Kitabı oku: «Записки о способностях», sayfa 2
Глава 3
Психология способностей. Словари
Если уж где-то и искать определение способностей, так это у психологов. У иностранных психологов я этого определения искать не хочу, поскольку они таят в себе двойную неясность.
Вот, например, психологический словарь Майкла Кордуэлла дает короткое и удобное определение:
«Способность. Качества или навыки, позволяющие человеку заниматься той или иной деятельностью. К примеру, мы, мы можем обладать спортивными, интеллектуальными, математическими способностями и так далее».
Способности – это качества или навыки…
Словарь Ребера тоже лаконичен:
«Способность. Вообще – а) природная одаренность; б) умение, а также возможность производить какие-либо действия».
Способность – это умение или возможность…
Все это сначала проглатывается бездумно, как мы привыкли читать словари, а затем вдруг возвращается отрыжкой, как при несварении желудка. Эти пищевые продукты несовместимы ни друг с другом, ни с человеческим желудком.
Но еще хуже то, что при этом мы не знаем, а о каком действительном понятии было сделано это высказывание. Ведь это переводчики поняли, что Ребер и Кордуэлл говорят о способностях. А они говорили о каком-то своем понятии, для которого было английское имя, даже не приведенное в переводе.
В итоге я не имею определения способностей, данного иностранными психологами, я имею лишь размышления на эту тему нашего переводчика.
Искать понятия надо на родном языке, потому что закладывались они в сознание именно с помощью этого языка в долгом-долгом общении с его носителями. Если не идти к корням понятия, то к пониманию и не придти. Правда, можно подменить родное понятие, купившись на красивые звучания иностранного языка. Тогда рождается нечто вроде определения из Энциклопедического словаря «Психология труда, рекламы, управления, инженерная психология и эргономика» (2000) под редакцией Б. Душкова:
«Способности – определяются как совокупность свойств (качеств) вещей, системы, проявляющихся в процессе функционирования. Способности есть проявления личности. Способности обладают теми же качествами, что и психологические функции: аналитичностью и абстрактностью (В.Д.Шадриков)» (с. 334).
Честно признаюсь, я как-то понимал определения Ребера и Кордуэлла, но перед этим определением я сдаюсь. Я вообще не понимаю, что означают все использованные здесь слова. Вероятно, это слишком специальный словарь, а настоящие знания хранятся в общей психологии и психологии способностей.
Поэтому я начну по порядку с самых ранних наших психологических словарей.
В 1931 году Варшава и Выготский создают первое в советской психологии определение способностей:
«Способность – потенциальное действие, готовность, возможность к работе. Понятие способности – центральное в старой психологии (учение о душевных способностях), дробившей целостную личность на ряд отдельных способностей (внимание, память и т. д.)».
К чему они поминают старую психологию, понятно: она не права. Впоследствии эти намеки будут повторяться и новых словарях наших психологов. Что же касается собственного определения, то я пока сохраню его как одну из попыток сделать описание явления. Относительно удачное или неудачное. «Потенциальное действие» я, пожалуй, выкину, как не совсем русское, а вот готовность и возможность к работе пусть останутся штрихами портрета искомого явления.
Следующий наш психологический словарь, составленный Б.М.Петровым в 1974 году, посвящает способностям большую статью. Это словарь-хрестоматия, он составлен из высказываний наших ведущих психологов. Очевидно, наша психология к этому времени уже накачала мышцы и обрела изрядное понимание способностей. Объясняется это последней цитатой словарной статьи, посвященной способностям:
«…Призвание, назначение, задача всякого человека – всесторонне развивать все свои способности…» (К.Маркс и Ф.Энгельс)».
Почему классики так посчитали, я не знаю, но после того, как они так посчитали, призвание и назначение всякого советского человека-психолога стало написать чего-нибудь психологического о способностях. Первое определение, приводимое Петровым, взято из работ Теплова:
«Способности – «индивидуально-психологические особенности, отличающие одного человека от другого… Способностями называются не всякие вообще индивидуальные особенности, а только такие, которые имеют отношение к успешности выполнения какой-либо деятельности, от которых зависит возможность осуществления и степень успешности какой-либо деятельности или многих деятельностей.
Они не сводятся к наличным навыкам, умениям или знаниям, но… могут объяснять легкость и быстроту приобретения этих знаний и навыков».
Как видите, Теплов полностью противоречит определениям Ребера и Кордуэлла, если они, конечно, говорят об одном и том же. Способности ни в коем случае не есть знания, умения или навыки. Они то, что «может объяснять быстроту и легкость приобретения…»
Теплов, безусловно, прав: человек может делать что-то лучше других, но не потому, что у него есть к этому способности, а потому что он научился. Знания и умения не есть способности. Но что же такое способности? Индивидуально-психологические особенности? Иначе, отличия одного человека от другого? Это не определение, хотя все слова использованы верно, даже искусственный интеллект не мог бы подобрать их лучше.
Как пример: что такое машина? Это предмет, способный перемещаться. Действительно так… Или: это воплощение человеческих представлений о прекрасном! А что? Красиво сказал! И ведь не оспоришь. Только что же такое способности? То, что способно объяснять?
Следующее определение было выдернуто Петровым из трудов другого классика нашей психологии – А. Леонтьева:
«Специфически человеческие способности и функции складываются в процессе овладения индивидом миром человеческих предметов и явлений. [Их]… материальный субстрат составляют прижизненно формирующиеся устойчивые системы рефлексов».
Дай бог ему не переворачиваться в гробу каждый раз, когда это читают!..
Заключалась статья огромной выдержкой из К.К.Платонова. Его классификацию способностей я опущу и сразу приведу определение:
«Элементарными частными (или основными, как их называл Б.М.Теплов) способностями являются отдельные свойства (черты) личности, сформировавшиеся на основе индивидуально своеобразного обобщения соответствующих психических процессов как тоже элементарных, но уже не всем присущих психических видов деятельности…»
Что можно из этого извлечь?
Способности – это свойства или черты личности. Возможен ли знак равенства между такими понятиями, как свойства и черты? Только если прилепить к ним общий знаменатель в виде личности. Это неприметное уточнение делает фокус: рассуждение из попытки определить, что такое способности, оказывается объяснением того, как надо описывать личность. Сродни Тепловскому объяснению легкости обретения знаний и навыков.
Если мы говорим про личности, то они все отличаются друг от друга. Чем? Разными чертами. К примеру, способностями или свойствами. Впрочем, использование понятия «свойства», похоже, все-таки неуместно в любом случае. Хотя, конечно, можно задать вопрос: каковы свойства личности? Но советская психология не знала личности как самостоятельного явления сознания в смысле некой вещи. Каждая личность для них принадлежала своему носителю и была чистой воды искусственным произведением, возникающим в ходе общественно-трудовой деятельности.
Иначе говоря, это понятие идеальное. И говорить о ее свойствах можно лишь относительно черт, то есть отличий одной личности от другой.
Меня же тянет усмотреть за использованием понятия «свойства» разговор о природе того, что порождает способности. И это явно не личность. Разный рисунок способностей, безусловно, отражается в различиях личностей. Их даже можно по этим отличиям различать и описывать. Но что есть среда, в которой возможны способности? Свойствами чего они являются?
Сам Платонов дважды после этого выпускал словари – в 1981 и 1984 годах, но определение способностей использовал в них одно и то же:
«Способности (психические) – качество личности, определяющее успешность овладения определенной деятельностью и совершенствование в ней. Способности – подструктура личности, наложенная на ее остальные основные подструктуры…
Способности психические тесно связаны с физиологическими. «Под рабочей силой, или способностями к труду, – писал К.Маркс, – мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости».
Более-менее становится понятным, откуда растут уши. Оказывается, это классики предписали изучать способности как черты или свойства личности. Вот только Маркс явно приравнивает «живую личность человека» к организму. Это делает неоправданным исключение физических способностей из психологии личности, хотя оправдывает привязывание всего к физиологии.
Тем не менее, есть физические способности. Или их нет? А есть способности телесные, если уж говорить по-русски! И есть способности психические, хотя Маркс отчетливо называет их духовными. Но если считать эти способности духовными, то их не получится привязать к физиологии, к тому же точное рассуждение потребует объяснить, что входит в понятие «духовного». А там и до степеней известных докатиться можно!..
Мы явно имеем здесь вместо определения понятия пример политики в науке.
В 1983 году коллективом из самых матерых психологов Советского Союза был создан главный «Психологический словарь» сообщества. Поэтому его определение способностей можно считать итогом полувековых усилий нескольких тысяч исследователей:
«Способности – индивидуально-психологические особенности, являющиеся субъективными условиями успешного осуществления определенного рода деятельности. Способности не сводятся к имеющимся у индивида знаниям, умениям, навыкам. Они обнаруживаются в быстроте, глубине и прочности овладения способами и приемами деятельности».
Хорошее определение, гладкое. Вглядываемся в то, как быстро кто-то овладевает способами деятельности и прозреваем где-то в глубине: да это же способность подмогла! Стало быть способности – это что-то связанное со способами деятельности. При этом их еще и можно считать особенностями. А можно чертами. Или отличиями. Но это мы опять попали в разговор о том, как описывать личность. Это к определению способностей совсем не относится.
Как и «субъективные условия успешного осуществления определенного рода деятельности». Незаметное движение фокусника, и личность спряталась в рукаве, а вместо нее появились гораздо более наукообразные «субъективные условия». Способности – это условия осуществления деятельности! А что, не прикопаешься! И еще они – условия успешности в жизни. И условия индивидуальных различий! И условия профессиональной пригодности!
Психологи невольно сбиваются при определении способностей на множественные разговоры не о том. Это знак того, что способности слишком сложны для определения. Поэтому, чтобы сохранить лицо, сообщество и придумывало способы, как говорить гладко и запоминающеся.
Но все, что создано советским психологическим сообществом, а оно переиздало этот словарь в 1997 и 2003 годах все с тем же определением, указав лишь, что оно принадлежит Теплову, сводится к смутному прозрению, что, всматриваясь в способы деятельности, можно увидеть глубоководную тень способности…
Открытие очевидное, доступное ребенку или языковеду: способ и способности – однокоренные слова! Но открытие не простое, потому что слова-то родственные, а вот понятия за ними стоят очень разные!
Дальше этого определения никто из наших психологов так и не шагнул. В сущности, это определение было повторено словарями Петровского и Ярошевского, лишь слегка в иных словосочетаниях. Современные русские словари либо уверенно повторяют определение Главного словаря, либо вообще опускают способности, как это делают словари Степанова и Бачинина.
Честно признаюсь, меня это определение не только не удовлетворяет, но даже расстраивает. Я слегка напуган той тенью, что мелькала в глубинах, открывающихся заглядывающему в способы…
Заключение
Я хотел найти определение понятия «способность» хотя бы в самом общем виде и, кажется, не преуспел в этом. Честно признаться, я до сих пор нахожусь в недоумении: все же определений мне было предложено много, и звучали они очень уверенно, хотя и противоречиво. Не признать ли что-то из них за то, чему можно сдаться?..
Ну, например, что способности – это те особенности, которыми одна личность отличается от другой? Утверждение-то бесспорное, к тому же им пользуется целое научное сообщество и все наши энциклопедические словари массового распространения!
А может, способности – это возможности? Или, лучше, склонности? Вот у меня, к примеру, есть склонность ковырять в носу? Это способность или не способность, ведь я такой способностью, бесспорно, обладаю?! Удивительный парадокс: я обладаю способностью ковырять в носу, и у меня есть такая склонность – является ли склонность ковырять в носу способностью?
С очевидностью: это разные и независящие друг от друга вещи! Тем более, что многие обладающие такой же способностью люди этой склонностью не страдают…
Все, что я получил из попытки быстро извлечь определение способностей из поверхностного просмотра словарей, это несколько намеков на то, что наличием способности определяется, могу ли я что-то делать. Иметь способность – значит мочь. И то, что способности могут как-то быть связаны со свободой делать или быть.
Что за связи между этими понятиями, остается только гадать, потому что те мыслители, которые их заметили, очевидно, были не в силах объяснить свои прозрения. Возможно, я просто искал не там или не погрузился на достаточную глубину в науку о способностях. Действительно хочется верить, что психология способностей имеет ответы на мои вопросы.
Кстати, ничего особенного я не прошу, просто соответствующее действительности определение понятия!
Современная психология способностей
Понятие «современная психология способностей» далеко не просто для меня. Самое малое, она должна состоять из трех частей: советская психология способностей, новая русская психология и зарубежная психология.
В действительности, новой русской психологии способностей, можно сказать, и не существует. Существуют работы, написанные в течение последних двух десятков лет, в которых либо продолжаются традиции советской психологии, либо в наше сознание проводятся идеи с Запада. Допускаю, что есть такие работы, в которых то и другое как-то смешивается.
Именно этот советско-американский клубок я и называю современной психологией способностей, относительно которого можно выделить старую психологию. Что такое «старая психология», связывавшая способности с душой, намекнули уже Выготский и Варшава, но еще ярче это показали создатели «Главного» психологического словаря в 1983 году:
«В истории философии способности с течение длительного периода трактовались как свойства души, особые силы, передаваемые по наследству и изначально присущие индивиду. Отголоски таких представлений закрепились в обыденной речи, имеются рецидивы их возрождения и в научной литературе на базе достижений генетики.
Понимание способностей как врожденных было подвергнуто критике английским философом Дж. Локком и французскими материалистами, выдвинувшими тезис о полной зависимости способностей индивида от внешних условий его жизни. Механистичность такого представления была преодолена в философии марксизма, где проблема способностей изучается на основе понимания человека как совокупности общественных отношений, диалектического подхода к трактовке соотношений внутреннего и внешнего.
Врожденными являются анатомо-физиологические особенности (смотри Задатки способностей), выступающие как предпосылки возможного развития способностей; сами же способности формируются в процессе осуществления разнообразной деятельности, в сложной системе взаимодействий индивида с другими людьми».
На этом рубеже, как на водоразделе истории, победители положили всех защитников души и не пропустили «старую» психологию в новый мир. Так сказать, снесли до основания, чтобы построить что-то свое, новое…
Даже при таком кратком изложении, очевидно: новая психология способностей исходит из Локковской победы над картезианством, полностью отрицая не только душу, но даже и намек на нее, который, безусловно, можно рассмотреть в определении способностей как чего-то врожденного, что человек приносит с собой и может раскрыть или развить.
Иначе говоря, советские психологи не зря сразу очертили себя кругом, чтобы, не дай бог, не проникли в их представления хоть какие-то: отголоски таких представлений, которые закрепились в обыденной речи. К их стыду, имеются рецидивы их возрождения и в научной литературе на базе достижений генетики…
Это восемьдесят третий год! Генетика уже давно перестала быть «продажной девкой империализма» даже для правителей Советского Союза, а психологи все еще держат оборону, как это было поручено им в начале пятидесятых! Генетика уже давно одна из тех наук, которые правят этим миром, а ее достижения считаются воротами в будущее. Но не для психологов!
Но если можно усомниться в их оценке генетики, то естественно усомниться и в том, что они верно оценили и представления обыденной речи! А значит, не стоит так уж бездумно отбрасывать намек нашего языка на то, что у кого-то есть способности, а у кого-то их нет, и как бы упорно этот человек ни трудился, какие бы общественные связи ни поддерживал, ничего выдающегося он не сделает. Без способностей это не дается!
Все это лишь мои исходные предположения, но таким образом, соглашаясь с другими исследователями или возмущаясь на явные несоответствия их высказываний моим представлениям, я выявляю, как говорили раньше, выпахтываю собственное понятие о способностях.
В этом суть культурно-исторического подхода в психологии.
Поэтому я расскажу о том, что делается в научной психологии, разделив ее на современную и старую, то есть дореволюционную науку о душе. К современной я отношу не только то, что делается сейчас, но все, что заменило старую психологию, выстроив себя не на понимании души, а на естественнонаучном мировоззрении, основы которого были заложены Локком.
Вероятно, мне придется коснуться и того, что делается за рубежом, но я сделаю это только на основании тех публикаций, которые ввели в научный оборот нашей психологии сами психологи. Иначе говоря, меня интересует не действительная зарубежная психология способностей, а ее понимание русско-язычными психологами.
Начну с того, с чего начинается широкая психологическая культура, с обзорных статей и учебников психологии. Затем попробую заглянуть и в настоящую науку.
Слой первый
Обзоры и учебники
В действительности, современная психология началась с ее переходом в естественнонаучное состояние, которое совпало с выделением психологии из философии. Сами психологи считают точкой отсчета создание Вильгельмом Вундтом в семидесятых годах девятнадцатого столетия психологической лаборатории. Но в России переход в естественнонаучное состояние начался после публикации в 1863 году Сеченовских «Рефлексов головного мозга» в «Современнике».
Революция семнадцатого года изменила в прежней России все, кроме естественной науки. Тем не менее, с добавлением марксизма, психология, безусловно, стала другой. Она осознала роль общества и культуры в создании того, что считает себя человеком. В советское время в психологии родилась Личность.
Это звучало гордо, но было лишь орудием воздействия на массы. Именно эта способность личности – меняться в соответствии с требованиями окружающей общественной среды – и была целью всей советской психологии, которая очень сильно связывала себя с задачами педагогики.
Психолог советского времени работает на Власть под видом воспитания нового поколения советских людей, в действительности, винтиков. Поэтому личность становится всем и полностью затмевает не только душу, но и простой здравый смысл.
Глава 1
Академическая наука. Верхний срез. Дружинин. 1999
Наше психологическое сообщество несколько раз на протяжении своего существования делало обзоры того, что сделано им в психологии способностей. Эти обзоры охватывают достаточное количество представительных работ, чтобы их можно было считать своеобразными срезами, по которым можно судить о развитии науки.
Такие обзорные статьи – самостоятельные или внутри каких-то книг – позволяют получить самое общее представление об устройстве сообщества и о том, что там делается. Главное – в них названы имена и даны самые общие оценки. Оценки эти, в сущности, есть выводы и итоги работы сообщества за большие отрезки времени, а имена позволяют уйти вглубь науки.
Последним таким срезом я считаю вышедшее в 1999 году второе издание «Психологии общих способностей» академика Дружинина. Даже если после нее и были обзорные работы, эта все же важнее, поскольку она отметила вхождение нашей психологии в новое состояние – полную зависимость от американской психологии.
Обзору предшественников в ней посвящена первая глава. Точнее, главка, из которой большая часть отведена рассказу о Гальтоне. Собственно нашей психологии отведено три странички, из которых более-менее осмысленной является первая. Ее стоит пересказать подробней, потому что именно из нее вырастала почти вся наша последующая университетская психология способностей.
Начинает академик Дружинин со странной ужимки, явно имеющей глубокий психологический смысл. На мой взгляд, таким образом он закладывал договор свойства нового сообщества русских психологов. В основу его положен один из самых действенных инструментов психологического воздействия – презрительное осмеяние.
«Привычка начинать с дефиниций, внедренная в нашу психику немецкой научной традицией, ведущей свою родословную (через Гегеля) от средневековой схоластики, вынуждает в начале изложения давать определения понятиям. Хотя К.Поппер и полагает, что определения понятий суть результаты научного общения, а не его предпосылка, принято давать трактовку основных понятий перед изложением материала» (Дружинин, с.12).
Эта самая «презренная привычка» займет в большой книге Дружинина всего одну страницу, а затем на читателя обрушатся водопады американских теорий, которые в определениях не нуждаются. Лишь бы наши студенты покупали переводы книг, подготовленные командой Дружинина. Так русская психология стала служанкой американской книжной торговли…
Что же касается привычки начинать с дефиниций, то есть с определений, это отнюдь не немецкая традиция и вовсе не наследие схоластики. Это самое что ни наесть бытовое требование любого точного рассуждения: вначале сказать, о чем ты собираешься говорить. Привычка не начинать с такого объявления предмета, если верить Дружинину, присущая американской психологии, – самый яркий признак не научности, а рыночности. И если ее насаждал академик, то… бедная, бедная Офелия наша психология!
Наука должна быть честной. Не по нравственным требованиям, а по требованиям самой научности. Точнее, по требованиям точности рассуждения, без которого науки просто нет. Другое дело торговля. Торговля без обмана не бывает.
Дружинин высмеивает основы научности, как Сеченов высмеивал науку о душе, делая прежнее поколение психологов посмешищем для молодежи. Это старый прием, ведущий к свержению отцов детьми. Именно это и происходит под руководством Дружинина. Старая советская психология меняется не на русскую, а на рыночную. Кроме этой страницы русских психологов в его «Психологии общих способностей» больше нет. Все остальные – сплошной свет с Запада.
Но высмеивание нужно, чтобы освободить свято место. Местом этим святым, в сущности, является наша Россия. Освободив ее от прежнего содержания, превращаем в рынок для новых товаров. И нужно для этого всего лишь чуточку лжи.
Вот Дружинин снизошел до необходимости спуститься со своих высот и давать нам определения способностей. Ожидается, что он их и вправду даст? Ожидается. Но будет лишь перечисление нескольких слабых попыток дать такое определение, сделанное советскими психологами. Не считать же определением вот это:
««Способность» – одно из наиболее общих психологических понятий» (т.ж.).
Далее следуют чужие определения:
«В отечественной психологии многие авторы давали ему развернутые определения. В частности С.Л.Рубинштейн понимал под способностями «…сложное, синтетическое образование, которое включает в себя целый ряд данных, без которых человек не был бы способен к какой-либо конкретной деятельности, и свойств, которые лишь в процессе определенным образом организованной деятельности вырабатываются».
Аналогичные по содержанию высказывания можно найти и у других авторов» (т.ж.).
Считал ли сам Дружинин «высказывание» Рубинштейна определением способностей? Сомневаюсь. Иначе он из него бы и исходил. Да и само «высказывание» Рубинштейна лучше, чем Дружинин, не обозвать. Способность – это сложное, синтетическое образование? Либо Сергей Леонидович болел, когда это писал, либо Дружинин выхватил из его трудов что-то, что сделало Рубинштейна смешным и глупым.
Но Дружинин, разобравшись с Рубинштейном, столь же решительно и небрежно переходит к Теплову:
«Б.М. Теплов выделил три признака способностей, которые и легли в основу определения, наиболее часто используемого специалистами: 1) способности – это индивидуально-психологические особенности, отличающие одного человека от другого; 2) только те особенности, которые имеют отношение к успешности выполнения деятельности, или нескольких деятельностей; 3) способности несводимы к знаниям, умениям и навыкам, которые уже выработаны у человека, хотя и обусловливают легкость и быстроту их приобретения.
Тем самым область психологии способностей – это раздел психологии индивидуальных различий (дифференциальной психологии)» (т.ж.).
Разделяет ли сам Дружинин взгляд на эти «признаки способностей» как на определение способностей и, тем более, верное определение? Непонятно. Но последнее высказывание дает основание предполагать, что именно это и есть его понимание. Однако я не вижу здесь самого главного: определения способностей.
Способности, безусловно, позволяют отличать одну личность от другой. Но что такое сами способности? Нечто, несводимое к знаниям, умениям и навыкам? Или нечто, что обусловливает легкость и быстроту их приобретения? Последнее, очевидно, верно. Но что есть это Нечто?
Сам Дружинин подобными сложностями свою голову не забивает. Он просто идет дальше, как ледокол, отметающий ненужные копания, как если бы было очевидно, что мы уже определили предмет своего исследования. Впрочем, может, мы вправду его определили, а разговор о способностях должен вестись как разговор об успешности:
«Естественно, успешность выполнения деятельности определяют и мотивация, и личностные особенности, что и побудило К.К.Платонова отнести к способностям любые свойства психики, в то или иной мере определяющие успех в конкретной деятельности.
Однако Б.М.Теплов идет дальше и указывает на то, что, помимо успеха в деятельности, способность детерминирует скорость и легкость овладения той или иной деятельностью, и это изменяет положение с определением: скорость обучения может зависеть от мотивации, но чувство легкости при обучении (иначе – «субъективная цена», переживание трудности) скорее обратно-пропорционально мотивационному напряжению» (т.ж.).
Какое отношение все это имеет к «положению с определением» способностей, я не понимаю. Поэтому для меня полной неожиданностью оказывается следующее за этим «Итак»! Итак – это вывод, и в данном случае он звучит так, как если бы определение было дано, и мы можем приступить к некоторым уточнениям:
«Итак, чем больше развита у человека способность, тем успешнее он выполняет деятельность, быстрее ею овладевает, а процесс овладения деятельностью и сама деятельность даются ему субъективно легче, чем обучение или работа в той сфере, в которой он не имеет способности.
Эту формулу способности можно выразить в объективной форме:
СПОСОБНОСТЬ = продуктивность
«цена»
или же в субъективной форме:
СПОСОБНОСТЬ = успешность
Трудность» (т.ж.с.12–13).
Способности можно определять как индивидуальные особенности, но тогда это будет определение индивидуальности или личности. Их можно определять как то, что обеспечивает успешность. Но тогда это определение успешности.
А что же такое сами способности?
На рубеже третьего тысячелетия наша психология устами своего главного теоретика способностей объявляет: способность – это Нечто. И что это такое, она не знает… Но зато неплохо знает, как это использовать.
