Kitabı oku: «Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза», sayfa 5

Именно эта программа выявила и опробовала многие из тех кадров, которые впоследствии осуществляли политику уничтожения на Востоке. Целый ряд крупных нацистских преступников начинал с «принудительных эвтаназий». Например, группенфюрер СС Артур Небе, который стоял у истоков одного из самых чудовищных злодеяний в истории человечества, занимая посты начальника германской уголовной полиции и директора Интерпола (Friedlender, 1995: 55). Именно этот – формально главный в мире – «борец с преступностью» предложил задействовать газ для ликвидации приговоренных на Тиргартенштрассе. Подобная деловитость пришлась по вкусу Гиммлеру: в 1941 г. шеф СС назначил Небе начальником айнзацгруппы B, работавшей в сфере действия группы армий «Центр». Здесь энергичный группенфюрер применил свой богатый опыт: по его приказу казни евреев и коммунистов начали проводиться в машинах-душегубках с использованием выхлопных газов, то есть не на глазах у личного состава, чью психику прагматично решили поберечь.

Важную роль в реализации Т-4 по линии СС сыграл высокопоставленный офицер криминальной полиции Кристиан Вирт – по оценке историка Генри Фридлендера, «самый жестокий из ее организаторов» (Friedlender, 1995: 298). Он контролировал уничтожение, а также фабрикацию документов для родственников. Первые расправы с его участием прошли в январе 1940 г. в Бранденбурге; в середине года его карьера делает взлет, и он становится инспектором всех «центров эвтаназии» в рейхе. Неудивительно, что в 1942 г. мы находим Вирта на посту коменданта лагеря смерти Белжец, одного из трех, созданных для проведения операции «Райнхардт» (под этим названием скрывалось истребление евреев и цыган оккупированной Польши). В короткие сроки заслуженный эсэсовец получил должность инспектора всех лагерей генерал-губернаторства и таким образом выступил одним из главных творцов Холокоста. В 1943 г. его перевели в Триест, в окрестностях которого спустя год Вирта нашла пуля югославского партизана.

Еще один видный нацист, показавший себя во время «принудительных эвтаназий», – доктор Ирмфрид Эберль. В ходе Т-4 он был начальником центра ликвидации больных в Бранденбурге, где прославился тем, что лично откручивал вентиль, запуская газ в камеру с жертвами. Впоследствии один из его ассистентов, доктор Генрих Бунке, на суде сказал, что его шеф вел себя так, будто мечтал удушить газом Бога и весь мир. Настоящий звездный час этого людоеда наступил после начала «фернихтунгскриг». С февраля 1942 г. он – комендант спешно сооружаемой Треблинки, где летом под его руководством начинается уничтожение жителей Варшавского гетто. Маниакальный фанатизм Эберля выделял его даже среди нацистских палачей: он взялся истреблять евреев с таким дьявольским усердием, что вызвал серьезный сбой в нацистской машине уничтожения. Как вспоминал Вилли Ментц, охранник лагеря смерти, Эберль «был очень амбициозен. Он заказал больше транспортов [с евреями], чем можно было “обработать”. Это привело к тому, что поезда должны были ожидать за пределами лагеря, потому что привезенные ранее были еще не уничтожены. В ту пору было очень жарко и в результате во время этой жары в эшелонах умерло очень много людей; в это время горы трупов валялись на платформе…» (The Good Old Days…, 1991: 245) Кристиан Вирт оперативно отреагировал на эксцесс и восстановил порядок: ретивого коменданта отставили и прислали на его место более хладнокровного и расчетливого убийцу – Франца Штангля из Собибора. Провалившийся Эберль до конца войны прозябал на второстепенных постах. После краха нацистов он пытался избежать ответственности, но все же был опознан, арестован и покончил с собой в камере 16 февраля 1948 г.

Другой влиятельный нацистский врач, который начинал путь к «войне на уничтожение» в программе Т-4, – доктор Хорст Шуман. Формально именно он открыл активную фазу «принудительных эвтаназий»: первые партии больных уничтожались в Графенеке под его контролем. Потом Шуман продолжал миссию ликвидаций в Зонненштейне. А в ходе «фернихтунгскриг» на его долю выпала важнейшая для «восточной» политики рейха задача: под патронажем Генриха Гиммлера доктор присоединился к поискам метода массовой стерилизации «расово нежелательных» человеческих общностей (Вахсман, 2019: 454).

Убийства больных происходили тайно: официально каждую смерть объясняли выдуманной причиной вроде сердечного приступа или инсульта. Ее указывали в документах и сообщали родственникам жертвы. Однако слухи о принудительной эвтаназии просочились наружу и вызвали резкие протесты даже в тех слоях немецкого общества, которые были вполне лояльны режиму. Поэтому 24 августа 1941 г. Гитлер отдал распоряжение свернуть программу. Правда, свернулась она только в том смысле, что убийства перестали документироваться даже под грифом «секретно», а в качестве средства уничтожения больше не применялся газ; сами ликвидации происходили в течение всей войны. Просто теперь для решения вопроса использовали морфий, люминал и скополамин, а иногда просто морили несчастных голодом (Кранах, 2006: 7).

Нацистские планировщики отчитались о результатах программы как о невиданном экономическом триумфе. Убийство 70 тыс. человек сохранило для рейха 885 439 980 рейхсмарок. В отчетах специально подчеркивалось, за счет каких именно продуктов, не съеденных умершими, была достигнута эта экономия. Так, например, 20 856 026 рейхсмарок удалось сэкономить на хлебе, 13 490 440 на мясе и сосисках, 708 350 на варенье, 1 054 080 на сыре (Mostert). Таким образом, готовя нападение на Советский Союз, высшее руководство нацистской Германии уже имело опыт массового убийства ради пропитания, жертвами которого становился «расово негодный материал». Поэтому нет ничего удивительного в том, что Гитлер и Гиммлер пришли к выводу о возможности повторить эту программу на Востоке в гораздо больших масштабах. Если логика истребления «бесполезных едоков» работала в Германии, не было никаких препятствий для ее переноса на территории Востока.

* * *

Важное обстоятельство, которое необходимо принимать во внимание при оценке связи СС и плана экономического штаба «Ост», заключается в том, что Генрих Гиммлер также занимал пост рейхскомиссара по укреплению германской народности. Именно ему впоследствии предстояло руководить заселением Востока немцами и в конечном итоге сделать так, чтобы на присоединенных землях осталась только «германская кровь».

Это было главной мечтой Гиммлера на протяжении многих лет: в этом он полностью разделял идеи своего фюрера. Еще в 1924 г. Гиммлер записал в своем дневнике: «Только в борьбе со славянством немецкое крестьянство проявит себя и окрепнет, так как будущее – за германским Востоком… Именно на Востоке находятся гигантские территории, приспособленные для сельского хозяйства. Они должны быть заселены потомками наших крестьян, чтобы прекратилась практика, при которой второй и третий сыновья немецкого крестьянина вынуждены переселяться в города для поиска заработка… Как и 600 лет назад, немецкий крестьянин должен чувствовать себя призванным бороться против славянства за обладание и увеличение территории святой матери-земли» (Хене, 2003: 58).

С молодых лет Гиммлер попал под влияние той части немецкой историографии, которая считала ошибкой экспансию Оттона Великого в Италию. Влиятельная группа историков второй половины XIX в. во главе с Генрихом фон Зибелем провозглашала, что историческим призванием германцев было движение не на Юг, а на Восток. Они называли «глупостью или преступлением сливать в слепом тщеславии воедино то, что не может быть объединено» (Лябуда, 1965: 32), подразумевая этнически неоднородную Священную Римскую империю, которая распалась, «немногое оставив немецкому государству и немецкому королю от своего имперского блеска» (Лябуда, 1965: 31). Гораздо больше исторических перспектив было, по их мнению, у германцев на Востоке, поскольку «по своим размерам и степени образованности Германия была достаточно сильной, чтобы либо обезвредить порабощенное население, либо слить его с собой» (Лябуда, 1965: 32). Родоначальников этой «верной» политики фон Зибель и его последователи видели в отце Оттона Генрихе I, а также герцоге Генрихе Льве, которые начали знаменитый немецкий «дранг нах остен».

Гиммлера буквально завораживал пример этих неординарных средневековых героев. Как писал его личный врач Феликс Керстен, «когда Гиммлер стоял рядом с гробницей Генриха I в Кведлинбургском соборе, он, должно быть, поздравлял себя с окончательным завершением той миссии на Востоке, которую начал этот король, а продолжил Генрих Лев. Гиммлер делал все возможное, чтобы поощрять изучение жизни этих двух правителей; все материалы по ним он знал как свои пять пальцев» (Керстен, 2004: 405).

Легенда гласит: Генрих Птицелов (876–936) получил прозвище за то, что узнал о своем избрании восточнофранкским королем во время ловли птиц. Однако всю дальнейшую жизнь этот монарх занимался вещами гораздо более серьезными. Он подчинил своей власти Швабию, Баварию, Лотарингию, выстроил в своих владениях десятки хорошо укрепленных каменных городов, создал тяжеловооруженную конницу, которая позволила разгромить в битве при Рияде непобедимых до того венгров. И наконец, именно он начал покорение полабских славян, заселявших в Средние века огромные пространства к востоку от Эльбы. Птицелов разорил земли гаволян, затем, по сообщению Видукинда Корвейского, напал на племя доленчан и взял их главный город под названием Гана. «Добыча, захваченная в городе, была роздана воинам, все взрослые были убиты, женщины и дети отданы в рабство» (Видукинд Корвейский, 1975: 147). В следующем походе Генрих I дошел до Праги и заставил чешского князя Вацлава платить ему дань.

Гиммлеру очень нравился этот исторический сценарий. Руководителю расовой политики рейха даже казалось, что между ним и древним монархом существует мистическая связь и что порой он слышит голос короля Генриха, наставляющего его в государственных делах. В честь Генриха Птицелова были названы личные покои Гиммлера в Вевельсбурге. Таким образом, крупный немецкий исследователь СС Хайнц Хене имел все основания назвать рейхсфюрера «антиславянским мистиком» (Хене, 2003: 265). В 1936 г. при самой широкой поддержке главы СС Германия пышно отпраздновала тысячу лет со дня смерти удачливого средневекового правителя. Его высокопоставленный поклонник поручил найти останки короля, покоящиеся где-то в Кведлинбургском соборе, и спустя год состоялось их торжественное перезахоронение. Тем временем книжные магазины рейха наводнили книги о короле Генрихе, прославлявшие его завоевательную политику. Так, нацистский историк Франц Людтке разразился многостраничным панегириком в адрес Птицелова, уверяя читателей, что его деятельность готовила создание «большого германского государства на Востоке» (Lüdtke, 1940: 168). На пропаганду образа работали и постановки вагнеровского «Лоэнгрина», где король Генрих является одним из важных персонажей.

Вторым кумиром Гиммлера, чей культ он последовательно насаждал, был саксонский и баварский герцог из рода Вельфов Генрих Лев. По словам переводчика СС Евгения Доллмана, «сердце рейхсфюрера безраздельно принадлежало ему» (Керстен, 2004: 50). А Керстен добавлял: «Гиммлер знает о его жизни чуть ли не больше, чем кто-либо другой, и считает предпринятую Генрихом колонизацию востока за одно из величайших достижений в германской истории» (Керстен, 2004: 204). Схожей точки зрения на эту историческую фигуру придерживался и Розенберг. Вдвоем они ввели герцога Льва в число величайших героев Германии: этот статус, в частности, отразился в остроумной, но раздраженной дневниковой записи Геббельса: «Какой-то перемудрец докопался, что Иоганн Штраус на одну восьмую еврей. Я запретил это разглашать. Во-первых, это не доказано, во-вторых, я не позволю снять все сливки с немецкой культуры. В конце концов, из нашей истории останутся только Видукинд, Генрих Лев и Розенберг» (Ржевская, 2004: 202). Из Брауншвейгского собора, где был похоронен знаменитый герцог, гитлеровцы изгнали протестантов, и некоторое время храм с гробницей Льва существовал в статусе «национального святилища».

Генрих Лев вышел на историческую арену спустя два века после смерти Птицелова. За эти столетия полабские славяне успели ревизовать достижения Генриха I, освободиться от немецкого владычества и фактически прекратить процесс христианизации своих земель. Последнее весьма беспокоило Святой Престол, и в 1147 г. папа Евгений III издал буллу, которая уравняла крестовый поход в земли славян со Вторым крестовым походом в Святую землю. Идеологом нашествия в Полабье стал влиятельный учитель понтифика Бернар Клервосский, который бросил крестоносцам ясный лозунг: «Окрестить или истребить».

Восемнадцатилетний Генрих Лев не отправился воевать к стенам Иерусалима, как его недруг – германский король Конрад III, а предпочел поход в страну по соседству. Собрав огромное войско, два лидера «христового воинства» – Генрих и Альбрехт Медведь – перешли Эльбу и вторглись в земли славян с разных сторон, но быстрых успехов не снискали. В итоге кампания закончилась спорно: крестили славян более чем символически, зато наложили немалую дань (за это Лев удостоился замечания средневекового хрониста Гельмольда фон Бозау, что про деньги он вспоминал чаще, чем про Господа). Однако спустя тринадцать лет повзрослевший Лев обрушил на славян карательный удар такой мощи, что, по рассказу «Славянской хроники», «вся земля бодричей и соседние области, принадлежавшие Бодрицкому государству, из-за непрерывных войн, особенно же войны последней, по милости господа, всегда укрепляющего десницу благочестивого герцога, были целиком обращены в пустыню. И если еще оставались какие-нибудь последние обломки от народа славянского, то вследствие недостатка в хлебе и запустения полей они были настолько изнурены от голода, что вынуждены были толпами уходить к поморянам или в Данию, а те безжалостно продавали их полонам, сорабам и богемцам» (Гельмольд, 1963: 74).

То же писал Гельмольд и об Альбрехте Медведе, который вторгся в земли гаволян-лютичей, взял их столицу Бранибор (славянское «Бранный бор») и основал на завоеванных территориях маркграфство Бранденбургское: «Он поработил всю землю брежан, стодорян и многих других народов, обитающих на Гаволе и Альбии, и усмирил имевшихся среди них мятежников. Наконец, когда славяне мало-помалу стали убывать, он послал в Траектум и в края по Рейну, а потом к тем, кто живет у океана и страдает от суровости моря, а именно к голландцам, зеландцам и фландрийцам, и вывел из всех этих стран весьма много народа и поселил их в славянских городах и селениях. И весьма окрепли от прихода этих поселенцев епископства Бранденбургское и Гавельбургское, так как увеличилось количество церквей и выросли сильно десятины…

Когда бог одарил герцога нашего и других государей счастьем и победой, славяне частью перебиты, частью изгнаны, а сюда пришли выведенные от пределов океана народы сильные и бесчисленные и получили славянские земли, и построили города и церкви, и разбогатели сверх всякой меры» (Гельмольд, 1963: 74).

Эти строки хроники не были для Гиммлера древним преданием – они были руководством к действию. Завоевание Востока, истребление и изгнание русских, украинцев, белорусов, поляков не лежало за пределами его воображения. Ведь подобное однажды уже произошло, и многие успели позабыть, что восемьсот лет назад Мекленбург назывался Велиградом, Ольденбург – Старгородом, а Бранденбург – Бранибором.

За этой откровенной исторической политикой, за нацистским культом «натиска на Восток» внимательно следили в СССР и не питали никаких иллюзий. В этом смысле особый интерес представляет статья известного советского историка, академика Евгения Викторовича Тарле «Восточное пространство и фашистская “геополитика”», опубликованная в журнале «Историк-марксист» в 1938 г.

Полиглот Тарле скрупулезно проштудировал всю нацистскую историографию и ярко показал ее подчиненность целям военной экспансии на Восток. Маститый советский исследователь, чьей сильной стороной был также образный стиль изложения, вспоминал излюбленную максиму Фридриха II о том, что, если кому-то по нраву чужая провинция, надо немедленно ее занять: а после найдутся сотни юристов, которые докажут, что это произошло в полном соответствии с законом. Тарле иронизировал, что «историки и “геополитики” в гитлеровской Германии с большим успехом заменяют, а во многом и превосходят юристов Фридриха». При этом «масштабы и аппетиты в XX столетии – не чета фридриховским, и любой из юристов, который в свое время мгновенно доказывал “исторические права” прусского короля на Силезию, все-таки несколько затруднился бы доказать прусские “исторические права” на Украину и Урал» (Тарле, 1939: 259–260).

Особое внимание Тарле привлек как раз Франц Людтке с его «предвидениями германской будущности на Востоке». Согласно этому автору, в третьем тысячелетии грядет становление Великой Германии. Если первое тысячелетие дало немцам «представление о политической общности», второе – «политическое единство и высшую степень культуры», то в третье они войдут, «разбив свои цепи и создав пространство на Востоке» (естественно, благодаря Адольфу Гитлеру). Комментируя этот пассаж, Тарле написал, что приводит в пример именно Людтке оттого, что тот очень типичен, когда выпячивает идею захвата восточных земель, под которыми явно подразумеваются территории Советского Союза (Тарле, 1939: 269).

«Все это стоит в теснейшей связи с основным мотивом: и в прошлом, и в настоящем, и в будущем Германии дороги и нужны люди, которые вели ее на Восток, на завоевание “восточного пространства”. И “душевная субстанция” германского народа самоутверждалась, как вещают нам фашистские “геополитики”, и в будущем должна самоутверждаться именно в процессе “веселой, свежей, благочестивой войны против Востока”…» (Тарле, 1939: 276–277).

Не укрылся от этого ученого и характер этой будущей войны: «Они полагают, что истинный “геополитик” должен стремиться к овладению именно только землей, а вовсе не населением, которое на этой земле живет. Это население должно быть без потери времени выведено в расход, ибо оно может в дальнейшем лишь испортить чистоту расы северных… светлокудрых германских победителей» (Тарле, 1939: 271).

Пример Тарле важен: как известно, он занимал особое место среди советских историков. Специалист-интеллектуал, который приобрел имя в европейских научных кругах еще до революции, в конце тридцатых пользовался расположением Сталина. Нет сомнений, что его аналитику внимательно читали на самом верху, а подобные исследования всячески поощрялись. Летом 1939 г. АН СССР выпустила целый сборник «Против фашистской фальсификации истории», куда, помимо цитированной статьи, вошли и другие обзоры немецкой литературы на тему «приобретения Востока».

Так, крупный советский ученый Николай Грацианский отмечал расистскую «заточенность» нацистской медиевистики, которая возводила в постулат глупость и бесхозяйственность славян. «Именно немцы как будто бы научили заэльбского славянина, не умевшего даже как следует пахать землю, правильным приемам земледелия, торговле, основам государственной жизни и вообще всему высокому немецкому благонравию. Один из основоположников теории исконного германства заэльбских областей, Коссина²⁶, договаривается до невероятного вздора: по его мнению, славяне, при своей полной некультурности, характеризуемой “жалким отсутствием потребностей”, уже во времена Римской империи “исповедовали большевизм”, который у германцев, требовавших везде, даже на войне, законности и права, вызывал ужас и отвращение» (Грацианский, 1939: 140).

Грацианский, вслед за Тарле, делал довольно очевидный вывод: нарратив о «героической и справедливой» немецкой колонизации обслуживает агрессивные приготовления нацистов. Он нужен, в частности, чтобы «превознести деятельность таких заведомых грабителей, как тевтонские братья и Генрих Лев, изображая их разбои в виде заслуживающих всякого подражания примеров…». Цель такой исторической политики и пропаганды – подготовка «новой германской агрессии на Востоке для новых кровопролитных войн с целью отторжения ряда территорий от Советского Союза, порабощения Чехословакии и т. д.» (Грацианский, 1939: 155).

Статьи советских ученых находились в общем потоке публикаций, радиопрограмм и кинокартин, указывающих на нацистские планы завоевания, истребления и порабощения. Советская пропаганда, как и любая, естественно, утрировала и искажала отдельные факты. Однако в целом официальные средства массовой информации сообщали советскому человеку, что гитлеровская Германия собирается напасть с целью завоевания советских территорий; что она будет мучать евреев и третировать славян как людей второго сорта. В результате именно так и произошло. То, что предупреждения Кремля подтвердились, сыграло свою роль в сплочении граждан вокруг верховной власти и массовой мобилизации на отпор врагу. Но весной и в начале лета 1941 г. Генрих Гиммлер об этом не думал. Многолетний апостол культа «натиска на Восток», неизбежно сопряженного с «освобождением» земли для «народов сильных и бесчисленных», рейхсфюрер СС считал себя кем-то вроде нового Генриха Птицелова.

В ходе подготовки агрессии против СССР Гиммлер энергично боролся за широчайшие полномочия при осуществлении полицейских функций на оккупированных территориях. Гитлер удовлетворил эти претензии. Директива Кейтеля от 13 марта 1941 г. гласила, что главе «Черного ордена» поручены на Востоке «особые задания» по подготовке к политическому управлению, выполняя которые он мог действовать по своему усмотрению и под свою ответственность. Иными словами, в «войне на уничтожение» Гиммлер имел карт-бланш и был преисполнен решимости совершить то, о чем так долго мечтал.

* * *

Замок Вевельсбург, построенный в начале XVII в., находится в земле Северный Рейн-Вестфалия, неподалеку от города Падерборна. В 1933 г. Гиммлер впервые посетил это место и проникся к нему симпатией; спустя год замок превратился в резиденцию СС, где на постоянной основе разместилась идеологическая школа Управления по делам расы и поселений.

Возможно, на выбор этого места оказал влияние близкий к Гиммлеру пожилой оккультист Карл Мария Вилигут²⁷, глава отдела СС по изучению ранней истории. Именно он напомнил патрону древнее германское сказание о «битве у березовой рощи», которая, судя по описанию, должна была произойти где-то в окрестностях Вевельсбурга. В этом сражении, согласно легенде, воинство Запада уничтожит великую армию Востока, в которой еще со времен Фридриха Великого немцы привыкли видеть русских. Склонный к мистицизму и символизму Гиммлер ухватился за этот образ, воспринимая его как метафору: здесь, у «березовой рощи», должна быть выиграна битва умов, подготовлен план «окончательной победы» над Востоком. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для финального обсуждения деталей этого плана он позвал высших руководителей СС именно в Вевельсбург.

То, что 12–15 июня 1941 г. обсуждался именно порядок действий на оккупированных территориях СССР, видно по составу участников. Гиммлер вызвал на встречу своего ближайшего сподвижника, руководителя управления имперской безопасности Рейнхарда Гейдриха. В его непосредственном подчинении находились айнзацгруппы полиции безопасности и СД – специальные формирования, предназначенные для решения «политических задач» в ходе завоевательной кампании. Опыт других оккупированных стран, в первую очередь Польши, показывает, что подобные «эскадроны смерти» использовались для ликвидации непримиримых противников рейха из вражеского госаппарата и интеллигенции в районах действия армии и глубоком тылу. Очевидно, что в Вевельсбурге не могли не говорить об особых задачах айнзацгрупп на Востоке.

Приглашение в замок получил оберстгруппенфюрер СС Курт Далюге, глава так называемой имперской полиции порядка, которая также делегировала свои подразделения для действий на Восточном фронте. Обязательным было присутствие главы штаба Гиммлера, представителя рейхсфюрера в ставке Гитлера Карла Вольфа. Еще одним человеком, чье участие потребовалось на встрече, оказался руководитель Главного административно-экономического управления СС Освальд Поль.

Максимально красноречивым является вызов в Вевельсбург трех высокопоставленных эсэсовских функционеров, которые вскоре начнут исполнять обязанности высших фюреров СС на оккупированных советских территориях. Эрих фон дем Бах-Зелевский станет наместником Гиммлера в Белоруссии и Центральной России. Фридрих Еккельн отправится на Украину, а Ганс Адольф Прютцман – на Северо-Запад СССР; впрочем, осенью 1941 г. двух последних поменяют местами. К этой же группе примыкал Ганс Альбин Раутер, который в момент совещания занимал пост высшего фюрера СС в Гааге. Возможно, он также рассматривался как один из будущих исполнителей воли Гиммлера на Востоке, от кандидатуры которого впоследствии отказались.

Кроме этих лиц на встрече были личный референт рейхсфюрера СС Рудольф Брандт и комендант замка Зигфрид Тауберт. Имеются данные о присутствии в замке двух нацистских литераторов: на одном из фото, сделанных в дни совещания, рядом с Гиммлером находится журналист и поэт Адольф Бартельс; также в июльской переписке Гиммлера с драматургом Гансом Йостом, членом СС, есть упоминание об их недавнем разговоре в Вевельсбурге.

Наконец, есть также сведения о присутствии на совещании личного адъютанта Гиммлера Иоахима Пайпера (Parker, 2014: 72–73). К сожалению, в данный момент его показания в американском плену недоступны автору, но не исключено, что в них содержится подтверждение слов Баха. Согласно Гансу Фриче, в нюрнбергской тюрьме ходили слухи, что именно Пайпер первым сообщил американцам о планах Гиммлера уничтожить миллионы славян, что и вызвало предметные вопросы следствия к другому участнику вевельсбургского совещания (Fritzsche, 1953: 94–95)²⁸. При этом сам Фриче, как мы говорили ранее, уверял читателей: рейхсфюрер СС всего лишь обронил случайную фразу, прикидывая возможные потери советской стороны, а следствие, уцепившись за слова Пайпера, пыталось фабриковать обвинение в геноциде.

Стенограммы совещания или ряда совещаний в Вевельсбурге не сохранилось. Эта встреча вообще затерялась в череде предвоенных бесед нацистского руководства и до сих пор не становилась объектом самого пристального внимания историков. Отчасти причина этого коренится в недостатке источников. Какие-то важные детали о происходившем тогда в резиденции «Черного ордена» можно почерпнуть только из показаний Бах-Зелевского. Других участников встречи, доживших до конца войны, судили в разных местах, иногда в тех странах, где они совершили свои главные злодеяния. Так, организатор Холокоста и сожжения деревень на Северо-Западе СССР Фридрих Еккельн предстал перед судом и был повешен в Риге. Курт Далюге, который после смерти Гейдриха возглавил протекторат Богемия и Моравия, оказался на скамье подсудимых в Праге. Советские и чешские следователи не знали о свидетельствах Бах-Зелевского, не могли сопоставить с ними показания своих фигурантов; кроме того, преступления Еккельна и Далюге были столь многочисленны, против них была собрана столь впечатляющая доказательная база, что в этих условиях раскрытие деталей какой-то стародавней встречи, прямо не связанной ни с Прибалтикой, ни с Чехословакией, никак не могло повлиять на приговор и вызвать особенный интерес. И все же ряд обстоятельств дают основания предполагать, что именно в замке близ Падерборна Гиммлер не только обозначил цель, но и дал направляющие установки относительно истребления жителей Востока.

Накануне, 10 июня 1941 г., глава СС встречался в Берлине с Гербертом Бакке. Стенограммы их беседы также не сохранилось. Но, как остроумно заметил историк Алекс Кей, хотя «Гиммлер владел птицефермой в Мюнхене в конце двадцатых, отнюдь не этот аспект был предметом их разговора» (Kay, 2011: 162). Сразу после этой встречи Гиммлер отправился в Вевельсбург. Там, согласно Баху, он и заявил, что целью похода на Восток станет сокращение числа славян на тридцать миллионов. Названная рейхсфюрером цифра намекает: в ходе общения с Бакке обсуждался именно план голода и его последствия.

В первых показаниях, данных в американском плену, Бах-Зелевский также несколько раз обращался к теме Вевельсбургского совещания. В них он прямо называл голод одним из методов, который должен был привести к вымиранию коренного населения Востока: «Он [рейхсфюрер СС] рассчитывал на то, что Россия потеряет от 20 до 30 000 000 человек, частично из-за гражданской войны, голода и эпидемий. Уже в то время было ясно, к чему стремился Гиммлер, а именно к крупномасштабному уничтожению еврейского и славянского народов» (NARA. NM-66 7A)²⁹.

Спустя двадцать лет Бах-Зелевский подтвердил свои показания на другом процессе, где ему пришлось выступать свидетелем. Речь идет о суде над руководителем личного штаба Гиммлера Карлом Вольфом³⁰, который также присутствовал в Вевельсбурге. В 1964 г. бывший наместник СС в Центральной России вспомнил, как Гиммлер говорил узкому кругу приближенных: «Жребий брошен, мы идем против России… Речь идет о вопросе выживания, поэтому нам предстоит неумолимо жестокая борьба наций, в ходе которой, в результате военных действий и трудностей с питанием погибнут от 20 до 30 миллионов славян и евреев» (Justiz und NS-Verbrechen… Bd. 20: 413–414)³¹.

Таким образом, практически нет сомнений в том, что в Вевельсбурге рейхсфюрер СС делился со своим окружением содержанием «директив по экономической политике».

Аналитика Бакке привносила в картину мира Гиммлера два новых элемента. Во-первых, она описывала простой способ убийства десятков миллионов, с которым вся верхушка рейха уже согласилась. Принятие плана голода и его грандиозных чудовищных последствий снимало все психологические барьеры перед любыми акциями уничтожения меньшего масштаба. Во-вторых, она четко описывала «восточные народы» в качестве конкурентов немца по потреблению в ситуации назревающего продовольственного кризиса. В этих условиях идея ускорить истребление некоторых групп туземного населения, особо опасных или заведомо бесполезных, была вполне естественна. Таким образом, думается, что план Бакке мог окончательно снять все моральные препятствия к массовому уничтожению на Востоке и побудить Гитлера и Гиммлера к принятию «окончательных решений».