Kitabı oku: «Неуставняк-1», sayfa 4
Прибыли
Командиры в беседке стали подниматься и разминать ноги. Они выходили из неё по одному и, пройдя пару шагов, останавливались, чтоб со своего места вглядеться в ряды выстраивающихся ополченцев. Оценив обстановку, они удовлетворённо кивали головой и поворачивались лицом к выходу из беседки – на выходе стоял дежурный капитан. Он отдал какое-то распоряжение – всё засмеялись и, развернувшись, пошли в ополчение.
Сержанты к тому времени закончили построения и разместились с правой стороны от своих подразделений. К ним подошли командиры. У нас был капитан десантных войск. Издалека он был похож на лётчика, и только значки на петлицах подтверждали его принадлежность к элитным родам войск.
Появление в строю офицера внесло в наши ряды напряжение: волнения в колоннах ополчения прекратились, воцарилась тишина, и только радостное чириканье воробьёв нарушало торжественность момента.
Перед выстроившимся войском вышел дежурный капитан.
– Равняйсь, смир-р-но! – До подачи команды капитан сам принял стойку смирно, потом расслабился и, поведя головой слева направо, проверил чёткость её выполнения.
Мы явно постарались его удовлетворить, и он скомандовал: «Вольно!»
– Товарищи Призывники! – Воробьи замолчали и тоже начали прислушиваться к голосу военачальника. – Вы все прибыли на сборный пункт Уральского военного округа Егоршино. Здесь по мере формирования ваших команд вы пробудете от двух до четырёх дней. Условия пребывания спартанские, призывнику позволяется перемещаться по территории части только в составе колонны и только в сопровождении лица, облачённого в военную форму одежды. Сразу предупреждаю, что мера нашего наказания проста, кто не соблюдает распорядок и не выполняет указания своих временных командиров, будет отправлен служить на курорты заполярного круга. Ясно?!
– Так точно, – послышался ответ обречённых на стужу.
Для поднятия боевого настроя капитан ещё несколько раз, усиливая голос, поинтересовался у нас: «Ясно?!», а мы, в свою очередь, чтоб его не огорчать, всё дружнее и дружнее отвечали на его вопрос: «Так точно!!!»
– Так, понятно, время есть, отработаете! – Капитан поднял папку, зажатую в левой руке, и произнёс: «Я сейчас буду зачитывать пофамильно и называть команду! Каждый, услышавший свою фамилию, должен отвечать громким: Я! Затем я назову номер его призывной команды. Каждый запоминает свой номер и ждёт следующих распоряжений. Ясно!?!
– Так точно!
Воробьи, влюблённо слушавшие капитана, вдруг, чего-то испугавшись, поднялись и с криком бросились врассыпную. Один из них, видно, от нервного срыва, пролетая над нашим строем, открыл свой бомболюк и на мою левую грудь повесил первую для меня ратную награду.
Капитан принялся неустанно произносить фамилии, имена и отчества, после утвердительного «Я!» он громко, с расстановкой называл номер команды. Список был длинным, зачитывал он его в алфавитном порядке. Номер моей команды был 245, или 247, или 248 – неважно, главное – передо мной оказалась дверь в десантные войска. Другие войска я уже не приемлю. Ну, уж очень их сержанты слабы против наших, а я обязательно должен был стать сержантом. Из общего строя прибывших в мою команду попало человек двадцать и Костя, что меня очень порадовало.
Когда чтение именного списка закончилось, капитан поднял глаза и спросил: «Кого не зачитал?».
И что вы думаете?!
Наш Третий поднял руку, сил крикнуть у него ещё не было. Капитан подозвал его к себе и принялся вновь изучать списки, а нас стали громкими голосами зазывать офицеры. Они вышли из строя и, не перебивая друг друга, громко произнесли номер своей команды, так повторилось три раза. Мы же, услышав назначенную нам цифру, должны были скучковаться возле офицера своей команды, а его сержанты ставили нас в коробочку. В результате всех этих перестроений вдоль дороги образовалась колонна, разбитая на неравные части. Третьего увёл капитан, а для нас прозвучала команда:
– Равняйсь, смирно, вперёд шагом марш!
И мы, как пьяная сороконожка, двинулись в сторону дружелюбно распахнувшихся для нас ворот.
– Ну, встречай нас, родная Армия, мы прибыли, прими нас с миром! – вырвалось у меня из груди.
– Разговорчики в строю! – подал голос офицер.
Часть 2: Пункт сбора
Остаток первого дня
Пункт сбора – большая территория, огороженная бетонным забором, на которой с правой стороны располагалась трёхэтажная панельная казарма (этажность точно не помню), за ней был просторный спортивный городок с вытоптанным футбольным полем. Центром являлся большой заасфальтированный плац, слева от него стояли бревенчатые столовая, две казармы и в отдалении – штаб. Где располагалась гостиница для офицеров, не знаю, да мне и не надо.
Основной растительностью в периметре пункта были сосны. Ближе к воротам густоту деревьев можно было назвать лесом, вглубь и в сторону от бетонной казармы растительность менялась вплоть до полупустыни. Практически вся местность была вытоптана, корни высоких сосен выпирали из земли и походили на щупальца осьминога. Везде организованными кучками располагались разрозненные отряды ополченцев. Нас отвели за казарму и расположили на спортивном городке. Через некоторое время к нам присоединилась ещё одна часть соратников во главе с известными нам сержантами. Как потом оказалось, это мы были их добавкой, а не они нашим пополнением. Самые старые из парней прибыли сюда три дня назад, поездом. Затем к ним стали медленно подвозить остальных.
Основная задача состояла в том, чтобы скоротать время от подъёма до отбоя. Спать на земле нельзя, сидеть можно только на скамейках, а их катастрофически не хватает. Перемещаться следует только организованной толпой, баня бывает, но её ещё никто не видел. Кормят парашей, а ложку надо иметь свою. На довольствие вновь прибывших поставят завтра, а пока сосите …уй. Чтобы не было скучно, нас разделили на две команды и устроили спортивные соревнования. Мы делали всё: отжимались, бегали наперегонки, подтягивались, упражнялись в строевой подготовке, играли в Чапаевцев. Наши сержанты также принимали горячее участие, словно на кон было поставлено не время, которое нужно убить, а реальная жизнь. Старшина вальяжно сидел на скамейке и, как мне казалось, сочинял стихи. Он внимательно следил за нами, затем отводил глаза и делал какие-то записи в блокноте. Выглядел он умиротворённо и вселял спокойствие. Медленно приближался вечер, утренний хмель давно вышел, вода в уличных поилках была ржавая и тухлая, голод накатывал с удвоенной силой. Я уже готов был выйти на охоту, но по кругу ходили лишь стада голодных безлошадных ковбоев и ни одного бизона, чтобы хоть сырым мясом, но утолить свой голод и жажду.
Солнце уже готовилось завалиться за ветки стоящего вдалеке леса, когда старшина привёл из столовой отряд обстрелянных ополченцев. Он позвал нас, и мы, как голодные шакалы, подступили к более удачливым однополчанам, которые светились здоровьем и сытостью. Их животы от приёма пищи распухли и выпирали. Глядя на эти довольные хари, было ясно, что в беде нашей они нам не товарищи.
– Так, Тела, подошли и встали вокруг плотным кольцом! – скомандовал старшина.
Мы, нехотя передвигая голодные тела и волоча ноги, выполнили наш предсмертный приказ.
– Доставай! – произнёс благодетель. – У вас три минуты! Всё сметать, крошек не оставлять! И языком не трепать!
Как на евреев, на нас посыпалась манна небесная – сытые товарищи из-за пазух начали доставать буханки хлеба и, разламывая каждую, передавать нам – узникам Освенцима. Мы, не спрашивая, откуда такое чудо, вгрызались в свежий безвкусный хлеб и жевали его, жевали, жевали. По одному и попарно мы начали отбегать к водопойке и сладкой сырой водичкой запивать последние куски застрявшего хлеба.
Когда трапеза закончилась, мы вновь приняли облик готовых к бою ополченцев.
К старшине ускоренным шагом подошёл ефрейтор Федулов. Лицо его было озабоченно, он что-то быстро проговорил и сделал шаг назад и в сторону.
– Рота, стройся! – громко, как сирена, проревел старшина.
Умиротворение от сытного ужина исчезло мгновенно.
«Вот неугомонные, раз пожрали, то надо б и поспать!» – крикнул я, не сходя с места, но и не открывая рта.
Менялось всё, менялся и я, теперь мыслей становилось больше, чем слов.
Рота мгновенно обрела строй. Каждый из трёхсот пятидесяти человек уже знал своё место, так как в промежутках между физкультурными играми мы тренировали строевые навыки. К исходу дня автоматизму нашего построения не могла бы помешать даже шрапнель – мы всё равно смогли бы составить строй с учётом восполнимых потерь. Муштра из фильмов про царизм без героизма выплеснулась из глубины веков и навалилась на нас, невзирая на современность.
В этот раз нас решили научить двигаться строем. Старшина встал так, чтобы по его фронту была видна та часть городка, где размещались столовая и штаб, и я, перемещаясь в теле строя, начал косить глаз в ту сторону. Там что-то назревало.
Возле штаба стоял офицер с повязкой, к нему подошли два офицера нашей роты и двое из столовой. Немного постояв, вся эта толпа двинулась по направлению к нам. Старшина командовал, мы делали движения, толпа надвигалась. Вскоре они подошли и, изучая нас, остановились на краю футбольного поля, по которому мы отбивали чёткий шаг.
– Рота, стой! Старшина Маковетский, ко мне! – скомандовал майор десантник.
– Рота, стой! – повторил команду старшина, мы встали как вкопанные. – Есть! – Он принял руку к виску и ускоренным шагом пошёл к своему старшему командиру. Не доходя до него, он сбавил обороты и, сделав три строевых шага, остановился. – Товарищ майор! Старшина Маковетский по вашему приказанию прибыл!
– Поясни мне, как долго вы занимаетесь строевой? – Майор произносил слова намеренно громко.
– Последние полчаса! – в таком же тембре ответил старшина.
– Кто водил призывников на ужин?
– Ефрейтор Федулов! – слукавил старшина.
– Вот видишь, капитан, тут какая-то ошибка. – Майор повернул голову в сторону дежурного по сборному пункту.
Тот сделал шаг в нашу сторону и обратился к строю: «Прибывшие сегодня, поднять руку!».
Руки взметнулись вверх и замерли в ожидании следующего указания.
– Ты! – Капитан указательным пальцем показал на меня. – Ко мне!
Я стоял во второй шеренге, но выходить из строя нас уже научили. Проделав нехитрые манипуляции, я вышел из строя и пародией на строевой шаг подошёл к дежурному.
– Призывник Куделин по вашему приказанию прибыл.
– Призывник Куделин, что вам выдали сухим пайком из столовой части?
– От мёртвого осла уши, товарищ капитан! – С явной издёвкой я повторил афоризм незабвенного Остапа Бендера.
– Ты что? Сука! – Капитан, не оценив юмора, сделал шаг и занёс кулак, но совершить задуманное ему помешал майор, который, перехватив руку, резко повернул его к себе.
– Разорву, успокойся! – процедил майор. Его слова слышали только рядом стоящие и я. – Куделин, встать в строй!
Я вернулся на своё место, а пока мои однополчане, раздвигая ряды, пропускали меня, дежурный капитан и его два сопровождающих ретировались в сторону штаба.
– Значит так, я ваш командир роты временного состава. Я прибыл из сорок четвертой учебной Десантной дивизии, которая располагается в Литве. Вас у меня триста пятьдесят человек. Со мной поедут двести восемьдесят. Так что в ближайшие трое суток вам предстоит пройти естественный отбор. У вас будет время проявить себя, пока формируется эшелон в нашу сторону. Как видите, один себя уже проявил, и ему светит получить медаль за охрану урановых рудников на Новой земле, и конечно, посмертно. Всем ясно?!
– Так точно! – дружно, в один голос, ответил коллектив, но моего голоса в нём уже не было.
– Разойдись! – Мы резко выпрыгнули из строя, как нас уже научили. – Перекурить и приготовиться ко сну, – закончил свои команды майор.
Я стоял молча, опустив голову, словно цветок без воды, забытый в вазе на подоконнике. Несправедливость накатила на меня снежным комом, из-под которого я не мог выбраться, ко мне подходили братья по ополчению и Костя. Они говорили мне что-то ободряющее, но я их не слышал. Я неполный день был десантником и уже свыкся с мыслью, что им стану. Мне даже в страшном сне не могла присниться другая форма. Всё рушилось и ломалось, впору было уже стреляться. Но вдруг меня с двух сторон приобняли два сержанта.
– Не дрейфь, у нас своих не бросают. – Один заглянул в лицо и подмигнул. – Ты ж один из нас, у тебя на лбу курица нарисована.
– Почему курица? – Мне в пору заплакать, а они издеваются.
Я повёл плечом: «…я им не Третий, меня они хрен разведут!»
– Курица – это название нашей эмблемы, понял?! – Один из сержантов меня отпустил, зато другой приобнял сильнее.
Моё тело приняло положительный заряд, переданный сержантами, но опаска где-то в душе осталась.
Каждый из призывников носил свои мешки или котомки с собой, и у многих ополченцев это был обязательный атрибут, у нас же назначались три дневальных и один дежурный. Обязанности у них были следующие: дежурный распределял время охраны между дневальными и следил, чтобы, стоя на посту, они не заснули, а дневальные, в свою очередь, подчинялись дежурному и охраняли наш склад вещмешков и котомок. Склад устроили на спортгородке, прямо на земле, между двумя тренажёрными скамейками. Кроме того, дежурный и дневальные в столовой перед приёмом пищи получали на всю роту хлеб, масло и сахар. Именно во время такого получения наши сержанты прессанули пехоту и тем самым спасли нас от голодной смерти.
Вечер начал отливать сумерками, когда призывников свободным строем повели спать в бетонную казарму. Весь день её двери были заперты, и если кто и входил, то это был обязательно человек в погонах, но день закончился, и требовался отдых. Нас загнали на третий этаж. Там стояли бескрайние двухэтажные нары, сколоченные из плохо оструганных, неокрашенных досок. Не помню, был ли свет в казарме, мне кажется, что ночь сама навела светомаскировку. Я забрался на второй ярус, подложил свой худой рюкзак под голову и резко провалился в сон.
Первого сна в армии я не помню, но точно помню, как меня кто-то потянул за ботинок. Я проснулся, кругом было темно. Двое, взобравшись на нары, копошились у нас в ногах, их размеры можно было определить только на просвет окна, которое находилось прямо напротив моего места.
– Эй, душара, деньги есть?! – Один настырно тянул меня за ногу и начинал её выворачивать.
Второй теребил рядом лежащего Костю. Я молча начал подтягивать ногу.
– Ты чё, не понял?! Деньги гони, душара! – Первый изловчился и пнул меня в область паха.
На нарах встать в полный рост невозможно – потолки низкие, стоя не подерёшься, но тот не знал, что я занимался боксом, а боксёр удар не видит, а предвидит!
Чтобы удержать равновесие во время пинка, этот ниндзя опёрся на мою ногу. Так как от удара ноги мне было не уйти, я приподнял свой зад, и пинок пришёлся на ляжку, после чего я резко опустил тело вниз и зажал его правую ногу. Теперь он был полностью в моих руках, точнее, в моей правой ноге, которую я притянул к своей груди. Когда же противник оказался на расстоянии удара, я, не раздумывая, врезал ему в рожу. Тот подскочил, я резко сел, боднув его головой в живот – ниндзя опрокинулся назад, я приподнялся, чтобы его нога смогла выскользнуть из-под меня. Тем самым я спас его ногу от перелома, но не спас её обладателя от падения головой вниз со второй полки наших нар.
Костя проснулся и, не понимая, чего от него хотят, затеял бессмысленный диалог. Но второй, увидев, что его соратник соскальзывает вниз, решил навалиться на меня. Этот экземпляр был покрупней. Я опрокинулся вновь на спину и обеими ступнями принял тело противника на себя, затем резко выпрямил ноги, отчего мой неопознанный друг проделал путь своего предшественника. Звук упавшего тела был глухим, что дало повод подумать о взаимовыручке – вероятно, первый, спасая друга, подставил своё ранее свалившееся тело под товарища. Через долю секунды раздался вой двух поверженных врагов. Внизу закопошились, зажегся фонарик.
– Вы чё, суки, мабута сраная, нюх потеряли?! Мы вас предупреждали к нам не ходить, наших не трогать!!!
– Нет, братки, мы просто спьяну попутали! – Шорох усилился, вероятно, ночные призраки старались принять вертикальное положение.
– Какие мы тебе братки? Ты, соляра ёбаная, вошь тыловая, второй этаж с третьим перепутал?!
– Гоним! Морду лица не трогать! – звучали голоса моих родненьких сержантов.
Когда враг с этажа был изгнан, сержанты вернулись к своим местам. Но перед тем как лечь спать, кто-то приподнялся над вторым этажом нар и посветил на меня фонариком. Костя спал, а я притворился. Залётов мне хватало, надо было выправлять положение и становиться умненьким благоразумненьким.
Остаток ночи был, как в бреду: прерванный сон, враги, которые ползли через границу, усиливающаяся духота второго яруса, храп, постанывание и теснота – всё это выпило из меня силы, которые нужны были для следующего дня. Когда стало светать, наконец то пришёл крепкий долгожданный сон.
День второй (отбор)
Страшней команды «Рота!! Подъем!!!» в армии нет – она наполняет просыпающуюся душу такой паникой, что впору её отменить. Никто не проводил статистики на предмет сравнения долголетия между служившими в армии и теми, кому не повезло. Первые должны проиграть, и виной всему эта команда.
– Рота!! Подъем!!! – Раскат грома проникает в твоё сознание, вжимает в кровать, и взрывная волна как от удара молнии выкидывает тебя из постели.
Я спрыгиваю с верхней полки нар и приземляюсь на плечи стоящего внизу, тот матерится, упав на колени. Отпустив его голову из моей промежности, несусь к выходу, не обращая внимания на летящие в спину угрозы и вопли.
– Убью, сука! – кричит сержант. Ему привалило счастье с небес, и он на короткий миг стал аэродромом для моего откормленного зада.
Именно по этой причине, если мне за годы службы доводилось спать на двухъярусной кровати, невзирая на моё положение и звания, я всегда спал наверху.
Кто придал бешеный ритм потоку с третьего этажа, не знаю – я проснулся на улице. Горнист ещё не закончил выдувать свои последние ноты, а мы уже стояли перед казармой, изображая своими телами строй. За последним выбегающим нашей роты вышел довольный прапорщик, который, пройдясь вдоль строя, сделал ряд язвительных замечаний по поводу нашего внешнего вида и скорости построения. Он с нескрываемой иронией рассматривал нас, словно взвешивал каждого на своих внутренних весах.
– Да, сынки, состоите вы из опары и говна, которые мы отожмём, чтоб наполнить вас сплошными достоинствами. Сегодня мы займёмся спортподготовкой, а результаты дня определят вашу принадлежность в рядах вооружённых сил. – Его голос мне смутно что-то напоминал. Я вслушивался, но вспомнить не мог. – А сейчас вы освободите свои слоновьи тела от излишне толстого покрова, и мы займёмся зарядкой.
– Разойдись! – прозвучал бодрый голос старшины.
Сам он и все наши младшие командиры были с голым торсом. Если б вы видели, как это красиво! Крепкое мускулистое тело, имеющее талию, размещалось на упругих небольших попках, сквозь штаны чувствовались крепкие мускулистые ноги.
Раздевшись до голого торса, мы постарались достойно разложить свои вещи на пустующих скамейках. Достоинства не получилось, приказ был невыполним, так как однообразия из разнопёрой одежды составить невозможно. Но в армии мнение каждого ничто по отношению к мнению командира. Небольшая, но повторяющаяся тренировка для достижения однообразия прошивает все ваши будущие действия, оставляя неизгладимый след в расстановке вещей, приоритетов и мыслей.
Мы всё время тренировались. Муштра – иного названия этим возвратно поступательным действиям нет. С первой секунды нас прессовали за каждое выражение самостоятельности. Индивидуализм в армии уничтожается на корню, и ничего нового со времён первых организованных войск Карфагена и Рима не изобретено. Воля одного, неоднократно повторенная всеми, становится желанием каждого.
Сначала прапорщик на примере одного комплекта белья показал, как оно должно быть заправлено и каким образом размещено на полках нашего “магазина”. Затем нам пришлось бесконечное количество раз украшать эти “полки”. В конечном итоге мы добились ожидаемого эффекта единообразия, и администратор “торговой точки” смилостивился над нами. Он ходил между рядами полок и выборочно сбрасывал не понравившиеся ему вещи прямо на пол, точнее, на землю, и не беда, что во время броска лежащие рядом вещи теряли форму, но мы с покорным сердцем готовы были услужить ему, чтобы снова и снова их заправлять.
Пока мы играли в этот армейский магазинчик, на освободившееся после нас место перед казармой стали выплёскиваться волны селевого потока в виде беженцев, нёсших свой незатейливый скарб. Последними в потоке были два сержанта в погонах разного цвета. На лице одного – фингал в пол лица, голову второго украшала рельефная гематома в области правого виска и уха. Вероятно, эти отметины были получены в борьбе со стихией, которая их победила, а может, у них просто вечер не удался (или ночь?).
Нас построили чуть в стороне и дружным строем повели в туалет.
Кирпичный туалет, внешне напоминающий коровник – сортир на пятьдесят очкомест. Изнутри он белый и весьма, весьма вонючий. Добрым помыслом ветеринарной службы наши стойбища были обсыпаны белым порошком. В дырках, в которые мы метко направляли наши вчерашние вливания, копошилась живая масса, состоящая из биологически активной пасты почти кремового цвета с сытыми и оттого радостными червячками, на которых рыба в наших водоёмах готова ловиться до бесконечности долго и много. Главное в этом месте – не попадать струёй на кучки белого активного порошка, так как, пенясь, он начинал выделять такой запах, что ноздри выворачивало, а глаза медленно выпаривались. Эта атмосфера действовала как ускоритель – выдохнув, мы быстро заходили, производили необходимые манипуляции и выбегали. Тем самым рота на утренний туалет затратила минут шесть, а мы – всего лишь два три вздоха.
Затем была зарядка: мы, как пони в зоопарке, бегали вокруг футбольного поля, когда второй фронт ополчения плотной массой пошёл на штурм туалета; мы активно корчились на брусьях и висели в виде пыльных ковриков на перекладинах, когда, деморализованные окружением, эти же ополченцы решили на плацу затеять зарядку. Этой пародией руководили те самые сержанты, которых вчера привёл наш старшина.
Выделяясь из толпы, два раненых сержанта стояли на краю плаца и внимательно всматривались в наши ряды. Их нервное обсуждение известной только им темы меня настораживало, но на сегодня моей главной задачей было всеми силами вцепиться в шанс стать десантником, а их было пять к одному. Меня удручала мысль обресть таких вот драных командиров, и поэтому шестым быть не хотелось. И я начал прилагать усилия и делать определённые шаги.
Вторые из нашего автобуса кучковались возле меня. Из Первых в нашу команду попали я и Дирижёр. Но Дирижёр своим языком уже всех достал, наши от него шарахались, а новые знакомые, завидя его, переходили на другую сторону улицы. Я же просто замолкал и не отвечал на его вопросы, но если он всё же настаивал, то цедил сквозь зубы: «Отъебись!». Эта ёмкая по своему значению фраза действовала на него отрезвляюще. Он резко прекращал общение и как-то весь сникал, обретая вид жёваной сливы.
А вот начинал он как бы издалека, непринуждённо набирая с каждым словом в себя воздух. Уже через несколько фраз он занимал почти всё пространство возле тебя. По сути, ты ему уже и не нужен был, так как, закончив свой монолог, он раздувался до таких размеров, что тебя и остальных слушателей просто отбрасывало в разные стороны, и докричаться до эпицентра было невозможно. Он был обречён, так как в поисках почитателей дошёл до сержантов и щурил глаз на старшину. В мой список он не входил.
Зато я присмотрелся к другим автобусникам – среди них был Костя и пара комсомольцев, ходивших в ночные рейды по освещённым улицам нашего города, олицетворяя смелость общественных дружин. Их я решил не трогать: Костя – друг, а пара податливых болванчиков мне пригодится. Мои лидерские качества снова начали оживать и медленно просачиваться наружу.
Перекладин и брусьев на всех не хватало, и нам это давало короткий отдых, во время которого небольшие кучки собирались в отдалении от снаряда и могли между собой переговорить. В каждой группе были свои лидеры, и эти лидеры вели свою определённую работу, а я вёл свою.
– Видите, парни, какая лафовая жизнь у доброй матушки пехоты?! – Мы стояли, глядя на бушующее грязное море, разлившееся на плацу. Волны разной величины и силы, которые изображали поднимающиеся руки, в беспорядке метались из стороны в сторону. Море явно штормило.
– А нас, скорее всего, похоронят. Это ж просто пиздец, если так будут дрочить, нам и до армии не дожить! Не удивлюсь, если в поезде всю дорогу нас продержат по стойке смирно.
– Ты чё!?! – Костя подал голос.
С Костей мне было хорошо, он много не говорил, да и говорить то было не о чем, места и времени для задушевного разговора у нас ещё не было, а болтать просто так – для этого есть Дирижёр. Но с момента нашего первого молчаливого общения между нами появилась связь, которую объяснить невозможно, да и не нужно. Повернувшись в его сторону, я ответил одним взглядом, слегка качнув головой и поджав губы: «Не мешай!». «Понял, рули», – безмолвно согласился он.
Но бывали моменты, когда он со мной спорил, а я отступал, но противостояния между нами не было. Чуть позже, улучив момент, я поделился с ним своими соображениями, поморщась, он принял мою сторону и, чтобы не мешать, отдалился от меня, прихватив с собой эту парочку дружинников.
– Смотрите, сержанты на них даже не обращают внимания, а наши – посрать строем, жрать строем, спать строем. Вон, на Федулова глянь – явная задрота!
– Да а, – мечтательно произнёс один. И это «Да» явно в моей команде разбудило умы.
Но долго размышлять я им не дал. Возле турников произошла заминка, и я быстро, без очереди занял место под перекладиной, тем самым подав пример всему отделению.
Упражнение было простое. Перед зарядкой нас всех разделили на отделения, в каждом двадцать человек. В нашем отделении старшим был я. Старшина Маковетский, воспользовавшись своим правом, передвинул меня из центра строя в первую шеренгу, в которой стояли назначенные прапорщиком командиры отделений. Это повышение я получил просто так – без подлиза и нытья. Перед зарядкой в каждом отделении были определены первый и второй, так как все силовые упражнения выполнялись вдвоём.
Сейчас была перекладина, а это:
«Вис!» – на это слово ты слегка приседаешь, отведя опущенные руки назад, взгляд устремлён на перекладину турника. Твой второй номер к этому моменту встаёт за тобой и готовится, ухватившись с боков за твои штаны, чтобы помочь тебе допрыгнуть до цели.
«Принять!» – сильным толчком ног ты отрываешься от земли и выбрасываешь вверх руки, а за ними и всё тело, стараясь зацепиться пальцами за перекладину. Если силы твоих мышц недостаточно, то второй номер помогает тебе добиться цели. Когда цель достигнута и первый повис, второй останавливает качание тела и разжимает свои пальцы – теперь его руки – страховка гимнаста, а если надо, то и помощь.
– На счёт раз подтянулись! На счёт два опустились!
– Р а аз! – И ты начинаешь подтягиваться.
Второй номер страхует или помогает. Как только твоя голова поднялась над перекладиной, ты должен напряжением своих мышц закрепить успех и дождаться следующей команды.
– Д в а! – С растяжкой звучит долгожданная команда, но прозвучит она только тогда, когда над всеми десятью перекладинами покажутся все головы принявших до этого вис.
Отсутствие силы у первого компенсирует второй, который тягает его за штаны, дабы выполнялась поставленная задача. Жуткая вещь – тягать и себя и товарища, но взаимовыручка в армии как раз с этого и начинается. Если я мог, уцепившись за перекладину, подтянуться шесть раз, то доставшийся мне второй был мешком с костями и песком. Мой случай был не исключением, были пары, которые так и не смогли поднять друг друга. Их было мало, но всё же их наличие повышало шансы моего проходного балла. Однако трудность не в индивидуальном выполнении парой поставленной задачи, а в коллективном. Упражнение выполнено только тогда, когда все пары отделения достигли цели. Вот и приходится висеть из последних сил, сжимая пальцы, пока все отстающие пары не выполнят «Вис!» или «Раз». Но если вы думаете, что команда «Два» – это благодать, то ошибаетесь. Бросив своё тело вниз, можно сорваться, и тогда твои пальцы будут отказываться вновь схватиться за перекладину, чтоб продолжать упражнения. Второй номер начнёт тебя подбрасывать и уставать за тебя и вместе с тобой. Мученья кончатся, но, поменявшись ролями, они придут с удвоенной силой, чтоб вымотать обоих окончательно. Мысли начинают пронзать мозг, который уже обеспокоен за уставшее тело, и только стремление к намеченной цели поможет преодолеть панику твоих мышц, чтоб заставить разум подчиниться обстоятельствам. Обстоятельство, заставлявшее нас терзать себя, называлось отбором в десантные войска.
– Ну как?! – Я продолжаю свою работу.
Ответов нет, все до одного устали и смотрят на разбредающихся с плаца волонтёров, которым поднятие ног чуть выше пояса заменило все силовые упражнения. Пока следующее отделение, изображая из себя гимнастов, повторяет наши потуги, мы отдыхаем. Многие присели на корточки и тяжело дышат, кто то, согнувшись вбок, держит колющую печень и лишь немногие ведут себя по-спортивному и готовы к следующим неприятностям. Моим вторым номером был Дирижёр. Я его уже не просто недолюбливал, а ненавидел! Это про него сказали: «Пиздеть – не мешки ворочать!»
Отдых в армии – смена работы, и, чтоб нам было не скучно, нас запускают на три круга вокруг футбольного поля. И мы отдыхаем, поднимая высоко ноги, чтоб не пылить и не раздражать нервы младшего командного состава. Интенсивность занятия полностью убивает мысли и запирает в пересохших глотках слова. Правда, сержанты и прапорщик, словно прогуливаясь, ведут обсуждение нашего спортивного состояния, нисколько не стесняясь в выражениях. Из их высказываний вытекает только одно: что мы поторопились со сроком появления на свет и пол наш не соответствует действительности.
После оздоровительного бега – хождение по брусьям на руках, потом лёгкая пробежка и снова брусья. Только на этот раз – качание пресса. Смысл всё тот же – ты первый, он второй, и надо сделать десять раз. Час зарядки нескончаем, задания преодолимы, но усилия запредельны и наводят на мысль – если мы ещё не в войсках, что же будет там?!? Комментарии излишни: когда мы возвращаемся с зарядки, все уже умылись и толпой, изображающей строй, двигаются в сторону столовой.
