Kitabı oku: «Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления»

Yazı tipi:

Жизнь – это гонка по вертикали! Что там летит под колеса: судьба ли чья или даже жизнь, – рассмотреть времени не дано… Отвлекся – с грохотом вниз, и дуйте в траурные трубы, господа!..

Глава I
Veritas premitur, non opprimitar
Правду притесняют, но нe уничтожают…

Писатель обычно переосмысливает истории, которые ему приходится слышать, добавляет в них что-то свое. Бывает, правда, что он через призму своих писательских дум ясно видит, как один герой не в меру превозносится своим временем, а другой наоборот – недооценивается. И он тогда берет «игру на себя» и сам расставляет акценты. Но бывают сюжеты и встречи, к которым и добавлять ничего не надо, потому что самое главное в них – правда о времени и людях. И тогда самое важное – эту правду сохранить.

Статьи, расследования, размышления

Министр на доверии. Дело Сухомлинова

Август 1917 года. Первая мировая в разгаре. Российская империя, сломанная заговорами и революцией, лежит в развалинах. Будущее страны скрывается в непроглядной мгле. А в Петрограде, в главном зале Офицерского собрания идет судебный процесс. И какой! За ним следит весь изнемогающий от бесконечной войны мир.

Это было уникальное дело – перед судом присяжных глава военного ведомства Владимир Сухомлинов. Казнокрад, взяточник, немецкий шпион – таков набор обвинений. Если докажут измену – бывшего царского министра ждет смертная казнь.

Большой бальный зал Офицерского собрания армии и флота России не случайно был избран для слушания дела. Величественные интерьеры этого здания вызывали чувство парадности, торжественности. И для того чтобы обставить эти слушания с наибольшей помпой, продемонстрировать, что законность в новой «свободной» России куда сильнее старой, царской, лучшего места было не найти…

Правда, время было для этого не самое подходящее. Страна стремительно погружалась в хаос и разруху. Свои законы диктовала вооруженная толпа.

А ведь два года назад все было иначе.

Весной 1915-го года на Юго-западном фронте пала австрийская крепость Перемышль. Русские войска взяли турецкий Сарыкамыш. Армия Брусилова заняла основные перевалы в Карпатах… Гигантские победы! В стране необыкновенное воодушевление. По улицам Петрограда шествовали патриотические демонстрации, торжествующие победу. Демонстранты подходили к квартире Сухомлинова и приветствовали военного министра как победителя…

Они, конечно, не могли подозревать, что в эти же дни министр юстиции, он же генерал-прокурор империи Иван Щегловитов получил донесение о серьезном государственном преступлении в Ставке Верховного главнокомандующего, бросающее тень и на самого военного министра Владимира Сухомлинова.

Щегловитов оказался перед тяжелейшим выбором. Все-таки идет война, а тут вдруг обнаружены факты, которые ставят под удар армию. И все-таки, поколебавшись, он направляет в Ставку товарища (заместителя) прокурора Петроградской Судебной палаты Жижина.

В сведениях, полученных генерал-прокурором, речь шла о шпионской деятельности в пользу Германии полковника Сергея Мясоедова, ближайшего помощника военного министра Сухомлинова…

Мясоедов был военным переводчиком в отделе разведки 10-й армии. Той самой, которая потерпела серьезное поражение в феврале 1915 года. Значительная часть ее центральных корпусов попала в окружение и была уничтожена немцами. Российские войска были выбиты из Восточной Пруссии, чего не ожидал никто. Это был гром среди ясного неба. Поползли слухи – предательство и измена… Виновника всех бед нашли мгновенно – Мясоедов! Кто еще так часто разговаривал с врагом, как не военный переводчик? Кто имел доступ к военным тайнам, как не офицер разведки?

18 марта 1915-го в Варшавской цитадели по делу Мясоедова начал работу особый военно-полевой суд. Уже вечером судьи огласили приговор – осужден как немецкий шпион. Через несколько часов Мясоедова повесили.

После поражения 10-й армии в начале 1915 года в России поднялась настоящая волна шпиономании. Она стремительно охватила общество. Все требовали немедленной расправы над проклятыми шпионами. Их искали на фронте, среди коммерсантов, журналистов и дипломатов. В столице громили немецкие магазины, выискивали людей с немецкими фамилиями, которых в России было великое множество. Под подозрение попал даже символический глобус, который венчал башню торгового дома «Зингер» в Санкт-Петербурге. В народе возникли досужие домыслы, что внутри этого стеклянного глобуса находится секретный радиопередатчик, который всю информацию прямо отсюда, из северной столицы передает в германский Генеральный штаб. Причин для этих слухов не было никаких, кроме фамилии владельца торговой компании – Зингер. Почему-то считалось, что компания принадлежит немцам. На самом деле «Зингером» владели американцы. Но несчастный глобус это не спасло. Самые недоверчивые граждане все же проникли внутрь конструкции. Передатчика, правда, не нашли…

Пока повсюду искали изменников, вспомнили одну старую историю. Мясоедов тогда служил начальником жандармского отделения Петербургско-Варшавской железной дороги. Находилось оно в Вержболово. В то время это была пограничная станция между Россией и Германией, довольно важный пункт. Станция не простая, и пост не простой. По долгу службы Мясоедов имел право свободно передвигаться по обе стороны границы: встречал и провожал важных государственных сановников и обеспечивал их досуг.

Рядом находилось имение кайзера Вильгельма Второго, который приезжал туда на охоту. Пограничные русские власти традиционно представлялись монархам соседнего государства.

Общество страстного охотника Мясоедова пришлось кайзеру по душе. Он не раз приглашал полковника на обед и даже провозглашал в его честь тосты. Во время суда над Мясоедовым одним из доказательств было то, что у него нашли портрет Вильгельма Второго с надписью императора.

Был ли Мясоедов шпионом? Историки спорят об этом до сих пор. Но сомнений нет в том, что полковник злоупотреблял служебным положением и частенько нарушал закон: помогал нелегально переходить границу и переправлять контрабандный товар. Конечно же, за хорошую мзду. Его неподобающее для сотрудника спецслужбы поведение, склонность к коррупции привели к тому, что в 1912 году Мясоедова с позором выгнали из департамента полиции. Казалось бы, дорога на государственную службу была закрыта навсегда. Но только не для него. У него были покровители на высоких должностях.

Бывший жандарм пишет письмо военному министру Сухомлинову. Они знакомы давно, еще с довоенных времен. Тогда Сухомлинов был генерал-губернатором Киева. Их связывали общие дела, а жена полковника, Клара Мясоедова, дружила с госпожой Сухомлиновой. Министр решил помочь старинному приятелю и начал продвигать Мясоедова на приличные должности в военное министерство. Его предупреждали, что не надо этого делать. Предупреждало МВД, которое изгнало Мясоедова из своих рядов, однако министр заверил императора, что на Мясоедова можно положиться. Пообещал, что тот не будет иметь доступа к секретным документам. И… вскоре он своим приказом создал при министерстве Особое бюро, якобы для составления отчетов и прояснения ситуации о революционной пропаганде в войсках. Туда он и посадил Мясоедова начальником разведки. Хотя премьер Столыпин говорил, что «этому человеку ни в коем случае нельзя доверять никакую ведущую должность, тем более такую высокую». Но Сухомлинов убедил императора…

На новом месте Мясоедов пользовался полным расположением министра. Он мог запрашивать информацию и в военной контрразведке, и в разведке, и в департаменте полиции. Что и зафиксировано было в ходе расследования по обвинению Мясоедова в шпионаже.

В основном он собирал сведения в штабе контрразведки той самой 10-й армии, которая потерпела катастрофическое поражение в феврале 1915 года.

Естественно, что после суда над Мясоедовым взоры обратились на Сухомлинова.

На основании рапортов, полученных из Ставки, генерал-прокурор Щегловитов начал служебное расследование о связи должностного лица с врагом государства. Довести дело до конца он не успел – сместили. Его преемник на посту генерал-прокурора Алексей Хвостов считал своим долгом докладывать обо всех материалах, связанных с Сухомлиновым, самому императору.

Хвостов обратил внимание государя на особую важность фактов, указывающих на связь бывшего военного министра с врагом. Но Николай Второй вскоре вернул эти материалы без всякой резолюции.

Дело в том, что император искренне уважал Сухомлинова – ценил за преданность короне и прежние заслуги. Да и что сказать – герой Балканской войны, кавалер Георгиевского креста, командир эскадрона кирасирского его Императорского величества лейб-гвардии полка, генерал-губернатор Киева, начальник Генштаба Российской империи… Солидный и внушающий уважение послужной список.

Кроме того, Сухомлинов был по-человечески симпатичен императору. С ним Николаю II было легко. Он умел сочетать почтительное поведение и непринужденную беседу. Легко, с юмором мог говорить с царем о самых сложных и запутанных делах. Когда он приезжал во дворец на еженедельные доклады, их беседы с императором зачастую затягивались. Обычно, если все происходило нормально, император имел обыкновение во время беседы курить. Когда же его настроение менялось, он начинал переставлять на своем столе фотографии и другие безделушки. Сухомлинов это знал и при малейших признаках раздражения моментально менял тему разговора. Во всем, что бы он ни делал и ни говорил, он умел найти подход к императору и убедить его в своей точке зрения.

Военному таланту министра Николай II доверял безоговорочно. Тем более что в армии шли серьезные реформы и вроде бы весьма успешно.

Многие специалисты считали, что армия к 1914 году будет серьезнейшим образом отличаться от той, какой она была, скажем, десять лет назад во время Русско-японской войны.

27 февраля 1914 года газета «Биржевые ведомости» публикует статью с громким заголовком «Россия хочет мира, но готова к войне!» Статья без подписи, но все понимают, кто автор – министр Сухомлинов. Он уже заверил императора, что армия пребывает в полной боеготовности, оставалось убедить в этом общественность. Сухомлинов расписывал новейшие изобретения, используемые в войсках, например, телефонную связь в каждой роте… Из статьи следовало, что Россия не победить в приближающейся войне не может.

Но в действительности все оказалось далеко не так благостно. Той же телефонной связи в каждой роте не было. А что уж говорить про радиосвязь, радиостанции!.. Не было, например, броневиков, очень плохо обстояли дела с авиацией.

Уже на второй год войны русские войска терпят одно поражение за другим. Они вынуждены отступать под градом снарядов немецкой артиллерии, ведь отвечать было нечем – к тому времени большая часть российского арсенала израсходована. Со всех позиций доносился стон – «Дайте снарядов!» Это был крик души русских офицеров. Уже в 1915 году фактически до 70 процентов офицерского состава кадровой армии было выведено из строя, погибли целые гвардейские полки…

Кто несет за это ответственность? Конечно, военный министр! Тот самый, что хвастал готовностью и поставил рядом с собой германского шпиона? А может, он и сам шпион?..

Столица гудела как растревоженный улей. То и дело находятся «свидетели» шпионских вылазок министра Сухомлинова. Говорили, что он, переодевшись то ли в крестьянина, то ли в кучера, ходил на какие-то конспиративные квартиры к какому-то немецкому инженеру… Это же полный бред! Прямых доказательств ни у кого не было, но поражения требовали отмщения. Общественное мнение значило уже многое – просто игнорировать его было нельзя в накалившейся атмосфере.

Известный депутат Милюков, которого называли «Цицероном Государственной думы», произнес тогда свою знаменитейшую фразу: «Что это – глупость или измена?» Всем было понятно: «Измена».

Сухомлинову припомнили все. И прежде всего, что он, министр: принял Мясоедова на службу, несмотря на заявленные ему предостережения, сообщал ему секретные сведения, подолгу беседовал, поддерживал с полковником дружеские отношения.

Пресса подняла шум: немецкий шпион – протеже военного министра!

Кроме того, Сухомлинова обвиняют в преступной халатности и сознательном бездействии – не обеспечил армию самым необходимым! Что ж, надо признать, – непринятием должных мер он фактически способствовал тому, что русская армия осталась без боеприпасов и без крупнокалиберной артиллерии в самый разгар боевых действий.

Николай II в создавшейся ситуации был вынужден принять меры. В июне 1915 года Сухомлинов получает от государя письмо, в котором тот извещает его об отставке с поста военного министра.

Но при этом письмо носит очень доброжелательный характер, в нем говорится, что только под стечением обстоятельств император вынужден сделать этот шаг, а сам Сухомлинов остается всецело в памяти императора как порядочный, добросовестный воин и доблестный товарищ.

Но отставкой дело не кончится. «Ввиду соблюдения достоинства судебной власти» он был арестован. Это случится в начале апреля 1916 года. Но сделать это было очень нелегко.

Здесь надо сказать, что назначенный еще предшественником Хвостова для расследования прокурор Жижин, хотя и проводил расследование под наблюдением Ставки, но полученные указания начальства выполнял четко – направлял секретные донесения Щегловитову, а после отставки Ивана Григорьевича его преемнику. Последний доставлял эти рапорты на высочайшее усмотрение.

Представив очередной рапорт, Хвостов обратил внимание государя на особую важность приведенных в нем фактов, указывающих на связь бывшего военного министра с врагом. Но Николай II вскоре вернул эти материалы без всякой резолюции. Когда игнорировать «изменнические действия» Сухомлинова стало уже невозможно, была образована Верховная следственная комиссия, состоящая из членов Государственной думы и Государственного совета.

Комиссия работала ни шатко, ни валко. Создавалось впечатление, что правительство пытается тормозить дело. Однако улики были настолько вескими, а преступление Сухомлинова настолько тяжким, что Хвостов добился назначения официального следствия, которое по его выбору производил сенатор Кузьмин, чья «чистота и самостоятельность» считались бесспорными.

К началу 1916 года генерал-прокурору стало ясно, что необходимо арестовать Сухомлинова. Он доложил дело новому председателю Совета министров престарелому Борису Штюрмеру. Тот вначале засомневался в целесообразности такой жесткой меры, но когда Хвостов припугнул того возможностью побега Сухомлинова, согласился. После этого Хвостов доложил и государю о том, что намерен арестовать Сухомлинова.

Николай II ответил весьма неопределенно:

– Да-да, я понимаю, что вы не испрашиваете указаний, я сам и не дал указаний…

По существующей тогда процедуре постановление об аресте Сухомлинова подписал сенатор Кузьмин.

Бывший военный министр, отставной генерал от кавалерии Сухомлинов был арестован и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости в апреле 1916 года. Перед этим помогавший в проведении расследования сенатор Богородицкий допросил генерала в его квартире. Ему было официально предъявлено обвинение по статье 108 Уголовного уложения, то есть в способствовании и благоприятствовании неприятелю в его военных и иных враждебных против России действиях и шпионаже. По этой статье виновный мог быть подвергнут смертной казни.

Окончив допрос, сенатор Богородицкий сообщил бывшему министру, что, поскольку тот обвиняется в исключительно тяжком преступлении, вынесено постановление о его аресте. Сухомлинов некоторое время сидел молча, как бы в оцепенении, а затем, поклонившись, хрипло проговорил:

– Я к вашим услугам и считаю своей первейшей обязанностью подчиниться суровому велению закона.

В крепости Сухомлинову были предоставлены льготные условия содержания: в камере поставили складной столик и кресло, на кровати появились настоящий матрац и постельное белье, ему разрешалось гулять два часа в день (в два приема). Комендант крепости, старый знакомый Сухомлинова, бывший командующий войсками Одесского военного округа генерал Никитин, посещал арестованного в его камере.

Арест министра стал мировой сенсацией.

Газеты тогда взорвались убийственными сообщениями не только в России, но и во всем мире. Ведь привлекали к ответственности не просто министра, а военного министра Российской империи! Причем во время ведения боевых действий.

После ареста Сухомлинова начались неустанные хлопоты о нем высших сановников и даже самой императорской четы. Уже на следующий день к Хвостову явились ходатаи, говорившие, что «несчастный старик» арестован необоснованно и что государь конечно же будет «огорчен такой мерой». Генерал-прокурор разъяснил им, что императору уже все известно, а арест Сухомлинова произведен правильно.

Николай II во время докладов Хвостова всегда спрашивал о ходе расследования и подчеркнуто интересовался: нужна ли такая крайняя мера к старику, который «никуда не убежит»? Намеки были совершенно очевидны.

Давление на генерал-прокурора шло со всех сторон. Однажды премьер-министр Штюрмер сказал ему, что императрица Александра Федоровна крайне встревожена тем, что Сухомлинов содержится в крепости. Будь он в тюрьме, она бы скорее примирилась с этим обстоятельством. На это Хвостов твердо ответил:

– Почему же вы не могли доложить императрице, что заключение Сухомлинова в крепость вызвано именно соображением по возможности облегчить ему содержание под стражей? Судебной власти нужно только, чтобы он содержался в одиночном заключении. Между тем, если бы он был заключен в тюремное здание, он подвергся бы общему тюремному режиму.

Тем не менее Штюрмер предложил Хвостову самому объясниться с императрицей.

На следующий день Александра Федоровна приняла генерал-прокурора. Государыня была обходительна, тем не менее стала указывать на невозможность совершения военным министром такого тяжкого преступления. В конце беседы Александра Федоровна сказала, что верит Хвостову, но тут же добавила:

– Может быть, вас все же обманывают…

Прокурор был непреклонен. Он ответил, что хорошо знает людей, которые ведут следствие, и что собраны неопровержимые доказательства виновности Сухомлинова.

Очередная стычка между императором и Хвостовым произошла в Ставке. После рассмотрения какого-то материала, принесенного генерал-прокурором, Николай II, отойдя по своему обыкновению к окну, неожиданно сказал:

– Повелеваю вам прекратить дело Сухомлинова.

Александр Алексеевич ничего не ответил. Тогда государь, повернувшись к нему лицом и немного повысив голос, повторил свое распоряжение, спросив прокурора, почему тот молчит.

– Думаю, как бы лучше исполнить волю вашего величества, – ответил Хвостов. – Прекращение дела о Сухомлинове, безусловно, вредно для государства и для династии. Но если вы, ваше величество, настаиваете на том, то я бы сделал так: я бы прекратил дело по собственному почину. Не сомневаюсь, что скоро вред такой меры станет очевидным. Тогда ваше величество может уволить меня как неугодного министра юстиции, а имя ваше не будет к этому прикосновенно.

Николай II удивленно поднял брови, однако быстро взял себя в руки. Взвесив все «за» и «против», государь принял решение – он отказался от намерения прекратить уголовное преследование Сухомлинова. Хвостов покидал Ставку победителем.

По этому случаю известный правовед того времени Сергей Завадский писал: «Я смею думать, что Хвостов избрал единственный путь, на котором была вероятность успеха; такое щепетильное желание оградить царское имя от нареканий даже за действительно отданное царем распоряжение тем более исключительно, что обычно сановники наши предпочитали свои ошибки прикрывать именем монарха».

30 июня 1916 года состоялся очередной доклад Хвостова императору. На сей раз Хвостов представил государю фотоснимки с различных следственных документов, писем Сухомлинова, его дневника. Этот доклад «с иллюстрацией» произвел на Николая II сильное впечатление. Тем не менее император неожиданно предложил Хвостову взять отпуск. Министр сказал, что он не может покинуть министерство более чем на две недели. На это государь ответил:

– Когда вернетесь, приезжайте ко мне с докладом, потом опять уезжайте в отпуск, потому что нужно беречь ваши силы.

– Хвостову пришлось подчиниться, и он взял отпуск. Однако уже через неделю он был освобожден от должности министра юстиции и генерал-прокурора. Такова была манера императора расставаться с теми, кем он был недоволен.

Назначенный новый генерал-прокурор Александр Макаров оказался таким же несговорчивым, как и Хвостов, и также отказался прекратить дело Сухомлинова.

В ходе прокурорского расследования почти на всех знакомых четы Сухомлиновых был найден серьезный компромат. Например, друг семьи Николай Соловьев был уличен в шпионаже в пользу Германии. Судьба другого близкого приятеля министра Сергея Мясоедова уже была известна. Подобная участь, скорее всего, ожидала бы и коммерсанта Александра Альтшиллера, но он вовремя, еще до начала войны бежал из страны в Австро-Венгрию, поэтому приговор был заочным. Тем не менее Альтшиллер потом был признан виновным в шпионаже против Российской империи. Еще одного завсегдатая дома Сухомлиновых артиллерийского офицера Иванова во время войны осудили за передачу противнику плана вооружения Кронштадтской крепости…

Вот такие люди крутились в доме военного министра. Был ли сам министр вовлечен в антироссийскую деятельность? Передавал ли врагу важную информацию?

Прямых доказательств этому следствие не нашло. Однако было очевидно – хотел того Сухомлинов или нет, в силу своей неразборчивости он мог открыть нечистоплотным «друзьям» доступ ко многим тайнам государственной важности.

Доказать, что Сухомлинов грел руки на военных заказах, было очень сложно. Вновь зашли разговоры о том, что министра пора отпустить.

Очень хлопотала за него императрица. Отчего Александра Федоровна так волновалась о Сухомлинове? И здесь возникает фигура Григория Распутина.

Как известно, Распутин имел большое влияние на императрицу. А вот что тобольского старца связывало с арестованным министром? Как выяснилось, ничего. Только… жена Сухомлинова – красавица Екатерина. Она не раз навещала Распутина, вела с ним долгие беседы. А самое поразительное, что Распутин потом 69 (!) раз приезжал к любимой супруге военного министра за довольно короткий период времени. Это зафиксировали филеры, которые вели за Распутиным наружное наблюдение.

Очевидно, старец проникся, скажем так, симпатией к госпоже Сухомлиновой, и эту симпатию он так или иначе внушил императрице.

Так что Александра Федоровна, вполне вероятно, именно поэтому настойчиво инструктировала венценосного супруга по данному вопросу.

Однако удержать бывшего военного министра в крепости Макаров не смог. Император продолжал давить и на Макарова, и на министра внутренних дел Протопопова. Последнему он говорил о Сухомлинове:

– Неужели я поверю, что он изменник? Просто легкомысленный человек. Мне жалко его, старика. Что вы думаете, если ему поменять меру пресечения, выпустить под домашний арест?..

Протопопов ответил, что это может вызвать «большой шум». Но император никак не желал видеть опасные последствия такого шага. Жалость к старому знакомому оказалась сильнее государственных и династических интересов. И 11 октября 1916 года Сухомлинов был переведен из крепости под домашний арест.

Освобождение Сухомлинова не удовлетворило никого – ни его сторонников, ни императора. Николай II направил генерал-прокурору Макарову телеграмму с повелением прекратить дело. И только в результате категорического возражения Макарова монарх согласился не приводить в исполнение свое повеление. В результате Макаров не задержался на опасном посту главного хранителя законности.

Но и заступивший на место Макарова генерал-прокурор Николай Добровольский, считавшийся ставленником Распутина и ближе всех своих предшественников стоявший к царской семье, также не стал прекращать дело Сухомлинова. Стоит напомнить, что Добровольский очень рано лишился отца, и его воспитывал отчим. А отчим был преподавателем у Александра II и учил трех светлейших князей. Так что мальчика очень хорошо знала царская семья.

Царская семья полагала, что Добровольский наконец прекратит дело «несчастного» Сухомлинова. Однако, несмотря на почти родственные отношения с царем, Добровольский ему отказал. Мало того, генерал-прокурор настаивал на том, что Сухомлинова надо судить! Он знал мнение императора, но кривить душой не стал. После обстоятельного доклада производившего следствие сенатора Кузьмина и наблюдавшего за ним обер-прокурора Носовича Добровольский пришел к выводу, что имеются все основания для предания Сухомлинова суду. Об этом он решил поговорить с Николаем II начистоту.

Добровольский представил государю специально составленный схематичный план «окружавшего Сухомлинова немецко-австрийского шпионажа». Слушая Добровольского, император очень нервничал. По мере того как перед ним разворачивалась «картина отягчающих Сухомлинова улик», волнение это усиливалось. Государь не раз прерывал доклад восклицаниями:

– Неужели это все так?! Я бы никогда этому не поверил! Я так верил этому человеку, я не только уважал его, я его прямо любил!

Добровольский продолжал говорить. «Карта измены» – так прокурор назвал представленную государю схему. На большом листе бумаги он отметил всех фигурантов этого дела. Они были разделены на несколько групп в зависимости от близости к Сухомлинову и от тех деяний, которые им непосредственно вменялись. И от того, как Сухомлинов мог либо воздействовать на них, либо от них зависеть.

Кружков было семнадцать. Вырисовывалась целая преступная сеть махинаторов, шпионов и взяточников…

Император, не выдержав, воскликнул:

– Это какой-то кошмар! Он казался мне таким чистым, честным и бесконечно преданным человеком!

Добровольский, сделав небольшую паузу, заметил:

– По закону по окончании следствия материалы должны быть представлены вашему величеству для испрошения согласия на внесение дела в 1-й департамент Государственного совета на предмет предания Сухомлинова суду.

Николай II промолчал…

Пытаясь усилить свои позиции, генерал-прокурор продолжил:

– Смею заметить, ваше величество, что общественное мнение сильно взбудоражено и осыпает нас, я имею в виду правительство, судебную власть, обвинениями и даже угрозами, считая, что мы стремимся это дело затушить. Мой верноподданнейший долг вынуждает меня доложить вам, что в случае вашего несогласия на передачу дела в Государственный совет все эти обвинения будут обращены против вашего величества.

Император напрягся и, глядя прямо в глаза Добровольскому, сказал:

– После всего, что я от вас слышал, очевидно, что дело должно быть рассмотрено Государственным советом. Только суд может оправдать Сухомлинова, если на это у него будут какие-нибудь надежды…

Здесь нам надо отдать должное Николаю II – получив серьезные доказательства, он не стал настаивать на своем. Но своего искреннего огорчения он скрыть не мог.

В начале февраля материалы следствия были предъявлены Сухомлинову для ознакомления, а в марте предполагалось представить дело государю и в Государственный совет.

А теперь, когда обстоятельства дела нам уже известны, приглядимся повнимательнее к фигуре господина военного министра.

Накануне войны журнал «Огонек» рассказывал своим читателям, «как живет и работает военный министр, генерал-адъютант Сухомлинов». К материалу прилагались многочисленные фотографии интерьеров квартиры, в которой живет министр: кабинет, красная гостиная, зеленая гостиная, зал для танцев, столовая и будуар супруги Сухомлинова… Сейчас бы такой материал назвали рекламным. Организовал ли его сам министр или журналисты постарались – кто его знает. Но тот факт, что министр допустил фотографов в свои покои, свидетельствует о том, что он был заинтересован в публикации.

Что же мы узнаем из репортажа?

Военному министру, члену Государственного Совета, Владимиру Александровичу Сухомлинову тогда было 64 года – он полон сил и здоровья и работает без отдыха с утра до ночи, никогда не жалуясь на усталость.

Министр встает в седьмом часу утра и прямо с постели отправляется в свой служебный кабинет, чтобы просмотреть полученные за ночь телеграммы и почту. В 9 часов он одевается, выпивает стакан молока и, если нет спешного дела, выходит на полчаса погулять.

Вся армия знает приветливость и доступность министра, который всех принимает одинаково любезно. Если же кому надо сделать внушение за упущение по службе, генерал Сухомлинов делает это с большой твердостью и тактом.

Во втором часу министр завтракает, причем на еду тратит очень мало времени, не обращает внимания на меню и довольствуется простыми кушаньями. Министр совершенно не пьет вина и не курит.

Обладая творческим умом, генерал Сухомлинов за четыре года пребывания у власти ввел множество реформ, начиная с реорганизации армии, нового устава о воинской повинности, развития военного воздухоплавания и кончая введением в армию автомобилей. Мысль о каждом нововведении захватывает министра, он живет ею как художник своим произведением.

Около 8 часов вечера министр обедает, причем подается ему два, а по праздникам три блюда, если только нет приглашенных к обеду.

Два раза в неделю, по вторникам и субботам, министр делает доклады государю императору.

Весь день министра проходит в неустанной работе, и ему даже нет возможности хотя бы изредка поехать верхом, если не считать смотров и парадов. Но перед строем генерал Сухомлинов преображается: красиво держится на лошади, принимает воинственный вид и чрезвычайно импонирует войскам.

Главные недруги министра были не во дворце императора, а в Государственной думе. Да что недруги – враги.

Здесь речь заходила о самых болезненных вопросах, связанных с армией, но Сухомлинов, человек старой закалки, не был готов их обсуждать. Особенно – затраты на оборону. Министр постоянно просит все больше и больше денег на нужды армии. Но депутатам непонятно, куда они деваются.

Сухомлинов же считает ниже своего достоинства отчитываться перед Думой – он всегда держался особняком, политики и политиков чурался. Ему достаточно было благоволения императора. Он ни разу не пришел в Думу и не выступил перед депутатами. Не было у него союзников ни в Государственном Совете, ни в кабинете министров. У него были очень напряженные отношения и с премьером Столыпиным. Тот его явно недолюбливал. Но еще более напряженные отношения у него будут с Коковцовым, преемником Столыпина в должности председателя Совета министров. Они просто не выносили друг друга. Коковцов даже однажды на заседании правительства позволил себе такое высказывание: «Закон военному министру не писан».