали! – воскликнул Рик.
– Видим ваш разгон, «Армстронг», пока всё идёт хорошо, продолжайте согласно плану.
– Вас поняла, ЦУП.
Я внимательно следил за показаниями мониторов, отмечая изменения характеристик нашей орбиты. В этот раз нам предстояло разгоняться около десяти минут. Ускорение было практически не ощутимо, 0,1g – сущие копейки по сравнению с тем, что мы обычно испытывали при старте с Земли. Я смотрел, как плавно, метр за метром растёт высота апогея: четыреста десять километров – четыреста одиннадцать, четыреста двенадцать… На этом витке мы должны были отдалиться от нашей планеты всего на пару тысяч, на втором – больше, на третьем ещё больше, и так до тех пор, пока мы не наберём вторую космическую и не покинем окрестности Земли.
– Держим курс, скорость семь тысяч девятьсот, растёт, – сказал я.
– Хорошо, разгоняемся по графику, – ответила Дарья. – Вижу на приборах небольшие продольные колебания корпуса в пределах допустимых значений.
– «Армстронг», это ЦУП, сейчас нам тут поступило сообщение по новостным каналам, я думаю, вам будет приятно это услышать. Только что, пару минут назад, генеральный секретарь ООН выступил с общим заявлением от лица лидеров всех стран – участниц организации. Они желают вам доброго пути, «Армстронг», удачи и успехов в вашей миссии. А ещё на улицы городов по всей планете вышли тысячи людей, чтобы вас проводить. Это гигантский флешмоб, они запускают в небо воздушные шары, клянусь, мне кажется, я вижу их даже отсюда!
– Спасибо, ЦУП. Это приятные слова, честно сказать, мы тут все в лёгком шоке, но это правда очень приятно. Передайте всем нашу огромную благодарность, скажите, что их поддержка имеет большое значение для нас, – ответила Даша.
***
Земля медленно исчезала за кормой. На первый взгляд это было незаметно, но всё же, если провести возле иллюминатора хотя бы минут пятнадцать, можно было заметить, как постепенно уменьшался её диаметр. Поначалу заполнявшая собой всё пространство позади корабля, сейчас она была лишь немногим больше Луны, какой мы её обычно привыкли видеть с поверхности нашей планеты. Мы неслись прочь, удаляясь от родного мира со скоростью порядка двенадцати километров в секунду. С момента самого первого включения двигателей прошло два дня, и теперь, наконец-то вырвавшись из гравитационных оков нашей планеты, мы летели навстречу неизведанному. «Армстронг» продолжал медленно ускоряться, термоядерный двигатель работал в половину мощности, выдавая ускорение в пять сотых джи. Я сидел в кают-компании и задумчиво смотрел в панорамное окно на медленно вращающуюся в такт движению гравитационной центрифуги Землю. Мы с Дашей уже жили по полётному расписанию, разбив наши вахты на двенадцатичасовые смены. Время моего дежурства начиналось через десять минут. Только что проснувшись и позавтракав, я намеревался отправиться на мостик в самое ближайшее время.
– С добрым утром! – раздался из-за спины голос Егора Трофимова.
– Ну, кому утро, а кому – вечер, – заметил я, зная, что вахта биолога закончилась буквально только что.
– Слыхал, чего наши-то учудили?
– Я только встал, Егор. Для чтения новостей пока времени не было. Что стряслось?
– Да Штаты сегодня ночью отправили к Египту свой флот во главе с авианосцем «Дональд Трамп». Как они говорят: «С целью поддержки демократических повстанческих сил в борьбе с авторитарным режимом», – подражая риторике официальных представителей Вашингтона, продекламировал он.
Я потёр лоб.
– Боже… идиоты. Неужели за сто лет нельзя было придумать отмазку поновее?
– Погоди, это ещё не самый смак! – воскликнул Егор. – Буквально через несколько часов после того, как они вышли в море, кто-то, похоже, угостил этот самый авианосец торпедой!
Я молча сидел несколько секунд, переваривая услышанное.
– То есть ты хочешь сказать, что кто-то атаковал авианосец США?
– Именно! Их президент даже сделал по этому поводу обращение к нации: так, мол, и так, в результате вероломного нападения… и так далее по тексту.
– А точно торпедой? Может, всё-таки у них там что-то само взорвалось? – с надеждой в голосе спросил я.
– Ну, либо торпеда, либо беспилотный дрон, они говорят, будто засекли её в самый последний момент… Не знаю, может, конечно, это всё ложь, враньё и провокация, может, они даже сами это устроили, но, как по мне, вряд ли бы американцы стали взрывать один из своих самых дорогих кораблей.
– А что с ним?
– С авианосцем-то? Большая дырень в борту под ватерлинией, пожар, сильный крен, несколько десятков убитых и под сотню раненых. Тонуть вроде как не собирается, но ни о каком наведении демократии без капремонта теперь и речи не идёт.
– Интересно девки пляшут, – медленно проговорил я, откидываясь на спинку кресла. – И ты думаешь, что учудили это всё именно наши?
– Ну а кто ещё? – развёл руками Егор. – Не египтяне же! Ты же говорил, у тебя отец на подлодке служил, посуди, кто ещё, кроме наших подводников, мог прокрасться в самый центр ордера, долбануть флагман и незаметно смыться?
– Значит, подлодку, выпустившую торпеду, так и не нашли?
– Нет, исчезла, растворилась, будто её и не было.
– Возможно ,и впрямь дрон… Знаешь, китайцы тоже могли это сделать, – заметил я.
– Вряд ли, у них, конечно, крутой флот, но это совсем не их зона интересов. К тому же у них сейчас и так забот хватает: тёрки с Японией, восстание на Тайване … ссориться ещё и со Штатами им совсем не с руки. Наши это, говорю тебе, больше некому.
– Если это так, то Симонов затеял очень рискованную игру, – сказал я, имея в виду российского президента. – Если бы американцам удалось перехватить подлодку, доказать её принадлежность, то… – Я сделал паузу, пытаясь представить последствия подобного развития событий. – Преднамеренная атака на боевой корабль, тем более флагман флота… Это вполне себе casus belli.
– Ну пока вроде бы всё хорошо, – сказал Егор. – Скандал, конечно, в любом случае будет нешуточный, но прямых доказательств у них нет, всё, что янки пока могут делать по этому поводу, – сотрясать воздух в ООН да накладывать санкции.
– Всё равно это было очень, очень опасно. Что такого есть в этом сраном Египте, чтобы пойти на такое?
– Не знаю. Наверное, нашим просто надоело смотреть на то, как амеры загребают себе все лакомые куски на планете. Вот и намекнули им, мол, «Египет не отдадим». – Он сделал паузу. – И загребём его сами.
Я устало вздохнул и посмотрел на часы.
– Мне пора, Егор. Даша уже, ждёт.
– А, ну иди, ещё увидимся, – сказал биолог.
Я встал и направился в сторону мостика. Корабль медленно ускорялся, и меня слегка тянуло в сторону кормы. Мозг, пытаясь подстроиться под необычные условия, выкидывал весьма странные фокусы: казалось, будто идёшь не по ровной поверхности, а как бы вдоль склона холма. Все это, помноженное на воздействие вращения самой центрифуги, у многих из экипажа вызывало головокружение и тошноту. Юхиро Ямагути, наш врач, даже выписал самым больным специальные таблетки от укачивания. К счастью, продолжаться это должно было не слишком долго, как только мы закончим разгон и выключим двигатель, все неприятные эффекты тут же пропадут.
Добравшись до радиального туннеля, я стал подниматься в осевую часть корабля, обдумывая новости, которые сообщил мне Трофимов. Мной владели двоякие эмоции. С одной стороны, я чувствовал гордость за наших моряков, операция, провёрнутая ими (если это в самом деле были именно они), вне всякого сомнения, являла собой пример высочайшего профессионализма и заслуживала глубокого уважения. Авианосцы ведь никогда не ходят поодиночке, являясь сердцем авианосной ударной группы, они всегда окружены огромным количеством крейсеров, эсминцев, подлодок, дронов и различных судов снабжения. От отца-подводника я знал, как сложно пробраться через все эти заслоны, найти среди десятков других кораблей заветную цель, торпедировать её и уйти. И ребята сделали всё это, так что наверняка дома их теперь ждут ордена и медали.
Да, они сделали это… вот только зачем? Нет, понятно, что решение об атаке «Трампа» принималось не командиром подлодки, это делалось на самом высоком уровне, да и мотивы его в целом тоже ясны: не дать Штатам подмять очередную страну.
Я добрался до мостика и влетел внутрь. Дарья сидела на своем месте, записывая что-то в инженерный журнал.
– Привет, – сказал я, усаживаясь в соседнее кресло.
– Привет, – поздоровалась она, задумчиво закусив ручку.
– Ну и как у нас дела? – поинтересовался я, по-быстрому проверяя курс и скорость корабля.
– Хреново, – ответила Дарья, передавая мне журнал. – Всего неделя полёта, а у нас уже неисправности.
– Что-то серьёзное?
– В меру. В четвёртом гиродине система отметила превышение уровня вибрации и отключила его, ещё неполадки с системой рециркуляции воды в спальном отсеке, пришлось задействовать аварийный контур.
– Если мы не сможем фильтровать воду, нам крышка, – заметил я.
– Да, но ребята из инженерного отдела говорят, что это легко поправить. Остаётся им верить.
– Будем надеяться, что они правы. Не хочу я, если честно, лезть во все эти сантехнические дела. Это всё?
– Пока да.
– Так, а что будем делать с гиродином?
Дарья устало вздохнула и потёрла руками глаза.
– Не знаю, видимо, придётся лезть наружу и разбирать его. И лучше бы это сделать сразу, как вырубим тягу, пока народ не ляжет в капсулы. Тогда можно будет привлечь Мейса или Жаклин – с ними всяко будет легче, чем возиться потом вдвоём.
Я молча кивнул.
– ЦУП говорит, что проблема может быть с платой управления либо датчиками, – продолжала она, – если так, то у нас в ЗИПе есть и то, и то. В противном случае придётся забыть про этот гиродин до конца полёта.
