Kitabı oku: «Неуставняк-1. Книга 1», sayfa 9
Часть 3: ОДУВАНЧИКИ
ДЕСАНТУРА
В скором времени, разбив на небольшие кучки, нас отвели в баню, где после помывки конвейерным способом переодели, выдав первое обмундирование. Свою освободившуюся одежду позволялось отправить мягкой посылкой домой, но немногие воспользовались данной бесплатной привилегией, чему был безмерно рад мускулистый великан вида довольного татарина, наносивший огромным топором зарубки на каждой ненужной нам вещи. Пока мы ждали рачительных хозяйчиков, отправляющих обратной эстафетой свои пожитки, я, походив в сапогах, понял, что до армейского сорок третьего ещё не дорос и, вернувшись обратно, поменял их на размер меньше.
В часть везли на бортовой машине с натянутым на металлический каркас брезентом. Я, как самый культурный, пропустил всех вперёд, чтобы, оказавшись последним, сидеть возле открытого борта. Многого я не увидел – жидкий месяц слабо освещал проезжаемые окрестности, а когда мы въехали в город, то он своими черными зданиями съел остатки лунного света, и было вообще ничего не различить.
Машина на короткий миг остановилась в узком проезде, высокие раскидистые деревья полностью зачехлили небо. На дорогу и её обочину со стороны кабины водителя разливался тусклый свет. Граница этого света превратилась в чёрную стену.
– Приехали, – подал голос воин, сидевший впереди. Он смотрел на мир через заднее окно кабины, которое позволяло подглядывать в лобовое стекло.
Какая-то ночная птица громко и монотонно подавала голос, ей вторила вторая. Звук был, словно ты дуешь в срез небольшой трубы, закрыв второе отверстие ладонью.
Машина тронулась, и мы проехали через КПП части. Возле открытых ворот стоял настоящий десантник в берете и отдавал честь.
Боже, я же десантник, и мне отдают честь!
Десантник – это звучит гордо!
Смешанные чувства охватили мою юную душу: страх, радость, наслаждение, упоение, сомнение…
Проехав немного и сделав два поворота в разные стороны, машина остановилась, и водитель заглушил мотор. Хлопнула дверь кабины, и через секунду возле заднего борта прорисовалась фигура сопровождавшего нас прапорщика.
– К машине! – скомандовал он, всматриваясь вглубь кузова.
Я и мой сосед напротив другого борта стали неуклюже переваливаться через задний борт. Прапорщик стоял и наблюдал, как мы все выползаем из чрева нашей колесницы.
– Значит так, воины! Команда «К машине!» производится так! – Он утилизировал бычок выкуренной сигареты, оправился и приступил к нашему обучению.
За короткое время мы на всю жизнь запомнили две команды:
«В машину!» – старшие бортов, в данном случае я и мой сосед по другому борту, подбежав к заднему борту машины, открываем его и опускаем вниз. После чего встаём каждый со своего края, не загораживая прохода следующим. Следующие, ставя ногу в специальное стремя, расположенное на свисающем заднем борту, вскакивают в кузов машины, а старшие бортов слегка их подстраховывают, чтобы те, в свою очередь, случайно оступившись, не упали.
Вроде пустяк, а техника безопасности в действии!
Когда все оказались в машине, старшие бортов закрывают борт и благодаря своей силе и сноровке взбираются в машину самостоятельно, но делать это должны молодцевато и быстро!
«К машине!» – старшие бортов, опираясь на край заднего борта, молодцевато перепрыгивают через него и, оказавшись на земле, открывают. Встав сбоку и не загораживая прохода, страхуют спускающихся из машины соратников.
Пять минут ободряющей фитнес‑тренировки, и первые навыки закреплены на всю жизнь!
– В шеренгу по два стройся! – Прапорщик явно остался доволен показателями по загрузке‑разгрузке Тел в машину.
Мы недолго метались, чтобы не расстраивать нашего временного командира.
– Равняйсь! Смирно! Вольно! – Команды следовали поочерёдно с небольшой задержкой на их выполнение. – Значит так, воины! Сейчас размещаетесь в курилке и ждёте меня!
Машина уехала, и мы увидели перед собой просторную беседку с урной посредине.
– Особо обращаю ваше внимание, в пределах части курить разрешено только в курилках, а бычки утилизировать в урну. Разойдись!
Мы метнулись в разные стороны и стали запихиваться в курилку.
Прошло уже достаточно времени, чтобы обкуриться до дурноты. Тишина ночи и очертания местности в лучах зашторенной облаками луны манили своей неизвестностью. Жажда действий и интерес к неосвоенному пространству побуждали начать вываливаться по одному из курилки, чтобы близоруко заглянуть в окружающий мир. Освещение в части было скорее местным, чем уличным. На редких столбах виднелись фонари, но в целях экономии или светомаскировки освещение было выключено, и только тусклые лампочки подъездов очерчивали полукруги неяркого света. Небо заволокло и естественного света ночи не хватало.
Правда под потолком курилки всё же была лампочка, но она превращала окружающий мир в стену, а наше пристанище в островок. Одним словом, нас загнали и обложили.
Из ближайшего здания вышел одинокий воин и проследовал к нам. Он с определённым достоинством сел и смачно закурил папиросу.
– Слушай, парень, а чем мы будем завтра заниматься? – Меня просто распирало любопытство, и я решил начать обстоятельный разговор за жизнь.
– Парень!? – Он ухмыльнулся. – Нашёл пацана! У нас нет здесь парней! Здесь только мужики! – Спокойно приложился к папиросе и выпустил дым кольцом.
Таким заявлением я был обескуражен, но всё же продолжил: «Ну ладно, а чем мы завтра будем заниматься?» – Напора осталось– хоть отбавляй.
– Не завтра, а сегодня. – Он посмотрел на часы. На циферблате красовались две толстые фосфорные стрелки. – С утра вы начнёте доблестно собирать одуванчики.
– Одуванчики??! – Я был вторично обескуражен.
– Одуванчики! – Он виртуозно щелчком направил остаток папироски в сторону урны, и тот, попав в цель, пропал в жерле объёмной чугунины. – Так, воины, в колонну по два разобрались и пошли за мной спать!
Он оказался дневальным по роте, в которой нам предстояло переночевать.
Из-за чувства чужого места пришлось долго ворочаться, чтобы поймать в узкой кровати нужную позу. Сон был как обморок – глубокий и без сновидений.
Просыпался я медленно, что‑то вокруг шумело, но сон не отпускал. Настырность чьей-то команды достала, и я, не открывая глаз, заставил себя сесть на край кровати, но чтобы доспать. Шум не мешал – захотелось свернуться в ракушку – руки обхватили живот, спина начала горбиться, а голова – медленно опускаться на грудь.
Беснование, топот и крик настойчивого безумца давили и требовали проснуться. Я стал съёживаться быстрей, чем когда мама будила меня на работу.
Вдруг из-за спины послышался громоподобный рёв: «Ты чё, Тело! Команда «подъём»! а не «отбой» была!», и я почувствовал спиной, что в мою сторону летит тяжёлый снаряд.
Я всем телом подался вперёд, голова пригнулась к коленям, и глаза открылись – сознание проснулось мгновенно. Что-то ударилось о препятствие и, упав на мою голову, скатилось на пол – перед глазами лежал сапог, запах из которого был несказанно терпким. Остатки сна под воздействием этой летучей смеси испарились напрочь, и я вскочил! Передо мной через небольшой проход на кровати лежал, откинувшись навзничь, неизвестный солдат в белых исподних штанах и тельняшке. Он, вероятно, тоже хотел немного доспать, но, сражённый летящим в меня сапогом, лежал с лицом убитого в бою. Повторения не требовалось – я бросился к проходу. Из глубин казармы донеслась настойчивая команда: «Закончено время на одевание! Выходи строиться! Оставшиеся вещи взять в руки и бегом!
– Бегом! Бегом!! Быстрее!!! – подхватил хор неких голосов, заставляя всех присутствующих броситься вон из помещения, порождая хаос пожара или даже войны!
– Бегом на построение! – Надменно высокий голос стал подщелкивать сзади, подгоняя отстающих, а значит и меня.
Впихнув ноги в сапоги, стоявшие возле прикроватной табуретки, я смёл в охапку обмундирование и побежал по проходу в сторону настойчиво ревевшего голоса. Догнав толпу, я выскочил на лестницу, по которой вместе с шумным потоком выплеснулся на улицу, где, вспениваясь надеваемой одеждой, собирался внушительный строй.
Мы стояли в одном строю такие разные, что теперь мне и стыдно, и смешно одновременно – вот бы кино про это снять. Однако в своём исподнем я был не один, лишь процентов десять были почти одеты – остальные имели непотребный для армии победителя вид.
– Равняйсь! Смирно! – Перед войском стоял сержант в чистой, гладко отутюженной форме. Комплекцией он был очень похож на Лёню, лицо открытое и приветливое. – Ну что, воины, я вижу, вчерашний урок вам на пользу не пошёл. – Он выразил разочарование и добавил: «Будем тренироваться!»
«О чём базар! Меня вчера здесь не было!» – подумал я, но из чувства солидарности с остальными промолчал.
– Вольно! Оправиться! – отведя глаза в сторону, скомандовал сержант.
Он всем видом показывал свою непричастность к нашему строю – ко всему непотребству, в котором застал нас его взгляд. Ну, если не Бог то, пожалуй, Герой, да и только…
Строй расслабился и зашевелился. Команда «Оправиться» мне была ещё неизвестна – я огляделся и увидел, что недоодетые или неправильно застёгнутые принялись, не выходя из строя, завершать свой туалет. Тогда я бросил одежду перед собой, снял сапоги и, используя их как островок, начал одеваться.
Неуклюже, постоянно заваливаясь на товарищей, я натянул галифе и одел китель, а вот правильно навернуть портянки не хватало умения, и поэтому, натянув сапоги, я запихнул их за голенище, чтобы потом уточнить у сержанта, как их правильно надевать. Пуговицы кителя упрямо сопротивлялись и отказывались проскальзывать в петли – оставалось загадкой: как же я их застегнул ночью?
Сержант был предельно вежлив и спокойно ждал, когда мы закончим свой туалет. Еле совладав с пуговицами (в чём я был не одинок) и пристроив посередине тела ремень, я закинул на голову пилотку и огляделся. Можно сказать, что я справился довольно быстро с этим первым армейским заданием. Многие даже и не сообразили, как начать себя в строю одевать.
Я, как и немногие более успешные начал подсказывать и даже помогать. Основным корнем проблемы были всё же портянки, но внесённое в строй моё ноу-хау быстро упростило процесс одевания. Глядя на нас, сержант умиленно улыбался. Когда в строю прекратилась возня, и все уставились на него, тот благодарно кивнул головой и скомандовал: «Равняйсь! … Смирно!»
– Рядовой! – Он ткнул в меня пальцем.
– Рядовой Куделин!
– Рядовой Куделин! Выйти на три шага из строя!
–Есть! – Из скромности я стоял во втором ряду.
Я проделал ранее заученные манипуляции и через две секунды встал перед строем, повернувшись к нему лицом. Сержант медленно обошёл меня и попросил снять пилотку, затем расстегнул мой ремень и поднял его. Он длинной, придушенной под горло змеёй свисал вниз, безвольно прекращая качание.
– Солдат первого срока службы обязан носить поясной ремень размером с овал лица, это придаёт стройность фигуре и упор мышцам живота. Всем ясно?! – Напор его голоса театрально менялся, высвечивая важные акценты, на которые нам обращать внимание было ещё невдомёк.
– Так точно! – Коллектив дружно поддержал переданную информацию.
– А раз ясно, то всем привести поясной ремень в соответствие с годом службы.
Мы сняли ремни, и каждый начал подгонять его под свой овал. На это ушла пара секунд, а вот чтобы застегнуть, потребовалось приложить усилий больше, чем на обуздание непослушных пуговиц. Лично мне удалось это не сразу. Сначала я выдавил из себя весь воздух и застегнул бляху, но при этом большие пальцы рук оказались зажаты так, что их не удалось высвободить. Тогда пришлось пойти на маленькую хитрость – я сделал вид, что вновь перепримеряю ремень и во время этого процесса чуть его отпустил. Он застегнулся, но дышать было тяжело. Думаю, в тот раз так поступил каждый. Но даже в приотпущенном состоянии ремень сдавливал моё тело и одежду так, что образовавшиеся на ней складки расправить было нельзя.
– Показываю, как следует надевать ремень! – Его не сходящая с лица улыбка уже достала. Охота было выматериться и покинуть это цирковое училище.
Сержант снял свой провисший ремень и, смерив им овал лица, зафиксировал бляху на нужной длине. Затем он ловко свёл складки кителя за спину и умело опоясался им. Застегнув бляху, он провёл по ремню большими пальцами за спину, и складки, как от утюга, расправились, оставив упруго натянутую ткань кителя. Перед нами стоял красавец-солдат, его натянутый китель со значками и всякими висюльками – просто эталон элегантности, а сам он был словно с картинки. Уму непостижимо! Мы попробовали повторить подобное, но, вероятно, дело было не в нашем обмундировании, а, скорее, в наших нерасправленных телах. Одним словом, мы всё равно стояли как мешки, набитые говном.
– Так, сейчас мы с вами поучимся, как быстро и правильно ложиться спать, чтоб на время выходить на утреннее построение. Но сначала вы должны знать основные формы одежды! – Он вывел ещё трёх солдат, а одного из них послал принести две табуретки и два прикроватных коврика.
Когда табуретки были поставлены перед строем, он определил каждому из троих, как надо раздеться, а носильщика табуреток оставил одетым.
Как оказалось, виды повседневной формы одежды отличаются друг от друга набором надетого обмундирования.
Форма одежды один (раз): сапоги, брюки (галифе) и брючный ремень, сверху – тело солдата с голым торсом.
Форма одежды два: сапоги, брюки (галифе) и брючный ремень, поверх тела солдата надета тельняшка, заправленная в брюки. Тельняшка в зависимости от времени года бывает в виде майки или с длинными рукавами.
Форма одежды три: всё то же, что и форма одежды номер два, но поверх тельняшки – повседневный китель, не застёгнутый на верхнюю пуговицу.
Форма одежды четыре: форма одежды три, но, кроме застёгнутой верхней пуговицы, добавляется туго затянутый поясной ремень.
Есть и форма одежды ноль, но она применяется для подготовки ко сну или при врачебных осмотрах.
Нам с обмундированием выдали голубые береты и сразу предупредили, что надевать их в повседневной жизни не положено. Но есть в ВДВ форма одежды под берет – это форма четыре, но две верхние пуговицы расстёгнуты, и края кителя распахиваются так, чтоб тельняшка была видна на треугольник.
При показе армейской моды мы безжалостно бросали ненужные элементы нашего обмундирования на табуретки, а когда пришло время одеться, то хаос сложенных вещей породил одеждопад с табуреток на асфальт.
– Вот, видите, воины, неряшливое расположение вещей порождает потерю времени, кроме того, одежда будет смята, и к утру следующего дня вы будете похожи на мабуту!
Он приказал мне раздеться до формы ноль. Я без лишнего стеснения разоблачился.
Сержант руководил последовательностью моего стриптиза. Каждую снятую вещь он бережно складывал в определённом порядке в стопочку так, что магазины отдыхают. Мои портянки были обмотаны вокруг голенищ сапог, словно шарф лондонского денди, и ждали своего действительного применения. Оставшись в исподних брюках (в простонародье – кальсоны) и в майке-тельняшке, я стоял, как провинившийся, словно меня сейчас выпорют, пропустив сквозь строй. Сам сержант с любовью в голосе рассказывал и одновременно разглаживал моё обмундирование так, как будто он родился и вырос в салоне готового платья.
– Всем всё ясно?! – спросил он по завершении демонстрации своих достижений.
– Так точно! – проголосил строй.
– Тогда начнём надевать ваше обмундирование.
…Удивительное дело, меня с яслей учили одеваться самостоятельно, и у меня это получалось. Конечно, миксуя собственную одежду, я добивался вполне приличного прикида, но о шике в однообразии мне даже в кошмаре не могло присниться! Однако до прибытия в армию я даже и не подозревал, что в этом простом деле существует система, которая не только нацелена на рациональность, но и претендует на красоту!!! Глупость, скажете! А как же те красавцы, ради которых девушки и сейчас…? Кстати, многие пацаны западают на военную службу как раз через её парадный строй…
На моём примере было объяснено, как скоро и споро следует одеться, чтобы быстро выскочить на построение. Когда дело дошло до портянок, сержант терпеливо показал, как надо делать куколку.
Куколка – это вид завязывания портянок. Через десять‑двадцать шагов или бега портянка внутри сапога развязывается, превращаясь в толстый носок, при этом своей массой она заполняет все лишние зазоры, и нога сливается с сапогом воедино. Второй приём надевания портянок называется «штурмовой». Смысл прост: портянка кладётся на сапог, взяв который за края голенища, ты втягиваешь ногу через портянку в сапог, как в презерватив. Данный метод эффективен и быстр, но подходит не каждому. Испробовав и тот, и другой, я на долгую армейскую жизнь принял второй, который спасал мои ноги в походах, переходах, в горах и марш‑бросках от мозолей и натоптышей.
– Запомните, воины, ваши ноги – ваша жизнь! Стёртая в кровь нога – не только боль, но и источник инфекции! Малейшая рана или натёртость, через которую зараза попадёт в организм, может стоить вам жизни. Армия восполнит вашу потерю, но вы отрезанную ногу – никогда. Ясно?!?
– Так точно!!! – произнесли мы с ответственностью в голосе.
Не знаю, как у всех, а у меня при мысли об отрезанной ноге заныло в груди.
– Хочу дополнить! Если у вас во время марша сбилась портянка, оповестите об этом своего командира! Легче дать время, чтоб поправить портянки, чем потом вас нести на руках. Ясно?!
– Так точно!!!
– На! Пра! Во! – Слова при командах разрываются на слоги. Первый слог – это побуждение к действию, второй – действие. – В подразделение! Бегом! М! Арш! Куделин, забрать табуретки и коврики!
Я со своим нехитрым скарбом поднимаюсь на второй этаж и плетусь в хвосте пытающихся бежать новобранцев. Проходя мимо тумбочки дневального, тупо смотрю на часы: «5 часов 45 минут!?! До подъёма ещё пятнадцать минут!!! Ну, что за люди, нас разбудили раньше, чтоб немного потренировать?! Боже ж ты мой!!» – Эта первая мысль первого дня, недоспанного утра неоднократно будет эхом отзываться в моём мозгу, но крик из глубины души сократит всю фразу до: «О-о Боже!!!»
Ещё десять минут мы честно тренировались под команды «Подъём!» и «Отбой!».
– Отбой! – Очередная команда уложила нас под одеяла, и мы застыли в ожидании последующей.
Глубина всосала своей чернотой, вытерев свет. Сознание, как круги на воде, всё дальше и дальше уходит от места моего пропадания. Меня уже нет, мне не стоит возвращаться, здесь легко и просторно, молчаливо и вяло. Зачем мне туда? Куда? Туда, куда тянут! Зачем меня тянут? Что им надо? Нет, здесь лучше, и я не хочу из этой глубины! Ну зачем они так громко меня тянут и трясут? Зачем!?! Мне так хорошо, моё тело спокойно падает вниз и никого не трогает. Ну зачем этот верх, когда есть низ? Зачем??? Как хорошо оно погружалось вниз. Как хорошо, хорошо-о-о....
Но что‑то настойчиво тянет и тянет вверх – кто перетянет? Однако сила сверху становится сильней, и свет, появившись в одной точке, стал разгораться всё ярче и ярче. Всё, меня вытащили, я могу дышать, могу слышать, могу открыть глаза, и я их сейчас открою: «Ты чё! Тело! Ты чё, специально!, издеваешься? Алё!!! Команда «подъём» !!!» – Я вишу на ремнях, охвативших мою спину, мне приятно, моё тело расслаблено, и я просто откинулся назад и вишу. – «Ты! Душара! Ты что?! Издеваешься?!!». Делать нечего – мне всё же придётся открыть глаза… Я открываю глаза… Я открыл глаза.
Красивое лицо взрослого загорелого, сильного, волевого человека смотрит на меня в упор и… И ругает меня всей ему доступной лексикой. Я соображаю, что я в чём‑то неправ, но в чём?
– Вставай! – Он поднял меня за тельник и поставил на ноги.
Я полностью пришёл в себя и огляделся. Из расположения выбегал предпоследний полузелёный человечек, последний стоял передо мной.
– Ты чё? Умер, что ли?
– Нет! Я спал.
– Ничего! себе спал! Я тебя минуты две трясу! Все уже на построении, ты чё, вообще ничего не слышал?
– Нет!
– Давай одевайся. – Хватка ослабла. Его свирепое лицо вдруг стало добрым, если не братским. – Всё, тебе минута, давай, лети строиться!
Он повернулся и, словно забыв обо мне, пошёл к выходу, напевая какой‑то неизвестный мотив.
Придя в себя и оглядевшись по сторонам, по остаткам одежды на табуретках я определил форму одежды для построения – номер два (голый торс).
Когда я выбежал из подъезда казармы, рота уже повернулась и приготовилась к бегу. Далее была просто ознакомительная зарядка. Нас не гоняли, а прогуливали, настоящую зарядку мы познаем чуть позже.
Потом мы умылись и строем двинулись на завтрак. События нанизывались, как мясо на шампур, причём мы были не поварами и шампурами, а, скорее всего, самим мясом, которое только нарезали, чтоб затем отбить и замариновать.
После завтрака дали возможность перекурить. Курилка всю роту одновременно не вмещала и мы, размещаясь в ней по очереди, закуривали свою первую в этот день сигаретку.
Видимая территория части была небольшой, но рационально компактной. Её центр – спортивное ядро с футбольным полем, поросшим холёной травой. С одной его стороны врыты железные скамейки для болельщиков, но их немного: ряда три, не больше. Беговые дорожки вокруг этого поля аккуратно програблены. Ближе к казармам – зона силовых тренажёров: в основном, турники, скамейки для качания пресса, брусья и брёвна, отдельной стайкой – несколько замысловатых каруселей из фильмов про космонавтов. По дальнему краю спортивного центра возвышался огромный и вполне понятный макет для тренировки прыжков с парашютом из самолёта внушительной массы и «АН‑2», застывший, как памятник, с железными листами вместо стёкол. Весь центральный спортивный комплекс и площадку для подготовки и тренировки к десантированию охватывала по кругу широкая асфальтированная дорога, в районе десантного комплекса её разрывал огромный плац.
С двух сторон вдоль всей дороги стояли могучие деревья. Их листья давали устойчивую тень, а высота больше, чем стоящие рядом здания. Две двухэтажные кирпичные казармы стояли в линию фасадом в сторону спортивного городка и плаца, в каждой из них было по два подъезда. Неизвестный архитектор украсил эти два здания выступами из кирпича, орнамент из которого не утратил своей привлекательности и через века. Четырёхскатные крыши накрывали высоченные, как во дворцах, этажи, но и их украшали два внушительных кирпичных треугольника. В общем, они тоже были красавцы.
– Это гусарские казармы времён Александра первого, – пояснил неизвестный ефрейтор, сидевший в курилке. – А там Топтун-гора.
Он махнул подбородком в сторону правого бока казармы. За ней на расстоянии ста пятидесяти метров возвышался крутой склон высотой метров в двадцать пять‑тридцать. Для сравнения – это высота девятиэтажки. Склон был весь заросший кривыми деревьями и кустарником, с нашего расстояния он казался неприступным, и только две нешироких, словно ручейки, дорожки вели на его вершину.
– А почему Топтун?
– Литовские названия у них такие. – Ефрейтор слегка ухмыльнулся, затянулся, мечтательно прищурил глаза и, давясь удовольствием, откинулся на спинку скамейки – видно было, что солдат что-то знает, но это “что-то” для нас военная тайна!!!
Дай Бог, разберёмся!
Солнце уже полностью захватило небосвод и собиралось царствовать до заката единолично – такой высоты я никогда не видел. Высота Литовского неба поражала – даже и не высота, а скорее всего глубина.
В курилке мы бездельничали недолго. В скором времени нас позвали на построение и, чтоб мы не расслаблялись, вывели для поднятия уровня строевой подготовки, на плац. Признаться, офицеров я видел, может, раз или два, нами всё время управляли сержанты. И что удивительно – у них это получалось и даже очень. Они не стыдились вставать в строй или показывать, как следует поднимать ногу и печатать шаг. Их пример был настолько безукоризненным, что приходилось тянуться и самому.
– Согласно уставу, нога военнослужащего при прохождении строевым шагом должна подниматься на высоту 25-30 сантиметров. Но вы в десанте!, и вам следует быть примером, поэтому по негласному закону все десантники поднимают ногу на высоту 35 сантиметров. Носок в верхнем положении шага вытянут вперёд, а ступня должна быть параллельна плацу. Показываю. – Сержант молодцевато прошёл вдоль строя, кокетливо вытягивая носок своего сапога. – В строю делать движение ногой просто. Высота голенища сапога впереди идущего товарища тридцать пять сантиметров, вам только следует поднимать ногу на его высоту и тянуть носок. Теперь попробуем двигаться строем. Рот-та! Вперёд! Ша-га-ам! Ар-ш!
Каждый старался, как мог, но мало иметь старание, когда нет умения и тем более слаженности общего строя. Мы периодически просили сержанта остановиться, чтобы перемотать портянки и из-за этого начали рычать друг на друга. В общем, час познавательного марширования прошёл быстро. Нам казалось, что время занятий можно сократить, если пройти хоть один раз достойно. Но сержант всегда находил массу причин, чтоб запустить всех на очередной круг.
Круг по плацу – это метров двести в одну сторону туда и обратно, добавьте к этому по пятьдесят метров на меньшие стороны воображаемого прямоугольника, вот вам и полкилометра.
Когда пришло время, а оно в армии приходит в тот момент, когда надежда тебя покидает, нас направили в сторону казармы. При этом мы уже споро выполняли команду «Смирно!» при движении строем, и когда проходили мимо какого-то майора, сержант скомандовал: «Смирно! Равнение! На! Лево!», все постарались выполнить данную команду на «ура». Но «ура!» опять не получилось.
– Это рота декретных переспелок, а не десантников! Что ноги волочим?! Штаны изнутри испачкали? После обеда вместо личного времени – строевая подготовка! – обидел нас Майор, правда, всё это он произнёс без особого напора, и нам даже стало жалко, что он так расстроился.
Но как же надо ещё ходить, чтобы заслужить здесь благодарность?!
– Вольно! – Команда, данная строю, не означала, что все могут расслабиться, просто напор шага слегка ослабевает, и при этом мы смотрим прямо перед собой, а не в ту сторону, на которую следует равняться.
Доведя роту до курилки, сержант принялся нас муштровать на команду «Стой!». Как оказалось, мы и останавливаться-то толком не умеем.
Представьте: родился, ползал, бегал, даже за девчонками ухаживал, а стоять и ходить научился в армии.
– Вольно! Разойдись! – Строй вмиг распался, и на его месте образовалась пустота.
«Вольно!» и «Разойдись!» – самые желанные команды, которые любят все звания и должности без исключения.
Знакомство в армии происходит с момента прикуривания сигареты. Визуально определяешь объект интереса, достаёшь сигарету, и, если даже в кармане зажигалка или спички, то всё равно подходишь к нему и говоришь: «Дай прикурить!»
Эта фраза – ключ к знакомству: ты слегка наклоняешься вперёд, фиксируя голову в почтительном поклоне; его рука и твоя спина показывают степень обоюдной заинтересованности в совместном общении и дальнейшей дружбе; каждый на короткий миг останавливается, чтобы распознать признаки уважения и, наконец, прикурить.
Целая наука – можно написать диссертацию и стать доктором.
Прикуривающий торопится навстречу руке, зажавшей зажжённую сигарету, это означает, что он требует к себе повышенного внимания, и ему нужна твоя поддержка. Если скорости продвижения навстречу друг к другу равны, то сторона, дающая прикурить, согласна скоротать время за разговором; если же, наоборот, его рука приблизилась быстрее поклона твоей головы и лёгкого прогиба, то это означает, что ему нужен твой разговор, и он не против завести друга; но бывает и так, что его рука не торопится, и ты начинаешь терять терпение, так как движение в сторону зажжённой сигареты происходит быстрее собственного желания. Подъем его руки слишком медлителен – это означает просто: на, прикури, но отстань, не приставая.
Этому не учат – это приходит само и все это, за редким исключением, не замечая писаного, принимают на веру.
В начале нашего армейского пути не все это понимали, но я этим языком уже владел. Техникум у нас был курящим, в нём даже была курилка, в которой мы незаметно для себя оттачивали искусство дружеской приязни.
Вчерашним завозом в часть прибыло человек пятнадцать, а в нашей роте было человек сто, поэтому стоило завести новые знакомства, и я решил, что это как раз тот момент.
Прикурив у незнакомого сослуживца, я представился: «Саня!»
– Витя, Чалый! – быстро среагировал он.
– Давно?
– Три дня, нас привезли в пустую роту.
– А сколько?
– Пятнадцать парней.
– Ну и как здесь?
– Жопа. Сейчас покурим, и пошлют на одуванчики!
– Что за одуванчики? – Я выплеснул раздражение.
– А вон те, на поле. Они все наши! – Он протянул открытые ладони, и я увидел на них бурые пятна, которые особенно выделялись на сгибах указательных и больших пальцев.
Я внимательно взглянул на футбольное поле и не увидел ни одного одуванчика. Холеное зелёное поле и лишь кое‑где игриво выглядывают редкие жёлтенькие цветочки, но весь этот пейзаж совершенно не настораживал.
– Ты откуда?
– С Барнаула.
– Долго добирались?
– Нет, нас на самолёте доставили, ночь в Гайжюнае провели. Почитай два дня.
– А нас этой ночью. Мы почти пять дней поездом, всё ещё земля ходуном ходит, будто из вагона и не выходил.
Мой новый знакомый был приземист. Его широченные плечи, крепкие руки, бычья шея отливали здоровьем молотобойца. Лицо смуглое, открытое, скуластое; лоб высокий с глубокой поперечной морщиной; глаза небольшие и круглые – он словно всем своим видом говорил: «Я весь ваш, но если вы предадите, то я вас разорву!»
А я предавать и не собирался.
– Строиться! – Обозначилась неутомимая нянька – извечный сержант.
«Строиться» – команда, которую сначала воспринимаешь как врага, а потом она становится настолько обыденной, что, выполняя её, даже и не помнишь: был ли ты до неё свободен или уже стоял в строю.
«Солдат без строя, что корова без удоя!»
Мы быстро побросали сигареты и принялись расставлять себя на места относительно товарищей по строю. Сержант для профилактики пару раз скомандовал «разойдись!» и «строиться!».
После чего нам была прочитана лекция о чистоте окружающей среды и мы, вернувшись в курилку, собрали разбросанные бычки, чтоб потом отправить их на заслуженный отдых в урну.
– Строиться! Равняйсь! Смирно! Вольно! – Сержант стоял по фронту строя и раздражённо отдавал команды. – Следующий раз я приглашу вас на похороны бычка.
Всё неизвестное привлекает, даже если это звучит недружелюбно.
– Времени на вас нет! – Он явно был раздосадован этим обстоятельством. – Поэтому для профилактики и закрепления пройдённого материала пробежим кружок по малому кругу! Бегом! Четыре минуты времени! Марш!
