Kitabı oku: «О геологии, происшествиях, случаях на охоте и рыбалке. Книга 2»

Виктор Музис, Александр Миледин, Геннадий Козлов, Алексей Тимофеев, Владимир Арсеньев Константин Коровин Юрий Айзин Анатолий Музис Эйтан Линко ve dahası

Yazı tipi:

Авторы: Музис Виктор, Козлов Геннадий, Тимофеев Алексей, Айзин Юрий, Линко Эйтан, Арсеньев Владимир, Миледин Александр, Музис Анатолий, Шенкман Евгений, Коровин Константин

Составитель Виктор Музис

ISBN 978-5-0051-5089-9 (т. 2)

ISBN 978-5-0051-5090-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АНАТОЛИЙ МУЗИС

АГАТЫ РЕЧКИ СЕДЕДЕМЫ

Отрывок из главы «Сердоликовая стоянка» трилогии «Колымские повести».

Нюкжин шел по берегу, разглядывая косу. Весенний паводок оставил много сучьев, коряг, даже стволы деревьев. Некоторые принесло прямо с корневищем. И большие и маленькие обломки, без коры, с белесой отполированной водой поверхностью были на удивление сухими, идеальными для костра.

Он подбирал небольшие обломки, складывал их в кучки. И наклоняясь за очередной чуркой, заметил, что одна из галек на косе поблескивает. Голыш величиной шесть-семь сантиметров, овальной формы ни чем не отличался от других галек, разве что грязно-молочным цветом поверхности. Но скол на самом краешке светился, как оранжево-красный глазок.

«Сердолик?! – подумал Нюкжин. – Любопытно!»

Он сунул гальку в карман куртки, как экзотическую находку, не более, и вновь занялся сбором дров. Их было в изобилии, и Нюкжин отметил, что крупные бревна можно распилить и обеспечить кухню дровами надолго.

Он уже думал, как поставить лагерь. Двум требованиям – вода и дрова – коса удовлетворяла. Однако, если уровень в реке поднимется, то убежать некуда.

«Вода падает, – подумал он. – Дождь не предвидится. По крайней мере сутки переждать можно.»

Он оглядел косу по-хозяйски, прикинул, где встанут палатки, где расположится кухня. Посмотрел, что направо от лагеря, что налево…

Полешкин и Светлана ставили женскую палатку. Герасим выбрал хорошее ровное место недалеко от кухни. Оттяжки он закреплял с одной стороны за сучья тяжелого бревна, с другой – за колышки, вбитые в песок. На кухне он уже успел соорудить постоянный вместительный очаг. Успел он и разгрузить лодки и вытащить их на галечник. Рядом, вразброс лежали мешки и ящики.

Большую палатку еще предстояло поставить, и все-таки Нюкжин испытывал чувство умиротворения. Полешкин только-только завалил сохатого и, поэтому пришлось задержаться и стать лагерем. Грязная работа позади. Завтра они осмотрят правый берег и поплывут дальше.

Галька поблескивала, привлекая внимание. Нюкжин поднялся. – Поставите палатку? – спросил он. – Я пройдусь посмотрю кое-что.

– Конечно! – первым отозвался Андрей.

Нюкжин шел по косе. Сначала она казалась ему незрячей, безликой, одинаковой. Но вот глаз приметил первый желтый блесток. Нюкжин присел на корточки, поднял обломок гальки, полупрозрачный, желтовато-оранжевый заиленный. Протер рукавом куртки. Обломок засиял, словно излучал тепло.

Все еще сидя на корточках Нюкжин посмотрел по сторонам. Блестело справа, блестело слева, блестело прямо… Сделал два шага, снова присел. Теперь перед ним лежала галька, подобная голышу, который он нашел первым. Только цвет на сколе был голубовато-серым.

Третья находка оказалась совершенно великолепной – половинка небольшого валунчика вишнево-красного цвета, в белой «рубашке» «загара» выветривания. Великолепный экземпляр сердолика «кровавика».

Зрение адаптировалось. Нюкжин уже видел лишь блестки, он словно очутился в царстве геологического прошлого. Ощущал содрогание земли. Видел, как она трескалась, как на ее поверхность вырывалась раскаленная магма, как стекал по долине красный огнедышащий поток. Потом остывал, медленно, долго. Поверхность подергивалась серой корочкой, а под ее покровом держался жар и в сложных физико-химических условиях, в пустотах газовых пузырей раскаленной магмы происходил таинственный процесс рождения благородного минерала. Обломки сердоликов, разбросанные по косе, нагретые солнцем, казалось, еще хранили тепло огнедышащей лавы. Даже когда все живое и неживое оцепенело во владениях вечной мерзлоты и полярной ночи, сердолик остался неподвластен холоду.

Халцедон!

Нюкжиным овладел азарт, подобный охотничьему. Карманы куртки отяжелели и отвисли, руки тоже загрузили гальки. Он пожалел, что не взял с собой ведро или мешок.

Герасим и Андрей уже установили радиомачту. Высокий шест, подобранный тут же на косе, закрепили тремя оттяжками в вертикальном положении и обложили камнями. Его макушку оттягивала антенна, вторым концом привязанная за дальний куст тальника. Определив место и направление отвода, они теперь ставили «генеральскую» палатку-четырехместку. В ней жили мужчины и размещались штаб отряда и рация.

Светлана набрасывала в альбом эскизы возникающего лагеря, но увидев, что начальник высыпает в ведро какую-то гальку, подошла и полюбопытствовала:

– Что это?

– Сейчас увидите, – пообещал Нюкжин.

Он дотащил отяжелевшее ведро до реки и погрузил в воду. Мокрые гальки «проявились», как фотоснимки в проявителе. Они выражали целый спектр красок и узоров – полосчатых, кольцевых, замысловато-кружевных.

Агат

Не в силах оторваться от их колдовских чар, он доставал из ведра обмытые гальки и рассматривал одну за другой. Руки заледенели, да и ноги в резиновых сапогах стыли. Тогда он разогнулся и увидел неподалеку второе ведро. Ася сложила в него оставшийся ливер и поставила в ледяную воду Седёдемы. А Герасим придавил тяжелым валунчиком, чтобы не снесло.

Два ведра, два подхода к жизни, два интереса.

Нюкжин слил часть воды и пошел к костру.

– Смотрите, – показал он. и снова начал перебирать гальки. – Вот сердоликовый агат. А это оникс… Это опал… А этот!

Желто-красен он словно весна, Что тепло и цветы нам приносит. И прозрачен он, словно слеза, Что застыла на лютом морозе…

В Светлане ожила восторженная душа художника. Она замерла над ведром.

– Изумительно!

Подошли Герасим и Андрей.

– Порядок! – сказал Герасим.

Он уселся на толстом бревне, как на завалинке, и сразу потянулся за чайником. А Андрей спросил:

– Что это у Вас?

Опал

– Клад, – сказал Нюкжин. – Посмотрите, на чем мы стоим.

Он высыпал гальку из ведра. Мокрые сердолики засветились всем своим разноцветьем, резко отделяясь от серой монотонной гальки косы.

Андрей нагнулся, посмотрел одну гальку, другую, сказал задумчиво:

– Любопытно.

А Герасим неторопливо размешал сахар, сделал глоток. Потом выбрал гальку покрупнее, повертел в руках, рассматривая – что же в ней интересного? Затем хозяйственно выдернул из бревна топор и ударил обушком, обнажив кольцевой желто-розовый узор.

– Герасим! – вздрогнул Нюкжин.

– Камень… – пожал плечами Полешкин. – Что его жалеть?

– Посмотри, какую красоту испортил.

– От одного не убудет.

Нюкжин смотрел в равнодушные глаза Герасима, но видел, какими безумными они были, когда тот стрелял сохатого.

– Они что, драгоценные? – спросил Андрей.

– Полудрагоценные. Сердолик – это минерал группы халцедонов желто-оранжевой окраски.

Оникс

– Кулоны из них можно делать или брошки, – заметил Герасим. – Завтра отберем пробы на анализы, ящика два-три, – продолжил свою мысль Нюкжин.

– Лодки перегружены.

Герасим не вспомнил про перегруженные лодки, когда стрелял сохатого. Но он прав: они уже отобрали пять ящиков проб и образцов, теперь еще сердолики и образцы с пестрого обрыва. И мясо! Увести такой груз на трех лодках невозможно, хотя две из них отличные понтоны-«пятисотки».

– Придется ладить лабаз.

– Вертолет нужен, – подсказал Гегасим.

– Хорошо бы…

– Я думал, лабазы устанавливают только в лесу, – удивился Андрей.

– То охотничьи, вроде высоких полатей. – сказал Герасим.

– А здесь, типа колодезного сруба, – пояснил Нюкжин. – Его заваливают камнями, чтобы «дурная» вода не смыла. Поверх ящики. А к срубу – шест с флагом. В горы летают часто. На обратном пути могут завернуть на наш лабаз.

– Лучше бы они прилетели пока мы здесь, – снова подсказал Герасим.

– Лучше! Так ведь не прилетят.

– Может запросим? – Герасим взглянул на часы. – Еще нет восьми.

– Что ж, попробуем, – согласился Нюкжин.

«Генеральская» выглядела не обжито. Спальные мешки в чехлах, ящик с канцелярией, рюкзаки хотя и на своих местах, но не распакованы. А, главное, нет жилого человеческого тепла, которое сразу чувствуется, когда палатка простоит несколько дней. И сумеречно, не то, что на солнечной косе.

Пока Герасим подключал рацию и настраивался на нужную волну, Нюкжин набросал короткий текст. Сообщил, что на косе оставят лабаз с пробами. Запросил: возможен ли попутный рейс завтра? Если «да», то пусть доставят хлеб, масло, пол мешка сахара и тарные ящики. Но ждать они не могут.

Герасим поймал волну базовой радиостанции и, выждав момент, послал в эфир свои позывные. Выслушал что-то и снова застучал ключом. Его лицо стало сосредоточенным и отрешенным.

Нюкжин не мог знать, о чем они переговариваются, но потому, как Герасим считывал текст радиограммы, догадался, что связь с базой установлена.

Но вот Полешкин переключил приемо-передатчик на микрофон.

– РСГТ! РСГТ! Здесь РЗПС! Как слышите? Прием!

– Здесь РСГТ! Слышу нормально, – ворвался в тишину палатки голос Прохорова. – Что у Вас еще? Прием.

– РСГТ! Небольшое уточнение. Мясную тушенку не надо. Категорически. Лучше новый комплект батарей. Прием.

«Какую тушенку? – подумал Нюкжин. – Мяса выше головы».

– РЗПС! Вас понял! – ответил Прохоров. – Постараемся. Завтра Главный собирается в Алазейские партии. У Вас есть что-нибудь для него?.. Прием.

– Конечно! – подсказал Нюкжин. – Кора выветривания!

– …Кора выветривания, – повторил Полешкин.

– Тогда ждите, – пообещал Прохоров. – У меня все. Конец связи.

Полешкин выключил рацию.

– Про какую тушенку ты ему говорил? – спросил Нюкжин.

– Я?

– Ну да! «Мясную тушенку категорически не надо!» Они что, предлагали?

Герасим весело засмеялся.

– Нет, я намекнул, что у нас есть мясо. Он понял. – И убежденно добавил:

– Прилетят! За свежим мясом – обязательно!

Они вышли из палатки. Андрей сидел у костра и рассматривал сердолики. Он брал их по одному. Обмывал в ведре и поворачивал то на отсвет, то на просвет, старался разглядеть: что же там светится, внутри?

– Как уголья в костре, – сказал он. – Сверху оболочка, наподобие золы, а внутри красный жар.

– Где Светлана? – спросил Нюкжин.

– Отдыхает.

– Позовите ее, пожалуйста. Обстановка изменилась. Завтра ждем гостей. Так что сейчас все на отбор пробы.

Андрей направился к женской палатке, а Нюкжин вышел на берег. Он пытался рассмотреть обрыв, о котором так уверенно объявил: «Кора выветривания!» Но обрыв скрывался в тени. Поехать осмотреть его уже не было времени. Да и поздно – заявка сделана.

Ася мыла посуду. Нюкжин сказал:

– Завтра подъем на час пораньше.

Ася кивнула.

– Я как раз собиралась с утра хлеб печь.

Труд поварихи в геологическом отряде тяжелый. Вставай раньше всех, позже всех ложись. В любую погоду горы грязной посуды. Попробуй отмой, да не один раз.

– Хлеб, возможно, завтра привезут, – сказал он.

– Я уже завела.

Подошел Андрей. Через несколько минут вышла и Светлана, нехотя, вяло. Она уже успела вздремнуть. И не удивительно. День выдался насыщенный.

Нюкжин объяснил задачу: каждому по участку, собирать все подряд.

Развернутым веером они пошли навстречу солнцу. Коса искрилась, поблескивала, подмигивала. Предзакатное время оказалось для поисков наиболее удачным.

Андрей действовал азартно. Присядет, поднимет голыш, осмотрит, в мешок и скачком к другому. Он, наверняка, многое пропускал, но уже через полчаса мешок, куда он складывал сердолики, был наполнен доверху.

Показал. Все образцы отвечали требованиям кондиции. Крупные, монолитные, собранные в кучу они по-особенному удивляли размерами и большой площадью скола.

– Быстро Вы!

– Метод московского грибника: первым обежать делянку и похватать наиболее крупные.

Нюкжин улыбнулся.

– Проба пойдет на качественный анализ. Но, в принципе, это хищнический подход. Когда крупные образцы выбраны, разрабатывать россыпь уже не рентабельно.

– Учту! – сказал Андрей. – Сейчас пройду еще раз.

Светлана почти ничего не собрала. Она двигалась вяло, держалась в рост, пыталась разглядеть блестки сердоликов сверху.

Нюкжин подошел помочь ей. Сам различал сердолики уже не только по блесткам, но и по их рубашке. А Светлана ничего не видела, словно еще не проснулась.

И Нюкжин подумал: «Наружную красоту воспринимает остро, а скрытая ей невдомек!»

Герасим обследовал свою зону обстоятельно. Со стороны можно было подумать, что он разыскивает на галечнике чьи-то следы. Впрочем, так оно и было, только сам Герасим не догадывался, что идет по следу далекой геологической истории. Отобранные для пробы гальки и крупные обломки он складывал кучками, так что таскать с собой почти ничего не приходилось. И все же, к концу опробования в руках у него был почти наполненный пробный мешок.

– А там что? – спросил его Нюкжин.

– Мелочь всякая, – уклонился Герасим. – Я возьму ее себе.

Нюкжин возражать не стал, сердоликов оказалось не на одну, а на две, даже на три пробы.

– Утром подготовишь ящики к отправке, – сказал он Герасиму. – А мы съездим на тот берег, надо еще успеть осмотреть обрыв.

Он не был уверен, что вертолет прилетит, но знал: быть готовым к его прилету – надо!

Утро выдалось погожее, солнечное. Лодки с вечера оставили на берегу, у кромки воды. Теперь они отстояли от воды метра на полтора-два. Бечевник еще темнел не просохшей полосой.

«Вода падает, – подумал Нюкжин. – Пока лагерь на косе это не плохо».

Вторжение людей из внешнего мира настроило на «мирские» воспоминания. Но, мало-помалу, возвращалось ощущение, что они снова одни, что работа продолжается, что завтра надо снимать лагерь с приветливой Сердоликовой косы и плыть дальше, в неизведанное. И они притихли. Каждый думал о своем.

И следующий день настал. Легли на землю палатки, лишенные подпор. Убрались в чехлы спальные мешки. Лишь над костром еще висел чайник и суповая кастрюля, их освободят перед самым отъездом.

Полешкин и Андрей готовили лодки к отплытию. Не так просто загрузить резиновую лодку, особенно если поклажа изменила вес и объем. Герасим укладывал каждую вещь отдельно, выбирая для нее свое место и примеряя по несколько раз.

– Нет, не годится, – он отстранил поданный ему ящик. – Дай-ка, вон тот куль. Что там?

– Мясо.

Полешкин посмотрел на ополовиненный мешок, на Нюкжина, потом сказал:

– Ну вот! Пора еще одного заваливать.

Сказано было слишком категорично. Того, что оставалось могло хватить надолго. Но что верно, то верно: присутствие гостей для запасов мяса оказалось чувствительным. Да! Все ели мясо, принимали его в дар, везли в поселок, – и никто /!/ не спрашивал: как его добыли?

Наконец лодки осели от груза. Пообедали. Суп, вареное мясо с макаронами, чай. Андрей еще намазал толстый ломоть хлеба печеночным паштетом.

– Последнее. Что каплю оставлять? – сказал он, как бы оправдываясь.

– Ешь, ешь… – подбодрил его Герасим. – Все меньше груза.

– Так он же сам становится тяжелей, – сказала Светлана.

– Ничего, зато лишнего места не занимает.

Они шутили. Обычное дело, когда все ладно.

– Готовы? – Спросил Нюкжин.

– Порядок!

– Тогда – по местам!

Полешкин, Ася и Светлана сели в лодки, Нюкжин и Андрей задерживались. Андрей ждал, когда первые лодки отплывут, полагалось держать определенную дистанцию. А Нюкжина задержало красное пятно под ногой. Сначала он подумал, что Ася мыла мясо и испачкала камень. Потом вспомнил, что кухня от лодок далековато, да и прибрежная полоса обсохла только ночью.

Он нагнулся. То был сердолик-кровавик, прекрасный экземпляр с полуладонь. Ополоснул его и поверхность высветилась сложным кольцевым узором.

«Вот так, – подумал Нюкжин. – Красоту ногами топчем».

Но красота камня тревожила. Сердолик кровоточил в руке, как открытая рана. И Нюкжин вспомнил, как Полешкин вскрывал брюхо сохатого.

Агат

«Суть проблемы не в том, что человек добывает пропитание, а в том К А К он его добывает?!» – подумал он.

А Герасим, словно почувствовал, что о нем, спросил:

– Что там?

– Сердолик. Красивый.

– На других косах тоже будут.

– Вероятно. Но этот – памятный.

Нюкжин сунул находку в карман, столкнул лодку на воду и занял место на корме. Прощальным взглядом окинул берег. Да! Прекрасная была жизнь на Сердоликовой косе. Природа воздала им за старое, за новое и за три года вперед! Но не слишком ли бездумно пользуется человек дарами Природы?

А солнце уже кружило над головой, било в глаза, светило в затылок, заходило сбоку – река крутила, путала, и он сосредоточился на маршруте.

По солнечной сердоликовой реке, вдоль солнечных сердоликовых кос они плыли к высоким обрывам в рыхлых породах, которые, по мнению Лугового, являлись продуктом переотложения коры выветривания. Но мнение это предстояло еще или утвердить, или опровергнуть.