Kitabı oku: «Знаковые люди», sayfa 2

Лавина сорвалась

Как и других верующих, его возмущала откровенная коммерциализация религии. Однако ученый богослов увидел в ней нечто более страшное, чем профанация религиозных таинств. Он обнаружил глубокую червоточину, поразившую весь церковный организм. Лютер усомнился в присвоенном Римом праве решать вопрос о греховности человека, в праве освобождать его от греха, сведя это к обезличенной торговой операции. Однако взрывоопасные лютеровские тезисы не заходили так далеко. Лютер еще был не готов к объявлению войны самому Святому престолу, и поэтому его тезисы, вопреки расхожему заблуждению, не были ни воинственными, ни кощунственными или оскорбительными по отношению к учению церкви. Лютер хотел корректного ученого спора – причем не только с собратьями по церковному цеху, но и со светскими властями, потому и отослал копии тезисов нескольким архиепископам и князьям.

Но как лавину в горах может сорвать просто громкий крик – лишь бы погода соответствовала, так и вежливое приглашение на диспут оказалось сродни взрыву бомбы. Отцы церкви проигнорировали тезисы Лютера, зато новость о них на удивление быстро распространилась в тех слоях общества, на которые вызвавший бурю реформатор никак не рассчитывал: среди немецких князей, мелкопоместного рыцарства, бюргерства и даже неграмотных крестьян, которым суть тезисов доходчиво объясняли грамотные горожане. Разумеется, в богословские тонкости эта новая и стремительно ширившаяся «группа поддержки» Лютера не вникала. Но она быстро уловила в ученых словесах то, что ей было нужно. Итак, церковь не имеет права брать деньги за отпущение грехов – и раньше не имела, неправедно присваивая и церковные десятины, и оброки, и земли, и крепостных. Такие мысли вели далеко, а семя попало на подготовленную почву.

Уже к декабрю 1517 года идеи виттенбергского священника овладели массами, притом значительными. В годы, когда самым быстрым средством передвижения была лошадь, скорость распространения лютеровской ереси следует считать рекордной. Во всяком случае, первый сигнал о том, что Лютера услышали, подал, как полагается, рынок – торговец индульгенциями Тецель заметил, что его бизнес начал пробуксовывать! Задетый за живое, папский представитель быстро сочинил два контртезиса против 95 лютеровских. И уже в марте следующего года в прославленном Гейдельбергском университете началась словесная коррида, по-ученому называемая диспутом. Сравнение с корридой не случайно: если Тецель, зная о незримой поддержке папы, чувствовал себя вольготно, Лютеру посягательство, пусть и косвенное, на авторитет Святого престола могло грозить вызовом на суд инквизиции.

Для опасений имелись веские основания. Летом, когда диспут еще не закончился, папа поручил указанному судебному органу начать расследование слов и деяний баламута из Виттенберга. А 5 августа глава светской власти император Священной Римской империи Максимилиан I официально объявил доктора Мартина Лютера еретиком, коему надлежало смиренно явиться в Рим и ответить на выдвинутые против него обвинения. Как и положено благонамеренному христианину, Лютер подчинился, однако до Рима не добрался. В Аугсбурге он встретился с кардиналом Кайетаном, который пытался уговорить вольнодумца покаяться, вернуться в лоно матери-церкви и вообще не возникать. Эта встреча решающим образом подействовала на Лютера, но совсем не так, как надеялись в Риме. С помощью друзей Лютер ночью бежал из Аугсбурга и вернулся в Виттенберг, где отдал себя под покровительство курфюрста Саксонии Фридриха III.

Это было верное и тщательно продуманное решение – дала себя знать выучка в церковной школе и известном своим строгим уставом университете. Лютер понимал, что идти в одиночку на бой с папой – значит стать одним из бесчисленных мучеников совести. У него же были другие планы – бороться за истину, отстаивать ее публично и в конечном счете трансформировать прогнившую церковь. Для этого как минимум нужно было остаться живым, а кроме того – иметь доступ к СМИ, какими бы примитивными они ни были. Поэтому он тонко воспользовался тем, что Германия тогда представляла собой лоскутный ковер из множества княжеств, а у многих влиятельных князей имелись свои счеты с алчной курией. Одним из них был курфюрст Фридрих, прозванный Мудрым (а еще Саксонским Лисом).

Еретик в законе

Так началась многолетняя «борьба за Лютера». Масла в огонь подлила папская булла 1518 года, в которой Лев X освящал торговлю индульгенциями. Лютер почувствовал, что над его головой занесен меч, и стал готовиться к изгнанию из Саксонии или того хуже – к выдаче инквизиции. Но у курфюрста были другие планы, и Лютер не только избежал самого худшего, но и продолжил диспуты, которые привлекали внимание все более широких кругов образованной Европы – и необразованной, которая питалась устными пересказами.

А с 1520 года Лютер еще и расписался не на шутку. Теперь, после серии прославивших его публичных диспутов автору не нужно было думать о пиаре. Все сочинения нарушителя спокойствия из Виттенберга разлетались из типографий как горячие пирожки в базарный день.

Между тем папа инициировал новое разбирательство дела Лютера инквизицией, после чего отлучил еретика от церкви. В ответ Лютер опубликовал открытое Письмо к христианскому дворянству немецкой нации и получил предложение покровительства и защиты от сотни с лишним крупных феодалов, которые мало что смыслили в церковной схоластике, но зато имели зуб на папских наместников и виды на богатые церковные земли. А студенты его alma mater в Эрфурте принародно порвали папскую буллу и выкинули обрывки в фонтан. Университетское начальство сделало вид, что не заметило инцидента.

Все это походило уже на открытый бунт. В аналогичной ситуации спустя два века возмущенному Людовику XVI один из придворных вежливо возразит: «Нет, ваше величество, это революция».

К концу года сочинения Лютера горели в Кельне и других крупных немецких городах. Однако лавину уже было не остановить.

Неукротимый еретик написал открытое письмо папе, в котором назвал его Антихристом, а в канун 1521 года сжег у городской стены папские буллы.

Война была объявлена, и Рим потребовал у саксонского курфюрста выдачи еретика. Отказать значило навлечь те же обвинения на свою голову. Однако мудрый Фридрих постановил, что Лютер, к тому времени превратившийся в едва ли не главного ньюсмейкера Европы, не может быть заключен в тюрьму или выдан Риму без предоставления права открыто и публично ответить своим обвинителям в рамках свободной дискуссии. С этим согласился император Карл V, приказавший Лютеру предстать перед имперским рейхстагом в Вормсе, где он выслушает его в присутствии германской политической элиты и решит дело по справедливости. Лютеру гарантировали в Вормсе личную неприкосновенность.

Он прибыл в Вормс 15 апреля 1521 года, приветствуемый толпами восторженных последователей. В гарантии императора тогда мало кто верил (чешского реформатора Яна Гуса сожгли, наплевав на гарантии), в том числе и сам Лютер. Однако он не испугался, что сделало его в глазах соотечественников героем, если не святым.

Ответ Лютера на требование церкви покаяться слышала вся Европа: «Если я не буду убежден свидетельствами Писания и ясными доводами разума, ибо я не верю ни папе, ни соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе… я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо неправомерно и неправедно делать что-либо против совести. На том стою и не могу иначе. Помоги мне Бог!»

Дальнейшее, как говорится, история.

После того как император поддержал Рим, Лютер, решив не искушать судьбу, тайно покинул Вормс.

С помощью Фридриха Саксонского он разыграл свое похищение бандитами, а сам почти год отсиживался в надежном укрытии – замке Вартбург. За это время император объявил Лютера вне закона на всей территории империи, а вскоре в Брюсселе взошли на костер первые последователи лютеровской ереси.

Но джинн уже вырвался из бутылки.

Спустя два года Лютер, слава которого неслась впереди него, свободно разъезжал по Германии, проповедовал, издавал книги, не обращая внимания на запреты и указы. Он успел перевести Библию на немецкий, создать основы новой, протестантской церкви и стать свидетелем крестьянского восстания, во главе которого стоял его последователь, теолог из Виттенберга Томас Мюнцер. Лютер дожил даже до того дня, когда протестантам была предоставлена свобода проводить богослужения на немецком, чему он немало способствовал.

Когда 17 февраля 1546 года он умер на родине, в Эйслебене, в Риме это известие было встречено ликованием. Однако к тому времени вся Саксония уже была протестантской. И Мартина Лютера похоронили в Виттенберге не как еретика, а как почетного гражданина города в крипте той самой церкви, на дверях которой он когда-то вывесил свои 95 тезисов, взорвавших мир.

3 story. Кирилл Новиков. ДЕНЬГИ № 22 (578) от 05.06.2006

Игнатий Лойола. Рыцарь печального ордена

Основатель самого крупного на сегодня ордена Католической церкви (в 2003 «пехотинцев Папы Римского» насчитывалось более 20 тыс.) создал самую могущественную в Европе организацию практически из ничего. Ее члены прославились как МАСТЕРА ИНТРИГ И ЗАГОВОРОВ, но двигало им вовсе не желание выстроить первую эффективную спецслужбу. Игнатий Лойола мечтал ВСЕГО ЛИШЬ СТАТЬ СВЯТЫМ. Суровая аскеза и изобретательное выкачивание денег из спонсоров, мистические переживания и бюрократический учет духовного опыта паствы, подчеркнутое самоуничижение и практически неограниченная власть – все эти противоречия прекрасно уживались и в самом Лойоле, и в его ордене. Начиная, Лойола имел в своем распоряжении лишь силу собственного духа и искреннюю, доходящую до фанатизма веру – в том числе веру в свое ВЫСШЕЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. И эта вера себя полностью оправдала. К чести первого иезуита нужно сказать, что он никогда не рекомендовал другим того, чего не испытал сам. Даже «усмирение плоти» и жестокие страдания, сопровождающие подобное усмирение, Лойола опробовал сначала на себе, а уж потом создал из собственного опыта комплекс упражнений для неофитов.

Инвалид войны

Будущий основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола родился в 1491 году в Баскони (Страна Басков), на севере Испании, и получил по-дворянски длинное и звучное имя – Иньиго Лопес де Рекальде де Онас-и-де Лойола. Иньиго был тринадцатым ребенком в семье, так что рассчитывать на крупное наследство ему не приходилось. Однако род его считался одним из самых древних в Баскони, а потому для молодого Лойолы были открыты все пути, будь то карьера священника или военного. Отец выбрал для юноши путь придворного и устроил его в услужение к королевскому казначею дону Хуану Веласкесу. Будущий святой Римской католической церкви не отличался тогда примерным поведением и в 1515 году даже предстал перед судом за участие в неких «серьезных и вероломных преступлениях». Однако протекция дона Хуана была сильнее любых обвинений, и молодой человек отделался легким испугом. К церковной жизни дона Иньиго и вовсе не тянуло, и, по признанию соратника, написавшего его биографию, «до 26 лет он был человеком, преданным мирской суете, и прежде всего ему доставляли удовольствие ратные упражнения, ибо им владело огромное и суетное желание стяжать славу». Словом, как и полагалось дворянину, Лойола был гулякой и забиякой, да к тому же еще и неучем, поскольку не знал ни слова по латыни и читал только рыцарские романы, переведенные на испанский язык. Романы эти кружили впечатлительному дону голову, и он с удовольствием предавался мечтам о ратных подвигах и служении даме сердца. Впрочем, его непомерная амбициозность давала о себе знать уже тогда – в качестве дамы сердца он выбрал себе столь знатную особу, что не смел назвать ее имени даже на склоне лет своему биографу.

Со смертью дона Хуана в 1517 году придворная карьера дона Иньиго не закончилась, его взял к себе на службу вице-король Наварры, недавно присоединенной к Испании провинции, находившейся неподалеку от родных мест Лойолы. Тут-то молодому идальго и представился случай стяжать рыцарскую славу.

В 1521 году в Наварру вторглись французы, и Лойола оказался в осажденной цитадели Памплоны. Комендант крепости не сомневался, что город придется сдать, а потому, чтобы не допустить кровопролития, направил к противнику парламентеров. На беду в составе делегации оказался еще не понюхавший как следует пороха молодой Лойола, который из рыцарских побуждений сорвал переговоры и, похоже, так взбесил французов, что те предприняли штурм.

Атаке предшествовала мощная артподготовка, которая и поставила крест на военной карьере Лойолы: ядро перебило ему правую ногу, а левую перебил обломок крепостной стены. Поскольку кроме дона Иньиго сражаться никто не хотел, крепость поспешно капитулировала, после чего настала очередь французов проявить благородство. Дону-герою была оказана посильная медицинская помощь, а затем его доставили в родовой замок Лойола.

Врачи, вероятно, были уверены, что раненый не выживет. Из-за плохо выполненной фиксации правая нога срослась неправильно, и врачи ее вновь сломали, чтобы состыковать кости как следует. В результате Лойола едва не умер, а выкарабкавшись, с ужасом обнаружил, что правая нога короче левой, а над коленом выпирает кость. Изуродованная конечность не вязалась с образом рыцаря, и дон Иньиго распорядился удалить нарост, что снова чуть было не стоило ему жизни. Лишнее отпилили, но нога от этого длиннее не стала, и несостоявшийся рыцарь погрузился в меланхолию.

Больной требовал рыцарских романов, но в замке было только две книги – жития святых и краткий пересказ Евангелий, они и стали предметом пристального изучения. Со временем воображение Лойолы стало оперировать новыми образами, он все чаще мечтал не о пирах и охотах, а «о том, чтобы пойти в Иерусалим босиком, питаться одними травами и совершать все прочие подвиги покаяния, которые, как он увидел, совершали святые». Безграничное честолюбие идальго приобрело новую сюжетную линию – он мечтал о том, чтобы измучиться сильнее святых мучеников и в самоотречении оставить позади самых известных аскетов.

Вскоре воображение больного так распалилось, что он стал грезить наяву, более того, разнообразные видения не покидали его до конца жизни. Когда же в одну из бессонных ночей перед ним возник образ Мадонны с младенцем Иисусом, у Лойолы окончательно развеялись сомнения в своей высокой миссии. Теперь он жил только одной идеей – прийти в Иерусалим и обратить турок в христианство. Никого из домашних дон Иньиго в свой замысел не посвятил – после ранения он стал очень скрытным. Худо-бедно поправившись, Лойола с головой отдался святой жизни, и остановить его уже ничто не могло.

Баскский экстремист

Проштудировав во время болезни две книги, Лойола пришел к выводу, что настоящий святой всегда поступает наперекор здравому смыслу, и начал свою подвижническую жизнь с подвигов в стиле Дон Кихота. Будущий миссионер по дороге в Иерусалим пустился в богословский спор с неким мавром, утверждавшим, что Пречистая Дева могла зачать непорочно, но по понятным причинам не могла остаться девственницей в ходе родов. Лойола не нашел веских аргументов против и так разволновался, что мавр предпочел убраться от него подальше. Сам же дон Иньиго разрывался между желаниями смирить гнев и убить мавра. В итоге паломник позволил принять решение своему мулу – тот не пошел вслед за ретировавшимся попутчиком и мавр остался жив. В другой раз Лойола, дабы окончательно превратиться в праведного странника, отдал свою дворянскую одежду нищему. Вскоре, правда, выяснилось, что нищего арестовали, заподозрив в том, что он эту одежду украл.

Путь Иньиго, который теперь уже не величал себя доном, лежал в Барселону, откуда он намеревался плыть в Италию и дальше – в Святую землю. Однако в Барселоне свирепствовала чума, и Лойола на год задержался в городке Манресе, где окончательно потерял облик благородного дона – он превратился в юродивого, живущего подаянием. К тому времени Лойола успел привыкнуть к видениям, которые после многодневных постов и молитв имели место чуть ли не каждый день. Паломнику неоднократно являлось «белое тело», в котором он безошибочно узнавал Христа, а также нечто, напоминавшее змею с множеством глаз, в чем он опознал Сатану. А как-то утром Иньиго даже лицезрел Пресвятую Троицу «в виде фигуры из трех клавиш», после чего в умилении рыдал до обеда. Иногда же видения были более приземленными. Так, Лойола полностью отказался от мяса, но однажды, когда он проснулся, перед его глазами возникло отчетливое видение какого-то мясного блюда и, не желая противиться божьей воле, визионер покончил с вегетарианством.

Иньиго неустанно усмирял свою плоть – регулярно занимался самобичеванием, перестал стричь ногти и расчесывать волосы, ходил босиком и т. д., но искомое блаженство все не наступало. Бывшего рыцаря терзали грехи юности. Он многократно исповедовался, но отпущенные грехи каждый раз воскресали в памяти и он вновь впадал в отчаянье. Однажды он даже объявил Создателю, что будет голодать до тех пор, пока не получит от него полного и окончательного прощения. Подвижник голодал неделю, пока священник не велел ему начать принимать пищу.

Наконец в 1523 году он все же отплыл в Палестину, как обычно сопроводив это действиями, достойными пера Сервантеса. Так, накопленные попрошайничеством деньги Лойола оставил на лавке в порту и долго размышлял, стоит ли брать на корабль сухари или же положиться в вопросах питания на Божью милость. Ну а во время плаванья Иньиго так допек команду своими нравоучениями, что матросы уже подумывали высадить его на каком-нибудь пустынном берегу.

И вот в августе 1523 года Лойола ступил на Святую землю, где его встретила новая череда видений и откровений. Подвижник, похоже, полностью утратил способность к осмысленному поведению. В Иерусалиме, например, Иньиго стремился попасть на Елеонскую гору, где на камне остались отпечатки ног Иисуса, и пробрался туда, отдав турецким стражникам в качестве платы нож. Лойола помолился на горе, получил причитавшиеся ему видения и отправился в обратный путь, когда вдруг осознал, что не разобрал, где на камне отпечаталась левая нога, а где – правая. Пришлось отдать стражникам еще и ножницы, чтобы снова осмотреть священный камень.

Когда все святыни Иерусалима были обойдены, Лойола решил наконец приступить к реализации мечты об обращении «турок», большинство из которых составляли все-таки арабы, в католическую веру. И тут впервые после того, как ему угодило в ногу французское ядро, Лойола столкнулся с жестокой реальностью. Представитель ордена монахов-францисканцев, ведавший делами паломников, категорически запретил ему проповедовать. Францисканец поставил Иньиго на вид, что, во-первых, тот не говорит ни по-турецки, ни по-арабски, во-вторых, не может связно излагать свои мысли даже на испанском, и в-третьих, не имеет никакого понятия о католическом богословии, а следовательно, неминуемо впадет в ересь. Чтобы избежать неприятностей, связанных с деятельностью непредсказуемого паломника, францисканец депортировал Лойолу в Европу на одном корабле с другими беспокойными элементами, и на том самодеятельному крестовому походу испанского дворянина пришел конец.

Эта неудача стала для Лойолы настоящим потрясением – он, свято веривший, что Господь накормит его в пути без всяких сухарей и сделает так, чтобы «турки» поняли кастильский диалект, неожиданно столкнулся с сопротивлением католической церкви, которой как раз и собирался послужить. Лойола понял, что нельзя рассчитывать на одни лишь чудеса и стоит попробовать реализовать свою миссионерскую идею земными средствами. Так родился новый Лойола – расчетливый, сдержанный и недоверчивый, готовый притворяться, унижаться и ждать.

Люди в черном

В 1525 году, вернувшись после долгих приключений и испытаний в Испанию, Лойола твердо решил выучиться на теолога и поступил учеником в обычную школу, где дети зубрили латынь. Теперь «бедный паломник Иньиго», как он сам себя называл в ту пору, думал о хлебе насущном значительно больше, чем раньше. Отныне, где бы Лойола ни находился, он пытался найти себе богатых спонсоров, прежде всего из числа знатных дам. Первыми спонсорами подвижника стали две весьма обеспеченные сеньоры – Изабелла Розелли и Агнесса Пасквали, и в дальнейшем Лойола всегда знал, где взять денег.

Отучившись год в барселонской школе, Лойола отправился в университет Алькалы, где обратился к серьезным наукам. Здесь великовозрастный студент также налаживал связи с местными влиятельными лицами, а еще начал сколачивать группу последователей. На первых порах в кружок Лойолы вошли три студента, которые стали почитать его духовным учителем. Несмотря на крохотные размеры своей организации, Лойола придумал для нее униформу. Его последователи носили остроконечные колпаки, длинные серые одеяния, подпоясывались веревкой и отказались от обуви. Вскоре в Алькале заговорили о странных молодых людях и их харизматическом учителе. Ученики Лойолы жили подаянием, выступали на площадях с горячими проповедями и собирали милостыню, которую им с удовольствием подавали знатные горожане, в особенности богатые вдовы и старые девы.

Желая того или нет, Лойола вторгся в сферу интересов монашеских орденов, которые сами существовали за счет пожертвований и не желали ни с кем делиться. К тому же в ту пору в Европе бушевала Реформация, грозившая устоям католической церкви, а Лойола и его босоногие последователи сильно походили на представителей какой-то секты. В результате Лойола был задержан церковными властями Алькалы и допрошен местным викарием. Перед самозваным проповедником возникла перспектива оказаться в руках святой инквизиции, и, смекнув, в чем дело, Лойола быстро согласился выполнить все требования викария. Отныне ему и его ученикам запрещалось носить необычную одежду, а проповедовать они могли только по окончании обучения.

Таким образом, мечты идальго очередной раз не выдержали столкновения с реальностью, но Лойола уже становился крепким политическим бойцом и не собирался так просто сдаваться.

В 1527 году он увез своих последователей в Саламанку, где тоже был университет, и история повторилась почти в точности. Церковь опять взяла кружок Лойолы на карандаш, и опять последовал арест. Ситуация усугубилась тем, что Лойола, постоянно искавший спонсоров, слишком хорошо разагитировал двух знатных вдовствующих сеньор – мать и дочь, которые решили по его примеру переодеться нищенками и жить святой жизнью. Женщины сбежали из дома, и Лойолу держали в тюрьме, пока они после месяца скитаний не вернулись домой.

Вновь над Лойолой нависла грозная тень инквизиции, и вновь ему удалось отделаться обещанием не проповедовать до получения диплома. Теперь Лойоле стало ясно, что в Испании ему делать нечего, и он перебрался в Сорбонну, чтобы вербовать спонсоров и учеников там.

Поскольку Парижский университет был в те времена чуть ли не самым либеральным местом в Европе, инквизиции можно было больше не бояться и Лойола развернулся по полной. Теперь он искал не слабовольных маргиналов, а умных, волевых, талантливых студентов и преподавателей. Самое удивительное, что к нему тянулись как раз такие люди. Дело в том, что к тому времени Лойола не только научился контролировать свою психику, но и сумел упорядочить и осмыслить свой духовный опыт. Видения были строго классифицированы и описаны, а подвиги аскезы подверглись бюрократическому учету. Другими словами, Лойола, испытавший на себе многое из того, чему подвергались святые из книг, сумел превратить свой опыт в систему упражнений, имеющую ближайший аналог разве что в йогических практиках.

«Духовные упражнения», составленные Лойолой, действительно обладали серьезной силой воздействия. Практикующему предлагалось пройти четыре ступени, условно названные «неделями». На первой ступени ученику, подвергающему себя разного рода лишениям, надлежало думать о своих грехах, воображать свой труп, изъеденный червями, представлять адские муки и т. п. На прочих ступенях требовалось мысленно рисовать евангельские сюжеты, например на третьей – мученичество Христа, а на четвертой – его воскресение и вознесение. Так под руководством Лойолы люди получали уникальный психический опыт, который обычно оказывался самым ярким переживанием за все уже прожитые ими годы, и, дойдя до видений и измененных состояний сознания, становились верными последователями своего учителя.

Самым трудным было убедить человека начать заниматься по методу Лойолы, и тут новоявленный католический гуру шел на любые ухищрения. Яркий пример – история с влиятельным преподавателем Франсуа Ксавье. Для начала стареющий студент, имевший богатых спонсоров, открыл профессору кредит, но этого оказалось мало. Однажды Ксавье начал упрашивать «бедного паломника» сыграть партию на бильярде. Лойола, скрепя сердце, согласился – при условии, что проигравший будет месяц подчиняться победителю. Бывший придворный обыграл профессора, Ксавье прошел тренинг Лойолы, после чего до конца своих дней оставался ревностным приверженцем его идей.

Через несколько лет жизни в Париже Лойола собрал вокруг себя кружок из шести учеников, которые загорелись идеей стать «духовными рыцарями» и обратить к католичеству нехристианские народы Востока. У последователей Лойолы вновь появилась униформа – на сей раз это были длинные черные одеяния и очень широкие черные шляпы. И вот настал долгожданный день. 15 августа 1534 года группа подвижников собралась в подземной часовне, где, по преданию, был обезглавлен Дионисий Ареопагит (святой Дени), и под статуей святого, держащего голову в руках торжественно поклялась жить в целомудрии, бедности и послушании, а также бороться за божье дело. Так Лойола наконец стал во главе организации, которую, по его мнению, ждало большое будущее. Будущий святой оказался здесь совершенно прав.