Kitabı oku: «Тайна скорбящего ангела», sayfa 5
В конце восьмидесятых, и в начале девяностых годов, расстановка сил в ГДР стала быстро изменяться. Немцы уже не хотели жить по старому, и все больше и больше стали требовать от своего правительства коренных изменений. Тогда даже русским детям офицеров, прапорщиков и вольнонаемных, проходивших службу в ГСВГ, негласно разрешили заниматься в спортивных секциях и даже обучаться учебных заведениях ГДР.
До падения берлинской стены оставалось меньше года.
– Алес – майне либе медхен, —сказал Демидов. —кина фроляйн, не будет – у нас электричество цу энде —закончилось…
– Да, да всё —танцен алес, —подтвердил Саша.
– Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…
– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий. Увидев расстроенных парней, немки как по команде, не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.
– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.
– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…
– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.
– Дарум, —ответил Виталий.– Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…
Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.
– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.
– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.
– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?
– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анарак, вышел следом за своими подружками.
Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.
Завтра наступал новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение.
Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камарады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и дюпелем шнапса перекинуться в вист или скат.
Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: то ли постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.
– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин. —Уже очень поздно.
Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.
– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.
– Да —вот, такие мы, – сказала Эрика улыбаясь.
Виталий схватил велик за руль, и пронзительным взглядом посмотрел девушке в глаза:
– Шпацирен гейн?
– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой цурюк!
– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:
– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!
– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий.—Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.
Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, девушки кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились пешком в сторону КПП.
Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков, перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.
Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу. Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком. Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой.
Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший красивый и интересный подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.
– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь хоть как-то поддержать разговор.
– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?
– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…
– О, русский язык нам надо обязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…
– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас просто динамят?
Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:
– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом… Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:
– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она. Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.
– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил:
– Вас ист дас?
– Дас ист баум, —ответила девушка.
– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?
– Дуб – а хрен его знает? Я еще породы деревьев не учил, —ответил Демидов. Русаков показал на дерево и спросил Керстин.
– Ви хайсе дие баум?
– Дас линде, —ответила Керстин.– По—русски это дерево называется липа.
– Так это липа, а есть еще такое дерево. Русаков передал девушке велосипед и стал на руках показывать ширину дуба, и что на дубе растут желуди и их едят дикие свиньи.
– Дас ист баум. Нах баум растут —эти бля… как их… —Нюссе… —Нюссе – нюссе… вас ист дас нюссе?
– Нюссе —это орех, —ответила Керстин.
– Найн —не орехи.
– Бананы, —сказал Виталий, – или кулэ!
Девчонки весело засмеялись. Явно что шутка Демидова очень иностранкам понравилась.
– Нет —не банан и не уголь! Их швайне хру—хру эссен! Сказал Русаков и изобразил, как дикая свинья ест желуди.
– А, я ферштейн – я понимать тебя, их кушает вальдшвайне дикая свинья, —сказала Керстин. —Это желуди – айхель.
– Айхель… —переспросил Русаков задумчиво, стараясь запомнить немецкие слова.
– Да—да желуди —айхель, —сказала радостно девушка видя, что её кавалер начинает понимать немецкий язык.
– Айхель вас баум хайсе, —переспросил Александр.
– Айхе, —ответила Керстин. Это по—русски будет дуб.
– Вот —вот! Я так и хотел сказать, что я в немецком языке дуб —дубом?
– Варум дуб —дубом, —спросила Керстин.
– Потому что один дуб —дас гут! Айне айхе гут! Цвай айхе – дас ист никс гуд —ду фарштеин? Цвай айхе – дас ист копф фест!!
Девчонки снова засмеялись. Изучение немецкого и русского языков напоминала какую —то игру, которую ребята выдумывали ради того, чтобы понимать друг друга и свободно говорить. Немки говорили по—русски, а их визави по —немецки. Такое уличное обучение было максимально продуктивным, и буквально через несколько дней подобного общения молодежь прекрасно понимала друг друга.
– Ты хочешь сказать, что твой копф —голова твердый, как два дуба, —переспросила немка.
– Ну что—то типа того, —сказал Русаков. —Только в русском языке выражение дуб —дубом обозначает не цвай айхе, а один дуб, но очень—очень крепкий – фест.
– А я поняла, —воскликнула Керстин. —По —немецки это будет звучать как фест – железное дерево.
– Дуб, —поправил Русаков. —Да —да дуб —айхе! Айзене айхе!
– А мне прикольно! Еще пару месяцев такого общения, и я буду говорить по—немецки, как настоящий бюргер, —сказал Русаков, удивляясь с какой скоростью ему даются такие познания. За разговорам совсем незаметно пришли в Цоссен. Время для немцев было уже позднее и наступила пора расстаться.
– Девочки -майне либе фроляйн! А если мы завтра встретим новый год вместе, – спросил по—немецки Виталий. —У нас есть вайн, роте кавьяр, унд филе гут музик.
Девчонки переглянулись.
– Роте кавьяр, -переспросила Эрика.
– Я -я роте кавьяр -красная икра…
Какое—то мгновение они обдумывали предложение Демидова. Им очень нравились эти русские парни. Они были такие забавные, что с ними уже не хотелось расставаться.
– Новый год —это фамилия фаетаг. Мы будем дома праздник – фамилия, – сказала Керстин. Но мы можем штат шпацирен – гулять город. Парни переглянулись, и улыбнувшись, почти в унисон сказали:
– «Фарштеин»! Морген абенд хельфт дие эрстен штунден… Керстин закинула свои руки за шею Русакову, и прижав парня к себе, впилась в его губы, сливаясь в пламенном поцелуе. В её поцелуе было столько страсти, что Русаков ощутил, как кончик её языка приник в его рот и стал шарить там, как у себя дома. При этом девушка настолько сильно прижала его к своей «природе», что Русаков был готов взвыть от боли. Его возбужденная плоть жаждала соития.
– Вау, —воскликнула Кертстин, оторвавшись от парня. —Туй хорошо кюсхен михь. Виталий тоже не растерялся. Увидев, что его друг лобызается с иностранкой, он так приклеился к губам Эрики, что та даже замычала от удовольствия. Попрощавшись, парни еще раз напомнили немкам о свидании и окрыленные первыми поцелуями, вернулись в городок.
– Бляха муха… Я с неё торчу, —сказал Русаков. —Ох, я бы её сейчас…
– Ну что тюлень, понял, что такое настоящая любовь, – спросил Виталий остро подкалывая друга.
– Грандиозно, – сказал Русаков и вытащил из кармана сигареты. —Курить будешь?
– Надо, —ответил Демидов. – Нервяк меня что—то стебает. Гормоны бушуют, а главное у меня в трусах теперь «дирижабль» припарковался – аж резинка лопается, —сказал Демидов.
– У меня тоже, —ответил Русаков и стал смеяться так, что на липах закряхтели спящие вороны. Русаков остановился, прикурил, и сделав глубокую затяжку, сказал:
– Ну что камарад, не посрамим русского гостеприимства? Они созрели, мы им нравимся, и они нас уже хотят. Такое бывает только в сказке… Виталий шел рядом и набирая полную грудь дыма блаженно выдыхал.
– Это что—то с чем—то! Разве брат, наши девчонки способны на такие любовные подвиги – нет! Пока наши зреют – эти уже яростно рвут плоды любви! Мне ребята говорили, что у немцев есть урок полового воспитания. С четырнадцати лет их уже учат, как заниматься любовью. Ты видел, после двенадцати ночи по «бундесу» фрицы крутят фильмы про секс и всякую порнуху. —Да, не гони беса…
– Зуб даю, —ответил Виталий. —У меня в комнате телевизор…
– Трахен зе битте, —сказал Русаков, чувствуя какой—то непонятный кураж.
– О, я—я натюлих, —ответил ему Демидов, и парни засмеялись так, что в крайних домах Цоссена стали зажигаться окна.
Глава пятая
Новый год
Подготовка к встрече нового 1989 года шла стремительными темпами. Парням не хотелось перед иностранками ударить лицом в грязь, поэтому все их старания были направлены на оформление праздничного антуража и ассортимента национальных блюд. Ребятам было неизвестно, как встречают новый год немцы, но русские должны были встречать так, чтобы у немцев всегда захватывало дух, от размаха и грандиозности.
– Так Санек, давай решим, что пить будем, —спросил Виталий, высыпав на стол все финансовые сбережения. —Во я знаю!? Я еще ничего не пробовал, кроме пива и шампанского, – ответил Русаков.
– Пиво не считается! Пиво Санчело, не новогодний напиток —это пойло для люмпенов! Я предлагаю купить парочку шампанского, и какой—нибудь ликерчик, или коньячок для продления удовольствия.
– Тогда берем шампанское и какой—нибудь ликерчик, —сказал Русаков.– Вишневый! Обожаю вишневый сок!
– Как скажешь камарад, —главное, чтобы нам потом на автопилоте по домой не расползтись, —ответил Демидов.
– На сто марок особо не разгуляешься. Не та сумма, чтобы нам напиться, – сказал Сашка
– Плохо ты еще знаешь! Литровая бутылка ротаторного спирта всего шесть марок стоит. А это пять бутылок сорокоградусного напитка…
– Да иди ты —с ты что не видел, что там череп и кости нарисованы?
– Череп и кости – это Санек, для экзальтированных фрицев! Мой папаня настаивает этот спирт на гвоздике, ванилине и еще каких—то листьях, и каждый день принимает в обед по соточке. И ничего – живее всех живых! Скажи спасибо, у меня кое—какие запасы с Союза остались. Купим мяса, пожарим шашлычок.
– А родаки твои куда сваливают? —спросил Русаков. —Ясное дело – в дом офицеров в ресторан! Я думаю, их часов до четырех утра не будет, а может, и до пяти будут гулять. Мы за это время успеем и в Цоссен за девками смотаться, шашлык приготовить, и вишневого ликера до поросячьего визга упиться.
День пролетел незаметно в стряпне и готовке. К вечеру всё было готово. Большие куски мяса мариновались в кастрюле, залитые темным пивом. Шампанское стояло в холодильнике, а вот ликер был спрятан под матрац от родительских глаз. Насчет шампанского родители не протестовали, а вот что—то более «серьезное» – было под строжайшим запретом. Не хватало, чтобы юнцы не достигнув совершеннолетия, погружались по своему скудоумию в пьянство, блуд и беспредельную похоть.
Это была первая Сашкина вечеринка. Она должна была войти в архив его памяти незабываемыми моментами начала его взрослой жизни. Как и было решено на «военном совете»: торжественное празднование нового года, должно было состояться в квартире Демидова. В этом были свои преимущества. Во-первых: его дом находился совсем рядом с КПП, и близости к внешнему периметру гарнизона. Во-вторых: тайные закрома юных ловеласов «ломились» от предполагаемых угощений и перетаскивать их из одного конца гарнизона в другой, было не продуктивно. Мамочка Виталия оставила сыну традиционный салат оливье, селедку под шубой, и эти деликатесы должны были стать венцом новогоднего пиршества. Воистину новогодний вечер для ребят должен был стать неким символическим трамплином в начало новой взрослой жизни. Прожитые годы стремительно приближали их к созреванию. Природу обмануть было невозможно. В этот самый период, так было начертано её законами – вчерашние юнцы, словно по мановению волшебной палочки, превращались в репродуктивных мужчин. Еще вчера они катались на велосипедах, ходили на рыбалку, беспечно гоняли во дворе мячик, а уже сегодня – сегодня вечером наступал тот момент, когда впервые вкусив сладость первых поцелуев, они уже напрочь забывали о своих детских увлечениях. В их жизни появлялись новые приоритеты – это была любовь. Так случилось и с героями этой фантастической на первый взгляд истории. Встретив себе однажды подружек, их прошлая жизнь наполненная детскими увлечениями потеряла для парней всякий смысл. Своей непосредственностью и какой—то доступной простотой в делах «амурных» открыли немки русским парням глаза на иной мир. Эти был мир таинства любви и кипучей страсти, которая просто бурлила, выплескивая наружу созревшие семена. Встречи, поцелуйчики и обнимашечки по темным углам, стали тем «боевым опытом», который набирали парни в своей юности для того, чтобы уже в дальнейшей жизни, стать в подобных делах настоящими экспертами – да и хорошими мужьями. На протяжении всего исторического периода сосуществования русских и немцев в рамках одного государства, всегда существовал какой—то странный дух соперничества. Борьба за национальное «превосходство» в хорошем смысле этого слова, всегда приводило к реваншу. Вот так было и в новогодние праздники. Вся Германия, истратив кучи денег на всякого рода петарды, фейерверки, ракеты и бенгальские огни, старалась показать всю мощь торжества, воплощенного в огонь и грохот. Громовым раскатом взрыв-пакетов и цветными фонтанами ярких огней «камрады», как называли русские немцев, старались покорить весь мир этим пиротехническим шоу, тем самым как бы бросая вызов русским. В это самое время, когда немцы, окрыленные предстоящим торжеством, готовили жареных гусей, карпов и домашних уток, русские «оккупанты» время даром не теряли. Закрывшись в своих гарнизонах, они тайно готовили достойные новогодние «сюрпризы».
Для ГДР было не удивительным явлением, когда в десять часов по местному времени в городах и селах открывалась «артиллерийская канонада» из средств войсковой имитации. Ночное небо вспыхивало разноцветьем сигнальных и осветительных ракет. Удар кремлевских курантов в двадцать два часа по местному времени, возвещал о том, что где—то там далеко на Востоке, Советский Союз начинал праздновать наступление нового года. В тот миг, в воздух поднимались тысячи сигнальных ракет и все пространство вокруг русских гарнизонов, грохотало разрывами взрыв-пакетов, имитационных патронов имитирующих разрывы артиллерийских снарядов. Когда стрелки часов сходились на двенадцати часах местного времени, то уже немцы разогретые русскими фейерверками старались выдать на гора всю свою мощь. Хотя это уже для русских не было столь актуально. Насколько мне помниться, никогда за всю историю группы советских войск в Германии, русские не стремились к устрашению, или какой—то ненависти к тем, с кем они жили под одним небом. Так и друзья, предвкушая всю радость этого события, готовились к окончательному покорению сердец своих новых подружек. Загодя пацаны достали из запасников и закромов всё, что горело, летало и взрывалось. Когда арсенал был готов к проведению акции, можно было и отдохнуть.
Чем ближе подходило время заветного свидания, тем сильнее друзья испытывали легкую дрожь и волнение. Странное ощущение накрыло их юношеское сознание. В этом мире взрослых и их политики, встреча с девчонками другого государства была, как желанна, так и весьма опасна. Ни кто тогда не мог понять, что прежде всего любовь и только любовь, может по иному изменить отношения между русскими и немцами.
– Ты, это Керстин, куда так собираешься, —спросил дед, глядя на внучку. —Ты разве не останешься в кругу семьи встречать новый год? Девушка крутилась возле зеркала, стараясь накрасится, чтобы выглядеть еще лучше, чем одарила её природа.
– Представь себе – у меня дед, сегодня первое в своей жизни свидание, —ответила Керстин, пританцовывая под музыку «Модерн Токинг», доносившуюся из динамиков телевизора. В эту новогоднюю ночь по всем каналам телевидения ФРГ и ГДР шли сплошные развлекательные программы, призванные поднимать настроение бюргеров разъединенной Германии. Новогодняя атмосфера, царившая в доме, придавала каждому предмету праздничное настроение. Мать Керстин, фрау Ингиборга и её тетка фрау Марта, крутились на кухне, колдуя над огромным карпом, которому предстояло в этот новогодний вечер стать украшением семейного стола.
– Керстин, я вижу тебя, прямо распирает от удовольствия. Ты часом не влюбилась, – спросил старик, прищурив хитрые и мудрые газа.
– Представь себе дед – я влюбилась, —ответила девушка, улыбаясь еще шире.
– Он местный —я знаю его, —спросил старик, раскачиваясь в кресле качалке.
– Нет! Ты его дед, не знаешь, он из Дабендорфа. Их школьная команда участвовала в соревнованиях по футболу. Вот мы там познакомились.
– И кто победил, —спросил старик, смакуя подаренный внучкой вайнбранд.
– Кто —кто, они победили. Они как заговоренные —всегда побеждают.
– А ты разве не останешься на новогоднего карпа, —спросил дед, —или помчишься к своему юнгеману?
– Я же сказала дед, мы с кузиной приглашены —и идем на свидание, —сказала девушка. —А потом пойдем в холл на дискотеку, и до утра будем пить «Домино», и танцевать под «Монинг токинг». Я ведь молодая девушка, а не старая грымза, как твоя старая фрау Марта.
– Давай гуляй —гуляй! Только потом не верещи, когда принесешь в подоле ребенка. Ты же первая и побежишь к фрау Марте, просить денег на аборт.
– А хоть и так —кузина мне не чужая. А значит, и её бабка приходится мне родней. Да только в Цоссене всем известен её скупердяйский характер —пфеннига не выпросишь.
Керстин казалось, дед был холоднее к своей двоюродной внучке Эрике. Она была девушкой бесшабашной, что плохо сказывалось на воспитании Керстин. Когда внучка приходила в гости, она любила подтрунить над ним, припоминая старику прошлые грехи на любовном фронте.
– Да, дед, хотела тебе сказать, мы вчера с кузиной познакомились с двумя русскими. Из военного гарнизона. Они стояли в очереди в магазин и замерзли, —сказала Керстин, как бы между прочим.
– Русские не мерзнут, —ответил дед, вспомнив зиму 1941 года. От этих воспоминаний ему даже стало как—то не по себе, и он натянул на ноги верблюжий плед, которым кутал свои обмороженные в русском плену ноги.
– Русские не такие, как наши —они бесплатно угощали нас мороженным и кофе.
– Ага, замерзшие русские едят на морозе мороженное, —сказал дед с долей сарказма.
– Да —именно так и было, —сказала девушка. —Как ты думаешь, нам стоит общаться сними? Мне ведь нужна практика, чтобы я могла говорить по—русски. Что ты дед, мне можешь посоветовать?
– Тебе, что не советуй, ты один черт сделаешь по-своему. Русские —русские нормальные люди, если их не злить. Они ведь как пчелы.
– Это как, —спросила Керстин.
– Если ты с ними дружишь, то будет тебе и мед, и воск, и перга. Но стоит тебе залезть к ним в улей, – тогда ты узнаешь на своей шкуре, что такое стальное русское жало. Ты же знаешь- мне довелось на себе испытать их «гостеприимство».
– Да, ладно – хватит вспоминать былую молодость. Тогда вся Германия была в плену непонятных гитлеровских грез. А сейчас другое время, – сказала Керстин.– Мы ведь государствами дружим.
– Мы дружим, да только русские, никогда не забудут того, что мы им сделали. Придет время и они нам всё припомнят, и тогда этой дружбе придет конец.
– Дед, а ты хоть раз бывал в русском гарнизоне? Как они там живут?
– В гарнизоне не был, мне русского плена хватило, —сказал дед угрюмо.
– Ты был в плену – у русских, —спросила удивленно Керстин.
– А что тебе мать про это не говорила?
– Ты же знаешь, что у нас в семье не принято говорить и вспоминать о прошлом. Я даже ничего не знала. Что мне говорить, если я снова увижу этих русских.
– Скажи им спасибо, —сказал дед, и на его глазах выступили слезы. —Скажи им, что твой дед Мартин Грассер передает им привет. Я могу даже попросить прощение.
– За что, —спросила Керстин, поправляя деду плед.
– За то, что они оставили меня в живых. Я всегда поражался русским и их умению прощать врага. Я бы так не смог, наверное. Если бы не они, я никогда бы не вернулся домой, и у тебя никогда не было бы такого деда как я.
– Так значит, ты не будешь против, если я пойду на свидание?
– Ты Керстин, уже почти взрослая, и тебе самой решать с кем встречаться, —сказал дед. —Если в нашем доме вдруг появятся русские, у меня есть, что сказать им.
Старик откинувшись на кресло качалку, в мыслях ушел туда, откуда не возвратились почти семь миллионов немцев.
