Kitabı oku: «Хочу на радио «или почему на радио работать не стоит»», sayfa 5
И… И в этот момент громыхнули громы! И солнце затянуло внезапной мглой. Карета резко превратилась в тыкву. Веселое лицо лейтенанта – тоже.
Улыбка вместе с солнцем погасла. Права исчезли из вида совсем.
– Друг? Это ваш друг? – грозно уточняет инспектор.
– Да… вроде бы… точно не знаю… – заметив неясную, но драматическую перемену в гаишнике, товарищ мой готов уже взять все слова назад.
Но поздно!
Посуровевшее лицо лейтенанта вплотную приблизилась к выпученным глазам водителя. И резко понизив голос, гаишник вдруг прошипел:
– Так вот, приятель, передай ка своему другу, если мы его поймаем – дадим ему п. дюлей!
– П..дюлей! – зачем-то еще раз повторил инспектор, решив, по-видимому, усилить и без того убойный эффект.
– Так ему и скажи… он реально достал наших ребят засвечивать.
В общем, 500 рублей сэкономить не удалось. Хорошо, что ограничилось только деньгами. О своей работе на радио коллега мой гаишникам с тех пор не рассказывал. И я тоже, кстати сказать…
Так приходили двухтысячные.
Все эти истории прочерчивали водораздел: уходило времечко, наступали временища.
Ну и чтобы эта граница была совсем очевидной, приведем еще один случай. На сей раз, из чужого «эфирного жития».
Без него иллюстрация смены эпох будет преступно неполной. Возможно, эта история – и есть рубеж смены эпох.
Последний рубеж
История эта о нашем коллеге с другой радиостанции. Известном в те времена ведущим по имени Павел Верхов. (За этим звучным псевдонимом скрывалось обычное гражданское имя. А его настоящее имя было невзрачным – Павел Верхов.)
В начале двухтысячных Павел работал ведущим дневного эфира на «Русском радио». Прошедшее время глагола «работал» предательски приоткрывает сюжет…
История Павла – не только личная драма. Она вошла в анналы эфира, стала достоянием радиофонда страны.
Сюжет, о котором мы вам расскажем – не просто обычный день из жизни радиоведущего той эпохи. Это страница в истории русского, с маленькой буквы, радио. «Казус Верхова», если так можно сказать.
Вы ничего о нем не знаете?
Странно.
Дело в том, что это один из самых известных радиоэфиров вообще. И пожалуй, единственный дневной эфир, который и спустя годы слушают в интернете.
Как так? Обычный дневной эфир – и слушают? В чем же его волшебный секрет?
Все просто: дело в том, что в прямом эфире «Русского Радио» во время программы по заявкам ее ведущий Павел Верхов – а ну ка догадайтесь с трех раз – что?
Читал стихи? Рассказывал о русской литературе?
Увы, на этом поприще известности не сыскать.
Конечно, нет, герой наш, как вы уже, видимо, догадались, был пьяным.
Но даже это по тамошним меркам фигня. Ну кто же в те времена не бухал в эфире! Проблема была намного сложней. А проблема в том, что в эфире Верхов был не пьяным, а ПЬЯНЫМ. И даже не ПЬЯНЫМ, а ПЬЯНЫМ-ПЬЯНЫМ. И даже не ПЬЯНЫМ-ПЬЯНЫМ, а ПЬЯНЫМ СОВСЕМ.
В общем, пьяным он был, как это бы мягко сказали на «Русском радио», – в попу. Или как бы это сказали по-русски без радио – в совершеннейшее говно.
В эфире самой целомудренной станции России, этакого Первого радиоканала страны, Павел Верхов икал, рыгал и всячески разлагался. И что особенно плохо – отнюдь, не образно говоря.
Но хуже было другое: Павел не был пассивно пьян.
Между спазмами икоты он был, напротив, крайне активен.
А именно: напрашивался к позвонившим заказать песенку девушкам домой; все время пытался выяснить в эфире их точный домашний адрес, который они на радостях ему сгоряча сообщали; проикивал, что всех их безумно хочет; прорыгивал о своей неземной к ним любви; беспрерывно давал в эфире номер своего личного телефона, который, естественно, беспрерывно в эфире звенел; сквозь судорожные сокращения диафрагмы мычал о своем «мощном либидо»; и почему-то периодически повторял: «ауч!».
Ну в общем, совсем не формат «Русского радио»! И даже отбивка «все будет хорошо!» – не спасла.
Ну что тут сказать? После такого перформанса ложа начальства аплодисментами не взорвалась.
Актер доиграл свой номер в напряженнейшей тишине.
Одна зловещая тишина! Ни криков «браво», ни недовольного свиста. Артиста попросили выйти на последний поклон. Артист торжественно поклонился и грустно ушел со сцены. И больше на радио уже не возвращался. (Хотя и по сей день делает безуспешные попытки туда устроиться.)
Так что же произошло? В чем секрет незабываемого эфира – рубца на теле «Русского радио» на вечные временна?
Мы попросили самого Павла от первого лица рассказать нам об этом случае. Описать, так сказать, прекрасные ощущения изнутри.
Он долго отнекивался, отбрыкивался, сопротивлялся… Потом импульсивно махнул рукой. Сказал: «Да гори оно все синим пламенем!» и написал вот это.
Исповедь виновника скандального эфира
Честно говоря, не самое приятное дело оставаться в народной памяти автором «пьяного эфира». Но и плакать по этому поводу, я думаю лишнее. Поэтому я и согласился вспомнить, как все это было на самом деле.
Дело было в 2002 ли в 2003, а может, и в 2001 году. К сожалению, точнее уже не помню. Но главное не в этом, а в том, что это были первые теплые дни весны… Когда сошел весь грязный питерский снег и трава начала поднимать свою зеленую голову…
Питерское отделение «Русского радио» тогда вещало из Олъгино – ближайшего пригорода Санкт-Петербурга. Из студии с прекрасным видом на Финский залив. Сама эта студия находилось на закрытой военной территории, с которой в советские времена осуществлялось глушение всяких там вражеских радио…
Сотни гектаров лесопарка, доступ к заливу и полное отсутствие людей, которое обеспечивала вооруженная охрана.
Удаленность от офиса радио – десятки километров. В помещении только те, кто имел отношения к эфиру. Сейчас мне даже странно, почему при таких условиях я не пил там каждый день?
На берегу собралась небольшая компания, состоящая из двух-трех операторов эфира, водителя и меня.
«Операторы эфира» – это рудимент докомпьютерной эпохи. Без них, как сейчас без компьютера, работа радио была невозможна. В задачи этих операторов входило на слух определять окончание федерального блокарекламы, переключаться на местный эфир и запускать региональные ролики. Их они, кстати, собирали в рекламный блок вручную – по факсу из офиса.
Техническое оснащение радиостанции на тот момент было на уровне радиорубки пионерского лагеря СССР. Песни мы ставили в эфир с двух огромных дек SONY, успевая между ними каким-то образом еще и включить джингл с компьютера.
В общем, был теплый весенний день. На календаре была суббота, что еще больше способствовало хорошему настроению…
Мне нужно было провести два «Стола заказов». Это такая программа по заявкам радиослушателей, куда звонят обездоленные, в глубокой депрессии, на пороге сумасшествия люди. Других эпитетов я подобрать для них не могу. Поскольку не могу себе представить вменяемого человека, упорно набирающего телефон радиостанции, чтобы передать привет «любимому» или «другу», который часто сидел с ним рядом в этой же комнате.
Были еще такие персонажи, которые писали бумажные письма по почте. Но к этим посланиям я даже не прикасался из-за боязни подхватить какую-нибудь заразу… Брать их в руки можно было только после алкогольного дезинфицирования…
Кстати многие слышавшие ту печальную запись, думают, что сексуальную тему я стал поднимать только из-за выпитого алкоголя. Нет. На самом деле она была лейтмотивом всех моих эфиров «по заявкам» на «Русском радио». Причина очень простая. Во-первых, на тему секса очень легко шутить: любое слово, обозначающее половой орган, вызывает радость. Во-вторых, большинство поздравлений и приветов идет от любимых к любимым. А тут уж тема сама подворачивается сама собой…
Так вот, засада была в том, что эти «Столы заказов» были разнесены во времени на 2 часа. То есть после первой программы возникала пауза, которую, нужно было чем-то занять. Заметьте, я не хочу сказать, что если бы не перерыв, то о выпивке бы и не было и речи. Конечно, была бы! Нажрался бы я все равно. Но, по крайней мере, не до такого свинячьего состояния…
В общем, решив, что нужно срочно выпить, за весну, за погоду, за Финский залив, мы послали гонца в ближайший алкогольный магазин – на железнодорожную станцию Олъгино.
После чего я благополучно начал первую часть «Стола заказов»… Искрометно шутил, упражнялся в словесной эквилибристике. В общем был, как обычно, героем…
И вот, возвращается наш курьер с пакетами долгожданных товаров… И конечно, никакого перерыва мы ждать не стали – откупорили восемь бутылок прямо в студии. Весна и Финский залив требовали, чтобы мы выпили за них немедленно, прямо в эфире…
Попойка в эфире плавно переросла в перерыв. Первая часть программы закончилась. Операторы переключили эфир на Москву – и началась двухчасовая пауза. Еще два часа «алкогольного перерыва» – и я уже был пьяным в хламину…
Ну а тут и вторая программа подоспела… И я, пошатываясь, снова пошел в эфир… Где шутил уже, надо признаться, менее искрометно…
Теперь два главных вопроса, которые мне задавали раз сто. На первый из них я могу дать ответ только отчасти. Вопрос такой:
«Зачем ты в таком состоянии полез к микрофону?»
Что я могу сказать? Всему виной мое врожденное чувство ответственности. Не мог же я пропустить эфир! И не пропустил – провел героически до самого последнего вздоха.
Другой вопрос звучит так: «Почему же все эти операторы эфира позволили тебе сесть за руль радиостанции в жопу пьяным?»
На это есть только один ответ: эти люди были такими же пьяными, как и я…
В любом случае к ним у меня нет никаких претензий: ребята добросовестно убирали из-под стола нечистоты, которые я извергал из себя в промежутках между разговором со слушателями и песнями… (Песни, кстати сказать, я ставил в этой программе каждую по два раза: не попадал в кнопки на этих дурацких деках SONY…)
Ну а то, что я дал свой личный номер мобильного телефона прямо в эфире – это действительно серьезный косяк… Звонить, как заведенный, он начал прямо в программе. А закончил – только вчера…
Запись уже на следующий день попала в интернет.
Некоторое время я мог наблюдать там дискуссию о своей персоне. Фейсбука с Контактом еще не было, поэтому слава оказалось умеренной.
Закругляясь, наверное надо остановиться на последствиях данного проступка. Конечно, никто из начальства не был рад такой выходке… Но все были живыми людьми, а не как сейчас хипстерами – и поэтому спустили это дело на тормозах.
Я не был уволен, и меня даже не оштрафовали. Брызгая слюнями на меня тоже никто не орал. Наверное, я был настолько крутым ведущим, что терять такого ценного сотрудника из-за такой промашки, никто не хотел.
Очень хочется так думать. Но здравый смысл подсказывает, что всем было просто лень заморачиватъся – искать умеющего связать пару слов человека ради редких питерских включений.
Но это я про питерское начальство… В Питере люди хорошие…
Когда же запись этого эфира дошла до московского головного офиса, – там слегка обалдели. А когда они узнали, что персонаж, позволивший себе такое, до сих пор работает на их радио – тут им стало совсем плохо.
Ну и в целях поддержки общей дисциплины московский программный директор потребовал прогнать «крутого ведущего» в шею. В общем питерскому руководству пришлось меня все-таки уволить…
С момента проступка, прошло уже несколько месяцев, поэтому я, конечно, был удивлен…
Кстати, когда в Питере открывали вещание местного эфира «DFM», а эта станция входит в тот же холдинг, что и «Русское радио», вести это мероприятие пригласили почему-то меня… Наверное, на тот момент в Петербурге я был самым трезвым ведущим…
В завершение полагается сделать выводы. Несмотря на то что прошло много лет, я все еще краснею и выхожу из помещения, если кто-то при мне включает запись того «выступления»…
Признаюсь: я бы хотел изменить тот день… Вне зависимости от того, уволили бы меня или нет.
Конец
Вот так вот в муках, с блевотой и покаяниями рождались новые времена. Возможно, именно эта история закрывала собой страницу под названием «радиобеспредел «90-ых». Ведь уволили не только Верхова. Вместе с ним прогнали эпоху!
Хотя, как видим, и уволили-то не сразу: даже по поводу такого эфира в те времена у начальства было два мнения: «какой ужас!» и «а вроде бы и не криминал.»
Да и сам автор своему увольнению как будто бы удивлен: мол, а чего здесь, ребята, такого? Ну выпили, ну порыгали в эфир – и че?.. Кто не бухал в те бурные времена в эфире! Неужто этим можно удивить закаленного слушателя? Бывалую аудиторию икотой в микрофон не проймешь.
Но в исповеди Павла есть один важный момент – наш герой не может понять: а почему же он, черт подери, так напился?.. Что, впрочем, вполне естественно: ведь изнутри о причинах судить нельзя.
А между тем причины эти очень конкретны. Ответ на вопрос «почему все так вышло?» – есть…
Пускай цветисто и несколько литературно, но Верхов в своей «объяснительной» выразил главное – дух. Дух времени. Аромат эпохи. Амбре безвозвратно ушедших лет.
Сегодня такая история невозможна.
Не потому что радиоведущие больше не пьют. И не оттого что «в студии тогда мог находиться только тот, кто имеет отношение к радио. И даже не потому, что сегодня там обычная проходная. А также не потому, что снаружи – строгий программный надзор… Нет.
Все дело в атмосфере. В неповторимом запахе времени.
А у запаха есть источник. Так откуда же так тянет душком?
История Павла очень важна. И отнюдь не своей «алкогольной интригой». Она всего лишь финал. Последнее звено в цепи причинно-следственных связей. Эта ржавая цепь ползет от чего-то сразу неуловимого к икоте в ушах тысячи радиослушателей…
Все то, что лишь тенью промелькивает на заднем плане этой истории, сыграло не меньшую роль, чем ее главный герой. (Не Павел, конечно, он персонаж страдательный, а бутылка водки.)
Все эти факсы, письма, «кнопки на деках» – персонажи отнюдь не второго плана. Не стоит и говорить, что ни факсов, ни писем от слушателей на радио больше нет. Последнее бумажное письмо пришло на «Маяк» еще в две тысячи пятом. Не считая, конечно, тех писем, что идут туда «Почтой России» и до сих пор – из Горького, Куйбышева, Ленинграда и Сталинграда…
С тех самых далеких пор конвертов с марками на радио не видали… Конверты и марки – это теперь легенды «темных времен».
Они и есть зачинщики этой драмы!
И внешней канве рассказа не затмить реальных причин! За верхним слоем сюжета проглядывают виновники истинные, но заметные лишь едва. Они спрятались за кулисы событий и лукаво нам из-за них подмигивают.
«Проигрыватель Sony»; «студия на закрытой военной базе». Вся эта чертовщина невидимой рукой сплела этот грустный алкосюжет.
И «посланный за водкой гонец» – какой-нибудь поклонник ведущего, по совместительству эфирный дежурный – тоже злой демон лихой эпохи. Анахронизм тех далеких и окаянных лет. И Финский залив – тоже двуликий Янус! Предатель, иуда, лицемер, фарисей! Ну не может быть залива у радио, чтобы ведущему не напиться!
Все это – темные призраки девяностых. Действительные виновники сего печального торжества. Эти обманчиво невинные герои предательски вели участников этой драмы к драме. В один прекрасный момент они должны были сыграть свою злую роль.
«Народные письма» и «услужливые гонцы за бутылкой» создали эту пьесу не в меньшей степени, чем спиртное. И внезапная бутылка водки причиной, конечно же, не была. Она лишь вишенка на этом дьявольском торте. Финальный аккорд в симфонии атрибутов шальной поры. Последняя визгливая нота – в пиликанье пейджера, в мерцании чугунного пульта, в шуршании писем в руках облегчившегося ведущего… В них – вся хмельная атмосфера. Они – и фон и тайная пружина всего. Пили, конечно же, водку, но пьянило совсем другое. Икали, рыгали, кричали: «ауч!», но корень зла, конечно, не алкоголь.
И кстати: наш герой Павел, до своего увольнения работал не только в эфире.
На «Русском радио» он иногда еще и проводил инструктаж: обучал новичков – вновь пришедших на эту радиостанцию ведущих.
Одним из его стажеров была будущая звезда Первого канала Иван Ургант. В начале своей карьеры он пришел на «Русское радио» устраиваться работать в дневной эфир.
А Верхов к тому моменту уже довольно долго работал на этом радио. И как старший товарищ учил Ивана разным полезным делам: как вставлять-вынимать, что трогать, чего не трогать, как правильно начинать и когда лучше всего кончать. В общем, рассказывал «новобранцу» о тонкостях эфирной работы. И был, таким образом, первым учителем будущей телезвезды.
Учеником Иван Ургант оказался неважным. Этот слабак на Первом канале так ни разу и не рыгнул.
А если серьезно.
В этой истории есть два важных момента. Первый: даже после такой вакханалии Павла все равно куда-то там приглашали. И это не частный случай, объясняемый его крутизной. Это инерция и консервативность. (О них мы поговорим в следующей части книги.)
И второй – это сексуальная тематика.
Та самая, что «лейтмотивом» проходила через эфиры Верхова. Это тоже неотъемлемый атрибут времен.
Секс, шутки ниже пояса, эротические аллюзии – все это на радио уже невозможно. И по стилистико-эстетическим соображениям и по цензурно-юридическому «нельзя». (А об этом наша следующая глава.)
И так называемые «герои» радиоэфиру тоже больше не требуются. «Вот вам, товарищ герой, поднос – идите обслуживать посетителей.
И секс-символы…
Еще один ушиб 90-х. Реакция на семидесятилетнее советское целомудрие. На то самое знаменитое «секса в эсэсэсэр нет».
Так вот, в девяностые в России секс был. Верней, ничего кроме секса тогда в России и не было. По крайней мере, на сценах, аренах, подмостках, а также в газетах, на радио и ТВ.
Ведущим и артистам приходилось непросто. Времена были трудные, нужно было из последних сил возбуждать.
Извернись, а эрекции зрителя добейся! Разбейся в лепешку, но до оргазма публику доведи!
И что поделаешь – доводили! Порой через боль, через не могу. Для творческих людей тех лет – это было не просто делом престижа. Это был вопрос физического выживания.
Тот, кто хотел снискать народное уважение, становился секс-символом. Любой артист моложе ста лет именовал себя только так.
С распадом Союза известные люди сменили звания. Народные артистки переквалифицировались в секс-бомб. Заслуженные деятели искусства превратились в мачо. Лауреаты и кандидаты тоже старались выглядеть аппетитно.
Народные секс-символы и заслуженные секс-бомбы дружно сняли свои трусы. Творческая интеллигенция вышла на сцену голенькая. Культурная элита страны торжественно приспустила штаны. Лидеры мнений обнажили свое исподнее.
Актеры не столько играли, сколько показывали промежности. Певцов узнавали не столько по песням, сколько по писюнам. Российский зритель знал каждую родинку обожаемых ими артистов. Российский слушатель знал назубок все трещинки любимых ведущих.
Ведущие в своих программах все время кого-нибудь соблазняли. Брутальные мужские басы доносилось изо всех передач – даже из детских и культурно-просветительских. Оттуда же раздавались и сладострастные женские стоны.
И, кажется, даже Хрюша в «Спокойной ночи» в те времена чуть-чуть оголился. И то и дело похрюкивал тестостероновым басом…
И «Стол заказов» в те секс-символические времена не избежал эротизма. Даже программу с таким канцелярским названием почему-то вели «секс-символы» и ловеласы.
Таковым было жестокое требование эпохи.
Но настали новые времена.
Эротика в «Спокойной ночи» закончилась. Артисты надели трусы. Ведущие перестали зазывно постановать.
Сегодня за «Столами заказов», как и положено, сидят продавцы – услужливые дяди и тети. А не обольстители с распахнутыми плащами на голых телах.
Эпоха сексуального тоталитаризма осталась в прошлом. Вместе с чугунными проигрывателями и деревянными дисками.
Ну и, конечно же, люди.
Они тоже, увы, не те. И кажется, вокруг все та же природа, все та же живописуемая Павлом весна… А вот люди уже другие. Мельчает, мельчает народ…
Кстати «Стол заказов» – еще одна разновидность программы на музыкальном радио – «программа по заявкам». Единственная передача, которую дали на откуп ведущему дневного эфира. Но и об этом, как вы уже догадались, мы тоже расскажем потом.
А времена действительно необратимо менялись…
Конец разгулу девяностых
Времена менялись.
Но лично мы это осознали только в 2015 году.
Именно тогда радио «Рекорд» получило так называемое «предупреждение» от Роскомнадзора. (Роскомнадзор – российский комитет по надзору за СМИ).
А виновниками этого были… Посмотрим с возмущением по сторонам… Нет, все-таки нужно признать: виновниками этого были мы.
Надо сказать, что предупреждение от надзорного органа – штука довольно серьезная. Для музыкального радио – ЧП. Случаи, когда кого-нибудь «предупреждали», можно пересчитать по пальцам. Да и то лишь одной и, пожалуй, беспалой руки.
Дело в том, что таковых «предупреждений» бывает лишь два – первое и второе. Второе, оно же последнее – финал. После него контролирующий комитет вправе обратиться в суд с иском об отзыве у СМИ лицензии на вещание. И если суд этот иск удовлетворит…
В общем, история уникальная в плохом смысле. Такая движуха твердо давала понять: новые времена наступили! И как всегда – в самый неподходящий момент…
Приперлись эти времена, как назло, тогда, когда мы с Кремовым «пропагандировали порнографию». Не раньше не позже, черт бы их разодрал!
А было это так.
В нашей импровизационной, в целом, программе есть достаточный элемент подготовки. Примерно 40 на 60. Где 40 % – подготовка, 60 % – импровизация. (Бывает, что первая цифра намного меньше, а вторая, соответственно, наоборот.)
Подготовка – это отбор новостей. А новости – это то, что мы как бы юмористически обсуждаем.
И отбирая новости для передачи, мы обычно приблизительно проговариваем, что именно мы будем в них обсуждать.
Не всегда. Во множестве случаев этого не происходит. Поскольку, мы имеем достаточный опыт и нам так более-менее ясно все.
А вот «главную» новость мы «мнем» обязательно. Первая новость в программе – не просто «хи-хи-ха-ха». Это сквозная тема для разговора с аудиторией. Из нее нужно выжать какой-то вопрос.
Ну например.
Ну например, есть новость про должника: «Мужчина отдал приставу за долги свою любимую вставную челюсть.» Вопрос аудитории будет таким: «Есть ли у вас долги, и какими вещами вы готовы их погасить?»
Или есть новость про пристава, который «пропил вставную челюсть, изъятую у мужчины.» Здесь мы в эфире спросим: «А как лично вы используете свое служебное положение?»
В общем, мы находим какую-то информацию, выводим из нее вопрос и задаем его слушателям. А слушатели на протяжении передачи на него отвечают: звонят по телефону, присылают смс и т. п…
Сложность состоит в том, что новости есть всегда, а вот «темы» может и не случиться. Ведь с учетом «юмористической стилистики» нашей программы нам нужно не только придумать вытекающий из информации вопрос – нет ничего проще! Но также необходимо, чтобы возможные на него ответы давали хоть какую-то почву для шуток. Поэтому часто бывает так: новость вроде хорошая, а вот с нужным вопросом – беда.
Именно так и случилось в тот злополучный день. Никакой подходящей темы ну не было совершенно!
Что делать? Пожаловаться Путину? (Но Путин, говорят, в тот момент разбирал жалобы от ведущих «Шансона» и «DFM».)
Спокуха!
На этот случай у нас имеется «аварийный выход»! Мы достаем из-запасников сознания свой «личный инфобагаж» – забавные наблюдения, смешные происшествия, улично-транспортные истории… В общем, берем так называемую тему из жизни.
Жизнь на тот момент была такова, что мы решили поговорить о порно.
Кто-то из нас в тот день поспорил с друзьями: какая порнуха лучше – импортная или отечественный продукт?
(Кстати, «кто-то» – это был я, а друзья – это генеральный продюсер «Рекорда» Андрей Резников и наш общий приятель Коля.) Вот мы и решили «продолжить» в эфире этот жаркий и бескомпромиссный спор.
«Порнофильмы какой страны вам нравится больше всего и почему?» – так мы сформулировали вопрос слушателям.
Конечно же, анализировать фильм «Анальные неряшки» никто всерьез не хотел. Смаковать горизонтальную игру порноактеров мы тоже не намеревались. А что касается пропаганды… Эта тема достойна философского трактата.
Что значит пропагандировать порнографию на радио – нам неясно и по сей день.
Пропагандировать – значит способствовать распространению. Вопрос: зачем? Разве порнографию никто не видел? Возможно, кто-то не видел, – скажете вы. О, да! Но ведь она в нашей стране не запрещена! Разве она незаконна, как, скажем, марихуана?
Да, но ее пропаганда-то не законна!
Но у пропаганды должна быть цель! А с какой целью ее распространять лично нам? Разве мы – ведущие – порномагнаты?
Какая разница? Нарушали закон!
Тогда выходит, что обсуждение и пропаганда – одно и то же? Значит порнуху нельзя обсуждать? А если не одно и то же, то в чем-тогда, простите, различие?
Другой вопрос – дети. Вопрос, конечно же, важный.
Но у нас уже есть закон об ограждении детей от подобных вещей! (Так называемый «закон о детях».) И есть закон о пропаганде порнографии. (Так называемый «закон о СМИ».) И если первый запрещает говорить в эфире о порно при детях, то что-тогда запрещает второй? Рассказывать о порнографии взрослым? То есть, и тем и другим, с учетом первого и второго закона?
Значит, порнография – как гостайна? О ней нельзя говорить вообще? Или говорить можно, но нельзя пропагандировать? А где заканчивается разговор и начинается пропаганда? А кто решает – пропаганда или разговор? А может, порнография – это все-таки зло, подобное оружию и наркотикам? Тогда почему она, как наркотики, не запрещена?
Короче, вопросов много… Не меньше, чем порнофильмов.
Но не будем оправдываться. Скажем только одно: эту тему эту мы использовали аллегорично, как способ поговорить о чем-то другом – о кино, о современном зрителе, о политике и даже о российском менталитете…
Разумеется, мы контролировали процесс и не читали «грязных» эсэмэсок в эфир. А перед началом программы так и вообще предупредили: мол, увидите детей от приемников.
Но все это уже не спасло.
Через месяц на имя генерального директора радиостанции, Людмилы Александровны Резниковой, приходит письмо. Самое неприятное из тех, что может получить руководитель медиа: «предупреждение».
Текст этой хмурой бумажки гласил: «Такого-то числа, в программе „Крем Хруст“ содержалась пропаганда порнографии…»
Вот так вот мы и узнали, что означает это страшное злодеяние. Пропагандировать порнографию, в нашем случае – значит просто быть самими собой…
Ну что тут сказать: началась настоящая паника!
Умерено мнительные говорили, что это «заказ на „Рекорд“». Параноики рангом выше углядели во этом «давление на владельцев радиостанции». Самые опытные конспирологи полагали, что это атака на нас лично.
Так что же это все-таки было? Атака? Заказ? Давление?
Ответь трудно. Никто не знает и до сих пор.
Скорее всего, мы просто стали жертвой кампании. Попали под зачистку «нравственного топора».
В те дни на дворе трещали морозы проверок. Роскомнадзор заявлял о себе (с топором). Телевидение уже давно было под зорким приглядом. А разгулявшееся радио для острастки стоило шугануть. (В нашей программе, например, было достаточно «неправильного» политического юмора. Да и вообще чёрт-те еще чего.)
А Роскомнадзор – эта такая тайная жандармерия. Гаишники на дорогах морали. Или полиция нравов в области СМИ.
И палочная система (система в полиции, которая устанавливает план по раскрываемости преступлений) ей тоже не чужда совершенно. Вот они и кинули пару палок… Одна из которых попала в нас.
В общем, прослушивали и окружали всех по периметру…
При этом надо заметить: жертвами «надзора» стали не только мы. Параллельно с нами предупреждения получили сразу несколько средств массовой информации.
Правда, оказались мы в довольно необычной компании.
Первым из этих СМИ было «Эхо Москвы». Радиостанция получила предупреждение за «оправдание практики военных преступлений». Вторым – «Новая газета». Это оппозиционное издание наказали за «экстремистское высказывание» ее колумнистки – Юлии Латыниной. Третьим было информационное радио «Говорит Москва». Его «предупредили» за «программу о свингерах».
Пожалуй, только последние походили на роль наших коллег. Да и то лишь с учетом обсуждаемой ими общественно важной темы.
И началось: суды, разбирательства, тяжбы…
Проблема была в том, что никто совершенно не понимал: «пропаганда порнографии» – это собственно что?
За долгие годы наведения «нравственной чистоты» наша страна вымучила определение порнографии.
Это несколько истерическая дефиниция выглядит так:
Под порнографией понимается натуралистичное, циничное изображение полового акта и детализированная демонстрация обнаженных гениталий человека в процессе сексуального контакта, имеющие целью возбуждение сексуальных инстинктов у неопределенного круга лиц вне какой-либо художественной или просветительской цели…
Вопросов и к определению, конечно, немало. Ну, например, что такое «циничное изображение»? Или как с лету отличить цель художественную от не таковой.
Но так или иначе определение порнографии у нас есть.
А вот что такое ее пропаганда? Да еще, извините, в случае с радио?
Этого толком не понимал никто.
А посему в желании установить истину нашу «крамольную передачу» слушали лучшие эксперты страны – филологи, юристы, психолингвисты…
С этой же целью ими был подробно изучен отборнейший ХХХХ материал.
После месяцев нелегкой работы эксперты вышли из своих кабинетов взъерошенные. Теперь юристы-психолингвисты знали о порнографии все!
Нам неведома дальнейшая судьба всех этих филологов. Поменялись ли их ценности, продолжают ли они работать на тех же местах? Но в одном мы уверенны твердо: прежними они уже не остались. Ведь битва филологического с порнографическим предрешена.
В итоге мнения экспертов разделились поровну.
Одни считали, что таки да: пропаганда порнографии в нашей программе была. Другие категорически с этим не соглашались. Из чего ясно: тема в нашей стране горячая. Интеллектуалам еще предстоит над ней поломать головы и руки.
И это неудивительно: ведь для того чтобы разобраться – был ли факт пропаганды порнографии, нужно для начала это понятие четко выверить. А поскольку такого определения нет, то и вынести однозначный вердикт практически не суждено.
Дело в том, что сама статья «пропаганда порнографии» унаследована российским законом у СССР.
Но в советской России ее наличие было вполне оправданным. Ведь порно, как элемент «сладкой жизни» капиталистических стран, в условиях «развитого социализма» было запрещено. Следовательно, запрещено и его распространение. Что же это статья означает сегодня – известно одному богу и тому, кто перенес ее в новое российское законодательство.
