Kitabı oku: «Выбор оружия»
Часть I
Глава первая
Подполковник разведки Виктор Андреевич Белосельцев получал последние, неформальные напутствия перед африканским вояжем, сидя в кабинете начальника, маленького белесого генерала, чьи веселые синие глазки, светлые ресницы и брови делали его похожим на пасечника. До такой степени, что Белосельцев почти улавливал ароматы меда и сладкого дыма, тихие гулы пчелиной семьи, стерегущей переполненные соты сухого чистого улья. Огромное здание, упрятанное от глаз в подмосковном лесу, и было ульем, в который со всего света трудолюбивые пчелы разведки сносили драгоценные крохи информации, наполняли по каплям ячейки, запечатывали и хранили. Белосельцев был готов выскользнуть из летка, устремиться в мир за добычей, облетая континенты и страны, попадая под ливни и суховеи, обивая крылья о камни, улавливая невидимые пылинки сокровенного знания. Он был полон сил, знал ориентиры, по которым перелетит в другое полушарие и отыщет незримую точку, невидимый скрытый цветок, на котором его поджидает желанная капелька сока. Его чувства и ум были настроены на длинное странствие, мерное расходование сил, на долготерпение, на внезапный удар и опасность, от которых он ускользнет и, поломанный, оглушенный, в последних предсмертных усилиях, вернется обратно, в этот дом в подмосковном лесу. Принесет драгоценный взяток.
– Ваше увлечение бабочками, Виктор Андреевич, многим казалось экзотической прихотью, необъяснимым эстетством. И вот теперь эта ваша особенность становится частью разведоперации. Не правда ли, разведка, как и судьба, реализует все стороны личности, все свойства натуры. Не знаешь, какая черта характера или факт биографии могут оказаться решающими. Вашим уникальным прикрытием до недавнего времени была журналистика. Теперь же вы – энтомолог, Паганель. То, что не в силах засечь радар электронной разведки, уловит марля вашего сачка. – Генерал ласково смотрел на Белосельцева, как смотрят на любимое изделие, изготовленное вручную, штучно, в одном экземпляре, по хитроумному чертежу. – Маквиллен, по воле случая, одержим той же страстью, что и вы. Его коллекция считается одной из лучших в Претории. Две ваши коллекции, если их соединить, составят, я думаю, самую крупную в сообществе разведки.
– Когда пять лет назад мы столкнулись с ним в Музее Африки под Брюсселем, не думал, что наша встреча будет иметь продолжение. Изредка обменивались письмами, посылали друг другу экземпляры бабочек, я из Сибири, он из Мозамбика и Зимбабве, но больше не надеялись встретиться. Но вот оно, чудо совпадения. – Белосельцев тихо рассмеялся, словно его и впрямь забавляла случайность, которую начальство положило в основу опасной разведоперации. – Теперь нам предстоит совместная охота на бабочек в ангольской саванне. Благодарю руководство за возможность принять участие в этом сафари.
– Совпадения – одно из удивительных явлений жизни. В сущности, вся жизнь – непрерывные, едва заметные глазу совпадения. Разведчик их подмечает, пользуется ими. Успех в разведке – это совпадения, позволяющие добыть информацию и улизнуть от контрразведки. – Генерал, довольный своим афоризмом, не хотел отпускать Белосельцева, продлевал свидание. – На этот раз вы работаете под двойным прикрытием – журналиста и ловца бабочек. Сочетание этих двух легенд должно усыпить бдительность Маквиллена. Дать вам время для психологического с ним сближения. Хотя не исключаю, что он догадывается о вашей истинной профессии. На него работают несколько информационных центров. Думаю, как только он получил от вас предложение повидаться в Луанде, все компьютеры в Африке, Америке и Европе выдали имеющуюся о вас информацию. Анализ ваших афганских, кампучийских и ближневосточных репортажей мог многое ему рассказать.
– Его письма ко мне, всегда недлинные, посвящены только бабочкам. Однако содержат в себе тонкий психологизм. И что-то еще неуловимое, связанное, я бы сказал, с метафизикой. Мне кажется, в этих письмах он уже работал со мной, приближал нашу встречу. Мгновенно откликнулся на мое приглашение.
– Он очень опытен, виртуозен и весьма опасен. Неявно, не через резидентов, контролирует всю сеть в Анголе, Мозамбике и Зимбабве. Удивительно, что кубинцы отслеживали его связи, но почти ничего не узнали. Они уверены, что это он организовал убийство Питера Наниембо вблизи намибийской границы, что привело к длительному перерыву партизанских рейдов. Это он внедрил агентуру в мозамбикские центры подготовки боевиков АНК, что привело к провалу атаки на электростанцию под Йоханнесбургом и расстрелу демонстрации в Соуэто. Он имеет высоких покровителей в Луанде, Мапуту и Солсбери, и это делает его неуязвимым. Вы осуществите попытку вербовки, и, если она окажется неудачной, он будет ликвидирован.
– Я благодарен профессорам университета, которые подготовили для меня экземпляры бабочек, пойманных на Кавказе, на Алтае, в Саянах. Он будет потрясен подарком.
– Вы сказали, в нем есть нечто, связанное с метафизикой. В вас это тоже есть. На это надежда. Когда отправитесь с ним вдвоем в саванну ловить бабочек, припрячьте где-нибудь в заднем кармане пистолет. В добрый путь! – Генерал, маленький, белесый, с желтыми ресницами и бровями, похожий на пасечника, поднялся из-за стола. Пожимая ему на прощанье руку, Белосельцев вновь ощутил едва уловимый запах сладкого дыма, меда и древесных стружек.
Он покидал управление, высокое светлое здание, окруженное лесом. Шагал по мокрому весеннему асфальту среди влажных сочных сугробов. В голых березах, среди белых, струящихся в небе ветвей сияла ослепительная синева, в которую хотелось всматриваться, погружаться, улететь в нее, теряя свою плоть, свое имя. Стать неузнаваемым, свободным, не подверженным чужому воздействию и приказу. Жить в бестелесной лазури, как всевидящий дух. Он ухватил из сугроба сочный зернистый снег, сжал в плотный снежок, выдавливая талую воду.
Как всегда накануне поездки, его томили предчувствия, тайные сомнения и страхи. На другом полушарии стоит ранняя теплая осень, желтеют сухие леса, опадает листва на розовую африканскую землю. По лесным дорогам тянутся боевые колонны, пикируют самолеты, горят тростниковые хижины. На безвестном повороте дороги стоит багряный осенний куст, под который уляжется чернокожий стрелок. Будет смотреть, как налетает по трассе стеклянный блеск лимузина, где он, Белосельцев, дремлет под рокот мотора. В хромированный радиатор, в ветровое стекло полетит навстречу огненный комочек гранаты.
Он шел по мокрому перламутровому асфальту среди сочных сугробов, неся на ладони отекавший капелью снежок.
Алюминиевая громада с ревущими трубами, белыми секущими плоскостями рванулась в бледное небо. Он видел в иллюминатор, как удаляются голые, туманные, полные снега леса, зеленые, с выпуклым льдом озера и реки, черные коптящие прорези автострад. Будто кто-то извлекал его из огромного города, отрывал от привычной, обыденной жизни, переносил, как саженец, в другую землю и почву, в которую ему предстояло врасти, пустить в нее свои чуткие корни. Вырванный из одной земли, еще не коснувшись другой, он летел в небесах, словно дерево с обнаженными корнями.
Салон самолета, полосатый от мелькавших облаков, был полон. Его занимали шумные, подвыпившие рыбаки, возвращавшиеся из отпуска на свои рыболовецкие траулеры, что ловили тунца и морену в Атлантике у берегов Анголы. Их ждали месяцы тяжкой работы на железной палубе среди штормов, качки, рыбьей слизи, и они на борту самолета допивали последние сладкие стаканы водки. Среди их красных, обветренных лиц, шумных голосов выделялись несколько черных молодых африканцев, сдержанных, строгих, аккуратно подстриженных. Возможно, это были военные, проходившие подготовку в московских академиях и училищах. Возвращались в свои бригады, ведущие тяжелые бои у границ Намибии. Тут же, занимая ряд кресел, сидели крепкие, чем-то похожие, дружно державшиеся мужчины, чьи воротнички были слишком тщательно застегнуты, а галстуки своей расцветкой и формой узлов неуловимо отставали от моды. Эта дружная молчаливая группа с одинаковыми новенькими портфелями могла состоять из военных советников, направляемых в помощь воюющему государству. Неподалеку сидела молодая опечаленная женщина, быть может, навещавшая кого-то из московской хворавшей родни, летевшая теперь обратно в Луанду, где работал ее муж-дипломат.
Через несколько часов Белосельцеву предстояла встреча с человеком, в котором таилась для него смертельная опасность, быть может, сама смерть. Он не мог избежать этой встречи, не мог от нее уклониться. Рожденные на разных оконечностях Земли, вскормленные от разных матерей, воспитанные в лоне несхожих культур, они случайно несколько лет назад узнали друг друга. И это мимолетное, среди сотен других, знакомство становилось частью жестокого соперничества, смертельной схватки, которую вели между собой громадные мировые системы и в которую с каждой секундой погружала его ревущая в небесах машина.
План операции, продуманный до мелочей, со множеством вариантов и побочных возможностей, хранился в его памяти, как оружие со взведенным курком. Но теперь, в самолете, он отложил в сторону это готовое выстрелить оружие. Отпустил свое дремлющее сознание в свободный полет, как отпускают легкий воздушный шар, и оно, поворачиваясь, качаясь из стороны в сторону, плыло вслед самолету, причудливо и случайно рождая картины и образы.
Синий фонарь, под которым струится метель, заметает вечерний переулок. Он возвращается из школы вдоль низких деревянных домов. Заглядывает в оранжевые окна, задернутые занавесками, из-за которых несется музыка, нестройные голоса и смех. В одном окне раздвинулась штора, возникла женщина, обнаженная, золотистая, на один только миг, испугав его видом своих поднятых рук, распущенных темных волос, мягких, окруженных тенями грудей.
Это видение, долгое, как тихая сладкая музыка, сопровождало его до Вены, куда, совершая промежуточную посадку, опустился самолет. В баре стеклянного аэропорта, среди черно-желтых табло, нарядных этикеток и медных пивных кранов артель моряков дружно сдвигала стаканы с водкой, военные советники, уединившись за столиком, не расставаясь с портфелями, скромно чокались рюмками коньяку, а ангольские офицеры сдержанно пили кофе. Белосельцев сквозь зеркальное стекло смотрел на зеленое летное поле с выруливающим «Боингом». В мокрой сине-зеленой траве прыгали зайцы. Вставали на задние лапы, чутко вглядывались в далекую, бегущую по бетону машину.
Они летели над вечерними Балканами, розовыми на заре. Над островерхими, посыпанными снегом Апеннинами, голубыми, мерцающими среди сумеречных долин. Белосельцев дремал, и память его рождала неясные видения, легкие, зыбкие, как колеблемые испарения. Он видел лодку, в которой сидел вместе с девушкой. Они плыли по Тимирязевскому пруду. Уключины туго скрипели. На девушке было белое платье. На тонкой шее синели стеклянные бусы. На дне лодки лежала мокрая, с длинным стеблем кувшинка. Вода была зеленая, отражала высокие темные деревья. Сквозь них желтела усадьба. Лодка надвигалась на дрожащее бело-желтое отражение дворца, и девушка опускала в воду кувшинку. Эта исчезнувшая лодка и безымянная, с синими бусами девушка плыли над Римом, Венецией и Сицилией. Парили над Средиземным морем и отстали от самолета лишь тогда, когда машина, покидая черное звездное небо, стала снижаться в Триполи.
Пассажиров провели в тесный душный отсек, поставили у входа смуглых худых автоматчиков. Белосельцев, присев на жесткую лавку, смотрел, как мимо проходит шейх в просторных белых одеждах, как молится на коврике черный, словно слива, мусульманин в малиновых шароварах. На стене висел плакат с Муамаром Каддафи. Входная дверь была приоткрыта, и виднелось звездное небо, берет и ствол автоматчика.
Полет продолжался над Африкой. В иллюминаторе светил тонкий туманный месяц. Рыбаки спали тяжелым угарным сном. Советники чутко дремали, держа на коленях заветные портфели. Ангольские военные, откинувшись на сиденьях, казались бронзовыми скульптурами. Молодая женщина свернулась калачиком, укутавшись в плед. В сумраке слабо поблескивала ее золотая сережка.
Он то ли спал, то ли грезил. Видел бабушку в белом ночном чепце. Свет от лампы падал на ее худые руки, на маленькое Евангелие с золотым обрезом, на чудное любимое лицо. То, что она читала, вызывало в ней светлое слезное умиление. Издали, боясь ее потревожить, он не мог понять, что за чувство переполняет ее, вызывая на глазах светлые слезы.
Самолет летел над ночной Сахарой, над джунглями Заира, над душными болотами Нигерии, и бабушка в белом чепце витала над Африкой, читала Евангелие.
Он проснулся от яркого света, от перламутрового облака, похожего на раковину, сквозь которое пролетал самолет. Салон пробуждался. Черные, белые лица прижимались к иллюминаторам. Машина звенела, скользя по бетону, шевелила закрылками. На ветру качались высокие пернатые пальмы.
Трап самолета был белый, воздух теплый, влажный, благоухающий. Волновалась серебристая сухая трава. В бледном небе летели прозрачные волокна облаков. У трапа стояли черные худощавые автоматчики. Он был в Африке, в Анголе, на другом полушарии, которое окружило его туманной зеленью близкого океана, голубой волной далеких холмов, пернатыми опахалами пальмовой рощи. Это были глаза континента, увидавшие его на белом трапе. Вопрошали, с чем он здесь появился. Были готовы принять или отторгнуть. Чутко всматривались из каждой травинки и облака.
В аэропорту его встретил секретарь посольства, любезный, с аккуратными точными движениями маленьких ловких рук. Принял саквояж, отворил дверцу просторного лимузина, из которого пахнуло сладким благоуханием кожи, лака, табака и мужского одеколона. Плавно пустил машину по гладкому сухому асфальту.
– Как долетели? Как Москва? – спрашивал он Белосельцева, придерживая послушный руль одной рукой, на которой красовался просторный браслет от часов.
– Вчера перед самым носом с крыши сосулька упала. Весна, грачи прилетели, – улыбнулся Белосельцев. Они обменялись дружелюбными фразами, достаточными для того, чтобы получить изначальные впечатления друг о друге, позволявшие без обиняков перейти к насущной, важной для обоих теме.
– Он остановился в отеле «Панорама», в номере триста шестом. Мы едем туда. Ваша комната этажом выше. Он много ездит по городу, не скрывает контактов. Он представляет здесь фирму, поставляющую из ЮАР коммунальное оборудование. Насосы, водопроводные трубы, кондиционеры. У него много знакомств в министерствах, в аппарате президента. Обедает и ужинает всегда один. Вечера проводит в номере.
Они мчались с легким шелестом по шоссе. Открылся океан, бледно-зеленый, с белыми барашками пены. На побережье, как мираж, возникла Луанда, бело-розовая, из океанских вод. Напоминала стаю фламинго, стоящую на мелководье. Дома, высокие, стройные, многократно отражались в стеклянных водах, и казалось, розовые птицы переступают, меняются местами, погружают клювы в пену, стекло и зелень.
– Завтра национальный праздник. Парад, демонстрация. Вы приглашены от имени президента. Вечером официальный прием. Он пройдет в отеле «Панорама», там, где вы остановились. На всех этих мероприятиях будет Маквиллен.
Они уже ехали по городу, среди белоснежных домов, похожих на сахар. Вдоль улиц стояли мохнатые пальмы, росли ветвистые пышные акации, усыпанные купами фиолетовых душистых цветов. «Смерть белым» – так именовались цветущие деревья, чья пыльца и сладкий ядовитый аромат доводили европейцев до слез и удушья.
– Какая обстановка на фронтах? – Белосельцев, приоткрыв тонированное стекло, любовался сочным, флюоресцирующим цветом акаций, под которыми двигалась черная толпа. Высокие длиннорукие мужчины в пестрых рубашках, женщины с длинными шеями и округлыми пышными бедрами, затянутыми в яркие ткани. – Нам предстоит поездка на юг, в Лубанго.
– Вялые бои. Правительственные бригады стоят вдоль границы. Партизаны СВАПО уходят из-под Лубанго в Намибию. Их перехватывают буры из батальона «Буффало», бомбит авиация. Вчера в горной местности был сбит транспортный самолет кубинцев. Ваша поездка в Лубанго подготовлена.
Они проезжали площадь с деревянными трибунами, готовыми к завтрашнему празднику. Трепетали флаги, колыхался на ветру огромный портрет президента душ Сантуша. Город был многолюдный, из белого камня и зеркального стекла, построенный португальцами просторно, среди парков и зеленых газонов. Но повсюду были заметны следы упадка. Выложенные камнями тротуары были замусорены, многие фасады обшарпаны, окна и витрины забиты фанерой. Уход португальцев, отлив инженеров, управленцев, дельцов привел к обветшанию города. Повсюду на улицах были только черные лица. Куда-то торопились, что-то искали, тащили на спинах тюки, корзины, закутанных в тряпицы детей. То и дело попадались военные в камуфляже, некоторые с автоматами.
– Когда вы с ним полетите в Лубанго, кубинцы проверят его на контакты. Возможно, удастся вскрыть всю его сеть. Подготовлена комбинация, в которой вы задействованы. Подробнее узнаете об этом в Лубанго.
Они выскользнули из города. Луанда осталась сзади, розовая, прекрасная, среди водяного тумана и пены, как огромная раковина, из которой родилась богиня. Влажная обнаженная женщина шла вдоль берега, прикрывая грудь тяжелыми золотистыми космами. Раковина хранила теплоту ее тела, жемчужно светилась.
– Я буду всегда к вашим услугам. Вот моя визитка с телефонами, посольским и домашним. – Секретарь любезно протянул Белосельцеву карточку, и множество мерцающих глаз – из океанской волны, придорожного дерева, прибрежного камня – наблюдало, как Белосельцев прячет в карман глянцевитую пластинку.
Они проехали по узкой дамбе, отрезавшей от океана лазурную безветренную лагуну, вдоль которой на розовом отражении стоял город. Отель «Панорама» был как белый трехпалубный лайнер, причаливший к мокрым камням. По одну сторону кипел океан, хлюпал и клокотал у наваленных гранитных глыб. По другую сторону нежно и гладко зеленела лагуна. Выходя из машины, Белосельцев заметил, как вырвалась из лагуны большая серебряная рыбина, взлетела головой вверх, задержалась на мгновение и тяжко плюхнулась хвостом в воду.
– Спасибо, я сам. – Белосельцев взял из рук секретаря свой дорожный баул. Поклонился, прижимая ладонь к груди. Смотрел, как удаляется по дамбе его машина.
Номер, куда он вошел, был просторный, светлый, прохладный. Он захлопнул за собой дверь с круглой медной рукоятью. Тронул пальцами чистую стену, на которой висела гравюра, изображавшая африканскую маску, устанавливая этим касанием связь с белой плоскостью, заслонявшей его от внешнего мира.
Подошел к окну, в котором мерцал, туманился, уходил в бесконечность океан с размытым отражением недвижного белесого солнца, с едва различимой тенью плывущего у горизонта корабля. Открыв чемодан, разместил на вешалках два костюма – один из легкой дорогой светло-серой ткани, для приемов и официальных встреч, другой дорожный, из крепкой грубой материи, в стиле сафари, в котором предстояло пробираться по лесным дорогам среди едкой африканской пыли, ядовитой цветочной пыльцы. Рассовал по полкам рубахи, белье, повесил шелковый красно-золотой галстук. Выставил четырехгранную бутылку виски, незаменимое целебное средство от африканских грибков и микробов.
Осмотрелся. Номер был обжит. В разных его углах находились меты его пребывания. Границы, в которые он заключил свою жизнь.
Извлек из чемодана сачок – полупрозрачный марлевый кошель с металлическим ободом и разборной рукоятью, которую следовало свинтить. Выложил жестяные коробки, в которые уложит пойманных бабочек, и блокноты, куда станет заносить имена, названия городов и селений, беглые, пойманные на лету впечатления. Это были орудия экспансии, с которыми он устремится в глубь континента, вклинится в джунгли, в лагеря партизан, в расположения ангольских бригад. И навстречу ему полетят невесомые разноцветные бабочки и свистящие пули.
Он разделся и принял душ. Застыл под шипящими щекочущими струями, чувствуя прикосновение африканской воды. Стоял посреди номера, голый, мокрый, растираясь мохнатым полотенцем, глядя сквозь окно в океан. Дышал африканским воздухом, омывался африканской водой, ловил зрачками свет африканского неба. Сочетался с континентом, вливаясь в его загадочную жизнь.
Оделся. Раскрыл телефонную книгу. Нашел телефон триста шестого номера и, услышав моложавый, с бодрыми интонациями голос, сказал:
– Ричард, это я, Виктор Белосельцев!.. Не хочешь на меня посмотреть?..
– Боже мой, Виктор!.. Я звонил в аэропорт, знаю, что ты прилетел!.. Спускайся вниз, на веранду, пообедаем!
– Спущусь через двадцать минут.
Лучистый, в бесчисленных вспышках солнца океан. Стена с африканской маской. Бодрый, моложавый голос Маквиллена.
Они сидели с Маквилленом на открытой веранде, у балюстрады, за которой лежала нежно-бирюзовая лагуна с далеким городом, напоминавшим розовое видение. Венские плетеные стулья были безукоризненно белые, на белой скатерти сверкал фарфор, темнела бутылка с красным португальским вином, блестел прозрачный стеклянный колпак, накрывавший плоды и сладости. Белосельцев улыбался, отвечал на шутки и радостные замечания Маквиллена. Зорко рассматривал близкое худое лицо с сухими узкими губами, желтые гладкие волосы, синие, из-под белесых бровей, глаза. Моложавый, загорелый, живой, с белыми крепкими зубами, в кремовом, вольно сидящем костюме, он искренне радовался Белосельцеву. Пил за его здоровье, источал радушие. Принимал далекого гостя из северных студеных стран, прилетевшего в его родную Южную Африку. Но то ли туманное высокое солнце, словно вырезанное из фольги, по-особому освещало их обеденный стол, то ли близкая бело-голубая лагуна источала особый мерцающий свет, но лицо Маквиллена, его худые чуткие пальцы, светлые глаза, ткань пиджака казались посыпанными легчайшей металлической пыльцой, серебристой искрящейся пудрой. Будто он был создан не из живой плоти, а из легкого сплава, как летательный аппарат, способный быстро взмывать, перемещаться, менять направления, выдерживать удары и перегрузки.
– Невероятно, Виктор! Когда приглашал тебя, не верил, что ты прилетишь! Не верил, что такое возможно! Пускай другие охотятся на антилоп в Кении или на медведей в вашей холодной Сибири. Мы же поохотимся с тобой на бабочек в африканском буше. Уверен, ничто не сравнится с нашей охотой!
– Признаться, я тоже не верил в возможность встречи. Думал, так и будем с тобой всю жизнь обмениваться бандеролями. Ты – мне своих бабочек, я – тебе. Но вот случилась командировка, и мы смогли повидаться.
– Два совпадения. Тогда, в Брюсселе, в музее, у стенда с африканскими бабочками. И теперь, в Луанде, на берегу этой чудесной лагуны. Слишком много совпадений, не так ли? Похоже, Господу Богу угодно, чтобы мы постоянно встречались.
– А помнишь ту красную нимфалиду, похожую на крохотную средневековую алебарду, которой ты восхитился, и я откликнулся на твое восхищение? Именно так началось наше знакомство. На следующий год я оказался в Нигерии. Там наши фирмы строят нефтепровод. Я писал очерк об этом строительстве, а в свободное время в джунглях ловил бабочек. И представляешь, поймал эту красную нимфалиду. Она у меня в коллекции. Гляжу на нее и вспоминаю нашу брюссельскую встречу.
Они смотрели друг на друга, улыбались, наслаждаясь этим невероятным стечением обстоятельств, позволившим им повидаться опять. Двум знатокам и ценителям, одержимым утонченной восхитительной страстью, отличавшей их от остального человечества. Эта страсть делала их членами тайного ордена, приобщала к сокровенному братству, эмблемой которого служил сачок, накрывший разноцветную бабочку.
– Значит, ты получил задание написать о войне в Анголе. – Маквиллен наливал ему в бокал черное густое вино, роняя на скатерть рубиновую каплю. – В Лубанго, куда мы летим, идут боевые действия. Совместишь работу и развлечение. Пойманные бабочки будут одновременно твоим военным трофеем.
– Но почему ты выбрал именно Лубанго? Стоит ли тебе так рисковать? – Белосельцев пригубил вяжущее ароматное вино, глядя на медленные водяные круги, волновавшие розовое отражение. – Ведь есть спокойные, не охваченные войной районы.
– Мне надо быть в Лубанго. Моя фирма поставляет туда оборудование. После ухода португальцев город приходит в упадок. Я заключил хороший контракт. Тоже хочу совместить работу и развлечение.
Они радовались встрече, ухаживали один за другим. Подливали в бокалы вино, подкладывали ломтики фруктов. И едва заметно, ухаживая и улыбаясь, изучали друг друга. Летательный аппарат, построенный из блестящего сплава, имел особую конструкцию фюзеляжа и крыльев, пределы высоты и скорости, был оснащен скорострельным вооружением и системами наведения. В эти минуты он не летел, не стрелял, не уклонялся от зенитных ракет на крутых виражах. Белосельцев пользовался минутами покоя, чтобы изучить самолет.
– Видимо, ангольцы действительно остро нуждаются в умывальниках и кондиционерах, если приглашают тебя из враждебной страны и обеспечивают тебе безопасность, – удивлялся Белосельцев, не скрывшая тонкой иронии. – Ты устанавливаешь в провинции Кунене сантехнику, а в это время твои соотечественники из батальона «Буффало» громят ее из артиллерии и минометов. Прежде всего мне предстоит все это понять.
– Постепенно ты все поймешь. – Маквиллен откликался на его иронию острым веселым блеском зрачков. – Кстати, о твоих репортажах. Я запросил по компьютеру тексты твоих работ. Две из них мне перевели на английский. О боях в Афганистане и о возможности большой войны в Кампучии. Ты пишешь с таким знанием дела, что я подумал, уж не военный ли ты.
– Да нет, просто репортер, пишущий на военные темы. Но если ты оценил военные достоинства репортажей, может быть, ты сам офицер?
– В ЮАР все белые – офицеры. У наших границ расположено пять черных прифронтовых государств. Это побуждает нас быть офицерами.
Они обменялись первыми, едва уловимыми сигналами, нащупывающими и угадывающими. Как два самолета, разделенных пустотой. Оба посылают в пространство волны радаров, просматривают пустынную необъятную сферу и вдруг обнаруживают слабый отраженный сигнал. Узнают о существовании друг друга. Еще не враги, еще не готовят оружие к бою, но уже чутко ищут друг друга, исследуют, направляют приборы опознавания и наведения.
За белыми колонками балюстрады, у кромки вялой, стеклянно плещущей воды, рос куст, глянцевитый, ветвистый, с купами желтых мохнатых цветов. Из теплого, душистого воздуха прилетали бабочки. Падали на цветы, жадно, страстно мяли их, обнимали, впивались в желтые сочные соцветия. Были видны их черно-желтые сильные крылья, заостренные кромки, нетерпеливые цепкие лапки и дрожащие усики.
– Не доверяй первым впечатлениям, Виктор. – Маквиллен уловил нетерпение Белосельцева, его устремленный на бабочек взгляд. – Завтра ты будешь приглашен на государственный праздник. Увидишь парад, манифестацию. Суровое, аскетическое руководство воюющей страны. А вечером, на приеме, ты увидишь тех же людей, но в узком кругу, вне глаз народа, и это будут совсем другие люди, иные разговоры, иные туалеты. Их солдаты воюют с нами, но наши ювелиры продают им бриллианты. Вы предлагаете им социализм и танки, а мы предлагаем им роскошную сантехнику и бриллианты. Они обманывают и вас и нас. Мы можем это понять и договориться.
Это был второй сигнал. Уловленная, засвеченная на экране цель начинала слабо мерцать, осторожно излучала невнятную информацию.
Из бирюзовой лагуны, как белая сияющая торпеда, оставляя водяную мятую яму, вылетел тунец. Окруженный солнечными брызгами, замер в воздухе, медленно разворачиваясь глазированным телом. Секунду висел, как длинное, отражавшее солнце зеркало. Рухнул обратно в воду, сомкнул над собой темный всплеск. Расходились бело-голубые круги. Стоял на отражении розовый город. Бабочки бесшумно налетали на цветы, падали в сладостные купы и тут же улетали обратно. Все это были знаки, сигналы, адресованные ему, Белосельцеву. О чем-то предупреждали, куда-то влекли.
– Все африканские лидеры, которые начинали борьбу с англичанами, португальцами и бельгийцами, получили власть. Они сидят в президентских дворцах, оставленных им генерал-губернаторами. Мы находим с ними общий язык. Позволяем размахивать красными флагами и развешивать на фасадах портреты Маркса и Ленина. Но бриллианты они получают от нас, роскошные лимузины – от нас, и мы добываем на их территориях нефть и уран. Один только Сэм Нуйома никак не вернется в Намибию. Он состарился и живет, как приживалка, у своих удачливых друзей, то в Анголе, то в Мозамбике, то в Гвинее. Мечтает о дне, когда на белом «Линкольне» въедет в Виндхук, а пока посылает в Намибию своих партизан, и они там взрывают водопроводы и высоковольтные мачты. Он неуступчив, не идет на контакты, и иногда кажется, что его может сделать сговорчивым только пуля.
Это был третий сигнал, который послала цель, лежащая на встречном курсе. Этим сигналом она давала понять, что под крыльями у нее подвески с ракетами, бомбовые люки заряжены и на радарах, среди туманных мерцаний и вспышек, видны объекты, предназначенные для уничтожения. И один из объектов – Сэм Нуйома, штурмующий Намибию с партизанских баз, расположенных под Лубанго. Туда, в африканский буш, в окрестности пустыни Намиб, они поедут с Маквилленом на охоту за африканскими бабочками.
– Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь, – усмехнулся Маквиллен. Поставил недопитый бокал с вином. Поднялся. Подошел к балюстраде. Сильным спортивным прыжком перескочил парапет. Очутился перед цветущим кустом в тот момент, когда на него упала черно-золотая бабочка, стала зарываться в цветы. Ловким, точным щипком, как пинцетом, ухватил бабочку за крылья. Вернулся к столу, сжимая пальцами рифленые перепонки. Белосельцев видел, как шевелятся у бабочки черные лапки, свивается спираль хоботка и сухие пальцы Маквиллена испачкались цветочной пыльцой. – Это мой маленький африканский презент.
Он приподнял стеклянный колпак, накрывавший фрукты и сладости. Просунул под него бабочку. Выпустил. И она залетала, забилась в стеклянной ловушке, среди яблок, бананов, отекающих соком манго.
Они пили вино, смотрели на черно-золотую плененную бабочку. Тунцы вылетали из лагуны, падали обратно, и вся лагуна была в медлительных, пересекавших друг друга кругах.
– Каждый человек ведет свою родословную от того или иного животного. – Маквиллен, любуясь пленницей, подносил к губам бокал. – От змеи, от слона, от крокодила, от ласточки. У всех есть свой тайный тотемный зверь, который, как ангел-хранитель, сопутствует человеку, спасает его, проявляется в его характере, нраве и разуме. Есть люди, которые ведут свою родословную от бабочки. Такие, как ты и я. Это особая порода людей – сверхлюди. Своей реликтовой памятью они помнят молодую планету, когда из кипящих вод извергались вулканы, застывали жилы и руды металлов, приобретали свои очертания континенты. Над гейзерами, над горячими золотыми потоками летали огромные бабочки. Вся Земля, как молодая женщина, была одета в разноцветное платье из летающих бабочек. Мы несем в себе эту прекрасную эру. Узнаем друг друга. Отыскиваем среди всего остального человечества. Выпьем, Виктор, за нашу встречу! За нашего тотемного зверя и покровителя!
