Kitabı oku: «Машина Голдберга (Бомбист)»

Я не театрал, хотя, как все интеллигентные люди, в театральный поступал, но вовремя признан был пнем, и отсеян. Тем не менее, тяга к сцене не отпала – захаживаю по возможности.

Мне нравится в театре. В карнавале людей тело наливается упругостью, спина выгибается, грудь колесит. Театр пробуждает в ценителе потаенные эмоции и чувства. Хорошая пьеса толкает на поступки, как кинофильм с Брюсом Ли или Цоем. Хочется творить чудеса и быть непобедимым.

Намедни встретил в фойе Раскольникова.

Ну, где еще?

Утомленный взгляд, несвежее каре кулисами обтекает развесистый трамплин носа, не брит дня два, и пальто в пол.

Подозрительность к каждой лишней фигуре у окошка администратора, вынуждает присмотреться к нему внимательнее. В голове включается Свидригайлов.

– А ведь он нервничает. Почему?

– Мы все тут нервничаем. Билетов-то нет пока.

– Согласен. И все же. Раскольников или актер?

Похоже пришел на дело. Подмышкой сверток (топор?), на ногах белые (слишком заметные) кроссовки (44-45 навскидку) – единственный минус. С такими ногами он должен заметно следить. И кровь если капнет, за версту видно. Значит актер. А если нет? Что за сверток? Вдруг там машинка адская? Бомбист!

Раскольников нашел кого-то в толпе, пятерней раздвинул волосы, кивнул. К нему подошла приятная девица, они поздоровались, поцеловались.

Свидригайлов аккуратно подошел ближе.

– Решился?

– Да. Согласился. Больно деньги хорошие.

Он поправил сверток.

Обычная бумага. Крафт. В такую цветы в магазинах закручивают. Держит легко. Значит, не тяжелый. Чего у него там? Смена белья? В театре? Подозрительно.

Или актер? На Депардье похож. Только не саранского периода, а времен вальсирующих. Красив, чего врать. Просто из образа не успел выйти. Да, и крупноват для Раскольникова, можно даже сказать, упитан.

Свидригайлов успокоился и вышел.