Притяжение смерти

8

В тот день Марти проспал до обеда, чего раньше за ним никогда не водилось. Ему не снилось ничего, и сам сон пролетел в мгновение щелчка. Еще минуту назад он упал без сил на кровать, как вдруг ему в глаза светило солнце в своем зените.

Его разбудил отец.

– Бессонная ночка? – в шутливой форме обратился он к сыну. Марти что-то пробурчал в ответ, потягивая расслабленные конечности.

– Пойдешь со мной в гараж?

Снова бурчание под нос.

– Ладно, как знаешь. Надумаешь прийти – я у себя. – С этими словами Ройс старший вышел из комнаты сына и прикрыл дверь, оставив небольшую щель.

Марти начал с трудом размыкать слипшиеся веки. Первым делом ему стали возвращаться воспоминания о ночном походе в парк с лопатой. Единая картина никак не хотела выстраиваться. Он помнил, как посреди ночи ушел из дома, отрывками помнил, как шел по улице, затем был парк. А что о в парке? В парке он что-то копал, копал долго и явно неправильно, так как то и дело натыкался на корни. В корнях он что-то нашел, а вернее кого-то.

Он вспомнил фонарь, упавший в яму из фиолетовых пальцев, его последний выпущенный луч перед тем, как затухнуть. Глаза. Один, смотрящий вбок, второй прямо в его глаза. А еще запах – запах сырой земли и тухлого мяса.

Марти залился потом, одеяло прилипло к ногам. Он вспомнил, кого он нашел под тем больным кустом, а затем убил и под ним же закопал. Ричи. Точнее, не совсем он… Он говорил, что больше не может контролировать его. Но о ком он говорил? Марти возложил надежды, что все это лишь сон. Тогда он проснулся окончательно.

Он поднял голову с подушки и застонал от боли. Шея ныла так, будто в нее непрерывно вонзали тысячи мелких иголок. Затем Марти сел на край кровати и почувствовал жгучую боль в пояснице. Это дал о себе знать его сколиоз. Старый добрый, нажитый годами, поясничный сколиоз. В какое бы положение он сегодня ни сел и ни лег – спина неизбежно будет ныть. «Сегодня точно сделаю эти дурацкие упражнения», – подумал Марти.

Кого ты обманываешь? Даже если боли не будут затихать ни на минуту, ты не станешь и искать тот давно забытый комплекс оздоровительных упражнений, – внушал внутренний голос.

Еще месяц назад ему ортопед диагностировал поясничный сколиоз. Джулия тогда переполошилась и заставила сына найти в интернете специальные упражнения. «Я сама каждый вечер занимаюсь лечебной гимнастикой, будешь брать с меня пример. А то все жрешь да просиживаешь штаны за компьютером», – говорила она тогда. Марти нашел упражнения, распечатал их и совсем скоро забыл об их существовании. По началу он каждый день себе напоминал, что их нужно выполнять, что так будет правильно, но лень как всегда взяла верх.

Марти поднялся и тут же сел обратно – ноги были ватными. Он вспомнил неуклюжую походку трупа Ричи и поморщился, заставив себя подняться. Теперь он убедился, что все происходило на самом деле. Желудок изнывал от голода, как поглощающая воздух воронка. Марти ничего не ел со вчерашнего вечера. То есть, прошли почти сутки? Марти переоделся в домашнее трико и футболку, надел шлепки и пошел в ванную облегчить мочевой пузырь и почистить зубы.

Закончив свои дела, он пошел на кухню. Там Джулия разделочным топором рубила мясо, то и дело вздыхая и прерываясь. Эту работу должен был делать Ройс старший, но он как обычно послал ее в одно место и уперся в гараж. Она заметила Марти.

– О, проснулся, соня. Что ты так долго? К завтраку не встал, а уже первый час пошел.

Марти отодвинул барный стул из-за стола, влез на него и включил маленький настольный телевизор. Больше всего ему сейчас хотелось отвлечься от скверных мыслей и поесть. Джулия с удивлением посмотрела на сына. Он уже очень давно по своей воле не смотрел телевизор, теле-помойка, как он его называл, и вот зачем-то включил новостной канал, где одетый в дорогой костюм ведущий с серьезным лицом освещал новость об очередном сексуальном скандале с участием неизвестной Марти актрисы.

– Доброе утро, то есть…день, мам. Есть что-нибудь поесть? – уставшим голосом обратился Марти к матери.

– Пожарила прекрасное жаркое. Будешь?

– Конечно. Наложишь мне его в тарелку, пожалуйста? – попросил Марти.

– Возьми да сам наложи, я мясо разделываю.

Марти вздохнул, слез со стула и стал рыться в холодильнике в поисках сковороды с жаркое.

– Да что с тобой сегодня? Сковорода на плите, я только приготовила, – не прекращала удивляться Джулия.

– А! Действительно, что это я! – треснул Марти себя по лбу и засмеялся. Джулия в ответ улыбнулась.

Он подошел к плите и снял крышку со сковороды. Удержать ее в руках ему стоило больших усилий. Плечи тряслись вместе с кистью. Марти взял тарелку с ложкой и стал накладывать жаркое, руки тряслись, вываливая содержимое сковороды на стол.

– Дай сюда! – выхватила Джулия у него ложку и наложила ему жаркое почти до краев. – Столько хватит?

Марти кивнул, и Джулия аккуратно понесла тарелку к столу.

– Постой-ка, а что у тебя с рукой? Боже мой… Это где же ты так? – ужаснулась Джулия.

Марти опешил и взглянул на свою кисть. Она была розовой и исполосованной многочисленными порезами в запекшейся крови. Его глаза беспомощно забегали по комнате, не желая встречаться со взглядом матери. Он почувствовал безвыходность своего положения и необходимость как-то все объяснить, словно он не вытащил разморозиться курицу, когда мама ушла из дома и наказала ему это сделать. Марти вспомнил, как в муках пытался освободить кисть из корней, каких трудов ему это стоило… и того, кто помог ему раздвинуть корни…

– Я… Я упал…неудачно, – выдавил Марти из себя слова, – напоролся на мелкие камни.

– А руку под кипятком держал?

Не зная, что сказать, Марти вымученно улыбнулся и кивнул. Его выручило то, что у матери началась возрастная дальнозоркость. Присмотрись она получше, то увидела бы молодую розовую кожу с клочками пожелтевшей старой. Джулия удивилась глупости сына и сказала:

– Надо было под холодную воду ставить руку, а не под горячую! Это же элементарно. Марти, Марти… ну кто ж так делает? Ладно, иди поставь руку под холодную воду и обработай перекисью, а потом приходи есть.

Марти сходил в ванную и сделал все, что велела ему мать. Внезапно он подумал, что возможно рана загноилась, ведь его рука побывала в грязи, а прошла уже половина суток, однако вскоре отбросить эту мысль, вспомнив, что обмывал на улице лопату и руки от крови.

– Ложку не урони, – сказала Джулия напоследок, когда Марти вернулся за стол.

При одном взгляде на жаркое у Марти всплывала перед глазами голова Ричи, проткнутая лопатой. Из головы сочилась кровь с желтой мозговой жидкостью. Его затошнило, и он стал поглощать хлеб, кусок за куском. Затем, чтобы разбавить красноту соуса в жаркое, добавил в него майонеза и перемешал. Тошнота отступила.

Марти съел всю тарелку и потребовал добавки. На этот раз он наложил себе жаркое сам, хоть руки по-прежнему тряслись. По новостям ни о каком трупе с раскроенной головой в парке Новой надежды не говорилось. Или он пропустил эту сводку, пока спал? В любом случае он узнает об этом рано или поздно. Доев жаркое, он сказал матери:

– Я к папе в гараж схожу. Он меня помочь просил.

Джулия резко изменилась в лице.

– Передай ему, что он козел, – обиделась Джулия. Непонятно: то ли на мужа, то ли на сына. Ни один, ни второй ей сейчас не помогали.

– Что такое? – спросил Марти.

– Попросила нашего любимого папочку разделать мясо, а он меня послал куда подальше.

– Ясно…

Когда Марти надевал куртку и натягивал сапоги в холле, до него донеслись слова Джулии с кухни. Ему было непонятно, себе она это говорила или ему.

– Никакой помощи не дождешься в этом доме, только о себе и думают. Еще возьмет да пойдет напьется вечером с дружками. Сил моих больше нет, – пробормотала Джулия и со всей силы ударила разделочным топором по мясу, представив на его месте голову мужа.

Марти поспешил отвернуться от вида сырого мяса с кровью, иначе его стошнило бы прямо в доме. Он пошел вышел на улицу и направился к отцу в гараж.

Марти застал его наклонившимся над раскрытым капотом своей служебной «Тойоты» (собственной машины у Ройсов не было).

– Вот же хрень, а! – сказал Ройс старший, закрыв капот. – Где он, черт бы его побрал?! Я вчера положил его вот на это место. – Указывал он на пластиковый столик с логотипом «BUD».

– Пап, ты просил меня помочь…

– Да, да, хорошо, что ты пришел, – переключился он на Марти. – Я как раз фонарь ищу. Ты случаем не брал его?

Конечно, брал! Найдешь его в парке под маленьким больным кустиком. Если почувствуешь вонь, то ты не останавливайся – рой дальше! Тебе ведь так нужен этот сраный фонарь. А если повезет, то Ричи почтенно тебе его подаст, прежде чем затолкать в задний проход и перегрызть глотку.

Марти сжал кулаки и сделал усилие прекратить об этом думать.

– Нет, не брал, – протараторил он.

– Я просто спросил, чего ты разнервничался?

– Вовсе я не нервничаю. Помощь нужна какая-нибудь?

– Знаешь, я, наверное, сам справлюсь. Единственное, подай мой телефон, там хоть какой-то фонарик есть, – сказал Ройс старший и снова открыл капот.

Марти принес отцу его кнопочную раскладушку «Самсунг» и ушел из гаража.

Глава 3. Два одиноких ростка

1

Началось все тогда, когда у семьи Стюартов умер пес Фердинанд. Умер за день до посадки школьниками растительности в парке.

Фердинанд был старым и больным псом, ему уже перевалило за пятнадцать лет. Последний месяц своей жизни он не выходил дальше хозяйского двора, стал чаще скулить и подвывать рано утром и поздним вечером, перестал бороться с блохами и клещами (это приходилось делать Стюартам, чтобы не мучать паразитами бедного пса). В туалет ходил он плохо, чуть ли ни выдавливал из себя капли желтой зловонной мочи и при этом скулил. Примерно за месяц до своего окончания жизненного пути Фердинанд стал пить воду, как не в себя. Стюарты постоянно видели его возле поилки и подливали туда кипяченой воды из чайника, выражая друг другу всяческие опасения.

Они любили своего пса, и поэтому обратились к своему знакомому ветеринару в соседнем городке Шотленд сразу, как заметили неладное.

Ветеринар, мягкий, но прямолинейный мужчина, сразу сказал им, что в болезни Фердинанда нет ничего удивительного. Мол, пес старый, а у старых животных такое встречается сплошь и рядом. На вопрос, сможет ли врач что-нибудь сделать для друга семьи Стюартов, тот ответил, что лучше будет пса усыпить, нежели проводить ему сложную операцию, которая не гарантирует выздоровления любимца и может привести к осложнениям. Да и не факт, что Фердинанд проживет после нее хотя бы год. А сама операция вышла бы дорогостоящей, намного превосходя допустимые растраты семьи. Это не та безвредная операция по удалению гнойника у Фердинанда в анальном отверстии несколько лет назад здесь же в Шотлендской клинике. Теперь все стало серьезно, а ухудшение состояния домашнего любимца вызвано далеко не простым гнойником.

С этим Стюарты и увезли пса обратно в свой дом в Новой надежде, решив все хорошенько обдумать и обсудить. Целую неделю они не находили себе места, терзаемые нескончаемым потоком мыслей и выходящими из них решениями.

Луис, которому принадлежал Фердинанд еще с одиннадцати лет, настаивал на том, чтобы не предпринимать никаких мер; он утверждал, что пес сам поправится, ведь он крепкий и прошел за всю жизнь не через одну болезнь и что старость его не сломила. Фердинанд крепкий духом, а это самое главное. Луис верил, что пес сможет побороть свой недуг, если будет бороться с ним.

Но Луис был не глупым мужчиной и в глубине души знал, что таким образом пытается убедить себя и Нэнси, что пес был послан им самим Господом Богом, и смерть ему не грозит тонкой костлявой рукой с косой из неведомых небесных долин. Но неизбежное на то и неизбежное, как бы ты ни отказывался в это верить. Если они оставят все как есть, то это приведет Фердинанда в могилу. Если усыпят, как с камнем на сердце предлагала Нэнси, то пес все равно умрет, но без мучений. Операция, как предупредил их знакомый ветеринар, мало того, что является дорогостоящей и не гарантирует выздоровление пса, так еще может ему навредить, вызвав сбой в работе других органов. Из дружеских и моральных соображений, врач отговаривал Стюартов от операции для Фердинанда, не без тяжести на сердце настаивая на усыплении.

Фердинанда подарили Луису на его одиннадцатый день рождения. Дядя Роберт нес его, крохотного (по меркам этой породы), коричневого, с черным хвостиком и черным носом щенка Сараби за пазухой в крепкий январский мороз через весь городок от своего близкого друга, у которого на днях разродилась их сторожевая сука.

– С днем рождения, племянник, – сказал дядя Роберт и расстегнул куртку.

Из нее на снег выскочило маленькое чудо и забегало в растерянности вокруг людей.

– Заботься о нем, и он будет тебе предан, как больше никто в этом мире. – Луис тогда даже не подозревал, насколько эти слова дяди окажутся пророческими.

Радости маленького Луиса не было предела. Он полюбил этого щенка с первого взгляда и дал ему кличку Фердинанд. Щенок рос и уже через год стал доставлять большие хлопоты дома. Он стал грызть мебель, писать на шторы и пачкать грязными лапами только что вымытый пол, что так хорошо знакомо бесчисленному количеству собаководов.

Было принято единогласное решение обустроить Фердинанду конуру на заднем дворе дома. Отец Луиса вместе с сыном сколотил ее на заднем дворе и прибил на козырек лист белой фанеры. На ней Луис черным маркером вывел кличку: «Фердинанд». Теперь пес жил в ней и в дом почти не заходил.

Луис регулярно выгуливал его перед школой и вечером перед сном, никогда не отлынивая от своей обязанности, ведь Фердинанд стал для него больше, чем просто домашним сторожевым псом. Он стал для него настоящим другом, преданней которого среди людей на земле нет и никогда не будет. Луис настолько привык к псу за все эти годы, что даже не представлял своей жизни без него. А период до того, как дядя Роберт подарил ему щенка, Луис считал неполноценным, но Фердинанд наполнил до краев сосуд души маленького мальчика.

В двадцать один год Луис женился на Нэнси, на девушке, которую он встретил в колледже. Недаром говорят, что большое число людей встречает свою любовь именно там. И он не стал исключением. Фердинанду тогда уже исполнилось десять, но он по-прежнему горел здоровьем. Нэнси понравился пес, и она согласилась взять его в их новый строящийся дом в Новой надежде. Луис верил, что жизнь в провинции пойдет Фердинанду на пользу, как и им с Нэнси.

Фердинанд грустил, когда покидал дом в Дестауне, в котором прожил всю свою жизнь. Он скулил и скребся всю дорогу в двери микроавтобуса. Казалось, что пес лишился целой части себя, а теперь это что-то навсегда осталось в доме родителей его хозяина и больше никогда к нему не вернется. Да и сам хозяин стал другим с появлением в его жизни Нэнси. В новый дом чета Стюартов перевезла конуру Фердинанда с его именем на фанере, его поилку, кормушку, чтобы пес чувствовал себя так, будто и не покидал родного двора.

Но даже такие меры не помогли Фердинанду быстро привыкнуть к новому дому. Несколько недель он почти не высовывал морду из конуры, жалобно скулил и отказывался есть. Только когда Луис с бригадой мастеров закончил отделочные работы и выгрузил всю необходимую мебель, когда к их дому перестали подъезжать грузовики, Фердинанд впервые вышел на прогулку.

На прогулку Стюарты стали выводить пса в тот самый парк Новой надежды, где встречали таких же собаководов на обширных лужайках с покошенной травой. Фердинанд резвился с другими собаками, позволяя молодой паре побыть вдвоем или с другими собаководами.

К Нэнси Фердинанда пришлось буквально приучать.

Поначалу он отказывался выходить с ней гулять и даже лаял в ее присутствии. Не доверял пес незнакомой девушке, ветром ворвавшейся в жизнь его хозяина, еду из ее рук не принимал, к себе не подпускал. Чтобы решить проблему, Луис стал выгуливать пса вместе с Нэнси. Таким образом Фердинанд привык к хозяйке и со временем стал позволять себя гладить, чесать, приносить еду и воду, выгуливать.

Многие собаководы Новой надежды завидовали Стюартам, что у них есть такой шикарный Сараби. Никто и подумать не мог, что ему десять лет и что его не купили за бешеные деньги, а что его родила обычная, лишь наполовину породистая собака.

Все эти годы Фердинанд не подавал ни малейших признаков будущей болезни. Нэнси верила, что он проживет еще очень долго, а Луис, похоже, вообще не верил, что его пес может умереть. Да, у него стала редеть и седеть шерсть, но это возрастное, и от этого никуда не деться. На Фердинанде это никак не отразилось, здоровье его по-прежнему оставалось образцовым.

Болезнь мочеполовой системы пса обрушилась на Стюартов, как камень на голову неосторожного альпиниста. Сначала они все списывали на недостаток воды и подливали ее Фердинанду, но, когда и это не помогло, они забеспокоились и показали его ветеринару.

Оставшиеся недели после консультации со знакомым врачом перед молодоженами стояла непростая моральная задача – усыпить пса или оставить на произвол болезни. Луис ни в какую не желал верить, что Фердинанд, его любимый пес, его хороший мальчик, с которым он прожил полжизни, может умереть. Это и тормозило решение Стюартов. Упрямство и нежелание Луиса признавать очевидное только губило домашнего любимца. Когда он стал много пить, ветеринар сказал, что, вероятно, в его организме все «выгорает». Это добило Луиса, и он в слезах дал добро.

2

Расставание с Фердинандом прошло тяжело и мрачно. Луис держал пса за лапу, когда душа покидала тело питомца, он стойко сохранял спокойное твердое лицо до конца. Когда все закончилось, Луис стал всхлипывать и вытирать слезы, которые сыпались подобно граду, уже сырым рукавом. Нэнси положила руку на плечо мужа и обняла его за шею, не отводя взгляд от тела пса. От этого Луис зарыдал навзрыд и стал стучать ногами об пол.

– Ему надо выплакаться, – сказал Нэнси ветеринар, привыкший к такого рода драмам. – Прощаться с другом всегда непросто. Вы сейчас нужны Луису как никогда.

Нэнси кивнула и сделала понимающее лицо. Она поглядывала из коридора в открытую стеклянную дверь кабинета, в котором на операционном столе лежал Фердинанд, а рядом сидел прижавшийся к нему Луис.

Минут через десять всхлипывания стали затихать, и Нэнси вошла в кабинет.

– Пойдем, дорогой, нам пора.

В следующий момент Луис сказал то, от чего Нэнси невольно вздрогнула и заставила себя глубоко задуматься над словами мужа.

– Постой! Мы так и не решили, где его схороним, – еле слышным голосом обратился Луис к жене.

Нэнси вспомнила, что они этот вопрос даже не обговаривали. Из-за непреклонной уверенности Луиса в самоизлечении Фердинанда этот вопрос не стоял. Даже когда они везли Фердинанда в его последний визит в ветлечебницу, вопрос похорон поставлен не был, да и вообще за всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, ведь они везли умертвлять не просто пса, а самого настоящего члена семьи Стюарт, хоть он и не носил их имя. Но Луис наконец решился и, кажется, от части смирился (во всяком случае тогда он выглядел именно так. Но неизвестно, что будет ночью, ведь именно ночью, пока не удается заснуть, человек вспоминает все свои кошмары и предрассудки).

– Это должно быть красивое место, достойное Фердинанда, – говорил Луис самому себе. – Я хочу, чтобы память о нем жила вечно. – Эту фразу он сказал Нэнси в упор и посмотрел на нее налитыми слезами глазами.

– Не стану возражать, – понимающе ответила Нэнси и обняла его. – Но где бы ты хотел?

– Хотелось бы найти какой-нибудь тихий уголок, про который знали бы только мы двое. Но это не должен быть пустырь или безлюдный закуток. Это стало бы равносильно тому, если бы мы от Фердинанда просто избавились, как от ненужной вещи.

Нэнси молчала. Во благо самому Луису ему нужно выплеснуть эмоции, излить то, что не дает покоя и, быть может, копилось в нем долго-долго в ожидании бурного эмоционального потрясения. Она подозревала, что мысли о похоронах Фердинанда посетили мужа отнюдь не в этот момент, но тогда он не давал им воли. Понимая, что Луис может наговорить лишнего в порыве чувств, Нэнси только ободряюще внимала ему.

Однако со временем Нэнси все сильнее убеждалась, что похороны пса Луис задумал еще давно, ибо речь его становилась все осмысленнее и непохожей на придуманную в порыве эмоций, его речь была казалась заранее отрепетированной что ли…и тогда он как мог вспоминал, что хотел сказать жене после того, как Фердинанда не станет.

Немного помолчав, он добавил:

– Чтобы память о нем жила вечно, нужно сделать что-то вечное. Ну… По крайней мере долговечное.

– Можно посадить возле его могилки деревья, – внезапно предложила Нэнси.

– Было бы здорово. – Он вновь перешел на шепот. – Я уже вижу маленький зеленый холмик…с яблонькой…и вишней… Чтобы раз в год-два Фердинанд посылал нам подарки. А мы будем его помнить.

Меланхолия в муже потрясла Нэнси. Она впервые ясно увидела, насколько Луис чуткий, но в то же время сильный человек. Она убедилась, что он не только переживет смерть Фердинанда, но и примет ее с достоинством, воздвигнув на его могиле своеобразный памятник. Природный памятник.

– Мы похороним его в парке, – заявил Луис и поднялся над телом пса.

– В парке? – не поверила Нэнси словам мужа. – Но ты не хотел…

Как же Нэнси не хотела упоминать при муже выражение «хоронить Фердинанда». Эти слова так и давили ей на душу, словно подбрасывая в ее металлический сосуд все больше и больше камней, создавая мерзкую какофонию, а на Луиса, она уверена, эти слова давили еще сильнее.

– Ты же не хотел делать это в людном месте, не так ли?

– Возле часовенки есть неприметная площадка, Нэнс, вдали от Трассы, которая, она поросло сухой травой, но это ничего, я ее скошу. А вечером тогда приду с лопатой и. – Луис тяжело сглотнул корм в горле. – похороню. Нэнс, ты принесешь саженцы.

– Я сегодня же куплю их, – заверила она Луиса.

– Спасибо, Нэнс. Ты оказываешь ему огромную честь.

Луис уехал вместе с телом Фердинанда домой на своем «Фольксваген Поло». Там он собирался сколотить гробик для пса, пока есть время до вечера. Хоронить друга в обычной картонной коробке он считал кощунством. Нэнси он высадил возле мини-рынка на окраине, где та зашла в садоводческий магазин в городской части Новой надежды возле школы.

Заезд на этот рынок был очень крутой и выходил прямо с Ворк стрит, с ее нескончаемым даже глубоким вечером бушующим потоком проезжающих машин. Замечтавшийся прохожий мог бы запросто попасть под колеса заворачивающей из-за угла на рынок машины или мог найти свою смерть (или инвалидность), выйдя с рынка на проезжую часть. Местные говорили, что это плохая дорога, и что здесь давно пора оборудовать нормальный переход со светофором (единственный находился возле школы). Но к ним никто особо прислушивался.

Проходя этот заезд, Нэнси чуть не нарвалась на черный «Рено», заезжающий на рынок. Остановилась она в последний момент перед тем, как «Рено» отдавил бы ее прекрасные замшевые туфельки.

– Дура, смотри, куда прешь! – крикнул ей водитель и хотел было плюнуть в ее сторону, но передумал, закрыв боковое стекло.

– Козел, – проговорила про себя Нэнси и направилась в садоводческий.

Там она выбрала саженцы вишни и яблони. Отдала чуть больше десяти долларов и пошла домой через весь город, мысленно упрекая мужа за то, что не подождал ее из магазина.

Нэнси застала мужа в гараже с молотком в руке. Рядом с ним лежали попиленные доски с гвоздями. Но вместо того, чтобы строить гробик, Луис сидел на корточках и монотонно молотил по металлическому полу гаража, разнося по нему режущий слух металлический стук, и пустым взглядом смотрел на доски. Когда Нэнси взяла его за плечо, он вскрикнул и повалился, словно только что очнулся от гипноза.

– Я тут все думал… Думал, что ведь… Мы тоже состаримся, тоже заболеем какой-нибудь старческой болезнью. Возможно, Нэнс, ты заработаешь артрит, а я – Альцгеймер, не приведи Господь, конечно. Ты будешь не в состоянии набрать номер в телефоне, а я вспомнить, как зовут нашего сына. Возможно, кто-то из нас будет мочиться в постель и есть мимо рта. И что останется нашим детям? Конечно, отправить нас гнить в дом престарелых и не навещать месяцами или оставить на произвол судьбы одних в пустом доме. Это я к чему? Мы с тобой, Нэнс, не окажемся на месте Фердинанда. Пса можно усыпить и не мучать, а человека вот так просто не усыпить. – Он издал нервный смех. – Ты будешь мучиться, пока не умрешь. А если захочешь, то можешь совершить суицид. Но попробуй это сделать в доме престарелых или дома, будучи прикованным к кровати.

– Луис, ты… Ты вообще себя слышишь? С тобой точно все в порядке? – Нэнси охватил чудовищный ужас.

Еще час назад Луис был в порядке, ну, относительно, а сейчас он говорит какие-то безумные вещи про суицид неизлечимо больных пенсионеров! Да, старость не миновать, также, как и смерть, но неужели их дети позволят себе вот так вот взять и оставить своих больных, возможно, от части обезумевших от старческого маразма родителей одних, что им ничего не останется кроме петли, затянутой на шее, или нескольких упаковок сильных препаратов? Господи, да что с ним случилось? И причем тут Фердинанд?

– Это ужасно, от одной только мысли о неизбежной старости меня бросает в холод. Хреново то, что, когда тебе захочется умереть – ты не сможешь, не сможешь, потому что прикован к постели и ходишь в туалет под себя, а за тобой убирает милая сестричка в хосписе или, что еще хуже, твои собственные дети. Попробуй заставить детей убить своего родителя. Как думаешь, они пойдут на это? – Луис безумными, налитыми кровью глазами смотрел на Нэнси.

– Луис, ты говоришь ужасные вещи. Этого не будет! Никогда, слышишь? Никогда!

– Тебе просто страшно об этом даже задуматься!

Увидев потрясенное лицо жены, Луис отвел взгляд и сказал куда спокойнее:

– Ладно, возможно, я погорячился. Ты саженцы купила?

Нэнси в испуге кивнула. Луис вновь изменился прямо у нее на глазах, не прошло и минуты. Но от этого ей лучше не стало. Нэнси впервые за всю свою совместную жизнь с этим человеком до жути испугалась его.

– Хорошо, выходим в одиннадцать. К тому времени я должен все закончить. Я думал разобрать будку Фердинанда, чтобы в этом доме о нем больше ничего не напоминало… Но все-таки решил оставить.