Kitabı oku: «Крысодил»

ВЗГЛЯД

…Внезапно очнувшись, он обнаружил себя лежащим на руле. Подняв голову и глянув в зеркало заднего вида, он увидел, что набил себе на лбу громадную шишку. Машина уткнулась помятым капотом в засохшее дерево и увязла по двери в болоте в стороне от дороги. Он не помнил ни того, как попал на эту дорогу, ни как отклонился с неё в болото. Потирая шишку, он огляделся. Машина не заводилась, плотно сев на брюхо. Дорога была метрах в пяти от места, где села машина, и выглядела на редкость ухоженной. То есть это не был восьмиполосный автобан, но и не какая-нибудь грунтовка, а вполне асфальтированная второстепенная дорога. Что-то было не то. Что?.. Настораживала тишина. Хвойный лес на той стороне дороги молчал, ветра не было. Ни щебета птиц, ни стрёкота насекомых – только редкое бульканье болота. И что-то ещё. Взгляд?.. Ощущение взгляда на затылке. Тяжёлого и сверлящего. Он беспокойно оглянулся, но никого не обнаружил, кроме всё той же пустой дороги и тихого леса за ней. И болота. Болото выглядело не столько глубоким, сколько вязким и пять метров до дороги из машины представлялись проблемой. Однако, открыв дверцу и максимально высунувшись, можно было узреть еле заметные кочки, по которым теоретически можно было добраться до спасительного асфальта. Оставалось проверить, действительно ли они надёжны так, как кажутся. К первой кочке пришлось подбираться из задней дверцы. Попробовав ногой, он рискнул на ней утвердиться. Кочка держала, но была настолько мала, что обе ноги на ней не помещались и надо было стоять как цапля. Так, мало-помалу, он добрался до дороги почти не замочив ног. Асфальт выглядел недавно уложенным и, присмотревшись, он нашёл причину такого ощущения: в стороне, противоположной движению машины, виднелась явно дорожная техника. Он направился к ней, оставляя за собой бурые следы и неся на затылке невидимый бурав пристального взгляда. Как оказалось, присутствие тяжёлых дорожных машин отнюдь не гарантировало наличия людей, работающих на них. Более того, по мере приближения к ним тишина сгущалась, делалась вязкой, как кисель и даже звон крови в ушах, казалось, был задавлен ватной подушкой. Взгляд же, упёртый в затылок, стал более внимательным, более настойчивым. Ещё издали он увидел большой гусеничный кран, на крюке которого была расчалена длинная балка. Подойдя ближе, он ахнул: балка висела над глубоким обрывом, в который упиралась дорога, по которой он пришёл. Продолжалась она примерно метров через пятнадцать за пропастью. Впечатление было такое, что здесь строили мост, но всех людей внезапно выкрали. Но как тогда он проехал на машине с той стороны?! Да ещё и дорога выглядела так, как будто её ровненько разрезали гигантским ножом. Вопрос этот никак не разрешался, а тишина вплавляла в себя как муху в янтарь. Тем временем вечерело и небесный глаз припадочно закатывался к горизонту, а нужно было ещё выбираться отсюда. Расселина, пересёкшая дорогу, тянулась в обе стороны так далеко, что нечего было и думать её обойти, тем более – через жуткий и глухой лес. Данность же заключалась в пропасти и балке, висящей над ней, как будто некто придумал изощрённый сценарий изуверской игры. Выбора не оставалось и разбежавшись, он прыгнул на балку. Ощущение было такое, что дрогнула и начала раскачиваться не балка, а реальность вокруг. Кое-как укоренившись, он начал движение. Давление взгляда на затылке ослабло, зато, будто лопнула некая пуповина, начал просачиваться неясный, еле слышный шум. По мере продвижения к середине балки неясный шум начал потихоньку приближаться, напоминая запись, проигрываемую обратно. Вскоре стали различаться отдельные слова – что-то вроде «майна», «вира» и остальные признаки кипящей работы. Звуки становились всё отчётливей и внятней, однако людей вокруг не прибавилось – царила прежняя пустота. Когда он преодолел середину, случилась непостижимая и пугающая вещь: поднялся отсутствовавший до сих пор лёгкий ветерок, который начал постепенно разворачивать балку. И чем ближе он приближался к концу, тем больше разворачивалась балка. Он в отчаянии остановился, не зная, что делать дальше. Балка, покачиваясь, перестала разворачиваться. Но, как только он пополз обратно, балка возобновила движение. В обратную сторону! Против ветра! И каждый раз, начни он двигаться, балка смещалась в противоположную сторону, невзирая на ветер… Свет померк. По земле стелились длинные тени, а солнце коснулось горизонта. Оглядевшись, он понял, что находится на дороге, на той стороне, куда стремился. Каким образом? Память возмущённо протестовала против насилия. Раздумывать было некогда, тем более что ощущение пристального внимания с наступлением сумерек снова усилилось. Лес больше не молчал – под лёгким ветром деревья угрожающе шевелились и по-змеиному шипели. Под жёстким гнётом невидимых глаз он двинулся по дороге, постепенно ускоряя шаг. Тени ползли следом, смыкаясь за спиной. Быстро темнело. Беспокойно оглядываясь, он вынул зажигалку. Слабый огонёк, как показалось, отгонял ощущение плотного присутствия, но газ быстро кончался и к тому времени, когда показалась трасса, кончился совсем. Незримое внимание, прятавшееся по тёмным кустам, придвинулось снова и стало нависать. Свет фар от редких машин не отпугивал его. Попытки стопить не увенчались успехом – водители не замечали одинокую фигуру на обочине, а может, и не желали останавливаться ради подозрительного человека в сумерках. А может, просто боялись того, что смотрит из леса, чувствуя безотчётное желание вдавить педаль газа в пол и убраться побыстрее из этого места. Это было понятно, но положения не спасало. Неожиданно его догнали два человека, которые, как и он, топали по обочине. Одеты они были в странную форму – нечто среднее между морской и железнодорожной. Невидимый взгляд слегка подвинулся, впуская незнакомцев. Немного пообщавшись, они двинулись дальше, подарив напоследок коробок спичек (!). Расставаться не было никакого желания, но стопить втроём на почти пустой трассе практически ночью было невозможно. Изредка освещаемый фарами машин он двигался дальше, зажигая спички, хрупкий огонёк которых хоть немного да отгонял давящее и одновременно затягивающее внимание. И когда ночь огромной чёрной гирей, наконец, упала; когда невидимые глаза нависли, засасывая в темноту – он вынул спичку, готовясь зажечь весь коробок сразу… 13.02.2011

КРЫСОДИЛ

Сон разума рождает чудовищ.

(испанская поговорка)

1.

Проснулся я от тихого поскуливания. Посмотрел на настенные часы, подсвеченные лунным светом из окна – 02:15. В доме никого не было – родители должны были вернуться только утром, а меня на правах старшего оставили хозяйничать. Я потянулся, распрямляя затёкшую спину, ибо заснул с книгой на диване в гостиной, и встал. Звуки доносились из детской комнаты, где должен был спать младший четырёхлетний братик. Из открытой двери падал свет ночника (братец боялся спать без света). Я двинулся к детской.

Брат сидел в своей маленькой кроватке в углу у окна, обнимая старого игрушечного медведя с галстуком-бабочкой, и поскуливал. Не плакал, а именно поскуливал – без слёз, словно потерявшийся щенок. Глаза были как плошки и смотрел он в пустоту. Правда, на мой оклик он сейчас же обратил внимание на меня. «Ты чего не спишь?» – тихонько спросил я, приближаясь к кроватке. «Я боюсь…» – прошептал братик. «Чего? Кого? Тут же светло и никого нету. Я рядом, – улыбнулся я и погладил его по голове, – и мишка с тобой». «Оно сидит под кроватью. Хочет меня съесть», – опять прошептал братишка и сильнее прижал медведя к себе. Тот вякнул. В таращащихся пуговичных глазах, казалось, таилось понимание всех детских страхов мира. Я заглянул под кровать – там было темно, желтоватый свет от ночника не попадал в этот угол. Мне показалось, что что-то там слегка блестело – наверное, закатившаяся игрушка. В переходной полосе от света к тени лежали несколько комочков пыли и перо от подушки – дожидались прихода мамы с пылесосом. «Никого там нет», – заключил я, вставая с пола и отряхивая колени. «Нет, есть, – опять шёпот, – оно ждёт, когда ты уйдёшь…» «А хочешь пить?» – решил переключить внимание я. Мама так делала, когда баловство грозило перейти в буйство. Приём сработал. «Да», – прошептал братец и кивнул головой. «Тогда жди и никуда не уходи. Я сейчас», – сказал я и направился на кухню. Не успел я пройти по тёмной квартире и десяти шагов, как из детской раздался крик «Ма-ама-а-а!», переходящий в визг, который резко оборвался.

Больно ударившись плечом о косяк, я влетел в детскую. Кроватка была пустая, как и вся комната. У кроватки лежал игрушечный медведь и укоризненно смотрел на меня одним пуговичным глазом. Второй был вырван с мясом, а из раны на его месте торчала набивка.

2.

Проведя после пропажи родителей три года в сиротском доме, я не утратил наследства в виде родительского дома, простоявшего в запечатанном виде в ожидании меня. Но по возвращении после долгого отсутствия стало ясно, что в нём невозможно жить – что-то внутри меня отторгало знакомые интерьеры, и я его продал. В университете у меня обнаружились способности к цифрам и экономике, и мне ничего не стоило устроиться работать на биржу. Неплохо зарабатывая, жил я, тем не менее, не на широкую ногу – снимал однокомнатную квартирку и питался приготовленной собственноручно пищей, не шляясь по ресторанам. Одевался скромно, предпочитая неброскую, но удобную и качественную одежду. С детства приученный к бережливости и умеренности, в приюте я не растерял, а даже укрепил эти качества.

Год назад я познакомился с Розой Фернандес – смешливой и открытой девушкой испанских кровей, но без гипертрофированной гордости, присущей этой нации. Знакомство произошло так: выходя из здания биржи на Главной улице, я столкнулся с проходящей мимо девушкой так, что на асфальт посыпались какие-то коробки, которые она несла. Пробормотав извинения, я нагнулся, чтобы подобрать упавшие вещи, и мы столкнулись лбами, ибо девушка тоже присела за рассыпанным имуществом. Тут она начала хохотать, сверкая жемчужными зубами, встряхивая чёрными, как смоль, волнистыми волосами и держась за лоб. Глядя на неё, я тоже рассмеялся. Смеясь, мы собрали рассыпавшиеся коробки, и я предложил проводить её до дому. Так начались наши отношения.

В доме Фернандесов меня приняли достаточно тепло. Отец Розы был средней руки торговцем и держал свой магазинчик. Почему они осели в нашем городе вдвоём и где мать Розы – я не знал и как-то стеснялся спросить, зато Фернандес-старший долго и подробно беседовал со мной, интересуясь, в основном, как идут дела на бирже и выспрашивая подробности котировок, учитывая то, что он сам вёл торговые дела, а я играл на бирже. Когда удавалось отделаться, наконец, от главы семейства, мы с Розой беседовали или гуляли по мощёным булыжником боковым улицам. Я был робким и стеснительным, типичным «книжным мальчиком», и общался только с «проверенными» и зарекомендовавшими себя в моих глазах людьми. С Розой же я обнаружил, что могу говорить часами, и она охотно слушала, изредка заливаясь своим колокольчатым смехом.

Сегодня я решился пойти просить руки моей пассии. Я надел свой лучший твидовый костюм и атласный галстук. Чёрная федора, начищенные выходные туфли и плащ, перекинутый через руку, завершали картину.

3.

Прособиравшись довольно долгое время, я подошёл к дому Фернандесов, когда холодное солнце уже клонилось к вечеру. Улыбчивая прислуга – чернявая девушка, тоже испанка – радушным жестом пригласила вовнутрь. Пока я снимал обувь и верхнюю одежду, служанка убежала, сверкая глазами и оглядываясь, словно догадываясь о целях моего визита. В доме было приглушённое освещение, и я шёл к комнате Розы чередой помещений с таинственными тенями.