Kitabı oku: «Сила», sayfa 2
Глава 4. Вера в силу. Леви-Брюль
В 1922 году Люсьен Леви-Брюль издал в Париже очередную книгу на тему первобытного мышления – «Первобытный менталитет». Он, как и Фрэзер, был сторонником естественнонаучного объяснения народных представлений, поэтому книга его доказывает, что все проявления силы в значении магии или колдовства есть лишь последствия веры примитивных людей.
Эта исходная установка местами вступает в противоречия с приводимыми Леви-Брюлем выдержками из трудов этнологов, но эти противоречия остались не осознанными современной наукой. Поэтому взгляды профессора Сорбонны остаются и по сей день основополагающими для этнологов. Тем более заслуживают они внимания и исследования.
Леви-Брюль посвящает силе вторую главу книги – «Мистические и невидимые силы». Но прежде, чем рассказать, как он описывал народные представления о силе, стоит выявить еще одно противоречие во взглядах этнологов, которое они почему-то упорно не хотят замечать. Во «Введении» в книгу Леви-Брюль пишет, как бы давая общую характеристику тем простым людям, которых изучает этнология:
«И здесь миссионеры констатируют, что туземцы „верят только тому, что видят“. Среди взрывов смеха и возгласов одобрения собравшихся раздается вопрос: „Можно ли увидеть своими глазами бога белых людей?.. Если Моримо (бог) совершенно невидим, то как может человек в здравом уме поклоняться чему-то скрытому?“
Точно так же обстоит дело и у басуто. „Что касается меня, то я хочу сначала подняться на небо и посмотреть, есть там на самом деле бог, – гордо заявляет некий жалкий басуто. – И если я бы его увидел, то поверил бы в него“» (Леви-Брюль, с.13).
Далее Леви-Брюль приводит множество примеров из работ разных этнологов и собирателей о том, насколько «примитивна» мысль первобытных народов, и насколько она – «конкретна», что соответствует выражению камчадала, о котором рассказывала моя мама. Он постоянно что-то пел, глядя перед собой. А когда его спрашивали: «Миша, что ты поешь?» – он отвечал классической фразой: «Что вижу, то и пою!»
Первобытные видят то, что для цивилизованных людей является предметом веры, и верят они лишь в то, что действительно видят. Но когда заходит речь о силе, этнологи об этом забывают… И принимаются навязывать другим обществам свой европейский подход к действительности. Звучит это убедительно, если забыть о том, что было сказано выше, но выглядит как-то неожиданно:
«После изложенного в предыдущей главе нам, видимо, будет легче понять, почему первобытный менталитет безразличен к поискам того, что мы называем причинами явлений. Это отсутствие любознательности не вытекает ни из умственного оцепенения, ни из слабости ума.
Говоря по существу, это и не отсутствие любознательности: если воспользоваться схоластическим выражением, основание его – не просто отрицательного характера, оно реально и позитивно. Это отсутствие есть непосредственное и необходимое следствие того, что первобытные люди живут, мыслят, чувствуют, двигаются и действуют в таком мире, который во многих отношениях не совпадает с нашим» (т. ж., с. 42).
Отсутствие любознательности не есть отсутствие любознательности! Как не есть слабость ума и безразличие к тому, что мы называем причинами явлений. Нет у первобытного человека никакого отсутствия любознательности, безразличия к причинам или слабости ума, поскольку он – весьма умелый охотник и умеет тропить зверя, то есть по следам определять, что привело добычу к тому месту, где обнаружены следы, и куда эта добыча направится дальше. Это ведь и есть описание той части разума, которая занимается научным поиском. Только добыча и следы иные.
Первобытный человек не глупее современного, это этнологический факт. Как ребенок из неевропейской семьи не глупее детей европейцев, что уже век назад стало фактом психологическим. Они просто из иных миров, и там они исходят из той причинности, которая соответствует их видению действительности.
«Следовательно, многих вопросов, которые опыт ставит перед нами, для них не существует, поскольку ответ на них дан заранее или, скорее, потому, что их система представлений такова, что для них эти вопросы лишены интереса» (т. ж.).
Попробуйте принять, что это заявил представитель первобытного мышления про этнологов. И высказывание заиграет.
Именно так мы и подходим к тому, что не укладывается в наши системы представлений, а потому все подобные вещи, которыми владели предки, для нас просто лишены интереса. Мы живем в другом мире и другими ценностями! Даже самые высокие достижения древних нам просто неинтересны!
Этим психологическим упражнением я хочу показать, что мы одинаковы с древними: мы видим то, что хотим рассматривать, и слепы к тому, что не входит в круг ценностей нашего мира. Поэтому мы не имеем права утверждать, что древние глупы или ошибаются, когда говорят про силу. Мы просто слепы и не понимаем их, поскольку изгнали те виды сил, что были доступны древним, из своего мира. Мы видим другую силу, загнав Древние Силы и Древних Богов в Тартар.
Загоняли мы их в эту темницу на удивление простым заклинанием: мы убедили себя, что древние, которые верят только в то, что видят прямо и непосредственно, не видят, а представляют!
«Пред-связи, которые имеют не меньшую силу, чем наша потребность связывать любое явление с его причинами, устанавливают для первобытного менталитета непосредственный, без каких-либо сомнений, переход от такого-то чувственного восприятия к такой-то неведомой силе.
Вернее сказать, это даже не переход. Этот термин подходит для наших дискурсивных операций, и он не выражает точно способа функционирования первобытного менталитета, который скорее похож на непосредственное, прямое восприятие или на интуицию. В тот самый момент, когда первобытный человек воспринимает то, что явлено его чувствам, он представляет себе мистическую силу, которая таким образом проявляется» (т. ж., с. 42–3).
Слабость древних оказывается в том, что они не совершают умозаключений, как мы, а непосредственно видят… Противоречивость подобных рассуждений настолько бросается в глаза, что ее приходится прятать под множеством умных и убедительных слов.
«Конечно, интуиция такого рода не делает невидимое видимым, а неосязаемое – осязаемым: она не в состоянии привести к чувственному восприятию того, что чувствами не воспринимается. Однако она дает полную веру в присутствие и действие невидимых и недоступных чувствам сил…» (т. ж., с. 43).
Как рассудок современного этнолога умозаключает подобные вещи, усмотреть с помощью чувственного восприятия невозможно, поскольку ничего, кроме веры в свое превосходство, за этим нет. Ни один из этнологов, разве что, кроме Кастанеды, даже не попробовал увидеть то, что видят простые люди, когда говорят о Силах, потому что мог бы ведь и увидеть! А тогда разрушилось бы все здание его научной карьеры, а заодно с ним и весь современный образ мира.
Но месса стоит Парижа! Поэтому ученый избирает не видеть, но верить в то, во что можно только верить, лишь бы оставаться на троне.
Глава 5. Русские колдуны
В 1927 году на заседании Отделения гуманитарных наук АН СССР, академиком Е. Ф. Карским была представлена статья Н. А. Никитиной «К вопросу о русских колдунах». С тех пор она считается основным источником по русскому колдовству, поскольку автору посчастливилось в числе немногих этнографов общаться с живыми колдунами. Обычно колдуны от ученых закрываются и отказываются говорить хоть что-то внятное о своем искусстве.
Безусловно, и Никитина была сторонницей естественнонаучного подхода, а значит, пыталась разоблачать ловких мошенников, изображающих из себя людей знания и силы. Но при этом она приводит описания того, как видели колдунов люди, и в этих описаниях можно почерпнуть немало о том, что такое сила.
Вот, к примеру, с чего начинается ее рассказ о колдунах:
«Мне показывали двух женщин, которых она (колдунья Мария Шерстюкова – АШ) испортила 4 года назад. В Новой Слободке были «кельи», как в Лукоянском уезде называют посиделки: собрались девушки, пряли под песни и гармошку. Марья зашла зачем-то к хозяйке избы; девушки над ней втихомолку подшутили, а старуха услышала. Уходя, она зачерпнула в ковш воды из кадушки, отпила и остатки выплеснула назад в кадку.
Девушки, которые пили после нее воду из этой кадки, оказались испорченными. На вид они здоровы, но в церкви во время пения „херувимской“ с ними делался припадок. Они бились, ругались, мяукали; у них появилась такая сила, что их еле сдерживали 4–5 мужчин. Припадок продолжался, пока их не выносили из храма. На дворе они постепенно затихали и лежали обессилевшие, бледные, в холодном поту» (Никитина, с. 365).
Если допустить, что колдунья действительно сделала это, то получается, что она смогла либо передать силу, либо, что более всего походит на знаменитую былину об Илье Муромце, который тридцать лет сидел сиднем, вскрыла ее в них, дав им напиться из ковша. Если допустить… Но никто этого не допускает, считая, что никакой связи между действиями колдуньи и обретением сверхчеловеческой силы девушками нет.
Тем не менее, народ определенно считает, что колдуны обладают силой. Вернее было бы писать СИЛОЙ, поскольку все люди обладают силой. Но СИЛА колдуна – это особая сила, точнее, сверх-сила, которая добавляется к обычной, а потому может быть отнята, точнее, потеряна. Та же Никитина просила Шерстюкову научить ее заговорам:
«Сказала, что знает и от других болезней, но научить меня не может, так как тогда они потеряют силу до самой моей смерти» (т. ж., с. 367).
Иными словами, очевидно, что в некоторых случаях силой может обладать сам колдун и может передать ее другому вместе с даром. А в некоторых считается, что силой обладают его заговоры и чары. И русский язык, безусловно, знает, что чары могут быть сильными или слабыми. Как и обереги. Но не как личности, а как хранилища или вместилища силы, потому что силу в них должен вложить человек.
Что касается таких людей, их могут звать как колдунами, так и людьми Силы. Причем, сила в таких людях бывает большая:
«Восточные славяне считают колдуном человека, который способен нарушать естественные законы природы…» (т. ж.).
При этом выглядят люди силы так, что знающие люди их распознают. Во-первых, «люди, видевшие колдунов, говорят, что в них чувствуется особая, их отличающая сила» (т. ж., с. 368). О том, что у них «всклокочены волосы, дикие глаза с вывороченными белками и длинная борода», я говорить не хочу. То, что многим людям выгодно, чтобы их считали колдунами, и потому они стараются внушить такое впечатление, творя странный облик, говорить тоже не имеет смысла. Но вот то, что им это удается, имеет значение.
«С другой стороны среди них встречались люди, одаренные особой силой, сами в ней убежденные и способные внушить это убеждение окружающим» (т. ж., с. 369).
Вообще-то, совсем не просто внушить другим, что у тебя есть сила, если ты ее не имеешь. Поэтому лучший способ внушать – это действительно иметь силу. Как ее заиметь – неясно, но так желанно, что это является общей мечтой всего человечества. Однако сила приходит не к тем, кто ее хочет, а к очень редким людям. Этот выбор силы оказывается настолько необъяснимым, что люди начинают выдумывать самые странные объяснения, чаще всего приписывая эти изменения в человеке общению с существами, силой обладающими исходно.
Существа эти, кем бы они ни были в действительности, сами зовутся Силой, только Силой нечистой. Вероятно, потому, что все, так или иначе, просили силу у бога, но не получили, и тогда приняли силу не от бога. Вполне естественно, такой странный способ или союз обрастает мифами об особой цене за такой дар.
«Мне рассказывала в Михалкином Майдане сестра жены колдуна Сухова, умершего в 1900-х годах, что жена его очень тяготилась свиданиями своего мужа с духами, которые происходили в лесу в дни церковных праздников. Вообще на него иногда что-то находило, накатывала какая-то сила, и он старался скорее уйти из дому на несколько дней. По ночам он иногда стонал; говорил, что его черти душат» (т. ж., с. 370).
Выражение «накатывать» про силу я сам слышал во время этнографических сборов на Верхневолжье в восьмидесятые годы прошлого века. И само действие посылания силы так и называлось накатом. В быличках рассказывается, что сильные люди таким воздействием могли останавливать птиц налету или мельничное колесо. Такой силы мне, правду сказать, видеть не доводилось. А вот то, как одним движением пальца человек заставлял кошку запрыгивать на колени или стаю ворон подыматься на крыло, а потом садиться на избранное дерево, видел.
«О способах получения колдуном силы приходится почти исключительно довольствоваться рассказами крестьян. Сами колдуны о таком интимном вопросе обычно не говорят, поэтому тут мы встретим особенно много фантастики.
По воззрениям восточных славян, сверхъестественную силу для своего колдовства колдун получает или наследственно, или преемственно, или по договору с нечистой силой…
Часто колдовской дар передается преемственно. Колдун передает его один раз в жизни, полностью или частично, обычно перед смертью. Передает он свою силу члену своей семьи, а в случае отказа всякому желающему. Пескижев, как я уже говорила, умирая, передал силу жене, а та перед смертью передала ее своему второму мужу.
В 1923 году сотрудник Музея антропологии И. И. Козьминский встретил в Лодейнопольском уезде пастуха-колдуна Петра Борисова. Тот уже стал стар и подумывал о передаче своей силы. Он хотел передать ее родному сыну, но сын-красноармеец на это не соглашался. Колдун предлагал взять ее Козьминскому» (т. ж., с. 371–2).
Не рассматриваю в данном исследовании ничего, связанного с духами или «чертями». И не потому, что не верю и не сталкивался с подобными вещами, а исключительно по той причине, что меня интересует именно человеческая сила и способы ее извлечения из устройства собственного тонкого состава. Поэтому шаманские по своей сути поиски духов-помощников я обхожу вниманием, и поскольку видел людей, обладающих Силой, но никак не связывающих ее с духами, то сохраняю лишь описания собственно человеческой силы, даже если ее называют колдовской.
Сила есть просто сила. И это не более чем человеческий выбор, использовать ее для колдовства или иных целей.
«Каким образом передается колдовской дар, точных сведений нет. Обычно колдун „передает“ свою силу через прикосновение, например, взяв преемника за руку. Если нет желающего стать его преемником, колдуну приходится прибегать к хитростям: он схватывает за руку неосторожно приблизившегося к нему человека и словами „на тебе“ совершает акт передачи.
Можно также передать силу через какую-нибудь вещь. Лодейнопольский колдун говорил Козьминскому: „Пойдем ночью в лес, я их позову; если сумеешь справиться, будут твои“. Он же говорил, что если никто не захочет взять его силу, он передаст ее палке и бросит на дорогу; кто палку подымет, тому и перейдет его сила…
Таким образом, детям можно передать колдовскую силу, но они не могут с нею справиться. Передают силу и неодушевленному предмету. Колдун Ямбурского уезда перед смертью хотел передать свое колдовство миру (общине), но не сошелся в цене и спустил его с веника в воду» (т. ж., с. 372).
Этнографы описывают множество самых разных состояний, связанных с обладанием и использованием Силы, однако меня интересуют лишь те, которые связаны с раскрытием собственной природы человека.
В этом отношении из приведенных примеров очевидно, что Сила эта дополнительна к собственным силам человека, и что она может быть передана, причем, для этой передачи могут использоваться особые обряды. Однако обряды эти, судя по всему, нужны лишь для приведения искателя силы в особое, восприимчивое состояние, поскольку передать силу можно и вещи, а через нее совершенно случайному человеку.
Вопрос, однако, в том, справится ли такой человек с обретенной Силой? Но гораздо важнее, что в этом вопросе скрывается подсказка: чтобы справиться с Силой, нужно обладать подготовкой и знаниями.
Глава 6. Наша наука о колдунах
Сама по себе внутренняя сила человека практически не изучалась нашей наукой. Как я уже постарался показать в предыдущих главах, хоть что-то понять о силе можно лишь из рассказов о людях силы – знахарях и колдунах. Безусловно, все подобные рассказы обросли искажениями и домыслами, с помощью которых рассказчики, видимо, снижали психологическое напряжение, вызванное, с одной стороны, страхом перед силой, с другой, странностями судьбы, которая порой обрушивает на нас необъяснимые испытания.
Что ж, за неимением лучшего, будем исходить из того, что есть, и я постараюсь извлечь все подсказки, какие имеются в этнографической литературе, посвященной колдунам. Вероятно, Сила эта единой природы для всех народов Земли. Но каждый народ создавал ее описание на своем языке, и поэтому я вижу смысл сначала поднять все материалы на русском языке. Однако их не так уж много.
Писать о колдунах у нас начали еще в восемнадцатом веке. Первыми, вероятно, поминали их наши первые издатели сказок – Михаил Попов в «Описании древнего славянского языческого баснословия» и Михаил Чулков в «Абевеге русских суеверий». Извлечь из них что-то полезное, кроме самых общих упоминаний колдовства и силы колдунов, невозможно. Как и из большинства работ девятнадцатого века, хотя надо признать, что в девятнадцатом столетии о колдунах у нас писали много.
А вот в двадцатом, точнее, при советской власти, известны, похоже, лишь три работы: А. Астаховой «Заговорное искусство на реке Пинеге» (статья в «Искусство Севера»), уже разобранная мною статья Н. Никитиной и небольшая книга А. С. Сидорова, посвященная знахарству и колдовству у коми. Все три работы вышли в 1928 году.
Книга Алексея Семеновича Сидорова «Знахарство, колдовство и порча у народа коми (Материалы по психологии колдовства)», в сущности, не вошла в научный обиход. Он попал под репрессии в 37-м году, и все его работы замалчивались в советское время. При этом он, будучи сам по национальности коми, писал на родном материале, а потому его записи обладают особой ценностью.
К сожалению, сила не была предметом его особого внимания и поминается в работе лишь от случая к случаю. Тем не менее, это важный материал для сравнения с русскими представлениями.
Время накладывало свои особенности на научное мировоззрение, что ощущается в исходных установках исследования, без которых, к сожалению, автора не понять:
«Если человеческая идеология есть в значительной степени функция общественной и, в окончательном счете, хозяйственной жизни, то первичный культ есть эта самая хозяйственная жизнь, понимаемая в широком смысле этого слова, когда магическое и хозяйственное действие находятся в нерасчлененном состоянии в силу отсутствия понятия о магическом как таковом» (Сидоров, с. 20).
Далее Сидоров высказывает «гипотетические» соображения о том, что было в самые древние эпохи, предшествовавшие появлению понятий о духе и душе, что я опущу, поскольку, по сути, они являются лишь бездоказательными домыслами. Существенно лишь то, чему сам Сидоров был свидетелем.
«В этом отношении очень характерно, что душа, то есть двойник человека (ort), по воззрениям коми, это вполне материальное существо, которое представляет точное подобие своего патрона» (т. ж., с. 22).
То, что коми видели и душу, и духов, соответствует представлениям русских. Как и то, что для коми болезни могли быть как от бога, так и от людей. У коми существовало довольно большое разнообразие знахарских и колдовских специализаций, включая и просто знающих людей. При этом, как и у русских, предпочитается видеть Силу колдуна как заемную у неких духовных существ, а не личную.
«Обычно считается, что знахари действуют бесовской силой. Но эта мысль прилагается не ко всем знахарям. Таковы только tsykodtsis и kolasnitsa, а также некоторые „todys“ и („знающие“). Другие выдают себя исключительно за добрых и действующих божественной силой людей. Они, обычно, выступают в качестве лекарей, тунов (гадателей) и т. п.
При этом все они по своему могуществу располагаются в известной иерархии. Такое различие в силе по более основным воззрениям вытекает уже не от источника их силы, а скорее от суммы колдовских знаний и колдовских средств, которыми обладает данное лицо» (т. ж., с. 26).
То, что сила колдунов зависит от их знаний, довольно часто упоминается в рассказах о колдунах, причем, в записях рассказов простых свидетелей колдовства. Лично я предполагаю, что это объяснение опять же психологическое, позволяющее сохранять покой рядом с человеком силы. Пока речь идет о том, что силу можно обрести, прочитав какую-то особую, черную книгу или попав в ученичество к опытному колдуну, – можно успокаивать себя тем, что другому просто повезло: подвернись тебе такая же книга, и ты был бы не слабей!
Жить рядом с человеком, который сам раскрыл свою силу, зная, что ты тоже мог это сделать, но не сделал, – невыносимо… Однако былички, в которых рассказывается, как колдун предлагал передать свою силу, если искатель сможет осилить чертей ночью в бане или лесу, говорят о том, что по воззрениям народа даже для обретения бесов нужна внутренняя сила.
Бесов и прочее использование духов я оставляю за рамками моего исследования и фокусируюсь на чисто психологической составляющей любых действий хоть колдунов или шаманов, хоть любых других жрецов. Более того, эта внутренняя или, как иногда говорят, личная или скрытая сила, есть черта просто любых сильных личностей или людей дееспособных. Ее наличия в нас отрицать нельзя, но ярче всего она видна у тех, кто эту Силу однажды осознал в себе и использует, так сказать, профессионально.
«Значение знахарей в быте коми поддерживается верой в их могущество. Могущество это основано на знании колдовских приемов, благодаря которым знахари могут достигать результатов больших, чем достигает их обыкновенный человек, не знающий этих приемов» (т. ж., с. 27).
Сидоров далее уделяет довольно много внимания искусству оборачивания, сильно развитому у коми-колдунов. Я сами эти рассказы опускаю и приведу только его заключение.
«Какой смысл имеет превращение в то или другое животное? В одних случаях этим стараются проникнуть в те места, куда проникнуть человеку невозможно, и при этом остаться незамеченным, в других же случаях для того, чтобы усилить свои физические силы свойствами того или другого животного.
Хотя один крестьянин из с. Усть-Уса объяснил мне, что колдуны, превратившиеся в медведя, становятся „вроде газа“ (пара), как начнешь стрелять – они исчезают, пока произносишь слово, – они тем временем могут совершить большой круг, но такое воззрение принадлежит уже к более позднему времени» (т. ж., с. 29).
Хороший колдун может не только оборачиваться, но и превращать других людей. Особенно им нравится портить свадьбы, превращая поезжан в волков, и охотники, обдирая шкуры с добытых волков, иногда находят под ними красные кушаки, как на поезжанах. Вопрос о том, почему именно свадьба была постоянной целью колдунов русских и других народов России, в действительности еще ждет своего исследователя, но некая память о жреческих отношениях колдуна с плодородием и продолжением рода тут очевидна.
Но сами рассказы о превращениях, хоть и повторяются в представлениях разных народов, мне интересны, разве что как курьезы:
«Упомянутый выше Яков из Мыелдина однажды поспорил с ижемцем и за это будто бы был превращен последним в лебедя. Три дня он летал в таком виде. Принужден был вести образ жизни обычных лебедей: спускался на озеро для кормежки, „перелетал моря“, переносил смертельные опасности; какой-то охотник однажды выстрелил в него, но, к счастью, не попал» (т. ж.).
Гораздо важнее, что народ сам осознавал, что в действиях колдуна, даже если он обладает знаниями, должна присутствовать сила. Это очевидно на примере заговоров: сейчас множество заговоров издано собирателями. Это именно те «черные» или «потаенные» книги, которые, якобы должны были делать человека колдуном, то есть давать ему силу. Однако, заговоры эти можно читать хоть в запой, не опасаясь никаких превращений…
«Превращения и другие колдовские результаты достигаются колдунами определенными магическими приемами и средствами. Одним из таких средств является сила заговора. Слово, по мнению коми, „пуще стрелы“. Слово, особенно, в устах знающего колдуна, неотразимо действует не только на человека, но и на внешний мир. Если колдун скажет соответствующее слово, то даже „дерево засохнет“» (т. ж.).
Тайное слово, как и потаенная книга, – это средство психологическое. Они, может быть, и возможны, но без силы, как без логоса, слова превращаются просто в звуки. Как много в действительности мог первобытный маг, неизвестно. Но то, что люди бывают в разных отношениях с Силой, мы все видим в жизни.
