Kitabı oku: «Десять рассказов», sayfa 3
Ну и что?
Оркестр послушно смолк, как только микрофон принял моложавый генерал-лейтенант, плотно увешанный орденами и медалями:
– А теперь, дорогие товарищи, поприветствуем самого молодого из фронтовиков, приглашенных к нам в этот праздничный день. Наш герой посвятил службе многие годы своей замечательной жизни. И не столь уж важно, что сегодня наша организация называется не НКВД, как в годы его молодости, а МВД РФ. И даже задачи у неё несколько иные, нежели в те далекие годы.
Зал был полон, воодушевлен и терпеливо слушал.
– Куда важнее, товарищи, что свою первую боевую награду, медаль «За отвагу», уважаемый сотрудник НКВД Павел Степанович Турков получил девятилетним мальчуганом! В девять лет! За ней последовал орден Красной Звезды. Потом – медаль «За боевые заслуги». А в самый последний день 1944-го года – орден боевого Красного Знамени! И это притом, товарищи, что в конце войны нашему герою едва исполнилось двенадцать. Потом, во время долгой и верной службы Родине в вооруженных силах, количество заслуженных наград у Павла Степановича значительно возросло, вы их сейчас увидите на его парадном пиджаке. И очень хорошо, товарищи, что все последующие награждения нашего уважаемого гостя пришлись уже на мирное время.
Зал оживился и принялся искать глазами, откуда появится объявленный герой.
– Поприветствуем же Павла Степановича и попросим его для награждения медалью МВД РФ «За заслуги в службе в особых условиях» подняться на сцену (помогите, товарищи, ветерану!).
Аплодисменты сопровождали прикрепление ещё одной медали к лацкану пиджака героя и долго не стихали.
– Нам особенно приятно видеть в гостях столь бодрого и здорового фронтовика! К нашему сожалению шесть приглашенных ветеранов сегодня явиться не смогли. Здоровье их подвело. Но заслуженные награды им вручены нашим министром прямо на дому! Надеюсь, что ваши аплодисменты услышат и они, ветераны, ведь сегодняшнее торжественное собрание транслируется на всю страну…
Павел Степанович, когда окончилось собрание, очень устал, но был доволен уважительным отношением к нему.
– И всё же, как хорошо, что закончилась праздничная суета! – подумал он по пути домой. – Очень уж утомляет эта излишняя помпезность. Впрочем, молодым она, возможно, и не в тягость, а радость! И в чём-то иногда даже необходима! Например, в качестве положительного примера. Или для воспитания патриотизма…
Да и мне будет приятно вспомнить, как меня награждали и чествовали в столь солидном учреждении. Правда, несколько странным показался финал собрания, когда ветеранам, приглашенным на сцену, подарки вручали по числу боевых наград. Сколько наград, столько и подарков! Зачем же так беспардонно? Мне вот, четыре коробки достались… Слегка перегнули… Но с кем не бывает! Но тяжко же нести эти цветастые коробки. В каждой – красочно оформленная бутылка коньяка, горький шоколад, лимон, шпроты и что-то ещё, непонятное и красивое! Видимо, за что воевали, то и получили! И смех, и грех! И всё-таки даже такой май чудесен! Настолько чудесен, что его не испортит никакая глупость!
Было очень красиво. Пожары алых тюльпанов и аромат цветущей сирени, примешанный к запаху хвои, подняли настроение, придали жизненных сил и подкрепили лирический настрой. Мир заполнился первозданной чистотой зелени, пока не присыпанной слоем въедливой городской пыли! Май – самое чудесное и радостное время года!
Павел Степанович давно двигался по жизнепышущей аллее, слегка задыхаясь – проклятая стенокардия – и как обычно, размышлял о чем-то своём, вечно беспокоящем!
«Трудновато стало мне маршировать! Да ещё подарки к земле тянут! И пиджак с наградами тяжеловат. Не как у Жукова, конечно, но теперь меня и своя ноша чрезмерно тянет! Вот только, это ли сегодня важно? Праздники, торжества, оркестры… Всем этим умышленно отвлекает людей от главного. От вопроса, есть ли у нынешних поколений право так лихо праздновать то, что добыто не их усилиями, не их кровью, что построено не на их костях? Липовые праздники только отодвигают в сторону эти серьёзные вопросы! Затуманивают мозги! Сужают человеческий кругозор. А ведь действительно! Какое они имеют право считать Победу своей? Они её не делали своими страданиями и жертвами! Они лишь пользуются её результатами! Да и так расточительно, что страна вот-вот перестанет существовать!»
И опять, уже который раз, ему вспомнилась случайная встреча – странная встреча – в аэропорту Шереметьево. Тогда доброжелательного вида незнакомец-иностранец ни с того, ни с сего вдруг откровенно заговорил с Павлом Степановичем. Заговорил на тему, которая уж его-то, иностранца, казалось, меньше всего должна волновать. Но после мало значащих фраз он разоткровенничался и поведал, что последние две недели провёл в напряжённых поездках по нашей стране. Многое якобы увидел! Многое сравнил! Многое узнал! И от этого, и оттого, что он хорошо помнит военную и послевоенную историю, помнит в ней усилия и жертвы русского народа, ему стало очень жалко наш народ. Наш великий и многострадальный русский народ. Жалко! Не такой участи он достоин!
«Вот те раз! – внешне сдержанно удивился Павел Степанович. – Видимо, провокацию затевает. Вот меня в неё и вовлекает! И действительно – незнакомец стал вдруг рассказывать об открывшейся ему, видите ли, истине: «Ваша Россия – она же, как огромная, работящая, но безмятежная дура! Извините за мои откровения, пожалуйста! Но как иначе сказать, если два или три бессовестных вождя сделали с ней то, о чём даже Гитлер не помышлял! И она этому нисколько не препятствовала! Она без борьбы покорилась! И до сих пор, хотя прошло немало времени, от грёз своих не освободилась! Но и это не всё! Гитлера-то давно нет, желавшего ваш народ полностью извести! Но в вашей стране откуда-то народились собственные детишки-людоеды! Именно они с лихвой доделали со страной то, что Гитлеру даже не снилось!»
«Подобные откровения меня тогда не только задели за живое, но привели почти в бешенство! – вспомнил Павел Степанович. – Бросился я будто опять в бой; стал ему что-то доказывать-объяснять… Потом всё же догадался, что бесполезно. А он лишь усмехался, глядя на меня. И решил я просто уйти от него, гордо и молчаливо, но незнакомец с большим сожалением покачал головой и очень уж убедительно посоветовал мне на хорошем русском, хотя с чудовищным акцентом:
– Вы теперь не горячитесь! Вы лучше сами на досуге поразмыслите… Сами… Пусть я совсем не прав, но должен же кто-то у вас мыслить… Сами посудите! Жаль такой народ, как ваш…»
«Я и поразмыслил! – вспомнил последующие сомнения Павел Степанович. – Потом, конечно, но поразмыслил! И долго ещё во мне всё бурлило! И долго я боролся с собой, с обидой за державу, со своим недюжинным патриотизмом… Но правоту незнакомца мне пришлось признать. В большой степени! А иначе как объяснить, почему столь великая моя страна даже без войны превратилась в территорию, напоминающую великое побоище, где всё разрушено и подорвано? Почему она сама себя уничтожает? Почему мораль перевернулась настолько, что черное считается белым, и наоборот! С тех пор подобные мысли меня не покидают. И правильный ответ, как будто, стоит перед глазами, да только вопросов возникает всё больше и больше…»
Павел Степанович всё брёл, иногда останавливаясь для передышки. Спокойно размышлял о своём:
«Почему на этой аллее так редко встречаются люди? Как сглажены здесь дальние шумы! Как здесь хорошо весной!»
Видимо, в сумерках праздничного дня народ сконцентрировался где-то в другой части большущего парка – там, откуда сейчас доносятся звуки духового оркестра. А впереди маячит всего-то один-единственный прохожий, пожилой, одетый в теплый плащ не по погоде.
«Иногда он оглядывается, стараясь делать это незаметно, – подметил Павел Степанович. – Возможно, опасается воинствующего хулиганья, а может, кого-то поджидает. Наконец он присел на край длинной парковой скамьи. Освободил её большую часть словно для меня».
Возможно, Павлу Степановичу следовало насторожиться, но солидный возраст незнакомца его успокоил. Действительно, в такие годы рискованно нападать на прохожих, можно и самому схлопотать! Потому Павел Степанович без опаски присел рядом, взгромоздил на скамейку надоевший тяжелый пакет, снял пиджак и ослабил галстук.
Вблизи незнакомец показался уже вполне приличным человеком, развеявшим своим поведением прежние подозрения. Он заинтересованно поглядывал на награды Павла Степановича и, не скрывая, демонстрировал своё почтение. Заговорил он первым:
– Погода в честь праздника не подвела! Стало быть, постаралась небесная канцелярия!
Павлу Степановичу, конечно же, следовало из вежливости поддержать пустячный разговор о погоде, но он зачем-то сыронизировал (перегрелся, что ли?):
– И что за праздник?
– Вы разыгрываете меня! – изумился незнакомец. – Ведь День Победы! Вон у вас – наград на полгруди! Да что я вам… – он от безнадёжности взмахнул рукой. – А-а-а-а! Понял! Вы меня разыгрываете, да? Весёлый вы человек! Но сегодня всё простительно! Я не обижаюсь…
– Вы, пожалуйста, моё старческое ворчание не примеряйте на себя… – попытался его успокоить Павел Степанович. – У нас весь народ в этом вопросе давно запутался…
Собеседник повернулся вполоборота, с интересом поглядывая на Павла Степановича и его пакет, и недоумевая, уточнил:
– Вы о чём это? О празднике победы?
Павел Степанович опять пожалел, что не сдержался и втянулся в ненужный диспут, но и замолчать теперь ему казалось неприлично:
– Не былые победы ежегодно надо праздновать! Да и принадлежат они не вам, не молодым. Надо всенародно и торжественно чтить погибших! Не пойму я, но подозреваю… Откуда-то мощно продавливается весьма опасная подмена понятий. Иными словами, всё в головах людей переворачивают вверх дном! Началось всё с фигляра Брежнева… Ну, сами мне скажите, день какой победы может быть в этом году? Он случился лишь однажды – девятого мая 45-го года! А потом были только дни памяти и скорби! Именно потому в этот день кощунственно веселиться! Да! Это действительно дата окончания тяжелой войны… Это день поминовения всех, кто внёс свой вклад в победу, но не дожил до наших дней. И причём здесь, скажите мне, старику, триумфальные шествия, фейерверки и помпезные парады? А они, эти парады и всенародное веселье, стали следствием как раз той подмены понятий. Плакать надо, а они веселятся! Запутали народ, потому он и ликует, не отдавая себе отчёта ни в чём… Это веселье ведь на крови народа нашего! На молодых жизнях, отнятых у наших героев! И ведь никому оттого стыдно не становится! Даже разобраться в чём-то категорически не желают! «Зачем себе настроение портить!»
– Знаете, я тоже почему-то не задумывался… – сознался собеседник, почесав затылок.
– Понятное дело! При Сталине отмечали окончание войны, но никому и в голову не приходило особо отмечать один единственный день войны, длившейся полторы тысячи точно таких же дней! Совсем свернули мозги молодым… Старики-то раньше понимали! Но они после войны замолчали, глядя по сторонам и сожалея о происходящем! Силы не те… Но они чувствовали, они знали, что подпиливают наш социализм, низвергают все прежние достижения народа и Сталина. Понимаете, Гитлера не стало, но страну не прекратили добивать! Её очень хитро, уже изнутри, по-прежнему разлагали и добивали!
– Что же это такое, если я правильно вас понял… Выходит, девятое мая вообще нельзя отмечать как праздник? – уточнил собеседник.
– Конечно! Правильно поняли! Я убеждён в этом! И мы от этого не станем меньшими патриотами! – подтвердил Павел Степанович. – Нельзя ежегодно отмечать девятое мая как день победы! День победы случился один раз! В сорок пятом, а не сегодня! Происходит типичная и очень опасная для самосознания народа подмена понятий! Хоть и приходятся эти события на одну и ту же дату – день окончания войны и день скорби, но по сути своей они принципиально разные! И отношение людей к ним должно быть разным! В каждом из этих событий есть свой исторический и свой моральный аспект! Их нельзя смешивать, недопустимо не различать! Не принято у людей веселиться на могилах! Отпраздновали победу в сорок пятом – и достаточно! Больше не надо! Не солидно всю жизнь упиваться былыми успехами! Да ещё и обеспеченными не вашими, а чужими руками! Чужой кровью! Дальше следует о будущем думать! О своём и своих детей! А тех героев фронта и тыла, которые эту победу обеспечили, нам забывать нельзя даже под пытками! Если хотим людьми себя ощущать, конечно!
– Да, да! Пожалуй, вы правы… – задумчиво согласился собеседник. – Как-то никто не задумывается, чему это они радуются сегодня? Спустя десятилетия! Будто это они тогда воевали! Будто это для них, сосунков нынешних, война закончилась! Будто это их, нынешних, заслуга, чёрт побери!
– Вот именно! У меня в этот день от воспоминаний, от той горячей крови моих товарищей, от собственного памятного страха и несбывшихся надежд комок в горле не проходит… Разве тут фейерверки или танцы уместны? Но молодежь у нас грамотная и эгоистичная: «Что вы нам всё о войне, да о войне! Теперь о жизни надо! Давайте веселиться! Думаю, попрыгунья стрекоза разумнее этой молодёжи была…»
– У нас в народе всегда жили не по логике и не по закону! – постарался поддержать разговор незнакомец. – Кто-то соригинальничает, остальные подхватят! Поглядите на девиц! Каждая, считай, курит… Дымит, словно, дизель изношенный! Хотя знает как это вредно, знает как это глупо! Зато не по логике! Зато индивидуально! Оригинально! Задача привлечь хоть чем-нибудь, если настоящего достоинства нет! «Круто!» А если по логике и по правилам, так это для нынешних – скучно! Я же так думаю, какие женщины в стране, такие в ней и дети растут! Потому у нас никогда по уму не живут! И никогда не будут жить! Раз курят! Раз без достоинства…
– Наверное, вы правы! – решил согласиться Павел Степанович, чтобы тема исчерпала себя. Но не тут-то было! Незнакомец надумал продолжить разговор о наболевшем.
– Вот скажите… Мне воевать-то не довелось, я через десять лет после войны народился, но тогда у нас самая сильная армия была! Была? Верно? И нам следовало ещё чуток поднажать, и никто бы не посмел нас до Атлантики остановить, даже сегодня…
– Не могу с этим согласиться! Но я знаю, откуда и куда ветер дует… Моськи после смерти Великана даже через сто лет будут дрожать от его имени! Вот и пытаются теперь хотя бы мертвого Сталина куснуть! Сталин был мудр, справедлив и народ свой любил и берег! Он о народе заботился, а не о захвате чужих территорий!
– Ну, да? – всерьёз усомнился незнакомец. – Заботился, говорите?
– Напрасно сомневаетесь! Но чтобы на ваш вопрос убедительно ответить, придётся мне от печки танцевать.
– Очень интересно послушать! – согласился и на это незнакомец, правда, с долей скепсиса в голосе.
– Ну, хорошо. Вы знаете, наверное, что первую, вторую, да и третью мировую войну, пока ещё будущую, организовали США.
– А валят всё на Германию! На Гитлера! – удивился такому началу собеседник.
– Штаты, или те, кто ими управлял, рассчитывали, что Великобритания, Германия, Россия, Япония и другие развитые страны в ходе войны, если не уничтожат себя полностью, то уж ослабнут настолько, что США останутся в самом крупном выигрыше. А уж тогда мировое господство само упадет им в руки! Однако первая мировая нужного результата Штатам не принесла. Ведь Великобритания так и осталась вершиной мира. И тогда пришлось Штатам организовать ещё одну войну, уже вторую мировую. Ставку они сделали на Германию, а в ней – на Шикльгрубера, более известного нам, как Гитлер. Все и сегодня удивляются, как ему удалось столь быстро поднять разгромленную Германию после убийственного Версаля! Денег-то не было! Золота не было! А дело-то было в Шахте – их изворотливом министре-финансисте. Он гениально всю военную экономику отделил от социальной сферы. И ввёл для военных корпораций не деньги, а долговые обязательства. Ими-то все фирмы и расплачивались между собой. Гениально! А американские деньги очень многое значили! Они также рекой могучей потекли в Германию, но для повышения уровня жизни немцев. Без этого у фюрера не было бы доверия масс! Одновременно американские деньги потекли и в СССР, и в Японию. И везде привели к бурному росту экономики, которая принялась стремительно превращать сливочное масло в пушки. Всё получилось, как и замышляло мировое правительство, управлявшее деньгами США: подготовить и стравить между собой основных гладиаторов (Германия, Великобритания, СССР, Япония), чтобы они гарантированно перебили друг друга!
– И это у них не получилось! – обрадовался своей компетентности незнакомец.
– В определенной мере всё-таки получилось! Например, удалось, наконец, сбросить с мирового пьедестала и почти растоптать Великобританию. Удалось разгромить и подчинить себе послевоенную Германию и Японию, и почти всю Западную Европу… И все страны ещё долго зализывали глубокие раны. Зато США за счёт войны баснословно разбогатели, чего и добивались! Им удалось свой доллар сделать мировой валютой! Для этого Федеральный резервный фонд и создан в 1913 году, но раньше ему не удавалось вступить в игру!
Ветеран перевёл дух, помолчав. И опять заговорил:
– А ещё, очень-очень важно! Под угрозой применения силы Штатам удалось заставить весь мир торговать нефтью только за доллары, и ни за что иное! И лишь Советский Союз, более всех пострадавший, неожиданно для них не только не рухнул, но и проявил себя как сильная мировая держава! Стало быть, опять для США возникло досадное препятствие на пути к новому мировому порядку. Так они называли своё верховенство над планетой, к которому стремились. Потому они ещё до капитуляции Германии приступили к подготовке новой войны, теперь уже ядерной, чтобы окончательно добить СССР. Пытались в 45-м году подключить к этому делу Японию, но СССР расправился с её основной сухопутной силой, Квантунской армией, всего за две недели. А Штаты, между прочим, потратили на это четыре года, но добились лишь немыслимых потерь своей живой силы и техники. Они полагали, будто такой же исход ждёт и Красную Армию. Это американцев полностью бы устроило! Но они сильно ошиблись!
– Это всем известно! – подтвердил незнакомец.
– Хорошо! Но мы к печке только подошли! Нашей стране следовало хоть немного восстановиться, а не военную мощь наращивать и со Штатами соперничать, как вы предложили!
– Теперь понимаю… Теперь согласен, что был не прав! – подтвердил незнакомец.
– Но получилось-то тогда плохо! То есть, получилось-то, по-вашему! Мирно пожить советскому народу не удалось! Пришлось принимать вызов США и готовиться к новой войне. Уже к ядерной! Вот только ядерного оружия у нас, в отличие от США, тогда не было. А без него СССР не смог бы предотвратить готовящуюся агрессию со стороны Штатов. И пришлось советскому народу не раны зализывать, а опять огромные силы и средства на вооружения тратить! Получалось так, будто для нашего многострадального народа война и не закончилась – опять никакого передыху, опять жизнь впроголодь! Получалось, хоть и не хотели мы усиливать армию, хоть и не были в состоянии соперничать со Штатами, но всё же оказались перед необходимостью решения и этой сверхтяжёлой задачи!
– Да! – согласился незнакомец!
– Здесь не очевиден один важный момент. У нас в стране тогда, в обстановке строжайшей секретности, уже ускоренно велись работы по созданию ядерного оружия. Если бы Штатам стало известно, что СССР скоро испытает свой первый ядерный боеприпас, то войну американцы начали бы немедленно. Ещё в сороковых! Не стали бы дожидаться, когда Советский Союз укрепится! Вот как дело было!
– Вы так подробно рассказываете, будто я совсем уж ничего не знаю! – обиделся незнакомец.
Павлу Степановичу пришлось извиниться, сославшись на издержки преподавательской деятельности, которой он занимался последние годы, и на командирские привычки.
Собеседник только рукой махнул, показав, что не обиделся, и стал сам развивать новую тему:
– Вы простите мою назойливость, но с какого вы года? – спросил он, отворачиваясь от наград фронтовика. Подтекст вопроса Павел Степанович, конечно же, уловил – мол, не купил ли ты свои награды, герой, на черном рынке? А может вообще муляжи нацепил в честь Дня Победы, чтобы пыль в глаза пустить?
– Полагаете, для своего иконостаса я слишком молод? – спросил фронтовик вместо ответа, но собеседник отрицательно замотал головой, хотя было ясно, что сомневается. – Вы правы, я родился в тридцать четвертом. Стало быть, когда война началась, мне едва семь исполнилось; и восемь лет, когда наша территория оказалась оккупированной.
На него опять накатило всё незажившее до сих пор:
– Мать и сестёр полицаи, выходцы из местных, расстреляли сразу, как только немцы пришли. Ведь мой отец служил кадровым командиром. А я в лесу случайно оказался, тем и спасся. А как узнал о происшедшем, то домой возвращаться не рискнул. Трое суток в лесу перебивался, благо не зима, а потом меня партизаны нашли. Поначалу все меня жалели, оберегали, вспоминая своих детей, но нужда приключилась, вот и послали в соседнюю деревню на разведку… Я хоть и городским был, да городишко у нас крохотный; все деревни в округе мы с ребятами на велосипедах давно объездили. Ориентировался я неплохо, запоминал всё намертво, тайно проникал, куда никого не пускали, а в случае чего, дурачка-сиротинушку разыгрывал. И срабатывало ведь, поскольку всегда отпускали! Всё это во мне командир отряда очень ценил, потому берегли меня, сильнее прежнего. Но постепенно стали посылать и на другие дела. Вот так я и сделался, несмотря на свой несерьезный возраст, настоящим партизанским разведчиком, без информации которого наши ударные группы редко обходились! Оттуда и многие мои награды, кроме юбилейных, которые уже после войны вручали. Да вот эта ещё – сегодняшняя – от МВД…
Павел Степанович заметил, как изменился в лице его собеседник при слове МВД. Вариантов, объясняющих такую реакцию, сразу зародилось несколько, потому Павел Степанович решил её мягко уточнить.
– Понимаю вас… Только в те годы я был связан ни с МВД, а с НКВД. Может, знаете? Тогда все партизанские отряды находились под управлением именно этой структуры. Партизанскими их только в народе звали, а в официальных бумагах они значились разведывательно-диверсионными резидентурами НКВД. Да и создавались они из нквдэшников. То есть, из самых надежных, самых опытных, самых обученных и спортивных ребят. Потому и действовали они грамотно и эффективно. Это ведь низкопробными фильмами внедрено представление, будто партизанами становились военнослужащие, бежавшие из плена или выходившие из окружения, потому и организовавшие отряды сопротивления. Ну и какие-то жители местных деревень! Но я вам скажу, немного бы они навоевали без специальных знаний по подрывному делу, особенностям организационной структуры немцев, вооружениям, задачам различных частей противника и без прочих сведений о нем… А как в лесу в мороз выжить долгие месяцы… Если костры жечь нельзя. Если постоянно дикая холодина. Если трудно постираться или помыться… Да и летом не прокормиться. И вода из болота! Как не заболеть? А уж о целенаправленном обеспечении отрядов из Центра вооружением, боеприпасами, вещевым имуществом, продовольствием даже вспоминать не стоит! Без этого никакого партизанского движения не получилось бы! Но и перечисленные ранее категории советских людей в отрядах, конечно, встречались. Даже немало! Но они прирастали к хребту, к основе партизанских отрядов, созданных кадровыми работниками НКВД.
От фронтовика не ускользнула брезгливая мина, исказившая лицо его собеседника, который выдавил неопределенно:
– А-а-а! Опять НКВД…
Павел Степанович сообразил, что продолжать этот разговор не стоит. Разумнее посидеть некоторое время, вежливо проститься и уйти. Именно так бы и поступил, но собеседник опять оживился:
– Вот вы… Вы же многое повидали… Неужели не раскусили тех, с кем имели дело? Ведь люди из НКВД лишь своих пытать-то и могли! Да таких как вы, детей несмышленых, посылать на смерть! А сами в лесу отсиживались, в безопасности! Неужели вы так ничего и не поняли?
«Вот теперь-то я понял всё! – подумал Павел Степанович. – Мой собеседник либо находится в непреодолимом заблуждении от длительной и целенаправленной обработки ложью, либо имеет личные основания опорочить НКВД. Родственники, возможно, пострадали. Одновременно я отметил повышенный интерес к моему пакету и вспомнил, что ранее уже замечал этот интерес. Именно тогда я обнаружил, что мои цветные коробки не оставляют его равнодушным, но теперь догадался, что они-то и явились невысказанной напрямую причиной интереса ко мне. Наверное, собеседник каким-то образом узнал о содержании коробок, и их жидкое содержание не оставляло его в покое настолько, что он следовал по аллее впереди, как бы завлекая меня в сети своего интереса. И когда уже приблизился к своей цели, ему впору оказалось крепко себя поругать. Ведь своими злобными замечаниями о НКВД он сам разрушил выигрышную для себя композицию!»
Распаленный своей откровенностью собеседник ждал ответа.
«А если сыграть на его интересе? – подумал Павел Степанович. – Хотя бы из собственного интереса! Чтобы проверить, верно ли я истолковал его косые взгляды на мой пакет?»
И Павел Степанович сразу же предложил собеседнику одну из коробок.
Незнакомец, отстранившись, манерно отказался. Фронтовик в душе усмехнулся и опять подтвердил своё решение подарить ему протянутую коробку. Теперь незнакомец взял её, даже прижал к себе и сказал, оправдываясь:
– Коль уж так вышло, хотелось бы пригласить сюда и моих друзей, если вы согласны.
Павел Степанович согласился. А его собеседник и проверять-то не стал содержание коробки! Пожалуй, и впрямь знал заранее о спиртном! Не выпуская желанной коробки, он извинился, отошёл в сторону и стал звонить по сотовому, полагая, что фронтовик туг на оба уха.
– Снимайтесь, орлы! Выходите на ту самую аллею… Мы на лавочке… Да! Всё есть! Поскорее! – потом он объяснил и Павлу Степановичу. – Мои друзья теперь где-то в центре парка развлекаются… Я знаю, им тоже будет интересно вас послушать…
– Ну, разве что так! – опять усмехнулся фронтовик, не подавая вида, что обо всём догадался.
Через пару минут, запыхавшись, появились оба товарища случайного собеседника, и он сам торопливо обратился к Павлу Степановичу:
– Простите, что сразу не познакомились. Меня зовите Тимофеем.
– Павел Степанович, – отрекомендовался фронтовик.
– Очень приятно! А это мои лучшие друзья! – он указал на каждого по очереди. – Иван Петрович и Василий Иванович.
Друзья показались серыми и удивительно похожими. И по одеянию, и по суетливости, и по какой-то странной сморщенности их немолодых фигур и лиц. Они застыли в привычной готовности, зная, что сейчас за них всё решат.
И действительно. Тимофей, поглядывая на Павла Степановича с почтением, ввёл друзей в курс дела, объявив, что ненароком разговорился с настоящим героем войны, и тот не побрезговал их скромным обществом. Два товарища изобразили ответную радость на скомканных лицах, произвели какие-то неловкие поклоны и застыли перед скамьёй. Присесть рядом на ней им оказалось не с руки.
– Вот мы и познакомились, хотя с этого и должно было начинать! – подвел итоги Павел Степанович.
Тем временем Тимофей с торжественным видом, благодарно поглядывая на Павла Степановича, распечатал коробку и, демонстрируя наигранное удивление, извлек из нее всё содержимое. У его друзей, нетерпеливо переступающих с ноги на ногу, «совершенно случайно» в карманах обнаружились четыре полиэтиленовых стакана. Павел Степанович и глазом не моргнул, как эти смятые стаканы, прокрученные между ловкими пальцами, оказались выпрямленными настолько, что каждый из них обрел свой первичный объем. Очень скоро содержимое бутылки с непостижимой точностью перелилось в стаканы. Когда же фронтовик отказался от своей доли, сославшись на усталость и жару, оставшаяся янтарная жидкость мигом забулькала в трёх других.
Друзья, напрягаясь от предчувствия дурмана, бережно приподняли стаканы, а Тимофей ощутил потребность произнести тост:
– За вас! И за таких же, как вы! – повернулся он в сторону Павла Степановича, скосив глаза на второй пакет с нетронутыми ещё подарками.
Все дружно ахнули, почмокали шоколадом и заметно повеселели. Их потянуло на разговоры.
– Так вы на фронте были? – обратился к Павлу Степановичу Иван Петрович уважительно-заинтересованно.
– Воевать-то воевал, но на фронте не был! – уклончиво ответил Павел Степанович.
– Это как же? – изумился Иван Петрович.
Тогда Тимофей, вмешавшись в разговор, решительно внёс ясность:
– В отряде… В партизанском отряде… Ещё мальчонком был, значит! Что же непонятного?
– Вот как! – одновременно удивились пришедшие. – И сколько же вам было?
Их снова прервал меня Тимофей. Он бережно отвернул полу пиджака, лежавшего на спинке скамейки, чтобы показались награды, и с торжеством выдохнул:
– Вот! Смотрите сюда! Во, как!
– Ничего себе! Детство! Тут уж и сказать нечего! – сознался один из пришедших, но другой тему развил:
– Мы с тобой, небось, в каком-нибудь концлагере сгнили бы, родившись чуть раньше, а человек героем стал! – обобщил он свои впечатления.
– Могу вас успокоить! – пообещал Павел Степанович. – На оккупированных территориях советское население в концлагерях не содержалось! Оно было свободно и работало! Напряженно работало на победу Германии! У нас об этом не принято говорить, но так и было… Под страхом смерти! Но отдельные типы служили немцам не за страх, а за совесть! Немцы им поручали самую грязную и мерзкую работу… Эти типы своих же и расстреливали. Конечно, ведь немцы свои нервы берегли! Не все и у них, между прочим, извергами были.
– Да-да, странно очень! – удивились пришедшие. – Может, фашисты ещё и зарплату платили?
«Странно лишь то, – подумал Павел Степанович, – Что вы, взрослые люди пенсионного возраста до сих пор в этом не разобрались. Почему? Не интересно? Некогда было? Пожалуй, и то, и другое. Ладно, придётся слегка просветить…
– Платили, конечно! Первым приказом немцев на оккупированных территориях всегда становилось требование с завтрашнего дня возобновить работу всех предприятий, учреждений, совхозов и колхозов! За невыход предполагалось очень строгое наказание. Зарплату действительно платили! А как, а людям иначе жить? Платили сначала рублями, но постепенно переходили на оккупационные марки. Кое-где даже нормальная жизнь налаживалась. Что было, то было! Я не пропагандист, чтобы правду искажать! Было всякое! Вы же знаете, наверное, якобы обиженного советскими властями артиста Вертинского? Так он даже собственный ресторан в Одессе открыл, и с удовольствием выступал с концертами для оккупантов в знаменитом Одесском оперном театре, всюду ездил с гастролями. Именно за усердную службу нашим лютым врагам он и был после освобождения Украины отдан под суд! Это теперь лапшу нам вешают, будто он был идейным борцом с советской властью… И таких ушлых предателей-приспособленцев нашлось немало! Кстати, обе дочери Вертинского потом, уже после войны, известными киноактрисами стали… Понимаете? Никто им предательство отца в вину не ставил! Оно и понятно – они-то в оккупацию детьми были несмышлёными!
