Kitabı oku: «Метаморфозы смутного времени», sayfa 11

Самооценка Андрея Алексеевича росла по мере заключения им новых и всё более дорогих контрактов и, как следствие, интенсивного пополнения зарубежного банковского счета. На фоне нищеты, усиливающейся для большей части населения, он ощущал себя всё увереннее и значительнее. Более того, чем хуже становилось положение воспитавшего его народа, чем больше трудностей и унижений испытывали соотечественники, тем больше возвышался Андрей Алексеевич в своих глазах, так как все превратности тех странных и неполноценных людей его никак не касались. Ему давно казалось, будто он поднялся выше постыдной мирской суеты и борьбы за хлеб насущный. Поднялся, поскольку оказался достоин того!

С некоторых пор он стал заметно переоценивать себя и свои достоинства, опираясь в этом вопросе лишь на количество своей валюты. Одновременно его отношение к другим людям, незнакомым, и даже давним и новым товарищам, стало слегка покровительственным, как бы подчеркивающим особую значительность Андрея Алексеевича и его превосходство над остальными смертными.

Тем не менее, никто не решался сказать ему об этом в глаза. Возможно, кто-то даже всерьез полагал, будто у столь высокооплачиваемого торгового представителя иностранной фирмы для подобного отношения к людям действительно имеются веские основания. Ведь очень часто население, доведенное внезапно поглотившей его нищетой до абсолютной униженности, как это ни ужасно сознавать, считает будто количество денег у того или иного человека и есть мерило человеческого достоинства.

Хотя в давно прошедшие годы, когда эти люди сами пользовались заслуженным уважением как мастера своего дела, они считали иначе, но, шаг за шагом, получая от судьбы лишь пинки, постепенно уверились, будто их образование, знания, навыки и опыт ничего не стоят в сравнении с большими деньгами. «Следовательно, – окончательно сдавали они свои позиции, – Именно эти проклятые деньги и являются мерилом достижений любого человека».

И доведенные до отчаяния эти бедные люди совсем не понимали, насколько они ошибаются! Ибо лишь отсутствие потребности в хороших специалистах, отсутствие соответствующих их квалификации рабочих мест во всей стране, в которой в течение многих лет вредительски разрушается созидательная сфера экономики, разрушает или видоизменяет представление людей о человеческом достоинстве.

Но именно такая потребность является нормой для здорового общества, для страны, устремленной в будущее, нацеленной на процветание всех, кто создает этому обществу реальные блага!

Жаль, что сегодня подобные устремления населению нашей страны кажутся утопическими. Стало быть, окончательно приехали! Или – докатились!

*

Андрей Алексеевич ни о чём подобном не думал. Теперь он не вспоминал и о том, что лишь его мать, да некоторые удачные совпадения, опять же связанные с матерью, позволили ему подняться на нынешнюю высоту потребления.

А сама Антонина Петровна полгода назад скоропостижно скончалась от инсульта, и никакие деньги и связи в медицинских кругах, – ни ее собственные, ни ее сына, – ей не помогли. И в этом естественном событии отразилась вся загадочность философии человеческого бытия.

Андрей Алексеевич очень тяжело воспринял смерть матери. Она оставила его настолько внезапно, так рано, что до самой трагедии у него даже мысли не возникало, будто с матерью может получиться именно так – раз, и уже ничего не исправить, даже не извиниться, не пожаловаться, в случае чего. И не пожалеть ее саму по сыновьи, столько лет тягостно, но без жалоб прожившую без любимого мужа – рано умершего отца Андрея Алексеевича. Почему же родители умерли так рано, теперь терзался Андрей Алексеевич?

Давно он избегал размышлений о том, что его материальное благополучие на фоне всеобщей нищеты людей, усилиями которых эта страна и существовала, не есть результат его особо разумной деятельности, его собственного интеллекта, его личного обаяния, его умения налаживать нужные связи, и прочих достоинств.

Впрочем, если не особо скромничать, он и сам мог бы составить немалый перечень своих достоинств. И во многом оказался бы справедлив! Но признаться даже себе в том, что без матери и ее руководящего положения в медицине он с полным перечнем своих достоинств влачил бы жалкое существование и ни на йоту не выделялся из массы самых униженных и безнадежных неудачников, он явно не желал. Потому-то скоро и позабыл о том времени, когда был вынужден устроиться инструктором в тир городского парка, и что поступил так лишь ввиду полного отсутствия перспективы выкарабкаться на поверхность.

И никакие распрекрасные достоинства ему тогда не помогли бы, как не помогают они теперь очень многим соотечественникам. Ибо проблема заключается не в их профессиональной непригодности, а умышленно создана теми, кто, разворовывая страну, жирует на ее пепелищах. Кто умышленно и активно обесценивает в нашей стране самый достойный труд, не доплачивая зарплату, приглашая готовых на всё голодных мигрантов, бесконечно продлевая рабочий день, девальвируя рубль…

Андрей Алексеевич давно не задумывался и о том, что без помощи матери и нескольких удачных обстоятельств его нынешнее место мог вполне занять другой человек, которого теперь, скорее всего, судьба продолжает испытывать на прочность.

И он не хотел даже думать о том, что останься он в своем прежнем положении, уже не имел бы права считать, как считает теперь, будто судьба поступила вполне логично, выдав счастливый билет именно ему, нежели кому-то другому.

Он был абсолютно убежден, что в нужный момент оказался достойнее иных претендентов на свою нынешнюю работу, и произошло это в силу именно его выдающихся личных качеств. И только они определяют его сегодняшний уровень жизни.

Признать, что всё совсем не так, было бы для психики Андрея Алексеевича чрезвычайно неприятным и разрушительным. Вот он и не признавал! И не очень-то по этому поводу сетовал!

Глава 18

– Андре-е-й! – из соседней комнаты раздался певучий призыв Татьяны, прервавший своей настойчивостью воспоминания Андрея Алексеевича.

Он из кабинета лениво появился в проёме двери с поднятыми бровями, выражающими немой вопрос: «И что?»

– Андрей, ты Говорова знаешь?

– Маршала Советского Союза?

– Не дурачься! У тебя же товарищ в училище был… – допытывалась Татьяна, замечая, как супруг, наконец, стал выплывать из своих размышлений. – Так это он, пожалуй, заходил ко мне вчера в «Одноклассники» и оставил сообщение.

– Интересно! Что же хорошего он тебе сообщил?

– Вот что! Слушай! «Татьяна, судя по вашей фамилии, возрасту и месту жительства, вы можете быть замужем за Андреем Смеркиным. Тогда отзовитесь или свяжите меня с ним. Скоро юбилей нашего выпуска, хорошо бы собраться!» И всё! Ты рад? Ты ему ответишь?

– Конечно! Нам с тобой прятаться ни к чему! Только я переведу его на свой адрес. Да вот… Я его имя уже не помню… Летят годы! Вроде бы, Димка! Или Пашка? А, может, Виктор? Всё переплелось! Сорок лет – почти вся жизнь за спиной!

– Давай, давай! Разверни это дело. Заодно в Казань съездим! Тебе же она, как я понимаю, интереснее Рима? – съехидничала жена.

*

В тот же день через скайп состоялась встреча однокашников, ни разу не видевшихся после выпуска. Потому интересным казалось всё. Для начала стали выяснять «боевой путь» каждого после училища.

Начал рассказ Анатолий Говоров. Поведал он немного, поскольку не виделись столь долго, что жизненный опыт подсказывал обоим соблюдать некоторую осторожность, дабы не попасть впросак самому и товарищу не надавить на больную мозоль. За внешними и бурно проявляемыми восторгами скрывалась заметная настороженность и контролируемая немногословность.

– Я же помню! – подтвердил Анатолий Андрею Алексеевичу. – Ты после училища удачно распределился в ПрибВО, а я в составе большой группы ребят из нашего взвода оказался в Нерчинске, будь он неладен! Думаю, это райское местечко известно тебе хотя бы понаслышке. Понятно, что ракетная служба по своей сути везде одинакова. Те же должности и обязанности, та же техника, морока с нею и с личным составом, а вот условия нашей жизни часто отличались как небо и земля. Не напрасно в Нерчинск ссылали декабристов! А потом и нас! Хотя это шутка! Понятно, мы там сдерживали лучшие намерения наших без меры активных друзей-китайцев. С должности начальника штаба дивизиона я вырвался в академию, но большинство наших ребят так там и остались, в бессрочной ссылке. Два года в Ленинграде пролетели в тумане напряженной учебы. Ты сам знаешь, как это давалось взрослым мужикам, но по выходным с семьёй мы воодушевленно изучали всю тамошнюю красоту пригородных царских дворцов. Спасибо надо сказать тем, кто создавал офицерам подобные отдушины именно в больших и красивых городах. Ленинград запомнился на всю жизнь. Но мы воспринимали его тогда, лишь как крохотный этап своей жизни, или, точнее, как выигравший лотерейный билет, а сами были настолько устремлены в будущее, что всё происходящее с нами считали чем-то промежуточным, не столь уж значимым в своей военной судьбе. Мол, всё самое важное у нас еще впереди! А вышло-то иначе! Только мы это потом поняли!

Анатолий усмехнулся, опустив лицо к стопке бумаг, сложенных у него на столе, затем махнул рукой, словно отбросил часть прошедшей жизни, и продолжил:

– После академии меня направили в Дальневосточный. Еще дальше на Восток! Тогда-то Ленинград мне боком и вышел! Жена, вкусив цивильную жизнь в большом городе, решила в посёлок Раздольное со мной не ехать, а «пожить у мамы». Мол, нашим детям во вред пойдет скитание по гарнизонам… Потом для них пришло время поступать в вузы. Потом она сообщила, будто я ее никогда не понимал, и она, наконец, встретила мужчину своей мечты. Я написал ей, что «горд собой, поскольку когда-то выбрал жену, которую подобрали даже после двадцати пяти лет непосильной эксплуатации! Жаль, что теперь она досталась, видимо, полному болвану! Поскольку я-то выбирал себе ни прислугу, ни хозяйку, ни даже няньку своим детям, а жену, а нынешний не разглядел, что ты для этой роли никак не годишься! Так что, передай ему от меня совет поскорее в тебе разобраться и бежать без оглядки, не дожидаясь от тебя очередного предательства!»