Kitabı oku: «Монолиты готики»

Место было старым.

Не банально старым, как чердаки и подвалы ветхих домов, а ДЕЙСТВИТЕЛЬНО старым. Настолько старым, что определение «древность» казалось чем-то свежим, модным и современным, сродни «гламуру» или «евгенике».

Здесь не было сыро или пыльно, отнюдь. Ни одной паутинки под угрюмыми сводами. Пыли и сырости просто неоткуда было взяться, а пауки выжили бы в том единственном случае, если бы навострились переваривать суровую каменную кладку. Стерильная чистота, произвести которую могли лишь многие и многие века, наслаивавшиеся один на другой в огромный канцерогенный пирог, беспощадный ко всему живому. Любое существо, попадавшие под эти своды, неизменно чувствовало себя ничтожной песчинкой, лежащей на бескрайнем пляже Вечности. Тогда как МЕСТО казалось огромным неподъемным валуном, которому глубоко плевать на штормящие волны столетий – легкие поглаживания для его серых боков.

Создавалось впечатление, что каменные своды не являлись делом чьих-либо рук – человеческих или чьих-нибудь еще. Будто они образовались сами по себе, со времен первых сдвигов на морщинистом лице старушки-Земли. Геологические слои, подобно ретивому архитектору, дальновидно созидали феномен, преследуя скрытые, неподвластные сиюминутному разуму цели.

Очевидно, эти самые своды наблюдали, как некая безымянная рыба, фигурирующая во всех учебниках биологии, выбросилась на берег и отрастила лапы; как динозавры неистово рвали друг друга на части, а затем начали свой долгий путь к тому, чтобы превратиться в нефть и сгореть в двигателе чьей-то колымаги.

Каменные, стерильно-чистые своды снисходительно присматривали за подрастающим человечеством, его первым костром и первым колесом эргономично круглой модели; лицезрели Великого Гхола, объединившего разрозненные Кланы; видели Крестовые Походы, крах первой и единственной Империи Вампиров, атомную бомбу, и, собственно, наступление XXI-го столетия.

Вампиры ревностно берегли свои секреты (главным из которых, собственно, был секрет весьма продолжительной жизни, но и он не считался такой уж тайной, какую нельзя променять на пару глотков горячей крови). И не спроста: в этом зале, именуемом Залом Заледеневшей Вечности, хранилась наиважнейшая реликвия Кланов. Сохранность оной составляло предмет неустанных забот. Многим, впрочем, такие предосторожности казались излишними.

Отчасти они были правы. Реликвия представляла для вампиров – и только для вампиров – столь немыслимое значение, что никому, кроме самих же вампиров, не могла бы понадобиться. Да и сами Кланы, сознавая идеологическую важность реликвии, основательно подзабыли, какую все-таки ценность – с практической стороны – представлял сей предмет. Артефакт чрезвычайно важен, и точка. Для наиболее старых, почтенных вампиров, вовсю практикующих ортодоксальное мировоззрение, этого более чем достаточно. Главное, чтобы реликвия оставалась на предписанном месте.

Никто не сомневался, что так будет ВСЕГДА. Ну кому, в здравом уме, могла понадобиться отвратного вида вещица, на которую предъявляла собственнические претензии орда кровопийц, живущих достаточно долго, чтобы покарать не только похитителя, но и его потомков – до десятого колена?..¹ Вряд ли кто-то мог ответить на этот вопрос, даже припомнив наиболее одиозных современников.

Личность того, кто пробрался в Зал, не пришла бы на ум даже большим фантазерам.

Титус, висящий под потолком на специальной жердочке, пробудился от тревожного сна. Ему снились кошмары, и он был рад вернуться к реальности. Даже вампиров посещают кошмары, хотя фигурируют в подобных видениях, как правило, не красноглазые клыкастые бестии (если, разумеется, речь не идет о женских особях, и грезах совсем другого порядка), а обычные люди, вооруженные факелами и обрубленными черенками лопат.

Как ни странно, реальность оказалась ощутимо страшнее.

Сегодня выпал черед Титуса нести караул в Зале, но это не огорчало юного вампира. Напротив, он рассчитывал выспаться – ничем другим в Зале заняться было нечем, если сразу же исключить созерцание реликвии, – для чего принял облик летучей мыши и повис под потолком, уютно обернувшись крыльями.

Титус не смог бы сказать, что именно его потревожило. Навряд ли он что-то услышал. Просто понял, что в Зал проник ЧУЖОЙ, словно в голове вампира включилась сигнализация, принцип действия которой не знал и сам Титус.

«Гости пожаловали». Осознание этого вытолкнуло вампира на потревоженную гладь реальности, как пороховые газы толкают пулю по стволу. Титус ничуть не усомнился в постороннем присутствии, равно как и в том, что своими ЧУЖИЕ быть не могли: СВОИ стояли бы внизу и во всю глотку орали «Эй, дурень! Слезай!..».

Ничего такого посетитель себе не позволял. Вообще не издавал ни звука. Однако, вампир не расслаблялся. Тот, кто явился без спроса в Зал Заледеневшей Вечности, не мог быть человеком. Об этом Титусу поведало то самое нечто, что хранило вампиров, как биологический вид, на протяжении тысячелетий: генетическая память, бесценное наследие множества предков.

И все, облепив спирали ДНК, вопили дурными голосами, силясь докричаться.

Но Титус, болван, никогда не мнил себя специалистом в таких абстрактных материях, как Голос Предков или оригами.

Он сделал то, что та же генетическая память – иная ее часть, которой предки безуспешно пытались заткнуть рот – велела ему сделать. А именно: отпустить жердочку, и, расправив крылья, спланировать на пол. Когда ноги коснулись холодных каменных плит, Титус успел принять обычное обличье, не столь уязвимое, как летучая мышь, и более пригодное для потасовки.

В том, что драться придется, вампир не сомневался. Застыл, прислушался, сканируя Зал острейшим слухом. Реликвия на месте, обошлось. Позавтракать удастся даже раньше, чем Титус смел надеяться…

Из-за колонны донесся тихий звук, будто кто-то шаркнул босой ногой. Никто другой, кроме вампира, его бы не услышал. Титус едва сдержал торжествующий возглас. Клыки удлинились до «рабочих» размеров. Вампир был столь возбужден мыслями о предстоящей трапезе, что попытка остановиться и поразмыслить была подобна утопающему, засасываемому водоворотом.

Он не ел/пил целые сутки! А голод, как известно, не тетка, и способен скомпрометировать любые, самые веские и разумные доводы (как, скажем, фотографии определенного свойства, хотя и низкого художественного уровня, способны уничтожить самую честную, благопристойную репутацию).

Состроив наиболее гнусную и страшную рожу, на какую был способен, Титус выскочил из-за колонны. Он рассчитывал обескуражить противника внезапным появлением, и, тем самым, застать врасплох. Но все вышло не совсем так, как планировалось. Обескураженным оказался сам вампир.

Увидев, КТО притаился за колонной, Титус растерял воинственный энтузиазм: задрожал, ощерился – на сей раз оскал демонстрировал не угрозу, а ужас, – и предпринял маневр, именуемый «тактическим, но поспешным отступлением».

Не тут-то было.

Последним, что узрел страж, был стремительный силуэт, сотканный, казалось, из абсолютного мрака. Если бы тьма, имеющая обыкновение собираться в наиболее зловещих уголках всякого дома, могла быть собрана по разрозненным лоскуткам, а затем каким-то неописуемым образом скопилась вокруг единого центра, она бы выглядела именно так. Вряд ли бы Титус был более ошеломлен, если бы за колонной его поджидал тираннозавр.

Впрочем, мгновения безумного ужаса продлились недолго. Вампир понадеялся трапезничать, в итоге сам сыграл роль аппетитного кушанья. За какие-то секунды все соки были высосаны из его тела, и на полу осталась горстка костей, обернутая тончайшим саваном целехонькой кожи. Нечто подобное плотоядно наблюдают энтомологи, когда подкармливают любимцев-пауков беспомощными мухами и гусеницами. Однако, от зрелища Титуса, выпитого заживо, без какой-либо расслабляющей прелюдии, у самого матерого энтомолога наверняка случилось бы несварение желудка.

Завершив трапезу, гость направился к постаменту, на которой стояла реликвия.

Бессчетные вампирские предки, свесившиеся с жердочек ДНК, хмуро взирали на происходящее.

Первое, что сделал Лео, открыв глаза, это ощупал грудную клетку на предмет инородных предметов.

Корни сей фобии, очевидно, гнездились в далеком детстве, а именно – в рассказах бабушки, укладывавшей внучка спать с шутливыми (ей так казалось) угрозами. Мол, от осинового кола не застрахован ни один мальчик, отказывающийся пить консервированную кровь.

Лео вырос, но инстинктивные страхи остались. Да, у вампиров тоже есть фобии, психоаналитики – вот уж истинные кровососы, – и даже психиатрические клиники.

Имя Лео звучало солидно и грозно: Леонард Краулер, хотя порой он хотел бы называться Нео. Это единственное, что можно поделать, не замахиваясь на святое. Не покладая ни рук, ни перепончатых крыльев, валашские предки столетиями покрывали род лакированными слоями чести и славы. В чем весьма преуспели, чего не скажешь о материальном благосостоянии.

Лео, разумеется, гордился своими корнями, но был бы благодарен еще больше, если бы, помимо имени, предки оставили ему подвал, заваленный золотом, награбленным со времен Крестовых Походов, либо захудалую финансовую империю. За такой срок можно было бы заняться чем-нибудь еще, помимо межклановых войн и побитого молью фамильного стяга!..

Леонард предавался таким мыслям лишь в минуты неизбывной тоски, когда мир виделся ему опостылевшим и серым. В остальное же время был полностью доволен своей жизнью. Его уважали, ведь в Клане не так уж много имен, каковые могли похвалиться столь славной историей. Род Краулеров терялся во мгле столетий, и о том, что там, на самом дне, не знал и сам Лео. Черные бездонные шахты всегда внушают трепет (в отличие от соблазна стоять на самом краю). Когда-то фамильное имя горело яркой звездой на небосводе Кланов, но войны и честь обходятся баснословно дорого….

Лео был последнем в роду, и все, чем он располагал, находилось на территории скромного земельного участка. Необходимо обзаводиться потомством, но для этой цели требовались барышни с соответствующей родословной. Поглядев же на унылый особняк, оные создания исчезали с шелестом крыльев.

Впрочем, Лео любил поместье. Под этой крышей он чувствовал себя вполне комфортно.

Да, непосредственно под крышей. Вампир зевнул, потянулся, и откинул крышку гроба. Вопреки расхожим предпочтениям, Леонард почивал не в подвале, а на чердаке – окно, забитое досками от солнечных лучей, закрывали бархатные портьеры. Своего рода будуар, размещавшийся на 3-м этаже вместо 1-го. В подвале обжились здоровенные крысы (питавшиеся, не иначе, собственным пометом), и, кроме того, там неизменно царил арктический холод, – даже если на улице июльское пекло. Отапливать столь обширное помещение Краулер считал напрасным расточительством. И потом, не всякий охотник на вампиров отправится сперва на чердак, а уж затем – в подвал. Лео успокаивала такая мысль, хотя последнюю (да-да, она была барышней) из рода Ван Хельсингов укокошили более столетия тому назад.

Вампир осторожно вылез из гроба. «Транквилизатор 2000», последняя модель – мореный дуб, золоченые ручки и кроваво-красный атлас. Рядом стояла прикроватная тумбочка.

Зевая, Краулер набросил черный халат, расшитый китайскими драконами, и направился к выходу. Половицы сопровождали шаги благожелательным скрипом. Вдруг что-то заставило Лео притормозить. Нечто странное, чего вчера здесь не было.

У порога лежал большой белый конверт.

Очевидно, просунули под дверь. Последняя была надежно заперта, но вампира охватила паника. Здесь был чужак! Кто-то проник в дом – посреди белого дня, когда все порядочные существа мирно спят!..

Стоп, – сказал себе Краулер. Бросил взгляд на часы. 22:44 – горели во тьме хищные цифры. За окнами – глухая ночь. Поздновато, – отметил вампир, – для холостяка, у которого дел невпроворот. Не исключено, что конверт принесли при свете дня. Если так, это был человек. Поскольку нигде не видно факелов или осиновых кольев, приходил прислужник. Соискатель, выполняющий для Клана мелкую работу – за деньги или перспективу долгой жизни.

Подняв конверт, Лео сразу же убедился в верности своих рассуждений: на другой стороне красовался логотип Клана. Череп с непропорционально длинными – даже для вампира – клыками, окруженный пентаграммой. Братья из Клана Гирудо прислали повестку. Наверное, приглашение на вечеринку или встречу выпускников Чего-то Там. Улыбнувшись, Краулер сунул конверт в карман, и, отодвинув четыре задвижки, толкнул дверь.

Длинная узкая лестница утопала во мраке. Как и все вампиры, Леонард отменно видел в темноте, а за перила держался сугубо для поддержания равновесия. Продолжая зевать (да, накануне засиделся – подвернулась занятная книженция), Краулер спустился на второй этаж, в апартаменты, – комнаты с довлеющим над декором запустением. Лео использовал всего несколько, в прочие не заглядывал годами. Зачем?.. Пространства ему требовалось совсем немного, благо, вокруг не суетились супруга, кухарки/экономки/садовники и назойливая детвора, у которой режутся клыки. Вампир был одинок, и излишки свободных кубометров вгоняли его в депрессию.

Признаков чужого присутствия заметно не было – если не считать следов, оставленных крысами в крошеве извести, но эти твари не считали себя чужаками. Прислужник не совал нос, куда не следует, и поспешно удалился. Его можно понять: не всякий домовладелец станет выяснять, в чем суть да дело, прежде чем высосать всю кровь до капли. Леонард не стал бы.

Ближайшая ванная, более-менее пригодная для эксплуатации, примыкала к одной из комнат. Помещения принято считать опочивальнями при том непременном условии, что там наличествует ложе (или хотя бы диванчик). Вампиры безразличны к подобным условностям: последний в роду Краулеров спал на чердаке, спальню же использовал в качестве гардеробной. Огромные шкафы доставлявляли Лео не только прагматичный экстаз собственника, но и эстетическое наслаждение. Фунты кичливого шмотья в антикварной оболочке красного дерева… Кровососы помешаны на тряпках.

Лео прошел в ванную, и, опершись о раковину, вгляделся в зеркало. Неправда, что кровососущие члены общества не отражаются в зеркальных поверхностях. Очень даже – ничуть не хуже обычных людей. Вампиры с охотой практикуют нарциссизм и самолюбование, причем способны предаваться этому часами.² Строго говоря, представлялось бы весьма непростым делом держать марку, когда проблему составляло даже ежевечернее бритье.

Краулер поскреб щетину. Вгляделся в красные глаза, тряхнул гривой белоснежных волос.

Он не использовал химию, – Лео был необычным вампиром. Альбиносом. Его организм отрицал пигментацию. Внешность, конечно, эффектная, но привлекала немногих. Большинство сторонились. Как люди, так и собратья по Клану. Появившись на свет, крошечный Краулер вызвал множественные пересуды. Мол, «долго не протянет», и «не к добру». У вампиров альбиносы рождались чрезвычайно редко, и как будто бы приносили одни беды.

Как бы там ни было, отсутствие пигментации не компенсировалось чем-либо экстраординарным. Ни умением поднимать мертвецов из могил, ни невосприимчивостью к солнечному свету. Затруднения в общении, конечно, то и дело возникали, но Лео свыкся, – «перестал волноваться и понемногу начал жить».

Старался. Вот уж сотню лет.

Завершив процедуры, Краулер отправился на кухню – помещение огромных масштабов, выложенное черно-белой плиткой и уставленное массой утвари, в поверхностях которой отражалась любая, мало-мальски эффектная внешность.

В холодильнике стоял початый бутыль с фирменной этикеткой – сексапильная вампирша тянет через соломинку содержимое изящного бокала.

Леонард непринужденно приложился к горлышку.

Неряшливый слоган гласил: «Не чувствуйте разницы!». Человек, возможно, не почувствовал бы. Либо ОБРАЩЕННЫЙ третьего дня. Альбинос же, употреблявший кровь всю свою жизнь, все-таки чувствовал. Ему было ничуть не зазорно пробавляться телячьей кровью взамен человечьей – живой, высосанной из раны. Краулер привык питаться неспешно и обстоятельно, к чему, само собой, не располагали трепыхания и крики. Нет резона менять тишину и уют на суматоху улиц – единственно ради того, чтобы утолить Жажду.

Оторвавшись от бутылки, Леонард сунул руку в карман.

Ах да, конверт… Соплеменники не стали бы утруждаться такими формальностями: телефонировали бы, или, на худой конец, набрали SMS. Гербовое послание наверняка подразумевало нечто архиважное. «Неужто сосватали?..»

Вампир отставил бутыль и принялся распечатывать письмо. Руки дрожали.

Внутри обнаружилась карточка жесткого мелованного картона. Надпись – витиеватый New Gothic – лаконично информировала: «Нынче, полночь, Цитадель. Огастус».

Не приглашение, констатация фактов.

Альбинос щелкнул челюстями, едва не прокусив язык. Сообщение произвело эффект террористического акта. Нечто подобное почувствовал бы мелкий клерк, получив приглашение явиться пред очи августейшего Величества.

Едва оправившись от взрыва, несколько мгновений разум Краулера судорожно метался по закоулкам памяти: не напортачил ли чего-нибудь ЭДАКОГО, что повлекло бы гнев самого Магистра?.. Леонард вообще нечасто вызывал чей-либо гнев. Тогда что стряслось?.. Сонливость как рукой сняло.

С чего это Великий Магистр заинтересовался его персоной? Подбирает кандидатуры?.. Альбинос никогда не рискнул бы предположить, что Магистр прочит его на высокое место, но на мгновение узрел себя в роскошной мантии, отдающим распоряжения… согбенным ткачом интриг и заговоров… разгребающим тонны бумаг… объектом беспрестанных покушений…

Нет, ерунда.

Вампир рассеянно ощупывал картон. Цитадель. Нынче. Полночь. То есть – 0 часов, 0 минут.

«Сколько же…»

23:11.

В спешке альбинос чудом не растянулся на полу. Трудно прогнозировать его судьбу, если… Нет-нет, исключено. Огастус терпеть не мог необязательных существ. Последний кретин, имевший дерзость и глупость проявить нерасторопность, отделался переломанными ногами – сравнительно легко.

Краулер ворвался в гардеробную ураганом, без промедления атаковавшим ни в чем не повинные шкафы. Шмотье летело во все стороны. Перед вампирами всегда стоит непростой выбор. Черное, или все-таки черное?..

Лео открывал дверцу за дверцей, словно в надежде обнаружить спасительные надписи «Одень МЕНЯ». Выбор вгонял разум в неуместный ступор. Кляня модельеров, дизайнеров, портных – всех скопом, – альбинос метался по спальне. Нужно оказать на Магистра подобающее впечатление…

Следует отметить, что вампиры помешаны также на стиле. Некоторые люди полагают, что трудно найти более элегантных существ, нежели дети ночи (вампиры идут сразу за единорогами, но конкуренция с выдуманными существами имеет место сугубо абстрактно). Эротизм составлял их природу: фатальный, роковой поцелуй, похищающий жизнь и жизнь же продлевающий. И потом – тонкий, мрачноватый, но безусловно высокохудожественный вкус во всякой материальной ерунде, от моды до архитектуры.

Наконец Краулер опомнился. Цитадель – не клуб и не бордель, а Магистр славился пуританскими воззрениями и железобетонными принципами, придерживаться каковых, по его мнению, следовало бы всем членам тайного сообщества.

В самый раз будет Армани, сорочка классического кроя, запонки с черепами и остроносые туфли. Взявшуюся невесть откуда идею галстука Лео отверг. Натяни он эту удавку, и тем самым покажет, что отнесся к визиту чрезвычайно серьезно, тогда как повод мог оказаться совсем ерундовым…

Но вряд ли.

Процесс одевания занял неслыханно малое время – около пары минут, тогда как обычно альбинос тратил на ту же процедуру не менее четверти часа. Вероятно, этот результат запросто побил бы ротный рекорд какого-нибудь vampire death squad, ежели таковой существовал бы в действительности.³

Краулер помчался по лестнице, рискуя бесславно свернуть себе шею. Гараж примыкал к особняку, и, уже в гараже, перед Лео встала очередная проблема. Он являлся счастливым обладателем сразу двух транспортных средств; оба любил по-разному, но одинаково сильно. «Opel calibra» и «Yamaha». Цвет автомобиля и мотоцикла неизменно соответствовал тому, что бы вампир ни надел – лоснящиеся, летящие в ночи сгустки однородного мрака.

При других обстоятельствах альбинос оседлал бы стального коня… Однако, прибыть к Магистру на МОТОЦИКЛЕ… О нем бы начали судачить. И потом, «Yamaha» создавала массу проблем: чтобы не растрепать волосы, придется надевать шлем, оставлять же оный на мотоцикле неосмотрительно, значит, придется тащить с собой, в Цитадель… Краулер представил, как гордо несет шлем, точно средневековый рыцарь, на локтевом сгибе…

Таким образом, «Опель». Усевшись за руль, Леонард испытал ни с чем не сравнимое чувство – гордость за верно сделанный выбор. Ему нравилась эта машина, ночь за ночью доказывавшая надежность и незаурядный стиль. В денежном эквиваленте, конечно, дороговато, – пришлось толкнуть антикварам кое-какое барахло, но родовитым барышням, разъезжающим в неприлично длинных лимузинах, по-прежнему было на него плевать.

Ворота гаража с готовностью открылись по команде дистанционного пульта. Альбинос вырулил на асфальтовую дорожку, развернулся – туша поместья высилась в ночи черным монолитом, – и, миновав тесный дворик, подъехал к воротам. Гараж послушно себя запер, но ворота, напоминающие паутину пауков-мутантов, подсевших на амфетамины и творчество Дали, открылись наполовину. Краулер вышел, открыл ворота, свернул на проезжую часть, после чего все-таки потратил бесценные секунды на то, чтобы закрыть створки.

Визг покрышек вспорол беззащитную ночь.

Мимо проносились дорогие старинные особняки. Владельцами являлись как вампиры, так и обычные люди. Последние благоразумно старались не совать нос в чужие дела и не пыхтеть над загадками наподобие «Дорогая, мы живем здесь двадцать лет, а тот юноша выглядит так же, как и тогда, когда мы только переехали… Любопытно, что за пилюли он принимает?..».

Заговор молчания висел над улицей незримым саваном, что, однако, не мешало НОВЫМ соседям являться с пирогами и назойливыми просьбами одолжить «грамм соли». Леонард недовольно бубнил: «Вы бы еще святой воды попросили…».

Проживать в столь респектабельном районе, строго говоря, альбинос себе позволить не мог, если бы участок не принадлежал его роду с момента основания города.

Промелькнул запущенный парк, и, соответствуя выражению «дерьмо случается», начались окраины. Невысокие постройки времен Депрессии, послужившие оной архитектурным монументом. Серые здания, казалось, впитали меланхолию в сам фундамент. Собственно, угроза получить травму кирпичом, отвалившимся от фасада, имела прямое отношение к тому малоприятному чувству.

Старые районы окружали фешенебельный Сити, с его сверкающими небоскребами и неистовой жизнью, подобно тому, как перегной обрамляет розовый куст. Трущобы на последнем издыхании исторгли красоты бизнез-центра. Город являлся контрастом самому себе. В него падали, как в бездну, и никто не поджидал внизу с натянутым брезентом. Большее, на что можно рассчитывать, это – «Ой, как кстати! А мы как раз собирались обедать!..».

На дне обитали паразиты, пьющие кровь отнюдь не в переносном смысле, как юристы и банкиры. Охота продолжалась ночь за ночью. Краулер видел на улицах сотни самодвижущихся емкостей с живительной кровью. Охота велась из «Джипа», припаркованного у перекрестка (якобы узнать у девушек расценки), у круглосуточной ресторации, у мусорных контейнеров…

Дети ночи выползали на улицы.

Манящее тепло, пульсирующее в такт сердечному пульсу, исходило от обычных людей, и в оном мареве плыли силуэты, вырубленные, казалось, из серого льда.

Впрочем, вампиры считали себя не просто паразитами. Нет, они гордо именовались «санитарами улиц». Грязных улиц мегаполиса. Если эволюции угодно, чтобы появился биологический вид, существующий за счет других, значит, это событие числилось в ее расчетах и сметах. «Палеолит… 3) – кровососы». Сторонники данной теории утверждали, будто бы человеческий социум столь же нуждается в вампирах, сколь вампиры – в социуме.

Такую точку зрения упорно отторгали любители врываться в поместья с кольями и топорами. Альбинос же старался смотреть на мир сквозь бесхитростно раздвинутые пальцы: вампиры, ЖАЖДА, и простой способ ее утоления.

Вместе с тем, Кланы были далеки от того, чтобы превратить город в фермерское предприятие. За людьми – колоссальный численный перевес (согласно эволюционной доктрине, это было важнейшим условием), к тому же они не подозревали о существовании иного, паразитирующего биологического вида. Во всяком случае, те из них, кого нельзя беспричинно обвинить в помешательстве.

Вампиры не спешили с саморекламой. Глупец, подвергший опасности Клан, обречен на страшную и мучительную смерть. Даже самые горячие головы, прежде чем вонзить клыки в чье-либо горло, усердно соображали.

Традиционно жертвами становились люди, не имевшие крова, попавшие в круговорот обстоятельств; приезжие или такие, что безуспешно боролись с демонами наркотических грез. И, конечно – истинный пир! – преступившие закон. Если кровь бездомных пресна, наркоманов – отвратна, то преступники – как правило, дюжие, здоровые мужчины, – играли роль изысканного лакомства. Нередко случалось, что кровососы добирались до негодяев, объявленных в уголовный розыск, намного раньше копов. Шелест кожистых крыльев гораздо страшнее банального «Откройте, полиция!». Ужас, летящий в ночи; зубастые мстители, для которых матерые рецидивисты представляли не более чем продолжение пищевой цепочки.

Да, «санитары улиц».

Никаких правил, за исключением Главного, которое, впрочем, больше, чем правило. Суть его сводилась к следующему: не привлекать внимания. Иные способы не выдержали проверки временем. Очень трудно вразумить существ, считающих людей чем-то вроде подножного корма, касательно того, что оных существ следует опекать и беречь. Не выходило ни ставить на очередь («МЕНЯ, после этого выскочки?!. В шестнадцатом веке он тащил за мной штандарт, когда я мчался в атаку!..»; «Я не могу ждать, меня стошнило после того забулдыги…»; «У меня ускоренный обмен веществ!..»), ни подбирать доноров («Он мне не подходит. У него страшные глаза…»; «Какой-то задохлик… Сам его и осушай, а мне подавай кого пожирнее!..»; «Что-о?.. Да в каждой битве мой меч проливал столько крови, сколько вы еще не выпили!..»).

Некоторые сидели на диете из телячьей крови, но организм требовал своего, и, рано или поздно, приходилось отправляться на поиски. Краулер выбирался на улицы пару недель назад: лицо нищего, искаженное животным ужасом, до сих пор стояло перед глазами. Совсем скоро Жажда даст о себе знать. Телячья кровь ее притупляет, но только на время, подобно никотиновым пластырям, не способным отбить желание засосать дозу мерзкого дыма.

Леонард прибавил газу, словно рассчитывал оставить позади тех, кого когда-то осушил.

Несмотря на перспективу Жажды, в данный момент у альбиноса имелись заботы совсем иного рода. Важные и жирные проблемы, точно массивные моржи, вытесняли все менее значительное. Как ни странно, Краулера не оставляло чувство, что письмо и призыв – дурацкий розыгрыш. То-то Магистр удивится, когда Краулер явится по срочному вызову…

Что ж, скоро все выяснится. 23:42.

Цитадель Клана располагалась, мягко говоря, не в самом фешенебельном районе. Клан Гирудо был достаточно состоятелен, чтобы приобрести любую – помимо ратуши – недвижимость города, но штаб-квартира столетиями стояла там, где и сейчас. Город рос, улицы приобретали все более благообразный, либо, напротив, отталкивающий вид. На первых порах Цитадель окружали шаткие лачуги, которые сменили основательные постройки. Затем деловой центр сместился, и вокруг вновь образовались трущобы.

В более популярных широтах было бы трудно избежать излишнего внимания.

Трущобы же образовали для Цитадели более-менее приемлемую оправу (в ювелирном деле, однако, никому не пришло бы в голову инкрустировать рубин в проржавевшую гайку). Мрачное строение, битком-набитое соответствующими личностями, объятое такой готической аурой, что впору нарезать ломтями, смотрелось бы крайне занятно на фоне супермаркетов и бутиков.

Впрочем, причина того упущения, что ни один Магистр не рискнул переносить Цитадель, нагрев руки на строительных подрядах, состояла в другом.

Она пролегала под фундаментом, уходила в геологические слои пустотелой стрелой. На дне штольни находилась полость, имевшая грандиозную важность не только для Клана, – хотя и этого, в сущности, достаточно, – но для расы в целом. Само собой, перенести такой объект представлялось несколько проблематичным. Посему Цитадель стояла на месте, непоколебимая под грузом столетий, каковые падали на строение мертвыми тушами, покуда не укрыли страшные тайны надежней перин, скрывающих горошину.

Прямо по курсу показался шпиль Цитадели, вонзившийся в ночное небо зазубренным кинжалом. Строение вздымалось над улицей нахально и безапелляционно, словно антенна, принимающая из звездных хлябей послания других миров, наполненных злобой, страхом и ненавистью. Небо было затянуто тучами, но профиль Цитадели чеканно проступил куском чужеродного мрака.

По мере приближения Лео казалось, что черный шпиль увеличивает объем и высоту, а на его щербатом лезвии шатко балансирует все мироздание. «Опель» свернул к тротуару и притих. 23:51. Успел. Даже раньше срока.

Впрочем, мешкать не стоило. Вдруг задержит нечто непредвиденное, да еще в самое последнее мгновение?.. Скажем, дверь будет заперта. Строго говоря, она и БЫЛА заперта – почти всегда, – но вдруг, не поторопятся открыть?..

Краулер вылез из салона и, как рачительный собственник, убедился, что сигнализация в действии. Как тысячи раз до этого, внушительный вид Цитадели вынудил почтительно насупиться. Так хмурятся, увидев скользкую, отвратительную рептилию, принадлежащую к чрезвычайно редкому (вымирающему, а значит – ценному) виду. Не то, чтобы Цитадель альбиносу не нравилась – выбирать попросту не из чего. И спрашивать у какого-то Гирудо, по вкусу ли ему штаб-квартира, столь же бессмысленно, сколь любопытствовать, находит ли он привлекательной собственную бабушку. Цитадель такая, какая есть, и ничего тут не поделаешь. Лео не мог сказать, что ему неприятен ее вид – напротив, кое-какие участки казались весьма примечательными архитектурными находками. И все же… Стоять рядом, не говоря о том, чтобы входить ВНУТРЬ, было отчасти и неизменно тревожно.

У многих создавалось ощущение, что Цитадель не являлась цельным сооружением, а склеена при помощи канцелярского клея из разрозненных сегментов, принадлежащих не только различным зданиям, но и различным эпохам. Более того, что она вот-вот развалится на эти самые сегменты, погребя под собой обитателей и ни в чем не повинных прохожих. Разумеется, изнутри Цитадель выглядела вполне цельной, но «внешнее» ощущение не располагало к комфорту.