Kitabı oku: «О! Как ты дерзок, Автандил!»
Так не бывает? Бывает!
Ключ к тайнам прозы Александра Куприянова
Две повести под одной обложкой совсем о разном. Их герои очень непохожи друг на друга. Ни по возрасту, ни по характеру, ни по обстоятельствам жизни. Но есть нечто, что очень прочно и таинственно объединяет эти два произведения Александра Куприянова: «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!».
Прежде всего – завораживающая притягательность этой прозы. Начинаешь читать – и уже невозможно оторваться. А когда откладываешь на время чтение – так и остаешься в атмосфере прочитанного. Постоянно ловишь себя на мысли о людях и событиях, с которыми быстро успел сжиться, хочешь поскорее к ним вернуться, чтобы продолжить общение.
Почему так? Ведь, например, в повести «О! Как ты дерзок, Автандил!» некоторое время вообще ничего особенного не происходит. Однако смотреть на жизнь глазами девятилетнего мальчика Нестора сразу становится очень интересно. И важно. Что-то очень серьезное открывается в его порой наивных, а иногда дерзких наблюдениях и размышлениях. Только очень большим писателям удавалось добиваться такого глубокого проникновения в детскую психологию с ее чистотой и драматизмом.
А уж когда сюжет начинает стремительно закручиваться как в одной, так и в другой повести, то напряжение становится таким невероятным и написано это так мастерски, что просто физически ощущаешь себя рядом с героями и вместе с ними переживаешь страх и азарт, надежды и разочарования.
И в этом мастерстве, конечно же, кроется один из секретов прозы Куприянова. Он создал свой собственный стиль, добивается непредсказуемости в сюжетных построениях, а его обращение со словом достигает виртуозных высот. Отсюда и особая эстетика чтения его повестей.
При этом они необычайно содержательны по фактологии. В этом тоже одна из куприяновских фирменных фишек. Масса разнообразных сведений – актуальных и исторических, философских и географических – рассыпана по страницам этих произведений. Это вовсе не искусственный прием, а, пожалуй, проявление многогранной личности и судьбы автора. Он очень много знает. Потому что многое и многих видел в жизни. За его плечами уникальный жизненный багаж – от Дальнего Востока до Альбиона, встречи и знакомства с людьми разных профессий – от знаменитостей до простых работяг.
Да, увлекательность произведений Александра Куприянова во многом объясняется своеобразием его личности. Они интересны, потому что он сам интересен.
Но это не все.
Самое важное и сильное в двух этих повестях, как и во всем творчестве Александра Куприянова, это как раз то, что, судя по всему, составляет предмет его многолетних внутренних поисков и переживаний. Постижение Бога. Любви. Духовных тайн. Об этом не говорится напрямую. Но это главный нерв повествования. А интрига тут не менее крута, чем зримые сюжетные повороты. Вопросы, которые при этом возникают, необыкновенно захватывающи. А ответы неоднозначны и неокончательны. Как любое настоящее творчество. Как настоящая жизнь.
Что же касается собственно сюжетных линий, то и тут появляется нечто общее для двух повестей. Когда кульминацией становится жестокое – не на жизнь, а на смерть – противостояние человека и гигантской рыбы.
Чтобы после Мелвилла и Хемингуэя браться за такой сюжет, надо быть очень смелым автором. Но Куприянов как раз таков. И в жизни. Те, кто близко знают его, могут обнаружить в личности этого человека редкое сочетание отчаянной смелости и глубоко запрятанной, но пронзительной сентиментальности. Жесткость в общении с окружающими необычайно органично переплетается у него с тонкой нежностью в отношении к людям.
И в этом сочетании несочетаемого, возможно, кроется главная тайна прозы Александра Куприянова. Отсюда и своеобразный стиль автора, и рожденный им жанр, в котором сплавлены воедино изящная словесность и документализм, яркий реализм и фантасмагория.
При этом возникает удивительный эффект. Чем более невероятными становятся повороты сюжета и чем причудливее обстоятельства, тем сильнее ощущение реальности происходящего. Все эти чудаковатые персонажи, экстравагантные поступки и чудесные явления вдруг очень глубоко убеждают в правде характеров этих людей. В правде жизни.
И вспоминается знаменитый диалог под весенним дождем в старом добром фильме:
– Но ведь так не бывает.
– А вот бывает.
Валерий Коновалов
Таймери
Таежная повесть
От автора
Повесть «Таймери» писалась по заказу английского издателя, была «громко» названа рецензентом «хемингуэевской традицией в прозе», что, конечно же, лестно, но из-за проблем, не связанных с текстом, книга пока там не вышла. Считаю необходимым сказать об этом, поскольку стилистика «Таймери» может оказаться не совсем привычной для российского читателя. Реалии нового времени принесли много открытий в сфере человеческих отношений, и часто, к сожалению, печальных, а порою просто чудовищных. Многие ценности, достигнутые цивилизацией, подверглись сомнению и были преданы забвению. Хотя ценности эти просты: уважать стариков, любить детей, быть верным в дружбе, искать свой путь к Богу. Сомнению подвергается даже традиционная любовь, которая во все времена была бескорыстна. В повести, которая писалась как притча, автор обращается к понятиям, без которых человек не может называться человеком. Главный герой – олигарх, ушедший из бизнеса, со странным именем Димичел борется не с огромным тайменем, которому тысяча лет. Он борется с самим собой, со своей гордыней. Так какова же цена забвению вечных постулатов человеческого бытия?..
Посвящается «Таймери» моим товарищам по многолетним сплавам на реках Севера, Сибири и Дальнего Востока: В. Сунгоркину-старшему, В. Сунгоркину-младшему, И. Саватеевой, А. Саватееву, И. Коцу, А. Бланкову, В. Горяинову, Д. Ушакову, В. Баязитову, Р. Фарзутдинову, Л. Захарову, В. Мамонтову, А. Ганелину, А. Зарубину, В. Чернолуцкому, М. Кожухову и, конечно, Андрею Иллешу, «одинокому ловцу» тайменей на фоне быстрой воды. Его уже нет с нами. Верность Андрея Иллеша дружбе и сплаву, как и верность перечисленных мною выше людей, не может подвергаться сомнению. Да, впрочем, никогда и не подвергалась.
Справка
Таймер (timer, англ.) – прибор, автоматически устанавливающий время начала и конца каких-либо процессов.
Таймень (Hucho taimen, лат.) – рыба рода таймени семейства лососевых. Длина тела тайменя достигает двух метров, вес – до 100 кг. Хищник, нерестится весной, плодовитость до 40 тыс. икринок. Встречается в России на обширных территориях от Предуралья до восточных окраин Якутии и Дальнего Востока. Относится к древнейшему виду живых существ.
В Монголии, где водится таймень, местные жители не ловят и не едят эту рыбу. По местным поверьям, рыболов, поймавший тайменя, обречен на беду.
1
Его звали Димичел. Недавно ему исполнилось сорок три года. Он носил очки и один раз в неделю, по пятницам, читал Библию. Потом ему становилось грустно. Наверное, от воспоминаний. Он закрывал Библию и поднимался на крышу своего дома. Там, на крыше, стоял телескоп. Димичел мог часами смотреть на звезды. Почему-то особенно его привлекало созвездие Гончих Псов.
«Я Андалузский пес, бегущий краем моря», – напевал он негромко, поднимаясь по высокой лестнице, ведущей на чердак. Он представлял себе рыжую вислоухую собаку, которая бежит вдоль пенного прибоя и, глупая, бестолково лает на набегающую волну. Его жесткие, с мелкими кудряшками волосы действительно отдавали рыжиной. Через несколько лет наблюдений в телескоп он хорошо знал карту звездного неба. Впрочем, астрономом он не был. «Мужчина в сорок лет понимает, что жизнь сделана. Или не сделана. В шестьдесят он понимает, что жизнь закончена, – остались сущие пустяки», – Димичел прочитал эту сентенцию в старом мужском журнале девяностых, в интервью с русским писателем-фантастом Стругацким, и удивился точности формулировок. Он давно подозревал, что именно так все и обстоит на самом деле. В сорок лет многим кажется, что у них все еще впереди. Во всяком случае, «еще поживем». Большинство склонно думать именно так. До сорока, полагал Димичел, надо успеть сделать все или почти все, чтобы в оставшиеся двадцать – двадцать пять, ну от силы (хотя это вряд ли) – тридцать лет, только усиливать свои позиции и укреплять завоеванные рубежи.
В свои сорок три Димичел усиливать позиции перестал. Рубежи укреплял только те, которые касались его лично. Свою прошлую жизнь и достижения в карьере он не отрицал, хотя и не любил вспоминать некоторые истории, которые с ним случались. Да ведь и как сказать… У каждого из нас таких историй в избытке. У каждого свой скелет в шкафу.
Дими, – друзья в прошлой жизни часто называли его именно так, – выглянул в окно. Со второго этажа его дома-башни, необычного для таежных мест, неизменно открывался один и тот же вид. Волны шли с лимана и разбивались о дикие скалы утеса, на котором стоял его дом. Собаки из ближайшей деревни бегали по берегу лимана и жадно хватали выброшенную на гальку волнами серебристую рыбку, которая на местном диалекте называлась уёк. А волны всё шли и шли и разбивались в мелкие брызги. И водяная пыль оседала на окнах. Ему это нравилось. Нравилось все годы, пока он возводил дом, украшал его картинами и обставлял мебелью. Но сегодня он подумал, что нехорошо жить в каком-то сплошном водяном облаке. Ведь море не успокаивалось. Даже ночью. «Нужно заказать отражатели на окна», – подумал Димичел.
Пять лет назад (или это случилось раньше?) Димичел покинул нефтяную компанию, а вместе с ней большие города и экзотические страны. Он вернулся туда, где прошло его детство. Он был вторым человеком в очень известной нефтяной корпорации, которая называлась… В общем, совершенно неважно, как она называлась. Но не «Бритиш Петролеум» и не «Сибнефть». Разумеется, он вернулся богатым. Можно ли жить честнее, если раньше ты жил… «Ну и как же ты жил?» – спрашивал он себя. И отвечал – сам себе: «По законам пришедшей свободы». Но можно ли было то время, которое сменило долгие годы застоя в стране, называть свободным? Вот в чем заключался вопрос. Он дал ответ, покинув нефтяные качалки, и шельфы, и поселки, в которых не было женщин, а мужчины не брились месяцами и ели с ножа мороженую рыбу, которую называли строганиной. И наконец действительно стал свободным. Во всяком случае, ему так хотелось думать. А «скелеты» в его прошлой жизни, конечно же, были. И противное, мокрое и зябкое, облако лжи вперемешку с предательствами окружало его еще совсем недавно. Но свобода, которой все они тогда так дорожили, обернулась для него личными потерями.
Он развелся с женой, оставив ей роскошный дом в парковой зоне Лондона, потому что не хотел делить свою женщину со случайными мужчинами, регулярно возникающими в ее беспорядочной жизни. Да ведь и сам он в те годы не отличался святостью. Дело все в том, что технологии – самые современные технологии по добыче газа и нефти – не приходят в одиночку. Они приводят за собой иной образ жизни. Точнее сказать, даже не образ – способ. Если ты с удовольствием ешь американский ватный гамбургер, то обязательно будешь слушать уличный рэп и носить рваные, по моде, якобы презревших буржуазность бунтарей джинсы. «Ягуары», вертолеты, яхты, виллы, бриллианты, казино, бега и белый порошок, который они называли кокосом, то есть все то, чем они себя тогда быстро окружили, продиктовало Димичелу и его жене сомнительный, с точки зрения нравственности, способ существования. «Мы просто не справились с обрушившейся на нас свободой, – иронично думал про самого себя и своих приятелей Димичел, – ведь она часто приходит нагая…»
Определение «нагая» представлялось ему особенно точным. Кокос его всерьез не зацепил – это мешало думать и принимать точные решения. Так же быстро был пройден путь сексуальных развлечений – от заказа элитных подруг по телефону до вывоза специальным авиарейсом десятков моделей на Карибы. Или – на горнолыжный курорт Куршавель. Кому как больше нравится.
Димичел заскучал от окружившего его суррогата чувств и чувственности и решил вернуться к жене. Их сыну тогда было уже двенадцать лет. Димичел действительно любил свою Лизи, хотя и женился на ней не без расчета. Лизи была единственной дочерью управляющего директора головной компании их концерна по фамилии Корецкий. Они происходили, кажется, из рода шляхтичей в каком-то, четвертом, что ли, поколении. Корецкий выставил одно условие – Димичел должен будет принять католическую веру. Димичел пошел вместе с Лизой Корецкой к молодому ксендзу, и они обо всем очень быстро договорились. Больше того, ему показалось, что католичество как вера более прогрессивно и современно, нежели обветшалое православие. Он именно так считал – обветшалое. Впрочем, как и многие его сверстники, сильно на тему вероисповедания Димичел не заморачивался.
Оказалось, что во все вместе прожитые годы его жена тоже не теряла времени даром. Именно Лизи однажды ночью после грандиозного банкета в президентском отеле шутливо предложила ему заняться свингерством, от которого торчит, оказывается, и сходит с ума вся Америка. И продвинутая Европа тоже. «Мы устали друг от друга, а теперь наши чувства обновятся», – сказала тогда Лизи.
Он согласился: обновятся.
Они прошли по коридору, застланному мягким ковром, и постучались в номер, где остановился со своей молодой женой коллега Димичела – второй вице-президент концерна, седеющий светский лев и любитель дайвинга.
«Она же тебе нравится, я видела», – лукаво улыбнувшись, сказала Лизи и подтолкнула мужа к дверям чужой спальни.
Димичел на банкете несколько раз танцевал с женой вице-президента, прижимаясь к ней всем телом. И он чувствовал, как она трепещет в открытом легком платье. Она даже пошептала ему на ухо, дескать, не сейчас и не здесь. Позже…
Вот теперь это «позже» и настало.
Предложение Лизи совпадало с его собственным желанием. Сама же Лизи нырнула в ванную комнату, где громко плескался «лев». Оказывается, они, все трое, заранее договорились о таком развитии ночного сюжета. И были уверены в том, что Димичел одобрит их яркое хобби. Оно, хобби пресыщенных жизнью людей, заключалось в том, что семейные пары по обоюдному согласию меняются партнерами. Впрочем, не на очень длительное время.
Как-то, примерно через год увлечения свингерством, Димичел поздно ночью очнулся в постели с горничной – грудастой африканкой, ее кожа пахла сладким кокосовым молоком. В то время в среде нефтяных королей и никелевых олигархов стало модным нанимать горничными и садовниками чернокожие семьи. Димичел завернулся в простыню и направился в столовую за бокалом вина. В открытые двери супружеской спальни – некогда супружеской – он увидел, как его Лизи посыпает белым порошком огромный и почти фиолетовый…
Вспоминать картинку дальше не было сил.
Да… какой-то иссиня-черный, фиолетовый цвет. Чудовищного фаллоса. Почему-то больше всего Димичела возмутило то, как садовник, муж его африканочки, грубо хватает Лизи за пышную гриву волос… Утром он сказал жене. Да, он сказал ей, что она – чудовище! На что Лизи, путаясь в полах шелкового халата, удивленно ответила, что вообще-то она всегда полагала, будто настоящее чудовище – сам он, Димичел.
Глаза у нее были мутные. Садовник уже ушел из спальни.
Без объяснения причин Димичел уволил садовника и горничную. Паскудность ситуации заключалась еще и в том, что садовник и горничная были рекомендованы тем самым светским львом, любителем дайвинга, и его почти юной женой-красавицей, с которой Дими начинал новое сексуальное приключение. Кто же мог подумать тогда, что оно так бесславно закончится. Африканцы проработали у «льва» и красавицы два года и, по всей вероятности, просто им наскучили.
Полногрудая Полин – ее звали Полин, с ударением на первом слоге, получая отступные в конверте (так было предусмотрено контрактом), испуганно вращала белками глаз. Она задала вопрос Димичелу, стараясь быть деликатной – у свингеров главный принцип – деликатность. «Сэр, – спросила она, – мы что-то делали не так? Я не понравилась вам? А вот мэм была очень довольна моим мужем. Он сам мне рассказывал. Может, вы хотите, чтобы мы поменялись местами?»
Значит, был возможен и такой вариант.
Димичел ничего не ответил своей черненькой – несмышленому дитяти природы, он так хотел про нее думать: несмышленое дитя природы. Фиолетовый фаллос и алчный рот. Его белокурой Лизи. Экая бестия, право слово. Самому садовнику он также не сказал и слова. Димичел запер жену на вилле и приставил к ней охранников. Лизи бунтовала и звонила в полицию нравов, заставляла нового садовника добывать ей кокос, а может, она пыталась проделывать с ним и другие полюбившиеся ей штучки… Дело закончилось демонстративным вскрыванием вен в бассейне. Лизи откачивали тайно – в морском госпитале. Но скандал подхватили вездесущие таблоиды. Президент корпорации пригласил Димичела к себе в кабинет и попросил оздоровить атмосферу в семье, поскольку описание их с Лизи похождений вместе с фотографиями африканца-садовника и его жены, опубликованные в желтой прессе, не добавляли положительного имиджа их компании. При разговоре присутствовал второй вице-президент, тот самый светский хлыщ, любитель подводного плаванья, который и втянул Димичела в «групповуху». Он важно кивал головой и значительно поддакивал. «Да, – говорил он, – репутация компании превыше всего!»
Разумеется, после того как Дими подал в отставку, получил свою долю и отступные, «лев» занял место первого вице-президента. Любопытно было бы узнать, вернулась ли к ним в услужение афроамериканская пара – натирать паркетные полы и опылять экзотические розы.
Впрочем, Дими не знал, опыляются ли розы?
Попросту говоря, Димичела с работы выдавили. Или – выгнали, кому как больше нравится. Ему же хотелось думать, что он покинул нефтяную компанию по нравственным соображениям. Из-за черной прислуги, мужа и жены, которых в новом времени нельзя было называть «негритосами» по причине охватившего весь мир нового угара – фанатизма политкорректности. Их надо было называть «африканцами».
Димичел развелся с женой. Он хотел забрать у нее сына. Но отец Лизи по-прежнему был влиятельным человеком, и после курса лечения в специальной клинике суд подтвердил материнские права Лизи.
Сначала Димичел много путешествовал по миру. А потом вернулся в устье Большой реки, на берег лимана – в те места, где прошло его детство и где он вырос. Здесь, неподалеку от метеостанции, управляющим которой был когда-то его отец, а мама давала уроки в единственной музыкальной школе расположенного неподалеку городка, он построил из крепкого камня высокий дом, одновременно похожий на замок и на башню. Замок всегда вызывал зависть и раздражение соседей – рыбаков и охотников, чьи семьи гнездились в полудомах-полуземлянках на склонах пологого холма. Особенно им не нравилась вертолетная площадка Димичела, устроенная прямо на крыше. Дом стоял на краю утеса, того самого, о который разбивались волны и который на всех картах морских лоций был обозначен как мыс Убиенного.
На сей счет имелась отдельная история, которая казалась ему символичной. Много лет назад местные жители, верившие в добрых и злых духов – сэвэнов, сбросили с мыса православного священника-миссионера. Священник привел в здешние места первую корову и поил молоком ребятишек аборигенов. Одна девочка умерла. Наверное, она умерла от чего-то другого. Может быть, от простуды. Но шаман стойбища обвинил в смерти своего конкурента – человека в черной рясе. Разгневанные соплеменники шамана привели безвинного на мыс и сбросили на грозные скалы. Позже пришли другие люди в рясах, и они-то и назвали печальный утес мысом Убиенного. А шамана изгнали из деревни. И он переселился в близкую тундру, на Студеные озера, переполненные сигом и хариусом. Там он и умер – в одиночестве, среди своих идолов, выструганных из чурочек.
Никто никогда не знает, думал Димичел, как люди расплатятся с тобой за достижения цивилизации, которые ты им принес, и в каком богом забытом краю ты закончишь свою жизнь. Никакой борьбы религий, похоже, не существует вовсе, просто одни с детства привыкли пить молоко, а другие – не видят в нем толка. Потому что они пьют живую кровь оленей во время забоя, едят сырое мясо и мороженую рыбу.
Как человек, воспитанный системой, Димичел был склонен к обобщениям. Для одних, полагал он, правила жизни, определенные людьми в черных рясах, заключаются в том, что им можно безбоязненно есть свинину и без меры употреблять алкоголь, но делать детей положено с одной женщиной, и, самое главное, нужно ходить в храм и бесконечно каяться в нарушении заповедей, а потом вновь грешить. А для других уготовлен целый выводок жен, правда, укрытых в паранджу с головой. Алкоголь пить нельзя, но зато можно курить кальян. При желании – с душистой травкой. Очень важно попутно ненавидеть тех, кто ест свинину. По ту и другую сторону двух запретов находятся проворные толкователи священных книг, которые умело сталкивают курильщиков кальяна с едоками свинины, именно они и приводят толпы фанатов к пропасти, которую потом называют мысом Убиенного. Если добавить фонтанирующие нефтью скважины, которые государства никак не могут поделить между собой, врезающиеся (по причине все того же дележа) в небоскребы самолеты, митинги антиглобалистов, бесконечные революции в славянских государствах, жандармские ухватки Америки и пафосные речи политиков всех стран о толерантности, а также умирающих от голода и от непознанных вирусов африканских детей, то может получиться законченная картина современного мира. А на краю мира, на мысе Убиенного, стоит его дом-башня.
Так думал Димичел.
Разумеется, он отдавал себе отчет в том, что слишком грустно и слишком примитивно этими сентенциями объяснять творящиеся вокруг него безобразия. Если бы все было так просто! Однако выстроенная им схема работала как часы. Что подтверждалось событиями, за которыми он наблюдал по телевизору.
И с годами, прожитыми на мысе Убиенного, он все чаще сталкивался с примитивностью людей и подсмеивался над телепередачами, в которых министры, писатели-фантасты, политологи и философы до хрипоты спорили о путях развития человечества. «Take it easy», – часто говорил он им, сидя в теплом и удобном кресле перед телевизором, что в переводе с английского могло бы означать «Спокойно, парни, глядите на мир проще». У ног его лежала овчарка по кличке Адель.
После чтения Библии и наблюдения ночного неба в телескоп он сильно сомневался в том, что оставшаяся половина жизни у него впереди. Хотя к сорока годам он достиг всего, чего должен достичь в жизни человек его возраста. Он построил дом – и не один, даже поставил нефтяные вышки в океане, написал книгу и родил сына. Правда, пока еще не воспитал – сыну было семнадцать лет. И деревьев он тоже насадил достаточно. Целый английский сад с яблонями и грушами – в том своем первом доме, который оставил пять или уже шесть, а может, тысячу лет назад, и где жила его бывшая жена с сыном.
Устройство же нынешнего дома Димичела могло удовлетворить самый притязательный вкус. Здесь не было той вызывающей роскоши с обязательными позолотой, мрамором, лепниной, витражами в окнах и мозаикой на полах, которая присуща виллам нуворишей без роду и племени.
Дом Димичела отличался простотой, удобством, изысканностью. Подлинные картины мастеров и гобелены прошлого века, природная естественность отделочных материалов – мореный дуб, полированная сосна, карельская береза и ливанский кедр. В доме также присутствовала дорогая художественная ковка – перила лестниц, люстры в просторной столовой, бра в коридорах, каминные и балконные решетки были от итальянских мастеров. В буфетах стояло итальянское же стекло – цветные бокалы, рюмки и вазы с острова Мурано. На окнах висели английские шторы в нежных, салатного оттенка тонах, и английской же, тяжелой, в темной зелени кожи и велюра, была мебель. Некоторые детали интерьера и убранства были просто скопированы с его бывшего дома в Лондоне, который он, конечно же, когда-то любил.
В новом доме помимо столовой, веранд и спален располагались бассейн, кинозал и библиотека, она же – кабинет хозяина. Дорожки, беседки, каменные стенки и фонтаны окружавшего дом сада, а также и розарий, экзотические кусты, цветы и деревья – все было тщательно ухожено и инспектировалось Димичелом один раз в неделю. В доме работали садовник, плотник, повар, две домработницы, одна из них прачка, шофер и управляющий делами – люди, нанятые из ближнего городка. Того самого, где когда-то мать Димичела музицировала в школе.
Помимо всего прочего, дом был напичкан современной аппаратурой – от домашнего кинотеатра, персональных компьютеров и спутникового телевидения до астролябии, мудреных морских приборов и телескопа, в который Димичел смотрел поздно ночью, после чтения Библии. Телескоп стоял на крыше дома, на той самой площадке, куда прилетал вертолет.
Димичел прилег на кожаный диван, взял фотографию паренька с упрямо сжатыми губами, стоящую в грубоватой деревянной рамке на тумбочке рядом с диваном, и подумал, что сын весь в него. Такой же упертый и уверенный.
Только упертые и уверенные мальчики делают жизнь с нуля. Они ставят нефтяные вышки на островных шельфах, пишут бестселлеры о влиянии нефтяных корпораций на международный терроризм, сажают сады и берут в подруги самых красивых женщин. Они возводят дома из камня в диких местах, они бесконечно играют и никогда не проигрывают.
Так думал Димичел. Такая у него была философия.
Не очень новая и не бесспорная, но он придерживался ее, потому что, как ему казалось, еще ни разу не проиграл. Во всяком случае, думал, что не проиграл, несмотря на сокрушительный крах семейного счастья. И не только семейного. Димичел отказывался признавать свое поражение в компании. Кому-то он явно мешал, если при первой же возможности, после скандалов в желтой прессе, ему предложили продать свой пакет акций и выйти из нефтяной игры. Кому? Старому распутнику и развращенцу, дряхлеющему «льву» – любителю свинга, ставшему первым вице-президентом?!
В поражении было трудно признаваться.
«Нет, – все время поправлял себя в мыслях Димичел, – я не вышел из игры, расставшись с Лизи и с шельфом. Я просто поменял правила».
У кого-то на кону золото и нефть, а у кого-то честь и заповеди. Кому что! Проблема в другом – рулетка жизни после сорока крутится все быстрее, а запасы нравственности, в отличие от залежей нефти, на игровом поле казино, похоже, нельзя замаркировать фишкой. Или вбить заявочный колышек. Во всяком случае, опытные игроки не ставят одновременно на то и на другое. Вот бензин и чистая вода, ведь они не смешиваются друг с другом. Бензин плавает на поверхности, затягивая гладь воды радужной пленкой. Красиво. Ничего не скажешь. Но из такого ручья уже не напиться. Пленка ведь не просто радужная, она радужная ядовито. К тому времени, когда он ушел из бизнеса, Димичел осознал еще одну истину: чем больше он богател, тем меньше оставалось у него настоящей жизни. Во всяком случае, он так думал.
Он лежал на диване и вспоминал обидные эпизоды своего прошлого, когда его философия победителя входила в противоречие с практикой жизни.
Одно время Димичел занялся благотворительностью. Он уже мог себе позволить делиться. Помогал целому маленькому народу на Дальнем Востоке, боги которого были выстроганы из чурочек, принесенных морем, возводить жилые коттеджи, детские сады и школы. Детей северного народа, раскосеньких и черноволосых, он отправлял учиться в соседние страны и загорать на пляжах южных морей. Дети прекрасно рисовали и пели, начинали быстро овладевать компьютером. Но и на благородном поприще очень скоро нашлись люди, которые вовлекли Дими в подозрительные фонды с теневой бухгалтерией, и их отличие от первых – примитивных и не очень нежных – накопителей капитала заключалось в том, что понятия откат, кеш и кидалово они заменили на правильное слово лоббирование. В итоге получилось, что Димичел оказался причастным к разворовыванию благотворительного фонда и едва отбился от судебного иска.
Радужная пленка бензина не только не исчезала с поверхности реки его жизни, она проникала внутрь бытия и отравляла желания. И уже тогда он начал делать ошибки. Не в бизнесе – в жизни. Он не приехал на похороны матери. Отец погиб раньше, он утонул в лимане во время шторма. Президент компании предложил ему свой самолет, но Дими остался на шельфе, потому что запускали новую буровую, и он знал, что все равно не успеет на тихое, заросшее елями кладбище, где рядом с отцовской могилой появится еще один холмик. Владыкинское – вот как называлось кладбище, где нашли последний приют его родители, и можно было догадаться, что именно так кладбище назвали люди в черных рясах, пришедшие на мыс Убиенного. Ведь до сих пор неизвестно, что владеет человеком более – жизнь или смерть.
Однажды он не спас друга своего детства. А ведь мог спасти. Достаточно было позвонить прокурору округа и нанять столичного адвоката. Но президент концерна на закрытых совещаниях настоятельно рекомендовал им не связываться с криминалитетом. Все тот же пресловутый «имидж компании». Потом его друга, кажется, невиновного, посадили в тюрьму и забили там в беспредельной уголовной драке арматурными заточками. Когда Димичел приехал в родные места, родители парня ни в чем его не упрекнули. Но теперь они всегда проходили мимо, отвернувшись и демонстративно не здороваясь с Дими.
Потом он предал некогда любимую женщину и нашел тому оправдание в новых своих увлечениях, которые опрометчиво называл «любовями». А когда, не найдя достойной замены, решил вернуться в семью, жизнь подкинула ему новое испытание, и он прошел его с большими потерями.
С тех пор он возненавидел фиолетовый цвет и негров. Которых уже никто не называл неграми. Их называли афроамериканцами. Но он ведь не был расистом? Он просто не мог забыть ту картинку в семейной спальне. И то, как запер свою жену в огромном доме и запретил ей появляться на людях и как она наркоманила, резала вены, а потом тихо спивалась в компании нового садовника и его жены – гувернантки.
Но сын подрастал, и его надо было воспитывать.
Вспоминать свои ошибки – дело не из легких. Еще тяжелее признавать их. Он уважал себя за то, что сумел порвать с прошлой жизнью. Но больше всего он сейчас думал о том, как избежать ошибок в будущем. Мечты о хорошем и правильном дурманят разум, даже если тебе уже за сорок и ты думаешь, что жизнь проходит. Тебе где-то далеко-далеко, на самом донышке души, кажется, что все еще поправимо, стоит только… Ведь хватило же у него сил остановиться и поставить на кон другие – правильные, как он считал, фишки. Но вот вопрос: можно ли начать новую жизнь с понедельника? Похудеть и сбросить с себя прежние одежды? Бегать по утрам трусцой вдоль кромки моря? Не нырять в постель к чужим женам? Не играть на бирже и помогать нищим и убогим?
