Лунные дети-1

Глава 3

Всю последнюю неделю жизни дома я бродила по Сети, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь информацию о моей будущей школе. Тщетно. Создавалось ощущение какого-то вселенского заговора молчания вокруг всех «Штук» вообще и вокруг Школы Навигаторов в частности.

Было, конечно, множество статей, посвящённых суперам, ничего нового из них я не узнала: там описывались только мы сами, наш интеллект, наши умственные сверхспособности, даже наши, зачастую весьма мерзкие, характеры, в общем, много-много всего-всего-всего. Но не было ни слова про то, где и чему нас учат.

Я пришла к выводу, что тема обучения суперов закрыта для всех, кому ещё не исполнилось пятнадцати, и выпросила у папы карточку взрослого доступа в Сеть. Это тоже не принесло никаких результатов.

И тут в одной из сетевых газет я совершенно случайно обнаружила публикацию «На заре новой эпохи», подписанную забавным ником Валькирия. Дело происходило глубоким вечером, я была изрядно утомлена, а статья, как назло, оказалась настолько объёмной, что я некоторое время даже решала, стоит её вообще читать или нет. Начала – и не смогла оторваться. А добравшись до конца, поняла, что всю неделю бродила по Сети зря – эта статья удачно аккумулировала в себе всю имеющуюся в свободном доступе информацию, а также некоторые закрытые сведения, которые я при всём своём желании вряд ли смогла бы где-нибудь отыскать.

Попробую пересказать прочитанное своими словами.

Дети с повышенным уровнем умственного развития рождались всегда, во всё время существования человеческой цивилизации. Эти случаи были не часты, и они всегда оказывали особенное влияние на ход исторических и культурных процессов.

Пабло Пикассо начал рисовать в полтора года, Моцарт уже в три года выступал с концертами, Акрит Йасуал в семь лет самостоятельно провёл хирургическую операцию, Александр Македонский в 25 лет завоевал полмира – примеров можно привести множество – многие дети-гении оставили заметный след в мировой истории.

Высокая одаренность – это всегда отклонение в строении мозга и в психическом развитии. По данным генетических исследований трёхсотлетней давности, до некоторых пор такой тяжкий дар выпадал примерно одному из тысячи, развивался в нужной мере у одного из миллиона, а действительно гением становился один из десяти миллионов. Цифры весьма условные, но порядок чисел, видимо, достаточно отражал истину.

Стандартная судьба среднестатистических вундеркиндов была незавидна – основной всплеск творческой активности таких детей приходился на ранний и средний подростковый возраст; с течением времени их интеллект сравнивался по уровню с таковым же окружающих людей, а то и падал ниже обычного уровня, словно они за несколько первых лет своей жизни исчерпывали какой-то ресурс, отпущенный природой.

А может быть их просто-напросто не умели воспитывать.

А потом научились. Что ещё оставалось делать: число детей-гениев стало возрастать с поразительной быстротой.

Данные о количестве вундеркиндов, в нашей Сети засекречиваются, но Валькирии удалось вывести приблизительную статистику. Итак:

2550—2555 годы – 19 человек

2555—2560 годы – 16 человек

2560—2565 годы – 17 человек

2565—2570 годы – 11 человек

2570—2575 годы – 360 человек

2575—2580 годы – 450 человек

2480—2485 годы – 620 человек

2485—2490 годы – 780 человек

2490—2495 годы – 910 человек.

Из этой статистики Валькирия делает вывод, что человеческая популяция переживает новый период своего развития – интеллектуальный.

Биологический период эволюции мы пережили на заре своей истории, когда из обезьян произошли люди (хотя некоторые учёные до сих пор ставят этот факт под сомнение). Затем можно отметить социальный период – люди учились жить друг с другом, вырабатывали правила и законы совместного сосуществования; этот период закончился в 2147 году, когда завершилась третья – и последняя – мировая война.

С приходом к власти Навигаторов начался этический период эволюции. Люди на уровне безусловных инстинктов уясняли себе, что можно делать, что нельзя, что хорошо, что плохо, как поступать в тех или иных житейских ситуациях.

Сейчас и этот период подошёл к своему логическому концу. Мы живём в очень благополучное время, когда все проблемы человечества решены. Именно поэтому нынешние Навигаторы закостенели в своём развитии. Они научились удерживать в относительном спокойствии наш мир, но не в силах указать, в какую сторону следует двигаться дальше.

Но земная эволюция не остановилась. Мать природа зачастую бывает на редкость изобретательна. Следует немного поразмышлять над новостными сайтами – и становится ясно, что эволюция уже начала очередной виток своего развития – только это мало кто видит, потому что всё происходит не по указу Навигаторов, а само собой – по воле Всевышнего, если оперировать идеалистическими категориями.

За последние несколько десятков лет мир сильно изменился. Интеллект человеческой популяции впервые за всё время обозримой истории возрос на несколько порядков – и это произошло очень быстро, за считанные года.

Что заставляет задуматься.

Мир меняется, и главная движущая сила этих перемен – суперы – дети с повышенным уровнем интеллектуального развития.

Физическое развитие вундеркиндов нового поколения не отступает от общепринятых норм, зато умственное развитие достигает критических уровней по всем показателям.

В четыре месяца среднестатистический малыш узнаёт мать, в десять – может выполнять команды взрослых, в год – легко повторяет простые слова. На втором году жизни совершенствуются координация движений и понимание речи, значительно увеличивается словарный запас. В три года ребёнок впервые говорит «я» – то есть у него появляется личность (как психологическая категория). В возрасте шести лет дети приобретают относительную самостоятельность. Именно тогда происходит формирование моральных качеств, элементарных эстетических восприятий, норм общественного поведения. Развивается мышление, сначала конкретно-реалистическое, а в начале школьного возраста и абстрактное. Развитие мышления завершается в пятнадцать биологических лет.

У «вундеркиндов новой волны» всё происходит несколько иначе. Функциональное созревание головного мозга происходит на порядок быстрее.

Уже через месяц жизни ребёнок способен воспринимать информацию и примитивно классифицировать её. В два-три месяца, при благоприятных условиях (если родители дают возможность находится рядом с письменными источниками информации), малыш способен читать отдельные слоги и простые слова. Глазами и мозгом – но не голосом. В пять месяцев навык чтения приобретает стабильный характер.

Именно в этот период у него происходит становление личности. Таким образом его характер, навыки и увлечения очень сильно зависят от информации, потребляемой в первые полгода жизни.

К тому времени, как у ребёнка в достаточной степени развивается артикуляционный аппарат и он может связно выражать свои мысли, у него в головёнке накапливается столько всего, что своей неожиданной интеллектуальной гиперактивностью малыш пугает родителей и наставников.

Я даже отыскала два случая, когда дети с повышенным уровнем интеллектуального развития были отправлены в школу для умственно неполноценных, а ещё в одном случае родители от ребёнка отказались, автоматически, кстати заметить, утеряв свои родительские права.

Жить в одной семье с вундеркиндом в то неспокойное время становилось на самом деле занятием не для слабонервных. Родитель может выдержать многое, даже многочасовые бдения над постелью своего больного чада, но когда годовалый малыш днями напролёт главу за главой одолевает страницы тома, по размеру едва ли не больше, чем сам читатель, – это, мягко выражаясь, нервирует.

«Мы имеем дело с людьми нового поколения, – в своей статье подводит итог Валькирия. – Антропогенез начался с появления Homo habilis – человека умелого. По данным современной науки мы пережили шесть этапов биологической эволюции, венцом которой до некоторых пор был вид Homo sapiens. Утверждаю со всей категоричностью, на которую способна: теперь мы стоим на пороге появления нового биологического вида – Homo superius – человек высший.»

Именно с лёгкой руки представителей «четвёртой власти» «вундеркиндов новой волны» назвали суперами – название прижилось с лёгкостью, с какой патроны входят в автоматную обойму. (Кстати сказать, с латынью у почтенных журналистов были некоторые проблемы, ибо в названии на обе ноги хромают и грамматика, и орфография; даже с принципом словообразования можно поспорить).

В раннем младенческом возрасте у обычных детей эмоциональность прямо взаимосвязана с умом: чем богаче переживания, тем психически сложнее и богаче человек, и чем эмоциональнее пережито нечто, тем глубже оно остаётся в памяти как жизненный опыт.

Эмоциональных переживаний у супера более чем достаточно: его физическое развитие остаётся на уровне, как у прочих детей (в пять месяцев он едва может самостоятельно повернуться со спинки на животик и, опираясь на ладошки, высоко поднять голову), но умственное развитие по некоторым параметрам приближается к пяти-шестилетнему возрасту).

Физическое и умственное интеллектуальное развитие резко не совпадают друг с другом, поэтому в первые годы жизни (да и во все последующие, если не лукавить), суперы испытывают постоянный стресс.

Это накладывает отпечаток на развитие характера – любой супер очень сложен в общении, причём даже с близкими родственниками, что уж говорить про наставников и потенциальных педагогов.

Валькирия приносила читателям извинения, что так и не смогла докопаться, кому первому пришла в голову создать школы для суперов.

Двадцать три года назад, в 2472 году, одновременно на нескольких материках – Евразийском, Северолатинском, Южнолатинском и Австралийском – появились первые учебные заведения для гениальных детей. В первый год их было четыре, потом – пять, уже на третий год – девять.

Правительственные СМИ с первых дней даже существование этих школ пытались засекретить. У акул пера и клавиатуры ничего не получилось: во-первых, количество школ вырастало так стремительно, что чисто физически (точнее, географически) этого нельзя было скрыть; во-вторых, вокруг новых школ стремительно вырастало такое количество сплетен, слухов и домыслов, что пресечь их не было никакой возможности.

Шестнадцать лет назад тема школ для высокоодарённых детей начала обсуждаться всеми СМИ. Это произошло одновременно – в один день и по всей Сети, – словно кто-то из Навигаторов милостиво махнул мизинцем левой руки, открывая информационную завесу.

Мир припал к экранам визоров. В сумбурных репортажах малыши, которые едва умели ходить, решали многоэтажные уравнения с первообразными и интегралами, наизусть читали целые страницы из «Этических принципов нейроники», с маститыми экономистами всерьёз обсуждали плановые проблемы колонизации планет, перед школьной доской с мелком в руке забирались на такие высоты теоретической математики, что даже самые высокомудрые последователи Евклида начинали путаться в показаниях.

На первый взгляд казалось, что в появившейся лавине информации, стоит только захотеть, можно отыскать ответы абсолютно на все вопросы. Однако, приглядевшись повнимательнее, любой человек понимал, что множество фактов, цифр и мнений, только кажутся значимыми и на самом деле не несут никакой смысловой нагрузки.

Суперы очень умны – об этом все знали; на порядок умнее многих представителей человеческого рода – в этом тоже никто не сомневался; с десяти биологических лет они обучаются в особых школах – тоже, вроде бы, общеизвестный факт… Больше, собственно говоря, из этих репортажей ничего нельзя было узнать. Даже ни одной школы для суперов ни разу не показали изнутри – только снаружи и то на таком расстоянии, что виднелись только крыши и контуры каких-то одноэтажных строений, похожих на казармы. Жуть какая-то, одним словом.

Само собой, нашлись недовольные, на территории Сети развернувшие целую компанию под девизом «Детей нельзя лишать детства!» В ход пошли все возможные с точки зрения политтехнологической этики приёмы – и законные, и не совсем.

Ответом послужило выступление одного из основоположников современной психологии – некоего Кравцова.

«Если суперов поставить перед необходимостью обучаться в обычных школах, это будет всё равно, что я буду заставлять профессора математики изо дня в день сдавать мне экзамен по таблице умножения, – сказал он, – и такое моё поведение, при любом раскладе, будет воспринято как изощрённое издевательство. У всех суперов есть пунктик… особенность характера – они крайне недовольны, когда их интеллект не воспринимают всерьёз. А наши горе-воспитатели именно это мне и предлагают сделать. „Верните детям детство!“ Человека, который может руководить научно-исследовательским институтом, усадить в колыбельку и в качестве развлечения дать ему мягкую игрушку – что для него может быть оскорбительнее?»

По поводу «руководить НИИ» – это он, конечно, преувеличил, однако эта речь оказалось точкой над i в споре о необходимости существования специальных учебных заведений для суперов.

Тем не менее, по каким-то неведомым причинам, суперы до десяти лет были вынуждены учиться в обычных школах рядом с нормальными детьми. Среднестатистический супер, который вполне мог читать лекции на первых курсах физматов, был вынужден сидеть за одной партой с тем, кто только-только с трудом преодолевал таблицу умножения. Это было, мягко выражаясь, не совсем понятно.

Всё закончилось, так и не начавшись по-настоящему: люди утомились обсуждать тему школ для суперов – новой информации не поступало, а мусолить старые репортажи быстро приелось. Да и к чересчур умным детям как-то очень быстро привыкли.

Привыкли настолько, что восприняли как должное факт, что у первого лица нашей планеты – Сенатора Германа Иванова – родившаяся десять лет назад дочка оказалась супером.

Это – не первый (и, наверное, не последний) супер в среде высокопоставленных лиц. Однако есть нюансы.

Полина Германовна – единственный и горячо любимый ребёнок Германа Геннадьевича, именно в этом году она поступает в «Штуку» (по данным, полученным из надёжных источников, – в Вологодской области, на отделение Навигации). Теперь всё зависит от того, насколько крепко господин Иванов держит в руках бразды правления нашей конфедерацией. Если его власть чисто номинальная, тогда в нынешнем раскладе вряд ли что-нибудь изменится. В случае же, если влияние Сенатора распространяется на систему образования, нас ждут интересные события, связанные и с суперами в общем, и со школами, где они обучаются – в частности.

Валькирия в своей статье не стала экстраполировать события, лишь намекнула, что ждать осталось совсем немного и через месяц-другой всё станет на свои места.

Итак, спустя некоторое время «Штук» вокруг них немного поутих – люди привыкли. Homo sapiens – это вообще существо с поразительной степенью адаптации. А через несколько лет оказалось, что из четырёх Школ незаметно для общественности выросла целая сеть специализированных педагогических учреждений. По разным данным их было от двадцати до тридцати восьми. И в каждой обучалась не одна сотня детей.

Некоторые радикально настроенные к Правительству СМИ время от времени пытались поднять вопрос о том, что число детей-гениев вырастает в геометрической прогрессии и превышает всякие разумные пределы, но эта информация бродила по страницам жёлтой прессы, ни разу не выбравшись на просторы официальных изданий. Рядовым обывателям приходилось довольствоваться непроверенными слухами, которые делали учеников-суперов чуть ли не монстрами в человеческом обличии.

Постепенно школы стали узкоспециализированными. Где-то в Панаме проходила подготовка солдат, три «Штуки» на Африканском континенте занимались подготовкой специалистов-биологов. Сибирский регион воспитывал космонавтов. В Австралии обучались программеры. В России, под Вологдой, располагалась Школа Навигаторов. Каждый, окончивший эту школу, имел все шансы занять ключевое место в политике любой населённой планеты Федерации.

С лёгкой руки, точнее сказать, с бойкого пера одного из сетевых журналистов учебные заведения для суперов стали называть «Штуками». Это было перевранная аббревиатура официального названия «Школа юных талантов» – ШЮТ. (Сначала были юмористы, что эту аббревиатуру перевирали в «Шутки», но это как-то не прижилось)…

Вообще, если историю педагогики нашей планеты за два десятка последних лет рассмотреть чуть более дотошно, чем это делается в ВУЗовских учебниках, возникает громадное количество вопросов.

«Лично я, – пишет в конце статьи Валькирия, – после долгих изысканий в Сети, так и не смогла понять, каким образом за такой короткий отрезок времени смогли отыскать множество преподавателей, согласившихся работать с суперами, и почему об этих героях от педагогики не известно вообще ничего – ни в одной базе данных не имеется ни одного байта информации – будто этих людей не было, нет и никогда не существовало. Но ведь кто-то должен обучать суперов? Невольно поверишь самым невероятным слухам, например, что готовится инопланетное вторжение и в качестве преподавателей у суперов в поте лица (или что там у них) работают инопланетяне…»

Думаю, Валькирия шутила, вряд ли подобные вещи можно говорить всерьёз. Однако, в чём-то она права. Если суперы, в семи-восьмилетнем возрасте зачастую преподают в ВУЗах, то какой же квалификации должны быть их собственные преподаватели?

Итак, в десять биологических лет в жизни каждого супера наступает новый период – он поступает в «Штуку» – и его дальнейшее существование погружается в тьму неведения. Даже невозможно предположить, чем суперы занимаются в школе, если они и так умнее своих взрослых преподавателей; кто их учит; чему; а – главное – по какой причине суперы с дипломом об окончании Школы Юных Талантов не горят желанием рассказывать о своём обучении.

На этой, совсем не оптимистической, ноте Валькирия заканчивала свою статью.

Вдоволь побродив по Графонету и нахватавшись всякой побочной информации, так или иначе касающейся обучения в «Штуках», я поняла, что так называемый экзамен, по поводу которого я так сильно переживала – фикция. Я даже всерьёз заподозрила, что, даже если бы не ответила ни на один вопрос, меня бы всё равно приняли. Не было ещё ни одного случая, чтобы супер учился в обычной школе. Кстати, неужели из «Штук» никого никогда не выгоняли?

Хотя, фикция, похоже, – не совсем правильное слово. Вполне возможно, информация о начальном уровне ученика уже сидит в памяти какой-нибудь здешней машины. Ведь зачем-то нужна была проверка знаний? Нашим будущим учителям?

Интересно будет поднять здешние школьные архивы и поподробнее узнать про «Штуки». Сколько их, какие ребята там учатся, историю существования этих школ вообще. Если же и здесь информации не будет, то её нет вообще. А такого в принципе быть не может.

– Привет!

Сейчас, сидя в песочнице и сооружая стену башни, я вспоминала свою прошлую жизнь с улыбкой. Подумать только, те ребята, которые со мной учились, сейчас пошли в четвёртый класс и проходят – подумать только! – разбор предложений по частям речи.

– Здравствуй!

Супера можно вычислить в первый месяц его жизни. Но законодательно к ним относятся так же, как ко всем остальным детям. А с семи до десяти лет нам даже учиться приходится в стандартной школе с обычными и – извиняюсь – очень глупенькими детьми. Интересно – зачем? Чтобы мы поняли, какие мы другие? Или это ОНИ сызмальства должны понять, что с точки зрения интеллекта, суперы стоят на ступень выше их самих? Интересная проблема.

Наконец в сознание проник чей-то голос:

– Это ты всё построила? А можно я с тобой?

Глава 4

Я, углубившись в собственные мысли, не сразу расслышала вопрос, а потом подскочила, словно ужаленная. Прямо передо мной стоял мальчик, может быть чуть старше меня самой, и с интересом разглядывал песчаные постройки. Под глазом у него красовался живописный синяк.

– М-можно, – пролепетала я, тоскливо вглядываясь в лицо пришедшего, пытаясь понять, не издевается ли он. Это был первый здешний супер, кто решил пообщаться со мной.

Сразу возникает вопрос – зачем?

Я не исключала, что всё это вполне может закончиться тем, что из кустов выскочит стайка мальчишек, которые осмеют и меня, и моё не в меру детское занятие.

Не доверяла я таким вот предложениям дружбы. Конечно, понимаю, что там, где я собираюсь учиться, ребята не в пример умнее, чем в обычных учебных учреждениях. Однако, по моему глубокому убеждению, мальчишки, какими бы умными они не были, остаются мальчишками.

И этот парень собирается сидеть в одной песочнице со мной? Ни за что не поверю!

Мальчик, похоже, не шутил.

– Я ещё один замок построю! – Решил он, продолжая разглядывать мои постройки. – А потом между ними можно будет перебросить мостик. – И вопросительно посмотрел на меня, словно в моих силах было ему запретить.

Я невольно поморщилась.

«Замок… мостик… Ерунда какая-то в голову лезет… Говорил мне папа, не читай Фрейда!»

Несколько минут мы молча занимались своими делами. Причём я потеряла всякий интерес к тому, что происходит на моём объекте, теперь меня мучил только один вопрос: как с наименьшими потерями выкрутиться из сложившейся ситуации? Ведь если этот парень хоть одному человеку в этой «Штуке» скажет, за каким занятием меня застал, единственное, что мне останется – это уйти в другую школу. Причём я совсем не преувеличиваю. Вряд ли «Штуках» порядки мягче, чем в обычных школах, у меня есть основания подозревать, что совсем нет – гораздо жёстче.

– Тебя как зовут? – Спросил мальчик. Я покосилась на него. Он был в длинных, до колен, шортах и лёгкой джинсовой куртке.

– Настёна. В смысле, Настя.

– Здорово!

– Чего здорового-то? – Не совсем дружелюбно буркнула я, не совсем уверенная в лояльности собеседника.

– Имя красивое. И даже очень.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, поэтому склонилась над своим замком, чтобы это не было так сильно заметно.

– А тебя как?

– Никита.

– У тебя имечко тоже ничего, – сочла нужным сказать я.

– И на том спасибо.

Никита, высунув от усердия кончик языка, принялся с помощью указательного пальца в цилиндре самой большой башни проделывать окошечки. Он выглядел обычным мальчишкой и даже на супера не очень походил. Каждый раз, пытаясь его рассмотреть, я задерживалась взглядом на его синяке под правым глазом. Его, судя по всему, поставили совсем недавно: краснота только-только начинала переходить в синеву.

– Ты с какого курса, Никит?

– С первого.

– То есть, уже со второго? – Пришлось уточнить мне.

Не походил он на первоклашку, хоть тресни!

– Нет, с первого.

– Так ты только недавно сюда приехал?

– Ага. А ты что думала?

– Я думала, тебе лет одиннадцать- двенадцать.

– Десять, – улыбнулся мальчик. – Но за комплимент – спасибо.

– Пожалуйста. А почему ты без всего?

– Вещи в главном корпусе оставил и пошёл гулять. Что ещё делать?

Предположение, что Никите столько же, сколько и мне, может быть, мы даже учиться будем в одном классе, сразу настроил меня на дружелюбный лад. Теперь, казалось, даже мельчайшие преграды между нами были устранены. Наш диалог стал постепенно налаживаться.

– Ты издалека, наверное? – Спросил мой собеседник.

– С чего ты взял?

– Мне так показалось.

– Из Питера.

– Надо же! Я тоже! – Воскликнул мальчик. – А где ты там жила?

– Почему – «жила»? Я до сих пор там живу. На Васильевском.

– А я на Петроградке.

– Странно, что мы до этого ни разу не встретились.

– Ничего странного, – рассудительно ответил мальчик. – Питер большой.

Я кивнула, соглашаясь. Да, мол, большой. Третий по величине на планете после Пекина и Москвы – куда уж больше.

– Ты уже устроился?

– Сказали к шести подойти к административному корпусу, а сейчас ещё трёх нет.

Я мельком взглянула на браслет мобильника.

– Как там вообще в «Штуке», нормально, жить можно?

Никита остолбенел. В прямом смысле этого слова. Медленно поднялся и остался стоять, не сводя с меня изумлённого взгляда.

– Так ты тоже только поступила?

– Да.

– А где твои сумки?

– Там, в кустах, – кивнула я.

Последовала немая сцена. Мы молча смотрели друг на друга, и чем больше проходило времени, тем более неприятной становилась пауза. До меня уже стало кое-что доходить.

– А чего ты тогда тут делаешь? – Через минуту обрёл дар речи мой собеседник.

Что мне было отвечать? В песочнице играю?

Я молча поднялась. С удовольствием бы ударила ногой по замку (так и подмывало это сделать), но стало жалко, слишком уж красивым было сооружение.

Никита побагровел и отвернулся. Он оказался не таким любителем эстетики, как я: его замок разлетелся под ударом кеды.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что произошло. Мой новый знакомый увидел меня без вещей и подумал, что я старшекурсница. В целях подлизаться к нужному человечку, он начал играть со мной. Теперь он очутился в таком же положении, что и я минуту назад. Если я только намекну кому-нибудь, что он тут копался в песочнице – ребята его заживо съедят.

– Сделаем вид, что всего этого не было, хорошо? – Запинаясь, предложила я.

Это был не самый лучший выход, но больше мне ничего не пришло в голову.

– Хорошо, – едва слышно процедил Никита, глядя в сторону.

Он сделал несколько шагов прочь, но видя, как я копаюсь с чемоданом, заколебался и подошёл ко мне.

– Помочь?

– Помоги.

Мальчик легко подхватил мою сумку, чуть поморщившись от неожиданной тяжести – чемодан, и легко пошёл по дорожке. Я безропотно последовала за ним.

Мы долго молчали.

– У тебя тут чего – кирпичи? – Наконец, спросил он.

– А если я скажу, что да, от этого что-нибудь изменится? Скажешь, чтобы я сама несла? – Вопросом на вопрос ответила я, потом призналась. – Даже не представляю – мамка собирала. Мне самой интересно, что можно напихать в такой громадный чемодан.

– Навряд ли что-нибудь полезное. – Предположил Никита. – Хорошего не может быть так много. Может всю эту радость в пруд зашвырнуть?

Мы как раз проходили возле небольшого водоёма.

– Только попробуй, – я постаралась придать своему голосу угрожающие нотки. – Следующим – сам полетишь.

– Шутка! – Поспешно отозвался мой новый знакомый. Так поспешно, что я сразу поняла – он меня боится.

И не столько меня, сколько того, что я могу о нём рассказать.

Может быть, кому-нибудь и нравится, когда люди его боятся, но я этого не переношу.

– Не соблаговолишь сообщить, куда мы направляем наши стопы?

Никита чуть не выронил сумку от такого высокопарного стиля.

– В главный корпус пойдём.

– Насколько он главный? Главнее всех остальных?

– Я откуда знаю! Называется главным.

– Так и написано? Мелом на стене? Не хочу, конечно, обижать тебя, Никита, но я бы не стала доверять надписям, которые написаны мелом. Тем более, на стене.

– Там табличка висит.

– Это другое дело. Табличка – это признак надёжности и благосостояния. А не помнишь, из чего была табличка?

– В каком смысле?

– Из бумаги, из фанеры, из чего-нибудь ещё?

– Из бронзы.

– Бронза – это здорово. А как ты узнал, что именно из бронзы? Понимаешь, Никита, есть такие люди, которые любят делать далеко идущие выводы. Из обыкновенного предположения, допустим, посредством строгой логики они извлекают вывод, из него – второй, из второго – третий, из третьего – четвёртый, и так далее. Они идут всё дальше и дальше, всё больше убеждаются в своей правоте, но забывают, что то, с чего они начали – это всего-навсего предположение, которое не суть, что правильно. Они бывают очень удивлены, когда понимают, что почему-то все их безукоризненные выводы и предпосылки привели к неверному итогу…

Я чувствовала, что несу полную ерунду, и у меня были все основания полагать, что с каждым словом в глазах Никиты я выгляжу всё глупее и глупее. Но что было делать? Надо же было мне хоть как-то его заболтать. Я сразу поняла, что чем витиеватее я буду говорить, тем больше вероятность, что происшедшее несколько минут назад он постепенно забудет.

Моя уловка сработала. Если бы я выражалась односложно, тем более молчала, Никита продолжал про себя мусолить историю в песочнице и переживал бы. Теперь же у него голова занята совсем другим.

Единственное «но»: тема про основы формальной логики оказалась не настолько захватывающей, насколько мне этого хотелось бы. Пришлось срочно менять направление диалога.

– Ты давно приехал в это благословенное учреждение?

– В семь утра.

– А почему не в пять? Было бы гораздо смешнее.

Никита сделал очень длинную паузу; я подумала, что он принял мои слова за неудачную шутку.

– В темноте грав не люблю водить.

– Ты разве сам его водишь?

– Да. Папка меня уже давно научил.

– И без автопилота?

– Автопилоты – выдумка для недоразвитых.

– Так ты сюда без родителей добрался?

– Ну да.

– На граве?

– На чём же ещё. Не на подводной же лодке!

– И права у тебя есть? – Недоверчиво продолжала допытываться я.

– Права с пятнадцати выдают. Для суперов никто отдельных законов не издавал.

– А как же ты без прав?

– Кто тут смотрит на эти права? – Отмахнулся он. – В Питере – да – на каждом углу патрульные. Там бы я и сотни метров не пролетел. А уже в десяти километрах от города – вообще ни одного.

– И ты такое расстояние один пролетел? – Всё ещё не верила я. – С самого Питера и досюда?!

– Какое ещё «такое»? Если бы я из Сибири летел – это да, честь мне и хвала. А тут всего две области, этим и хвастаться стыдно.

И что мне нужно было на это ответить? Я прожила уже десять лет и за всё это время и двух метров не пролетела на граве самостоятельно, а Никита просто так утверждает… Мальчишка ведь запросто мог совершить вынужденную посадку где-нибудь на границе между Вологодской и Питерской областью – тогда бы пришлось ждать Патрульных. Ладно, может быть, у него не очень умный папа, но мама-то куда смотрит? Или им вместе сын настолько безразличен?

Я снова решила сменить тему разговора. Если нам придётся учиться вместе, у меня ещё будет возможность узнать, что происходит у него в семье. Просто так, из чистого девчоночьего любопытства. А если он окажется в соседнем классе или будет водиться с другой компанией, то это ещё лучше: не придётся загружать голову лишними проблемами.

– И как тебе тут?

– Я пока ещё ничего не знаю, – признался мальчик. – Я сначала по территории гулял. Как-то там всё странно.

– Что именно? – Не поняла я.

– Вообще – всё. Людей почти нет, хоть через день уже учёба начинается. А те, что есть, – так лучше бы их не было. Кому не задай вопрос – или молчат или цедят сквозь зубы, так, что больше и подходить не хочется.

– Это точно, – согласилась я. – Мне тоже довелось на одну компанию набрести. Они себя вели так, словно я им помешала труп закапывать.