Kitabı oku: «Россия оболганная, Россия забытая», sayfa 6

В подписанной 19 октября 1956 года в Москве декларации не только юридически фиксировалось окончание войны между странами и говорилось о восстановлении полноценных дипломатических, а в перспективе – и торгово-экономических отношений между ними. Никита Сергеевич в присущей ему манере принялся делать оппонентам весьма щедрые подарки, разбазаривая не им завоеванное. Мало того, что СССР «в духе дружбы и добрососедства» прощал Японии положенные с нее, как с побежденной в войне, репарации – «идя навстречу пожеланиям японской стороны и учитывая ее государственные интересы», Москва соглашалась передать ей два из четырех островов Курильской гряды – Хабомаи и Шикотан.

Правда, произойти это должно было только после заключения уже полноценного и всеобъемлющего мирного договора, но свои намерения Советский Союз обозначил достаточно четко – забирайте! Надо сказать, что «пожеланиям» Токио это соответствовало ровно наполовину. Там рассчитывали (и, увы, по сей день мечтают) наложить лапу на все четыре острова. Тем не менее, на тот момент крепко битые самураи решили, что два – это все-таки лучше, чем ничего (от Сталина, можно не сомневаться, они бы и куска гальки не получили) и сделали вид, что соглашаются.

Мягко говоря, не отличавшийся высоким интеллектом Хрущев лучился самодовольством от такого «дипломатического успеха». Он, видите ли, возмечтал превратить Японию в совершенно нейтральное государство, вроде Швейцарии или Австрии, и считал, что для такого дела «каких-то пару островков» не жалко. При этом вековая история русско-японских отношений, пестреющая войнами и конфликтами, вызванными тем, что Страна Восходящего солнца испокон веков являлась главным нашим геополитическим противником в Дальневосточном регионе, не шибко умным и эрудированным Генсеком в расчет совершенно не принималась.

Тем большей пощечиной стало для него заключение Токио 19 января 1960 года с Соединенными Штатами Договора о взаимодействии и безопасности, в рамках которого закреплялось полноценное военное присутствие американцев в стране. Фактически, именно тогда Япония для США, на тот момент бывших уже далеко не дружественной СССР страной, а, по сути дела, «вероятным противником» № 1, из попросту оккупированной ими территории превратилась в главного союзника и важнейший стратегический форпост в регионе.

В связи с этим нашей страной японскому правительству были направлены две Памятные записки – от 27 января и 24 февраля 1960 года, в которых четко и однозначно говорилось о том, что во вновь сложившихся обстоятельствах передача островов категорически невозможна. По крайней мере – до вывода из Японии всех иностранных войск и подписания ею полноценного мирного договора с СССР. В Токио сперва попытались принять удивленный вид: «А что мы такого сделали?! Вы же обещали!», а потом и вовсе начали огрызаться, заявляя, что будут «добиваться» передачи всей Курильской гряды. В ответ Москва приложила самураев «реваншистами» и дала понять, что тема закрыта.

Мирный договор между Японией и Россией (как правопреемницей СССР) не заключен по сей день. Камень преткновения – все те же острова, которых японцы домогаются, цепляясь за декларацию 1956 года. В свое время Сергей Лавров упомянул о том, что наша страна от этого документа не отказывается – но исключительно от той его части, где речь идет о полноценном дипломатическом урегулировании отношений. Шанс на то, чтобы получить хотя бы половину Курил уверовавший во всемогущество американцев Токио упустил навсегда. Ну, что тут скажешь? Сами виноваты. А для России очень даже хорошо, что всё именно так и обернулось.

Государи Российские и Европа: «Сидите, да не вякайте!»

Впервые Россию припечатали названием «жандарм Европы» еще XIX веке – конкретно в 1848 году. Почему так произошло и кем на самом деле была наша страна для буйного дурдома под названием «Европа» – вопрос, нуждающийся в детальном рассмотрении.

Вхождение Российской Империи в большую европейскую политику у нас привыкли исчислять от Петра I, что, в общем-то, истине соответствует далеко не в полной мере. Ну, да ладно, будем отталкиваться от этого тезиса – тем более, что Петр Алексеевич все-таки недаром заслужил в истории приставку Великий. И вытирать ноги ни о себя, ни о государство, во главе которого стоял, он не позволял – чего стоит одна история с Фридрихом III, Бранденбургско-Прусским курфюрстом.

Его Петр I отчитал, как мальчишку за то, что тот, шельмец, посмел в день рождения нашего Императора, находившегося у Фридриха в гостях, отправить к нему с поздравлениями придворных, а не явился лично! После чего заключать с хитрюгой-курфюрстом, всеми силами старавшимся использовать Россию в собственных интригах какие-либо письменные договора отказался – мол, гарантией любых соглашений между государями являются только их совесть и Господь Бог. Какие еще подписи?!

Один из лучших образчиков того, как Петр решал европейские дела является его, говоря современным языком, влияние на выборы польского короля в 1696 году. Надобно вспомнить, что монарха в этой полоумной стране именно выбирали и возможные «электоральные перспективы» складывались на тот момент для России самым паршивым образом. После смерти предыдущего властителя, Яна Собеского, Речь Посполитая пребывала в излюбленном своем состоянии – полнейшего бедлама и анархии.

Наибольшие шансы воссесть на престол имел ставленник Франции – мягко говоря, вовсе не дружественной на тот момент России державы. Сторонники «парижской партии» уже вовсю орали на улицах Варшавы о том, что сразу после «элекции» отправятся «отнимать у русских Смоленск», а посланнику нашей страны Никитину рисовали «чудные» перспективы насчет намыленной веревки. Более того – в случае воцарения в Польше «фаворита предвыборной гонки» принца де Конти, наша страна рисковала получить под боком военно-политический союз друзей Турции, вынашивавшей против России крайне агрессивные планы.

Француз на польском троне не устраивал никаким боком и союзную тогда нам Австро-Венгрию. Ее представители, предпочитая решать «польский вопрос» испытанным способом – то есть тотальным подкупом невменяемой шляхты, отчаянно просили у Петра «прислать драгоценных соболей» для такого дела. Однако, Петр поступил на собственный манер – двинул к границам Польши армию, а сам всерьез взялся за «предвыборную агитацию», четко и ясно изложив панам в письменном виде, что французского ставленника видеть на варшавском престоле он не желает.

При этом Государь, прервав собственное Великое посольство по странам Европы, находился в двух шагах от Польши (на всякий случай!), а письма его приходили якобы из Москвы – дабы не демонстрировать повышенную заинтересованность. Наша дипмиссия в Варшаве, скрипя гусиными перьями, трудилось денно и нощно, делая с таковых копии и распространяя их «в массах». Ну, а что вы хотите – без Интернета и соцсетей?! Пары широко разошедшихся по Варшаве грозных депеш, подписанных российским Императором, вкупе с данными о приближении русских войск, хватило для победы на выборах кандидата, угодного Москве и Вене.

* * *

Одна из преемниц Петра, императрица, также вошедшая в историю с титулованием Великая – Екатерина II, с той же Польшей намучилась изрядно. Сажать на трон «своего» короля оказалось уже недостаточно – пришлось буйную шляхетскую вольницу, не мудрствуя лукаво, просто принять под свой скипетр. А еще – присоединение Крыма, наголову битые турки и шведы… И оставшаяся в веках фраза одного из главных дипломатов блистательной екатерининской эпохи графа Безбородько насчет Европы, где ни одна пушка не смела палить без разрешения России. Это было! Недаром же Екатерина II служила в той же Франции предметом вечной ненависти на, так сказать, государственном уровне. При ее жизни министр иностранных дел страны Этьен Шуазель именовал нашу Матерь Отечества не иначе, как «заклятым врагом» Франции, а впоследствии вокруг самого только имени великой императрицы неоднократно случались казусы, ставившие Париж и Петербург на грань войны.

Речь, если вы еще не догадались, о нескольких инцидентах, случившихся в царствование Николая I, крайне болезненно относившегося к попыткам охаять как Россию, так и его царственных предков. В Париже собрались ставить пьесу, главной сюжетной линией которой были амурные похождения Императрицы, причем представленные, скажем так, в чрезвычайно фривольном виде. Узнавший об этом из сообщений разведки Николай дал российскому посланнику во Франции графу Палену строжайшие инструкции – отправляться на прием к королю и ставить ультиматум о немедленном запрещении «сего пасквиля». В противном случае – требовать вернуть ему верительные грамоты и сразу же выезжать в Петербург. Фактически, это означало объявление войны…

Если верить истории, полученные указания граф исполнил моментально и в точности – явился к какому-то там по счету Людовику, выдернув его при этом из-за обеденного стола, и вкратце ознакомил с содержанием царской депеши. Когда враз утративший аппетит французский король принялся лепетать что-то о свободе слова и прочих «европейских ценностях», а, заодно, попытался упирать на то, что русский царь в Париже не распоряжается, Пален ледяным тоном заявил о собственном отъезде. На паническое королевское: «Но ведь это же война?!», дипломат с достоинством бросил: «Государь отвечает за последствия!» Этого оказалось более чем достаточно – дрянная пьеска из репертуара французских театров исчезла. Впрочем, разума хватило ненадолго…

Несколько лет спустя – в 1844 году там принялись, опять-таки, на подмостках, высмеивать другого российского самодержца – Павла I, которого на «просвещенном Западе» прямо-таки обожали выставлять безумцем. На сей раз Николай не стал прибегать к услугам дипломатов, а лично написал королю Франции, требуя прекратить безобразие – пьесу запретить, а ее копии изъять и уничтожить. Из Парижа в ответ опять понеслось словоблудие о свободе, творчестве и совершенно неуправляемых «людях искусства».

На это Государь ответил письмом, в котором целиком и полностью соглашался с приведенными доводами… И обещал – раз уж постановка столь удачна! – прислать в самом скором времени на ее просмотр «миллион зрителей в шинелях». Правда, высказывал предположение о том, что незнакомые с французским высоким искусством, эти самые зрители могут ее освистать самым прежестоким образом – но тут уж не обессудьте! Вот это подействовало. Драматургически-русофобские изыски прекратились надолго.

* * *

Самым, пожалуй, успешным российским Императором в вопросе исключительно словесного «построения» периодически терявшей чувство меры Европы может считаться Александр III Миротворец. При нем Империя, и вправду, не вела серьезных войн. Однако, зачастую для этого требовалось личное вмешательство Государя, причем в самой резкой форме. Например, посланнику Австро-Венгрии, набравшемуся наглости прямо на дворцовом обеде критиковать политику России на Балканах и грозить проведением мобилизации армейских корпусов по этому поводу, чуть ли не в лицо полетела серебряная вилка, скрученная Императором в некое подобие причудливого вензеля. О богатырской силе Александра недаром ходили легенды… «И с корпусами вашими я именно это и сделаю!» – эту ремарку Император бросил совершенно спокойным тоном, но у зарвавшегося австрияка и так уже наступило просветление насчет претензий и мобилизиций.

Некоторые из историй, изложенных выше, кто-то из читателей может расценить в качестве исторических баек, в чем-то преувеличенных и приукрашенных. Что ж… Соглашусь – не каждая из них имеет строгие документальные подтверждения. Однако, позволю себе заметить, что на пустом месте такие истории не рождаются. Переписка того же Николая I с французским королем по поводу театральных пьес – возможно, не более, чем анекдот. Но вот его намерения ввести во Францию войска для того, чтобы «раздавить гидру революции» и наведение русской армией порядка в охваченной бунтами Австро-Венгрии – неоспоримые факты. Вот о них мы и поговорим далее.

* * *

В первой половине XIX века в Европе, едва оправившейся от разрушительных наполеоновских войск, происходило нечто, до крайности напоминающее «арабскую весну» наших дней. Революционное брожение охватило едва ли не половину стран континента и даже «выплеснулось» во вчерашние колонии – заполыхало в Аргентине, Бразилии, Испании, Португалии, Франции, Бельгии, Сербии… Но это было только начало!

России европейский революционный кавардак касался самым непосредственным образом – взошедшему на престол императору Николаю I пришлось буквально в первый день царствования «угостить» картечью дворянский бунт «декабристов». А в 1830 году полыхнуло Царство Польское, являвшееся частью российской империи. Полякам эта заварушка вместо свободы принесла сплошные неприятности. Восстание было жестоко подавлено, и у них отобрали имевшиеся до этого крайне широкие привилегии – право на собственную армию, финансовую систему, конституцию и самоуправление в виде Сейма. Ну, как обычно сами напросились.

Ради исторической справедливости необходимо отметить, что военные действия против русских начали как раз поляки – тамошняя армия изменила присяге, данной Императору российскому, а заговорщики пытались убить Великого Князя Константина, устроив форменную резню в его варшавской резиденции. Что характерно, «просвещенная Европа» (в лице, прежде всего, Британии и Франции), встала на сторону поляков, чье «стремление к свободе» было «грубо растоптано сапогом русского солдата».

Тем временем, предчувствуя дальнейшее распространение революционной заразы, в 1833 году монархи России, Пруссии и Австро-Венгрии заключили договор, сутью которого было взаимное обещание «поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять ее там, где она слабеет, и защищать ее там, где на нее нападают». Совершенно нормальное стремление, не правда ли? Особенно – для монархов. Минуло 15 лет и России выпало претворить положения этого соглашения в жизнь.

Вводя стотысячный экспедиционный корпус в Венгрию в 1848 году, Николай I, в первую очередь, поступал в интересах России. Увенчайся успехом тамошняя революция, в самом скором времени ее полки, среди которых изначально имелось два польских легиона под командованием участников событий 1830 года – Юзефа Бема и Юзефа Высоцкого, неминуемо двинулась бы на Варшаву. А там, как знать – вполне возможно, что и на Москву. Во всяком случае, кровавая смута на западной границе России была совершенно не нужна.

Имелась, впрочем, и еще одна деталь – к населявшим Австро-Венгрию славянам «революционные мадьяры» относились, мягко говоря, без малейшего уважения. Говоря проще и правдивее – не считали их за людей и предполагали «ассимилировать». В венгров, естественно… Неудивительно, что представители всех до единой (кроме поляков) тамошних славянских народностей – сербов, хорватов, русинов, украинцев, не то, что не поддержали восстание, но и активно участвовали в его подавлении. Николай I, фактически выступил на защиту братьев-славян.

Вместе с тем, защищал он и Европу. В точности выполняя условия заключенного полтора десятилетия назад договора, Россия стала на пути разрушительной смуты, грозившей охватить континент. Строить догадки и версии в стиле «альтернативной истории» дело неблагодарное, однако, исходя из событий последующих лет (и веков) с большой долей вероятности можно утверждать – крушение империи Габсбургов в то время не сулило бы ничего хорошего ни населявшим ее народам, ни соседним государствам. Распад империй, последовавший после Первой мировой войны как раз и вверг Европу в хаос и вооруженные конфликты, способствовал установлению диктаторских и откровенно фашистских режимов, что и привело, в итоге, к еще более страшной Второй мировой войне.

В новейшей истории можно вспомнить спровоцированный извне развал не такой уж и большой Югославии – во что он вылился? Аукается всей Европе по сей день и еще долго будет… А уж в XIX веке, когда нравы и порядки были не в пример проще и жестче, а никаких ООН и ОБСЕ не существовало даже в проекте, дурдом в Старом свете воцарился бы куда похлеще. Территориальные претензии, давние споры и обиды, новые революции вполне могли привести к общеевропейской войне всех против всех. Была бы сегодня карта Европы такой, как она есть? Существовал бы Европейский союз и некоторые составляющие его государства? Как знать…

Русские войска в XIX веке выполнили, говоря в современных терминах, самую настоящую миротворческую миссию. Европе – и тогда, и сегодня – следовало бы не навешивать России обидные прозвища, а от души поблагодарить за собственное спасение. Впрочем, о чем это я? Чувство благодарности и признательности за собственное спасение никогда не было присуще тем даже тем европейским странам и народам, которые самим существованием своим обязаны доблести и самопожертвованию русского солдата. Об остальных – и говорить не приходится.

Часть вторая: Вышел Лондон из Тумана, вынул ножик из кармана…

Англичанка гадит… Как Британия стала главным врагом России

Для огромного количества наших соотечественников сама мысль о том, что наиглавнейшим врагом, геополитическим противником, недоброжелателем и пакостником России на протяжении долгих веков являлась и является Британия, может показаться дикой. Нет, ну право же – какие они враги? Мы ведь с ними и воевали-то всего разочек, а в двух всемирных конфликтах вообще были союзниками! Что нам эти милые джентльмены такого сделали?!

Ну, во-первых – не разочек. Это вас обманули… Во-вторых, от таких «союзников», коими являлись для нашего Отечества англичане, избави нас Бог вовеки. Уж лучше врагов побольше, чем такие «друзья». В-третьих же (и, собственно, это главное) британцы всегда и везде, вовсе не только в случае с Россией, а едва ли не повсеместно, предпочитали и предпочитают творить самые черные дела и наиболее гнусные пакости исключительно чужими руками, стравливая и сталкивая между собой народы и страны, умудряясь повернуть все дело так, что прямых улик, указывающих на их участие в той или иной мерзости вроде бы и не существует – несмотря на то, что при внимательном взгляде на ставшие для кого-то трагедией события из их «изнанки» явственно торчат уши британского левушки.

О том, каковы «джентльмены» на самом деле мы поговорим самым подробным и откровенным образом отдельно – но только после того, как рассмотрим историю отношений между нашими странами, вдаваясь в те их тонкости и нюансы, которые хитрющие англичане всегда старались «замести под ковер». Да и в нашей стране их тоже особо не афишировали.

* * *

Собственно говоря, русско-английские отношения берут свое начало в далеком-предалеком XVI веке. И произошло наше знакомство с британцами, как говорится, «от неизбежных на море случайностей». Вся Европа (или, как минимум, большая ее часть) тогда была озабочена таким важным делом, как поиск новых торговых путей. Нет, они как раз в то время обозначились вполне конкретно – с открытием Нового Света. Вот только на этих, как их именуют нынче, коммуникациях и логистических цепочках самым плотным образом сидели испанцы и португальцы. С пушками и мушкетами. Допускать кого-либо к своим новым владениям, оказавшимся (в прямом и в переносным смысле) золотым дном эти ребята категорически не собирались. Тем более – каких-то еретиков с Оловянных островов. Не будем забывать, что титул Владычицы морей на тот момент носила вовсе не Британия, а Испания, причем вполне заслужено.

Потому британские проходимцы решили, как настоящие герои в старом советском фильме, пойти в обход. То есть – поискать ну очень кружной путь в те же Индию и Китай: аж через Северо-Восток. Ничем хорошим такое авантюрное предприятие, понятно, не закончилось – два из трех отправившихся в «великий поход» кораблей пошли на дно Баренцева моря. Третьему – шлюпу «Bonaventure» («Благое предприятие»), капитаном которого был некий Ричард Ченслер повезло больше. Он добрался до устья нашей Двины, населенного поморами. Впрочем, «рука Москвы» в тех краях была крепка – местные жители доложили о незваных гостях куда следует, и местный воевода на судно быстренько наложил арест, а самого Ченслера «представил по команде» – то есть отправил в Москву, к царскому двору.

Впрочем, вопреки всем дурацким россказням о «безумной жестокости» Иоанна Васильевича (а на престоле российском тогда восседал именно он) далее для англичан всё сложилось не то, что хорошо, а самым наилучшим образом. В Москве их приняли не просто благосклонно, а с отменным радушием, обласкали и пригрели. Еще бы – ведь на руках у Ченслера были вполне настоящие верительные грамоты от самого короля Эдуарда VI, подтверждавшие, что он не пройдоха какой-то, а полномочный представитель далекого Лондона. Правда, Ивана Грозного сразу не на шутку напрягла одна деталь – составлены эти документы были таким образом, что вручить их можно было абсолютно любому властелину и правителю, что встретился бы на пути предприимчивых англичан. Как сказал наш государь адресованы эти послания были «неведомо кому».

Вот тут бы Иоанну Васильевичу, (которого, помнится, упрекали в излишней подозрительности) и оценить бы в полной мере по достоинству хитровывернутость, а также «мутные» повадки новообретенных «партнеров», сделать соответствующие выводы. Но нет. После ознакомления с образцами привезенных товаров (металлы, сукно и, прежде всего – оружие) британцы получили неслыханные преференции и льготы. Им было предоставлено право беспошлинной торговли в русских землях и даже выделен в качестве резиденции для английской коммерческой миссии добротный каменный дом на Варварке.

В свою очередь, заморские путешественники пришли в полный восторг от открывшихся перед ними перспектив. Черт с ней, с Индией и её специями! Как оказалось, наша страна готова была поставлять Лондону лес, пеньку, канаты и веревки, ворвань, воск и прочие подобные вещи. Ни на какие мысли не наводит сей перечень? Правильно, это всё было жизненно необходимо Британии для создания того, что обеспечит ей в будущем статус «империи, в которой никогда не заходит солнце» – мощного морского и океанского флота. Так был заложен фундамент российско-английских торгово-экономических отношений, которые впоследствии неоднократно скажутся на судьбах нашего Отечества самым пагубным образом. Впрочем, не будем забегать наперед.

Понять мотивацию Ивана Грозного, который, привечая английских «найденышей» пытался не просто найти путь на Запад для русских товаров и получить оттуда «заморские диковины», а, на самом деле, стремился заключить важнейший внешнеполитический альянс, можно. Чего уж там… Соседи на описываемый мной момент у нашей страны были те еще. На Западе – предельно враждебная Речь Посполитая, на полном серьезе мечтавшая о завоевании и покорении России, на Северо-Западе – набиравшая силу Швеция и прочие потомки викингов, поглядывавшие в нашу сторону вовсе не с добрыми намерениями. Опять же, зловредный Ливонский Орден, закрывавший выход к Балтике, необходимый нам до зарезу… То, что разойтись со всей этой сворой по мирному не выйдет Иван Грозный понимал прекрасно. Вот и искал в Европе союзников на будущее – правда объект для «симпатии» сей Государь выбрал, мягко говоря, неудачный.

* * *

Историки и литераторы поныне ведут споры о том, действительно ли Иоанн Васильевич «подбивал клинья» к тогдашней британской королеве Елизавете I и на самом полном серьезе собирался сочетаться с ней «законным браком» или же всё это – досужие враки и полнейший бред. Ну, давайте попробуем рассмотреть данную, крайне интригующую версию. Начнем с того, что болтовня о якобы имевшем место «сватовстве» пошла гулять с подачи крайне сомнительного персонажа – англичанина Джерома Горсея. Да, да, того самого, с которого впоследствии Шекспир списал пьяницу и бесстыжего враля Фальстафа. Источник, доверия, мягко говоря, не вызывающий.

Имеется в данной истории один момент, современной публикой, далекой от вопросов Веры, как правило, во внимание не принимающийся. А очень зря – ибо в те далекие времена, о которых у нас идет разговор, важность они имели самую, что ни на есть первостепенную. О религиозности Ивана Грозного, доходившей порой до пределов фанатизма, известно прекрасно. На фоне этих сведений предельно маловероятно выглядит его намерение вступить в брак не просто с иноверной дамой, а с королевой, бывшей официальной «главой» так называемой Англиканской церкви.

Любое протестантство с точки зрения Православия – ересь ужасающая, а уж «церковь», которую себе сотворили британцы, поставив во главе таковой сидящего на троне монарха – и вовсе жуть кромешная. По законам и канонам того времени Государь Всероссийский не мог идти под венец с неправославной. Сменила бы Елизавета веру ради такого брака? Вероятность подобного примерно нулевая. Так что – не получается, как не крути.

Опять же, никаких официальных, документально запечатленных свидетельств подобных намерений государя в природе не имеется. И это несмотря на то, что его переписка с королевой Британии длилась весьма долго – более двух десятков лет (правда, с изрядным перерывом) и насчитывает целых 11 произведений эпистолярного жанра, принадлежащих перу Ивана Грозного, вполне сохранившихся и сомнений в их подлинности не вызывающих.

Да, в одном из писем содержится упоминание о неких «великих тайных делах», которые с Елизаветой должен был обсудить с глазу на глаз, в самой доверительной обстановке «специальный представитель», отправленный в Лондон русским царем. И обсуждал, скорее всего. Вот только венценосная дама (а вернее – девушка, поскольку в историю Елизавета Тюдор вошла как раз под именем «королевы-девственницы»), судя по всему, на переданные ей из Москвы некие крайне серьезные предложения не ответила ни «да», ни «нет», предпочитая держать Государя в «подвешенном состоянии». Нашла британка с кем такие шутки шутить! Вот и дождалась от него отповеди, по тем временам (да еще с учетом адресата) тянувшей на предельно скандальный демарш:

«И мы чаяли того, что ты на своемъ государьстве государыня и сама владѣеш и своей государской чести смотриш и своему государству прибытка, и мы потому такие дѣла и хотѣли с тобою дѣлати. Ажно у тебя мимо тебя люди владѣют, и не токмо люди, но мужики торговые, и о нашихъ о государских головах и о честех и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываеш въ своемъ девическомъ чину, как есть пошлая девица!»

При рассмотрении этой расхожей цитаты следует непременно учесть целый ряд нюансов. Прежде всего, то, что в те времена в русском языке слово «пошлая» означало «простая» (а вовсе не то, что сейчас). Впрочем, обозвать королеву простой девкой – это пощечина похлеще, чем обвинение в вульгарности… Кстати, некоторые исследователи утверждают, что слова насчет «пошлой девицы» вписаны в царскую грамоту поверх других, соскобленных с пергамента. Уж не приложил ли сперва Иоанн, свет Васильевич в сердцах заморскую Лизку какими-то словечками покрепче? Так или иначе, но кое-кто на основании именно вот этих строк делает вывод: Иван Грозный сватался к британке, да получил от ворот поворот. Вот и взбеленился – как каждый мужчина на его месте.

Позвольте, но где тут хоть полсловечка о женитьбе? Иван Грозный упрекает Елизавету в несамостоятельности, неспособности принимать серьезные решения (очевидно, внешнеполитического характера) без оглядки на английских «торговых мужиков», которые, к слову сказать, на тот момент достали нашего царя уже очень основательно. В том же самом письме речь идет не о каких-то там свадьбах, а о том, что «английские купцы начали над нашими многие беззакония совершать и свои товары стали продавать по столь дорогой цене, коей они не стоят». Ну, самый обычный торговый спор, что ж еще? На самом деле нет.

* * *

К концу первого этапа российско-английских отношений, продлившегося, без малого, век (при двух русских царях), стало окончательно ясно, что Лондон спит и видит, как бы целиком и полностью превратить «лапотную Московию» в собственный сырьевой придаток и территорию для абсолютно монопольного сбыта европейских (прежде всего – английских) товаров. Именно так всё и было. Британские торгованы за сотню дет прекрасно освоившиеся на Руси, развернувшиеся там во всю ширь благодаря изначально созданным для них при Грозном «условиях максимального благоприятствования» потеряли берега окончательно.

Англичане и после его смерти (даром, что Иоанн Васильевич в упомянутом выше письме грозился отозвать все их «жалованные грамоты») пользовались гораздо большими привилегиями, чем купцы других стран. Беспошлинная торговля, право жить и строить свои дворы во всевозможных городах, ездить через русские земли в страны Востока – всеми этими безграничными по тем временам правами и свободами пользовалась лишь одна английская торговая компания, созданная после путешествия Ченслера. Такова была царственная награда ей за заслуги в деле сближения. России с Европой. И все бы ничего да у британцев, как это всегда с ними бывает, грубо говоря «борзометр зашкалил».

Знаете, чего захотели сии джентльмены? Они потребовали (и официальный Лондон на уровне монарха эти претензии поддержал) абсолютной монополии на ВСЮ торговлю с Россией европейскими товарами! С какой такой радости? А потому, что, видите ли, «английская нация приобрела себе великую славу навсегда, вследствие открытия моря у Северного мыса, ранее неизвестного, и удобного пути в Русскую империю через залив св. Николая и реку Двину»! Это некий британец Гаклейт еще в 1598 году написал, на самом полном серьезе сравнивая сей «великий подвиг» с географическими свершениями уровня открытия Америки. В грамоте, которую английский посол Елизар Флетчер в 1587 году с великой помпой вручил царю Федору Иоанновичу от «Елизавет Королевны», вот так вот прямо и было сказано: мол, батюшкой вашим «торговля предоставлена была английским торговым людям, которые впервые на Русь дорогу нашли морем с великими убытки и с томленьем». Колумбы хреновы… Обнять и плакать.

Британцам было мало того, что они не платят положенные в нашей стране пошлины. А к таковым тогда относились поборы «замытные, свальные, проезжие, судовые, с голов и с мостовщины, с явки и с перевозов». А это ведь далеко не полный перечень. Торговцу в те времена приходилось раскошеливаться чуть ли не на каждом шагу – и не только на Руси. Эти проходимцы, считая, очевидно «русских лаптей» за полных дурней плакались на «огромные убытки», которые якобы терпят, ведя торг с «дикой Московией». Не совсем понятно в таком случае, чего ж они тогда с таким упорством туда рвались, расталкивая конкурентов и стремясь от них избавиться вовсе?