Kitabı oku: «Режиссер Советского Союза – 2», sayfa 2
Иду к метро и анализирую состоявшийся долгий разговор. Про развод я давно уже забыл. Основная идея собственного творческого объедения – это похожие американские студии под крылом крупных кинокомпаний. В Союзе на киностудиях тоже есть первое или второе творческое объединение, но это совсем другое. Я собираюсь зарабатывать для страны валюту, поэтому мне нужна независимость. Чернуху и всякую глупость снимать никто не собирается. Но и терпеть над собой кучу начальников, любителей запрещать, никому не интересно. Ещё сильнее бесят коллеги-шакалы, которые хотя въехать в рай на чужом горбу. Они сразу показали своё гнилое нутро в такой мелочи, как использование оборудования. Представляю, что сейчас творится в душах заслуженных, с учётом бешеной популярности «Брака по расчёту». Вылез тут какой-то новичок и подвинул товарищей. А ещё этот подлец задумал грандиозный проект про ВОВ и хочет продать его иностранцам. Мне уже страшно от кипения кала, которое может вылиться и затопить мои проекты.
Везёт мне здесь с людьми, в том числе начальством. Бритиков вообще отличный дядька без всяких политических амбиций. В отличие от Фурцевой, для него главное успешная работа киностудии, а не карьера или власть. Он действительно болеет за дело, но есть у фронтовика и одна слабость. Григорий Иванович по-хорошему честолюбив. Только это касается не выпячивания собственных заслуг, а радение за киностудию. Ему очень хочется хоть несколько раз утереть нос мосфильмофцам, и чтобы о его вкладе в это дело тоже не забывали. Поэтому он один из двух чиновников, с кем я могу разговаривать максимально откровенно. Вернее, Бритиков и Фурцева получают ту часть информации, которую я считаю нужным сообщать. Да и по жизни директор человек незлобный, поэтому можно поговорить с ним на темы, которые другие начальники приняли бы за антисоветчину или уголовщину.
Теперь надо подумать, как договариваться с министром. Но это в любом случае после комиссии. Заодно ещё раз изучить список участников и продумать свою речь, если мне дадут слово. А то могу просто задвинуть в угол как мебель и принять нужное решение, никого не спрашивая.
Только сомневаюсь я про собственное объединение, пусть и под контролем правильного товарища. Это же продюсерский центр, если называть вещи своими именами. Плохо, что я мало представляю покупательскую способность отечественного телевидения и прочих структур, например Министерства образования. По идее документалку и сериалы могут покупать телевизионщики и профильные министерства, заинтересованные в нашей продукции. Или как это всё происходит в чудесной системе плановой экономики? Нужно загрузить на этот счёт Каплана. И пора задумать о коммерческом директоре, всё-таки Яков Израилевич – больше завхоз, ну и хороший организатор. А нам нужен человек, который будет продвигать продукты будущего центра. Эх, влажные мечты неадекватного попаданца!
Но самое главное сейчас – правильно донести мой бизнес-план до Екатерины Алексеевны. Сейчас меня это волнует даже больше комиссии. С ней вообще интересная тема. Не знаю, как решение принималось ранее, но в этот раз будет более демократический вариант выборов претендента. Комиссия должна состоять не только из чиновников Госкино и представителя идеологического отдела ЦК, но и группы режиссёров. Последние пугают меня больше, нежели советские чиновники. Бюрократы думают категорией «как бы, чего не вышло и надо грамотно прикрыть свою жопу». Коллег же может захватить самое «прекрасное» на свете чувство – зависть. Она толкает многих на великие свершения, впрочем, как и преступления. Я же и так у многих как бельмо в глазу. Ладно, бороться за своё право ехать в Канны я всё рано буду.
* * *
И вот наступил долгожданный день утверждения фильмов претендентов. Я к тому времени уже успокоился и даже немного заскучал. Тане надо готовиться к сессии, и мы стали реже видеться. Не то, чтобы у нас прошёл период безумной страсти, как раз наоборот. Но это сильно выбивало обоих из рабочего графика. Ещё студентка неожиданно увлеклась уроками Анны Сергеевны и её подруги, которые начали перековывать нашу провинциалку в светскую львицу. Это я загнул, такого добра нам не надо. Но на уроки этикета, как их называла Татьяна, она стремилась чуть не с большим рвением, чем на встречу со мной.
А вот Пузик закусила удила и не захотела поработать над собой. Чего там у неё переклинило в голове, но посещать двух пожилых дам Оксана отказалась. Про смену гардероба тоже чего-то пробубнила и закрыла тему. Но ничего, есть у меня на неё управа. Просто пока руки не доходят. Но сейчас не об этом.
Заседание комиссии происходило в небольшом актовом зале Госкино. Кроме Фурцевой, председателя Романова, трёх чиновников из его ведомства и неприметного человечка из ЦК, остальные были режиссёры. Пырьев, куда же без него, Бондарчук, Калатозов, Рязанов, Данелия, Тарковский, Наумов, Хуциев, Таланкин, Хейфиц, Чухрай и Юткевич. Из общего ансамбля выбивались только Пырьев и Рязанов, так как являлись режиссёрами, которые ничего не добивались на международных фестивалях. Но логику советских чиновников я давно перестал понимать.
Кроме меня, присутствовали ещё представители конкурентов в лице режиссёра Шапиро и Дмитрия Шостаковича. Кстати, я посмотрел их фильм и остался в недоумении, кому пришло в голову проталкивать это действие в Канны. Музыка великолепная, здесь спорить глупо. Хотя именно наш Соловей сейчас звучит из каждого утюга. Но это фильм-опера, совершенно иной вариант искусства. Его и в Союзе-то восприняли весьма прохладно, чего говорить об иностранцах. Ещё и ренегатка Вишневская в главной роли, сильно настраивала меня против этой картины.
Солировал в обсуждении Романов, который, собственно, и был инициатором подобного формата обсуждения. А может, тут Фурцева поспособствовала, мне не докладывали. После выступления ещё двух чиновников, которые наговорили много, но ничего конкретного я совсем запутался и стал ждать мнение маститых коллег. Но почему-то слово сначала предоставили режиссёрам соискателям. При этом Шапиро промолчал, а речь толкнул Шостакович. Новое направление в кино, оригинальный сюжет, замечательная игра Вишневской, перенос оперы со сцены на экран и прочее бла-бла-бла. Так себе аргументы. Пару вопросов по чисто техническим делам задал Наумов и далее слово предоставили мне любимому. Чую, что Фурцева изрядно напряглась, хотя старается изображать равнодушие.
– Товарищ Шостакович привёл правильные аргументы, описывая своё уникальное творение, – к недоумению большей части комиссии начинаю я свой спич, – Вот только мы забываем о двух вещах. Первая – «Искусство должно принадлежать народу» говорил Ленин. В чём я его полностью поддерживаю. Опера же товарищей Шостаковича и Шапиро, мягко говоря, ориентирована на весьма узкий круг зрителей.
– Какое это имеет отношение к фестивалю, и кто тебе рассказал про ограниченный круг, – не сдержался и выкрикнул с места Пырьев.
– Иван Александрович, мы с вами на брудершафт не пили, поэтому давайте не будем тыкать, – с чувством искреннего наслаждения наблюдаю, как старый козёл покраснел, заодно кто-то из режиссёров искренне захохотал, но быстро замолк, – Что касается второго, то есть такая наука – статистика. Вы тоже можете обратиться в Госкинопрокат и уточнить, какое количество билетов было продано на мой фильм и на творение товарищей Шапиро с Шостаковичем. Если вы не согласны с утверждением Владимира Ильича, то имеете на это право. Но народ голосует рублём. И за первый месяц проката «Брака по расчёту» было продано более четырёх миллионов билетов. Это притом, что картина демонстрируется не по всей территории страны. Не буду говорить сколько билетов было продано на «Катерину Измайлову», можете спросить у авторов.
Мне кажется, что Пырьева сейчас хватит инфаркт, отчего я точно не расстроюсь. Он ослабил узел галстука и достал какую-то таблетку. Зато хоть заткнулся, уже хлеб. Между тем среди режиссёров началось какое-то шевеление и тихое обсуждение. Слово же взял очередной тяжеловес Григорий Чухрай, который сейчас является секретарём Союза кинематографистов СССР и членом Коллегии Госкино.
– То есть вы оцениваете любой фильм исключительно с финансовой точки зрения? Чем больше зрителей купило билеты, тем лучше фильм.
Эк завернул этот хохол. Кстати, отличный режиссёр и брал какой-то приз в Каннах. А за «Балладу о солдате» ему вообще при жизни надо памятник ставить. Но сейчас дяденька явно настроен весьма агрессивно.
– Вы меня не совсем верно поняли, Григорий Наумович, – отвечаю мэтру максимально благожелательно, – Зрительские симпатии являются высшим критерием оценки работы съёмочной группы. Но при этом никто не отменял авторского кино, нуар и прочие направления, которые всё-таки понятны меньшей части публики. Но именно массовое кино тянет за собой авторские работы, которые дополняют друг друга. Авторское же кино даёт новые ориентиры, какие-то интересные решения в том числе технику съёмок и много всего иного. Но мы сейчас говорим о самом престижном в мире фестивале, где советский режиссёр брал Гран-при 10 лет назад, а далее наши успехи шли по нисходящей. Понятно, что у меня личный интерес. Только за мной такая наука, как статистика. В Каннах не побеждают разного рода эксперименты и авторские фильмы. Там жюри более приземлённое и отдаёт предпочтение жизненным фильмам. Советскому кино нужно возвращаться свои позиции, и я постараюсь это сделать.
– А вы очень самоуверенный молодой человек, – ответил Чухрай и почему-то посмотрел на Данелия, – Но в чём-то вынужден с вами согласиться.
– Стиль съёмок взят у итальянцев или это что-то от французов? – вдруг подключился к беседе Бондарчук.
– Французы стали базой для итальянского реализма. Наши режиссёры взяли многое у итальянских коллег и адаптировали их идеи под советские реалии. Пожалуй, соглашусь, что фильм ближе к итальянским с нашими местными вкраплениями.
– Вы же у нас чуть ли не классик советского неореализма, – хрипло вставил Пырьев.
Но вижу, что его ехидная реплика не нашла никакого понимания у коллег. Я же делаю последнюю попытку убедить комиссию.
– Если фильм понравился простым советским людям, особенно зацепил женскую аудиторию, то есть все шансы, что это произойдёт с европейским зрителем. Председатель жюри итальянец, а значит, человек эмоциональный. Большая часть жюри будет состоять из французов, они народ тоже весьма падкий на сентиментальные любовные истории. Плюс буржуи совершенно не ждут, что в СССР могут снимать подобные мелодрамы. Мы просто обязаны сыграть и на этом противоречии.
Далее меня более получаса бомбардировали вопросами про сценарий, кто придумал сюжет, интересные операторские решения. В общем, коллеги вытаскивали из молодого выскочки как можно больше информации. Про ленинградцев совсем забыли, что было не очень тактично. Наконец Романов прекратил этот междусобойчик и предложил голосовать. Претендентов попросили покинуть помещение и подождать в коридоре. Шапиро и Шостакович смотрели на меня как на пустое место, тихо обсуждая какие-то свои вопросы. Я же предвкушал решительную победу, мол опять гость из будущего утрёт нос этим пейзанам. Только я совсем не учёл фактора, что никому не нужен новый, и такой активный конкурент. А то понимаешь, снимает оригинальное кино, книги пишет, ещё и в документалистику полез.
Когда нас снова пригласили в зал, Романов объявил итоги голосования, которые повергли меня в шок. За меня голоса отдали девять человек, за Шапиро восемь и один воздержался. Нехилую такую я получил оплеуху по своему самолюбию. Это ещё мягко сказано. Нет, костьми лягу, но у нас будет своё творческое объединение. И ещё сделаю всё, чтобы заинтересовать кого-то из европейских продюсеров. Слово «валюта» просто магически действует на наших чиновников, которое делает их сразу сговорчивыми и учтивыми. А если удастся продать фильм европейцам, то мои планы могут осуществиться уже в ближайшее время.
Пока же я в самом разобранном состоянии брёл по майской Москве, совершенно не обращая внимания на красоты города. С одной стороны, наш проект победил. Но с другой мне откровенно указали на место, которое я сейчас занимаю в иерархии советского кино. То есть никакое. Если бы не Фурцева, то думаю, в Канны поехала эта чудовищная опера. Неприятно ощущать себя букашкой, которую в любой момент могут раздавить.
Только товарищи не учли одного нюанса. Я не прежний ручной и добродушный Лёша Мещерский. В этом теле сидит хищник, вернее, скользкая рептилия. Мы рептилоиды существа неблагодарные, опасные и злопамятные. А ещё мы сами себе на уме и не поддаёмся дрессировке. Пусть чинуши и режиссёры думают, что первый раунд остался за ними и ними удалось поставить на место зарвавшегося наглеца.
Глава 3
– Спустили тебя с небес на землю, Алексей? – с улыбкой, но без издёвки произнесла Фурцева.
На второй день после заседания комиссии, меня вызвали к министру. Вот сидим, пьём чай, заедаем его сушками и пряниками. Прямо-таки добрая тётушка пригласила в гости ершистого племянника.
– Поблагодари отдельно Данелия, – вдруг добавила Екатерина Алексеевна, – Если бы он не попросил своего дружка Таланкина поддержать тебя, то результат мог быть совсем иным. За тебя единогласно проголосовали только чиновники, и я в том числе. Вы же, киношники, ругаете нас за ретроградство, цензуру, и что творческим людям мешают выражать идеи. Только оно вон как получается.
Я же прокручиваю в голове полученную информацию и понимаю, что третьим режиссёром, кто проголосовал за меня или воздержался, является Тарковский. Интересный расклад.
– А чего я Бондарчуку плохого сделал, если он тоже против? Сергей Фёдорович – режиссёр прогрессивный. Уж ему точно не могло понравиться это ленфильмовское убожество. Или тоже обиделся, как Пырьев, на мои слова про кумовство?
– Опять твоя категоричность! Ты ещё побеги отношения выяснять, – начала злиться министр, – Бондарчук воздержался, так как будет в составе жюри фестиваля. И я считаю его поступок правильным. Опять не следишь за языком. Хочешь ещё и со всеми ленинградцами переругаться? Так говори почаще про их «убожество». Ты начинаешь меня разочаровывать, Алексей. Реакция завистников вполне понятна. Кому нужен молодой, энергичный и непонятный режиссёр? Ты совершенно по-иному подходишь к съёмкам, даже музыка у тебя своеобразная. Они прекрасно помнят статью про советский неореализм, который ассоциируется с твоим именем, и завидуют. А главное – заслуженные товарищи до дрожи в коленках боятся, что им придётся перестраиваться. Ведь их работы могут начать оценивать на фоне твоих фильмов, и молодых режиссёров, которые начнут брать с тебя пример. Это никому не нужно, когда у людей и так всё хорошо. Но ты сам выроешь яму своей карьере, если опять продолжишь высказываться в подобном тоне. Более я к этой теме возвращаться не буду. Но если что-то натворишь, то на защиту в моём лице не рассчитывай.
Сижу красный как рак. Будто завуч отчитывает ученика средних классов, разбившего лампочку в туалете. Что-то я разоткровенничался. Дал же себе зарок пока не лезть в высокие эмпиреи. И по носу неплохо меня так щёлкнули товарищи мэтры, показав своё истинное отношение. Они готовы отправить в Канны любую муть, лишь бы не дать шанс реальному конкуренту.
– Я хотела обсудить с тобой другой вопрос. Зная твой характер, конфликты неизбежны, поэтому надо пресечь их сразу. Переданный тобой список не одобрили. Я ещё могу понять, зачем ты хочешь отвезти в Канны Агапову и Серову. Но что там делать Акмурзину, Зельцеру и Пузик?
Началось! Вот чуял, что не дадут мне спокойно вывезти группу во Францию. Ладно, послушаем, чего скажет моя покровительница.
– Состав определяю не я, а «Госкино». Здесь особо на мою помощь не рассчитывай. Но тебе разрешат взять с собой только одного человека. Пойми, Алексей, – министр добавила в голос строгости и формализма, – Каннский кинофестиваль – это важнейшее событие в мире кино! Советский Союз должен отправить достойную делегацию на это мероприятие. В неё войдут режиссёры, сценаристы и другие важные товарищи из мира искусств. Нашим специалистам надо обмениваться опытом и следить за развитием мирового кинематографа. Плюс, тебе положен переводчик, и ещё представитель одного ведомства, сам понимаешь какого.
Ага, так я и поверил. Кучка блатных, разбавленная чиновниками, поедет светить мордами, заодно прибарахлиться за счёт государства. Откидываюсь на спинку кресла, оглядываю кабинет, будто что-то пропустил в прошлые посещения. Нет, вроде всё на месте. Ещё не старый и вечно дорогой Леонид Ильич строго смотрит с большого портрета. И даже не знаю, чего ответить. С другой стороны – да пошло оно всё лесом! Прогнёшься один раз – далее будут использовать, как тягловую скотину.
– Поездка Агаповой и Серовой даже не обсуждается, – отвечаю максимально спокойно, глядя в глаза Фурцевой, – Они главные действующие лица моего фильма, и сыграли лучше всех. Серова так глубоко погрузилась в роль, что вся съёмочная группа была просто в шоке. Насчёт специалистов, которые должны следить за развитием новинок кинематографа – именно поэтому я настаиваю на поездке Акмурзина. Он должен просмотреть практически всю программу кинофестиваля и получить этот самый опыт. Здесь ему расти просто не на чем. А вот фильмы со всех концов света, как раз дадут Ринату пищу для анализа и последующего прогресса. К тому же, Акмурзин скоро получит новую камеру и начал экспериментировать с Клушанцевым. Ему просто необходимо расширить свой кругозор. Где это сделать, как не в Каннах?
Допиваю остывший чай и продолжаю.
– Переводчик мне не нужен – я на хорошем уровне владею французским и английским, может, позанимаюсь немного с репетиторами перед поездкой. Что касается сопровождающего, то это не моё дело. Но я бы предпочёл, в качестве спутника, нашего пресс-атташе по культуре во Франции. Думаю, от этого будет гораздо больше пользы, так как он знает все местные расклады. Бежать я никуда не собираюсь, поэтому не пойму, зачем мне персональный соглядатай? В составе делегации ведь будет ответственный товарищ, представляющий одно ведомство.
– Ты недавно развёлся, что смущает некоторых товарищей. В Союзе тебя ничего не держит, – ухмыльнулась Фурцева, – Кто мешает тебе попросить во Франции убежище? Ну и я была права, ты сразу нарываешься на конфликт.
– Что я буду делать на Западе, в случае побега? Меня дома пока толком не знают. А там я просто никто, без всяких перспектив. Вот если бы «Брак по расчёту» взял «Пальмовую ветвь», и далее мне удалось снять три – четыре достойных фильма – то тогда для буржуев я лакомый кусочек. Наобещают золотых гор, может, дадут возможность снять пару фильмов, и забудут. Для них важен сам факт побега знаковой фигуры. Да и вообще, весь их интерес к нашему искусству, основан на банальной провокации. Все эти Пастернаки, Солженицыны, Бродские и прочая сволочь, якобы страдающая от советского режима, просто причина расшатывать наши устои. Они будут давать предателям Нобелевские премии, печатать их книги большими тиражами, устраивать выставки разного рода непризнанных гениев только для того, чтобы в глазах советского человека выставить их жертвами. Как только, данные персонажи сыграют свою роль – их выбросят на помойку. Сначала хорошо заплатят, попросят далее работать против своей страны и народа, но сути дела это не меняет. И пока руководство Союза так нервно реагирует на подобные ситуации, они будут только нарастать. Потому что идёт война за умы наших людей. На Западе это хорошо понимают, в отличие от нас.
– Опять тебя понесло в сферы, которые не должны касаться режиссёра Алексея Мещерского. А ты, значит, весь такой хороший, и не пойдёшь на конфронтацию с властью?
– У меня очень большие планы по развитию сразу нескольких направлений – не только большого кино. Фильмы-агитки снимать не буду, но и вредить своей стране – это за гранью моего понимания. СССР – моя Родина, защищая её, погибли отец с дядей, а мать надорвалась на тяжёлом производстве. Мне могут не нравиться какие-то вещи, происходящие вокруг, но покидать страну граничит с предательством. Тем более, что у нас есть планы по созданию творческого объединения. Такого на Западе мне никто и никогда не предложит.
– Бритиков рассказал мне о твоём очередном проекте, – быстро отозвалась Фурцева, – Не слишком ли много на себя берёшь? А если провалишься в Каннах? Твои недруги не упустят шанса воспользоваться подобной возможностью. Затравят тебя, Алексей. И зачем тебе какое-то объединение? Чувствую, что ты опять придумаешь что-то странное.
– Основная идея – создать своё творческое объединение, может, даже на хозрасчётной основе. Указ от 1965 года как раз поощряет подобную форму хозяйствования. Более того, я бы и против собственного валютного счёта не возражал. Только не знаю всех нюансов работы Внешторгбанка. Мы будем создавать продукт, который станет востребован как в СССР, так и в Европе. Но это далёкая перспектива. Как вы правильно заметили – надо сначала удачно выступить в Каннах.
Министр грустно вздохнула и посмотрела на меня, как на маленького ребёнка.
– Опять эти грандиозные планы. Хозрасчёт и валюту ему подавай. Ты в Союзе фильмы собрался продавать? Может, некий молодой человек страны перепутал? Здесь тебе не Франция и прочие Америки. Прошу тебя, прекрати пока строить воздушные замки. Бритиков говорил, что у вас уже готовы две серии по Рюриковичам. Вот я и приеду на предварительный показ. Заодно послушаю мнение историков, которые тоже приглашены на просмотр. Сосредоточься пока на этом. Что касается фестиваля, то я буду разговаривать с кем надо. Поездка Агаповой выглядит вполне естественной, да и Серову вряд ли отцепят, у неё сейчас мощная поддержка. А вот за твоего оператора придётся побороться. Про остальных забудь, и это всё. Иди!
* * *
– Вот такая ситуация, – рассказываю коллективу итог разговора с Фурцевой.
Если Зельцер ни грамма не обиделся – он вообще мало чего хорошего ждал от наших властей, то Пузик явно расстроилась. Рыжая старалась не показывать вида, но у неё это плохо получалось. Акмурзин был абсолютно спокоен. Но он по жизни немного пофигист, так что думаю, долго переживать не будет.
– Не стоит расстраиваться, друзья, – в первую очередь пытаюсь успокоить Пузик, – Это не последний наш фильм, и будут ещё поездки.
– Тебе хорошо говорить, – шмыгнула носом Оксана, – А я вот на Канны хотела посмотреть и по красной дорожке пройтись. Такой шанс раз в жизни выпадает.
Дабы пресечь истерику решил сбить рыжую с толку.
– И чего бы там делала, на дорожке? Пугала людей макияжем, в стиле – индейцы вышли на тропу войны? Спотыкалась на высоких каблуках, которые ты не носишь? Или путалась в вечернем платье? Я же не просто так пытался отправить тебя к двум учительницам, но кто-то отказался. Пойми, мелочей в нашем деле не бывает. Буду ещё беседовать даже с Агаповой и Серовой. А то иногда разглядываешь фотографии наших актёров в журналах, и кажется, что они пришли на похороны. Надо над собой работать, уметь себя подать, правильно двигаться и постоянно улыбаться. Кинематограф – это не сказочный мир, а лицемерная индустрия. И мы вынуждены подстраиваться под правила игры, которые сейчас определяют европейцы с американцами.
– Твоя студенточка, – последнее слово в устах Оксаны прозвучало как шлюха, – Ситуацией воспользовалась, хотя к кино не имеет никакого отношения. Вышагивает, будто модель на подиуме, и нос задрала, аж затылок к спине прилип.
Вот к чему мне сейчас эти склоки? Но и с Пузик ссориться нельзя, слишком многое на неё завязано. Плюс я считаю её своим ближайшим соратником. Может, это у неё от отсутствия нормальных отношений с мужчиной? Девке-то уже скоро двадцать пять. И Самсон чего-то сопли жуёт, бегая за ней, как собачонка. Хоть на работоспособности Оксаны всё это не отражается. Пузик пишет уже четвёртый рассказ про Терешко, и что-то своё на мове про родной край. Плюс, на ней следующие сценарии про Рюриковичей. Думаю, к осени мы снимем ещё две серии. Только вот в голове рыжей полный раздрай, оттого она периодически выплёскивает негативные эмоции.
– Не надо лезть в мою личную жизнь, – отвечаю спокойно, – Если у Татьяны хватило ума воспользоваться подобной возможностью, то зачем завидовать? Нравится тебе образ серой мышки – так и живи с ним далее. Зачем на людей кидаться?
Пузик не просто покраснела, а пошла пятнами. Грешным делом, подумал, что сейчас в меня опять запустят дыроколом. Нет, обошлось. Наша бобруйская принцесса успокоилась, встала, и с гордым видом пошла на выход.
– Мне нужно работать, – произнесла она, уже открыв дверь, – Если захотите присоединиться, то знаете, где я сижу.
Надо чего-то делать. Серову попросить или с Самсоном поговорить по душам, хотя он тоже стал морозиться в последнее время. Мне ещё раскола внутри коллектива не хватало.
* * *
А вот звонка этого человека я точно не ожидал. Как-то уже и забыл о разговоре с Фурцевой. Вот только министр помнила всё хорошо, и умела извлекать выгоду из грамотных советов. Мне же стало просто интересно, что решили ответственные товарищи, и на встречу я согласился сразу.
Благо, идти далеко не пришлось. Знаменитая чебуречная на ВДНХ в это время была полупустая. Обед уже закончился, а рабочий день ещё продолжался. Здесь можно было встретить людей совершенно разных социальных групп. За соседними столиками могут вкушать местный продукт работяги и профессора. Поэтому элегантный Рабин, облачённый в стильный костюм и шейный платок, смотрелся за столиком вполне естественно.
– Я взял пока четыре чебурека, – Оскар кивнул на две тарелки, – И как вы смотрите на то, чтобы немного употребить? Так сказать, забыв прошлые обиды и вообще за встречу?
Настроение после демарша Пузик было не очень. Поэтому я сам подошёл к прилавку, где заказал два по сто пятьдесят и бутылку Дюшеса. Получив прозрачную жидкость в гранёных стаканах, взяв ещё посуду для запивки, я присоединился к собеседнику.
Мы молча чокнулись, отпили треть прозрачной жидкости и приступили к насыщению. Что я могу сказать? Чебуреки хороши, для советского общепита – тем более. Был у меня уже негативный опыт, хотя, не хочу наговаривать – случай единичный. Сфера услуг ещё не впала во всеобщее безразличие и воровство. Пиво не мешали с порошком, водку наливали вплоть до грамма, и мяса в чебуреке было ровно столько, сколько положено по ГОСТу.
Съев два чебурека, протёр губы салфеткой, и подумал, что не прочь повторить. Чокнувшись с Рабиным, допил водку и пошёл за добавкой. Поставил на столик две новые тарелки и стаканы.
– Прежде чем начать серьёзный разговор, – внимательно смотрю на художника, – Мне нужно понимать, что вами движет. Если это какие-то глупые либеральные идеи, про власти, мешающие людям самовыражаться, и подобную хрень – то мне не о чём с вами говорить.
Собеседник криво усмехнулся, но ответил сразу.
– Я весьма честолюбивый человек, знаете ли. Хочу прославиться, как художник в том числе. Да и финансовый вопрос никто не отменял. Насчёт запретов вы неправы, они действительно существуют. Хотя, в некоторых вопросах, я на стороне властей. Главное – не скажите это в компании, которая собирается у Алёнушки, – улыбнулся Рабин, – Некоторые коллеги излишне увлекаются авангардом на грани фола, и даже непристойностями. Но меня всегда удивляло – зачем душить, и пытаться заставить ходить строем оригинальных людей? Ваша позиция, которую до меня донесли, спорна, но имеет смысл. Надо дать людям площадку для самовыражения, и не загонять их в подполье. И тогда миф о гениальности многих творцов рассеется, как утренний туман.
Поднимаю стакан, чокаюсь, и холодная водка устремляется по пищеводу. Эх, хорошо!
– Мне близок ваш прагматичный подход. Основная идея, которую я недавно озвучил и Фурцевой, заключается в том, что Западу не нужно наше искусство. Кому вообще придёт в голову поддерживать конкурентов? Весь ажиотаж вокруг картин и книг наших оппозиционеров имеет строго политическую составляющую, за которой стоят западные спецслужбы. Поэтому я предлагаю сыграть на этом.
– И как вы собираетесь это провернуть? Мои новые кураторы сказали, кто является консультантом проекта, что сильно удивляет, честно говоря. Вот я и решил сразу узнать ваше мнение.
– Наша главная задача – снять сливки. Через года полтора или два схему раскусят. Но к тому времени мы придумаем что-то новое. Или даже часть наших художников получит самое настоящее мировое признание, и их картины будут продаваться за солидные деньги. Предположим, мы организуем в Европе выставку работ Зверева, можно совместно с другими художниками. А сами распространим слух, что наш «гений» находится в застенках КГБ. Да и остальные творцы тоже имеют проблемы с законом и свободой. Как итог – акции в поддержку арестантов, бешеный ажиотаж и хорошая выручка. Саму схему можно адаптировать под конкретную ситуацию, но всё должно быть примерно так.
– Вы предлагаете арестовать Зверева? – Рабин чуть не подавился чебуреком.
– Зачем? Определим его в ЛТП, что можно сделать по закону – он действительно алкоголик и тунеядец. Пусть полежит и полечится. А слухи пойдут, что бедолага арестован. Или взять тех же авангардистов, которые пытаются устроить незаконные выставки прямо на улице. Отправим людей в тур, поработать на организации нашей бескрайней Родины. Но на Западе будут думать, что их законопатили в лагеря, и их картины буду хорошо продаваться.
– Ранее я думал, что знаю всё о цинизме, – Оскар отсалютовал мне остатками водки, – Но это было заблуждение. Хотя, вынужден признать, что подобная схема вполне действенна. Чем больше на Западе шума вокруг какого-нибудь художника – тем лучше продаются его картины. Только вы предлагаете выйти на совершенно иной уровень. Это меня пугает и одновременно заставляет предвкушать начало операции. Ведь можно добиться такого!
В общем, мы хорошенько так нахрюкались с Рабиным в этот день. Тот оказался нормальным мужиком, с хорошим чувством юмора и деловым подходом к своей работе. Обсудили как планировавшуюся операцию по пропихиванию буржуям картин, так и само развитие современного советского изобразительного искусства. После трёхсот грамм Оскар весьма откровенно и нелицеприятно отозвался о многих «непризнанных гениях», дав им развёрнутую характеристику. Ситуация ничем не лучше, чем в кинематографе.
Он долго хихикал, рассказывая про недоумение и растерянность Губанова, когда тому предложили провести вечер поэзии СМОГа в Политехе. Наш псевдо-Есенин реально испугался, и только насмешки Басиловой смогли заставить его согласиться. Вечер будет организован в ближайшее время, куда меня активно зазывал собеседник. То же самое касалось некоторых художников из андеграунда. Люди привыкли изображать из себя оппозицию, купаясь в лучах славы небольшой группы поклонников. Но любой человек искусства, если он не клинический идиот, хоть немного понимает свой реальный уровень. Одно дело – эпатаж и игра на нездоровых эмоциях, но совсем другое – массовый зритель. Не нужно даже устраивать кампании в газетах и клеймить неформалов. Большая часть зрителей сама способна понять, что им предлагают дерьмо, даже не удосужившись упаковать его в красивую обёртку.
