Kitabı oku: «Создание произведений детской литературы на эвенкийском языке. Монография», sayfa 5

Методические рекомендации

При определении границ языкового коллектива следует учитывать не только территориальные, политические и собственно лингвистические факторы, но и самосознание носителей языка.

Аналогичным образом нужно поступать и при разграничении языка и диалекта, хотя в этих аспектах, несмотря на некоторые совпадения, лингвисты так и не пришли к единому мнению до сих пор.

Причины изменения языка могут быть как внутренними (чисто лингвистическими), так и внешними (связанными с влиянием на язык различных факторов, в том числе социальных, и языковыми контактами). Прогрессивные изменения обуславливают нормальное полноценное существование языка, тогда как регрессивные могут в конечном итоге привести к его «смерти».

Вымирание языков происходит в связи с вытеснением языка другим, более коммуникативно мощным, престижным, поддерживаемым государством и т. п. в ситуации многоязычия.

Наличие наряду с самобытностью каждого отдельно взятого эпоса коренного малочисленного народа некоторых общих черт может свидетельствовать о взаимном влиянии языков коренных малочисленных народов друг на друга, причем, изучение эпосов позволяет проследить процесс этого влияния.

Сравнительное изучение эпосов как своеобразных оттисков актуального состояния языка позволяет наглядно проследить особенности социокультурной динамики языков малочисленных народов, особенности их взаимоотношений друг с другом, характер взаимовлияний. Результаты подобных исследований могут быть экстраполированы и на динамику более широко распространенных языков.

История создания эвенкийского письменного языка, словарей, учебников, учебных пособий

Создание эвенкийского письменного языка – явление в целом ряду сходных процессов, инициированных в СССР в связи с проведением решений государственной языковой политики и имеющих историю в как минимум два периода. И если с 1990-х годов работа по созданию письменности языков коренных народов направлена в первую очередь на сохранение ранее утраченного языкового звена, то во время создания эвенкийской письменности, в первой половине ХХ века, перед учеными стояла другая задача – задача расширения функционирования коренных языков. Современные исследования, посвященные языковой политике, сосредотачиваются на том, какие функции языка поддерживают те или иные решения. Западные исследователи отмечают такую функцию создания языков, именно конструирования их и внедрения в повседневность представителей народов, как нациестроительство². Языковым строительством как основой культурной революции данный процесс был назван еще советскими исследователями³. Один из ведущих социолингвистов России Владимир Михайлович Алпатов утверждает, что языковая политика тесно связана с учетом и удовлетворением коренных потребностей, удовлетворяемых в речи. По его мнению, в своем ядерном значении язык служит для удовлетворения сразу двух ключевых потребностей людей, реализующихся в их речи: потребности взаимопонимания – достижения полноценного контакта с другими, и потребности идентичности – определением себя в контакте с другими. При этом «обе потребности не противоречат друг другу и автоматически удовлетворяются лишь в полностью одноязычном обществе»⁴. Поскольку единство языковой среды не только в государствах, но и в компактных территориях является сегодня скорее исключением из правил, то первая потребность – достижение взаимопонимания, наиболее часто выражается в такой разнородной среде в стремлении к двуязычию, при этом потребность идентичности ярко выражается стремлением говорить на родном (материнском) языке, одноязычием. Стратегий общения носителей разных материнских языков выделяют шесть, основных из них три: выработка общего контактного языка (пиджина), общение на третьем языке и общение на материнском языке одного из собеседников. При этом стратегии в разной мере работают на удовлетворение ключевых потребностей. Так, общение на пиджине удовлетворяет потребность идентичности, а потребность взаимопонимания лишь частично, общение на третьем языке удовлетворяет лишь потребность взаимопонимания, игнорируя потребность идентичности, а при общении на материнском языке одного из собеседников возникает несимметричность, поскольку удовлетворяется потребность идентичности только одного из собеседников. При второй стратегии сами собеседники равны, но общий для них язык более влиятелен, чем материнские языки собеседников, в большинстве таких случаев речь можно вести о государственных языках по отношению к языкам малых народов: «В колониях это язык колонизаторов, в бывших колониях обычно язык бывших колонизаторов, внутри многоязычных государств чаще всего господствующий (государственный) язык»⁵. При переходе к индустриальному обществу внутри государства неизбежно главной становится потребность взаимопонимания. Средством удовлетворения потребности взаимопонимания, становящейся центральной в условиях объединения государством территорий разных этносов и переходе к индустриальному обществу, выступает единый государственный язык.

Также В. М. Алпатов выделяет возникающую в многонациональных государствах языковую иерархию, представляя ее в виде перевернутой трехуровневой пирамиды. Верхний ее слой – одноязычные носители государственного языка (например, русскоязычные в СССР и современной России, средний слой – двуязычные граждане, нижний – одноязычные носители языков меньшинств (или двуязычные, не владеющие государственным языком). Исследователь отмечает, что данная иерархия сходна с социальной в одном: «нижний слой языковой иерархии имеет и низкий социальный статус. Это либо те, кто заняты в сельском или домашнем хозяйстве, либо неассимилированные иммигранты»⁶.

Как отмечает российский лингвист В. М. Алпатов, доминирующей в истории государственной языковой политики является удовлетворение именно потребности взаимопонимания и игнорирования потребности идентичности, что поддерживается путем утверждения и распространения государственного языка⁷. Утверждение государственного языка включает в себя два процесса: распространение языка через административные меры и школу (а сегодня и через СМИ) и кодификация языка, создание общих для всего государства языковых норм. Масштабным примером такой языковой политики ученый называет политику власти в СССР в 1920—1930-е годы, в начале которой центральной была идея о равенстве языков. В первые годы после революции данная политика проводилась Народным комиссариатом национальностей во главе с И. В. Сталиным. В статье «Языковая политика в современном мире: „одноязычная“ и „двуязычная“ практики и проблема языковой ассимиляции» В. М. Алпатов приводит слова И. В. Сталина, написанные им в 1918 году: «Никакого обязательного „государственного“ языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях». А также ссылается на доклад «Национальные моменты в партийном и советском строительстве» 1923 года, в котором содержится призыв добровольно отказаться от русского языка русским коммунистам, работающим в национальных районах⁸. Такая политика выступила реакцией на царскую политику языковой ассимиляции, следствием ее стали попытки перевода делопроизводства на языки меньшинств и распространение национальных школ. Единственным фактором, создававшим трудности для проведения данной политики, исследователи называют недостаточное развитие многих языков, зачастую не имевших не только кодификации, т.е. признания норм языка за счет фиксации в словарях, грамматиках, правилах, но и письменности. В. М. Алпатов отмечает, что именно это положило начало языкового строительства – активной деятельности по созданию языков, а именно – по формированию письменности и лингвистической кодификации. В это время крупнейшие советские лингвисты создают более 70 новых алфавитов, основой для которых выступила латиница. Данная работа органически влилась в общую политику ликвидации безграмотности, способствующую росту образования, теперь и на национальных языках. Как отмечает западный советолог Саймон Крисп, даже самый крайний противник советского строя не может не признать эти достижения⁹. В то же время данная политика, выступив противоположностью прежней, отставила в сторону вопрос потребности взаимопонимания, которая наряду с потребностью идентичности представляет собой ядро потребностей, обеспечиваемых языком. Именно поэтому успех ее исследователи называют частичным, признавая, что потребность взаимопонимания в этих условиях реализовывалась стихийно. Евгений Дмитриевич Поливанов, известный лингвист того времени, отмечал раздвоенность языковой ситуации в жизни студентов из национальных республик, говорящей о строгом определении зон «влияния» родного и государственного языка. Обучение проходило на русском языке, а национальным языком молодежь пользовалась только на бытовом уровне, а потому больше не стремилась читать, например, классическую литературу в переводе на национальные языки¹⁰. Таким образом, материнский язык вытеснялся в сферу бытового общения, теряя все другие функции, возможности применения. В то же время В. М. Алпатов отмечает и эффективность по отношению к крупным языкам проводимой тогда политики, приводя пример языка национальной республики. Если в начале 1920-х годов, по замечаниям Е. Д. Поливанова, идентичность оседлых узбеков строилась лишь на факте места рождения и общей религии, при этом грамотные люди писали и читали на старо-тюркском, арабском или русском¹¹, то к 1980-м годам каждый узбек осознавал и называл себя узбеком, в чем сыграла свою роль и языковая политика, и большинство представителей народа владели грамотой на узбекском языке.

Исследователи отмечают поворот языковой политики СССР второй половины 1930-х годов, когда был выбран путь, противоположный переводу множества функций языка языкам национальных меньшинств. В. М. Алпатов называет это «курсом на ускоренную русификацию». В это время латинские алфавиты малых языков народов Советского Союза, разработанные буквально в предыдущем десятилетии, были заменены алфавитами на кириллице. А ряд языков даже лишился своей письменности, чего не произошло с эвенкийским языком. Пиковой точки, по мнению исследователей, политика русификации достигла в конце 1950-х – начале 1960-х годов, когда утвердилась идея преодоления различий, в результате чего отмечается практическое отсутствие образование на языках национальных меньшинств. Исключение составили языки союзных республик, но языки коренных народов Севера и Сибири, к которым принадлежит эвенкийский, в это время потеряли функционирование в образовании и снова стали вытесняться лишь в бытовую сферу, уступая доминирующему государственному языку.

Таким образом, в формировании эвенкийской письменности стоит выделить два этапа: послереволюционный (1920-е—1930-е годы) и период со второй половины 1930-х годов.

Послереволюционный период языковой политики в СССР

Цель политики Советской России определяется как общедоступность всех сфер жизни при использовании материнского языка: «чтобы каждый независимо от национальной принадлежности мог пользоваться во всех сферах жизни материнским языком и овладеть на нем высотами мировой культуры»¹². В этот период страна стала первой в мире, обеспечивающей права языков национальных меньшинств. Таким образом, основным ориентиром после революции в языковой политике стало равенство языков всех народностей государства, и письменность создавалась как средство вывода так называемых малых языков на новый уровень функционирования. Государство в противопоставление ситуации в царской России позиционируется как принципиально разноязыкое, поддерживающее развитие и использование материнских языков своих граждан.

Наркомат по делам национальностей, созданный в первом советском правительстве, просуществовал до 1923 года, были приложены все усилия по расширению функций языков разных национальностей. Так, в феврале 1918 года была введена норма использования всех местных языков в судах, а в октябре 1918 года вышло постановление «О школах национальных меньшинств» и было положено начало централизованному изданию литературы на языках коренных народов. Х съезд партии в 1921 году принял резолюцию о национальной политике, определившую задачу перевода на языки меньшинств администрации, суда, театра и т.д.¹³. Эта политика не имела прямого сопротивления, тем не менее, существовали факторы, тормозящие ее проведение в жизнь, один из них был ясно осознаваемым – недостаточная развитость некоторых языков (отсутствие письменности и кодификации – установленных норм), на преодоление этой проблемы и была нацелена основная деятельность ученых. К работе по созданию алфавитов, записи звучания языков, составлению грамматик и словарей были привлечены крупные лингвисты: Е. Д. Поливанов, Н. Ф. Яковлев и другие; формировалось новое поколение лингвистов-исследователей. Была инициирована работа по созданию алфавитов для языков, не имевших письменности и имевших письменность, не соответствующую политической ситуации (арабский, старомонгольский алфавиты).

Основой для создания алфавитов в этот период стала латиница, предпочтение было отдано ей как наиболее распространенной в мире, а также, как утверждают исследователи, не имеющей устойчивой ассоциации с царским временем, как кириллица. По этой причине отмежевания новой страны от опыта царской власти в 1929—1930 годы группой ученых во главе с Н. Ф. Яковлевым также был предложен проект латинизации русского языка, который, тем не менее, не был одобрен руководством партии. Работа этого времени была предельно плодотворной: к середине 1930-х годов благодаря усилиям ученых письменность получили более чем 70 языков национальных меньшинств, как тогда называли коренные народы территорий.

Работы по созданию новых алфавитов народов Советской России велись при предельном учете специалистами своеобразия звукового состава языков, но в то же время с соблюдением необходимого единства алфавитов народов. Одной из задач стало приближение письменного языка к статусу литературного. С целью сохранения языковой специфики классический латинский алфавит разработчики дополнили 200 специальными знаками, фиксировавшими специфические звуки, например, кавказских и тюркских языков¹⁴.

В результате работ по исследованию эвенкийского языка у него также появляется латинизированная письменность. Первое описание звукового строя эвенкийского языка создал российско-финский филолог Матиас Александр Кастрен еще в середине XIX века (труд опубликован академиком А. Шефнером в 1840 году), строилось оно на изучении двух диалектов забайкальских эвенков. Также известны два дореволюционных издания на, как в них указано, тунгусском языке: «Тунгусский букварь» и «Краткий словарь», составленные протоиереем походной Николаевской церкви Стефаном Поповым. Книги представляют собой миссионерское учебное издание, включают церковные склады и основные молитвы на русском и эвенкийском языках, были изданы в 1858 году Московской Синодальной типографией и отправлены в Якутск¹⁵. Как отмечает лингвист Тамара Егоровна Андреева, несмотря на имеющиеся записи звукового строя, началом систематического изучения эвенкийского языка можно назвать лишь советский период¹⁶. Целый ряд мощных ученых проводил эту работу, среди них Г. М. Василевич, Ю. Д. Дешериев, В.А., В. И. Цинциус, Горцевская, О. А. Константинова, А. В. Романова, А. Н. Мыреева¹⁷.

Центральной задачей стала разработка письменности и алфавита¹⁸. В 1930 году в Ленинграде для подготовки кадров для районов Крайнего Севера создан Институт народов Севера имени П. Г. Смидовича (ИНС), а при нем открыта Научно-исследовательская ассоциация. Известно, что уже к концу 1930 года Научно-исследовательская ассоциация ИНС, состоявшая из преподавателей – высококлассных этнографов и лингвистов, а также студентов Института и работавшая над формированием алфавита бесписьменных языков, представила проект единого северного алфавита на основе латинского написания в активно действующем тогда Всесоюзном Центральном Комитете национальных алфавитов (ВЦКНА)¹⁹. По итогам рассмотрений ВЦКНА и внесения правок проект единого северного алфавита был утвержден 23 февраля 1931 года²⁰. Опубликованный в 1930 году «Проект алфавита эвенкийского (тунгусского) языка» был разработан сибиреведом (лингвистом и этнографом) и специалистом по тунгусо-манчжурским языкам Я. П. Алькором (Кошкиным). Кроме вопросов по классификации тунгусо-маньчжурских языков и сведениях об имеющихся материалах в текст проекта также входил крупный раздел, посвященный характеристике звукового состава языка эвенков. А приложение содержало также впервые изданные два оригинальных эвенкийских текста с переводом на русский, записанных автором в 1926 году от одних из первых эвенков-студентов в Ленинграде. Более поздний латинизированный эвенкийский алфавит был разработан на базе сформированного к 1931 году общесеверного алфавита, составленного в соответствии с созданным и принятым «Новым тюркским алфавитом» (НТА). По утверждению исследователей, принятый алфавит от первого проекта отличался исключительно передачей русскими буквами фонем «ч» и «ш». В создании этого первого официально принятого алфавита эвенкийского языка значительная роль принадлежит этнографу и лингвисту Глафире Макарьевне Василевич.

Создаваемый в это время литературный, а значит единый, эвенкийский язык основывался на непском говоре южного диалекта, который в то время был изучен лучше других. Хотя говоров на тот момент было известно достаточно много, такое разнообразие внутри языка одного народа объяснялось учеными несколькими причинами: неоднократными передвижениями и широким расселением, а также контактами с разноязыкими соседними народами²¹. Интересно, что проекты по смене базового диалекта литературного языка появлялись и позднее, это обсуловлено сохраняющимся разнообразием эвенкийского в разных территориях расселения народа. Российский лингвист Александр Михайлович Певнов, главный научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН, в интервью группе ученых Сибирского федерального университета рассказал о его предложении ввести два варианта эвенкийского литературного языка, чтобы в основе их лежали два наиболее распространенных диалекта – западный и восточный, тем не менее, данный проект не был поддержан в 1970-е годы.

Первые учебники на эвенкийском языке для начальной школы были составлены в 1929 и 1930 годах. В этот же период на эвенкийский язык переведены для чтения некоторые произведения русской классической и детской литературы. Продолжается и изучение звукового строя различных диалектов эвенкийского языка. В результате в 1934 году опубликован эвенкийско-русский диалектологический словарь Г. М. Василевич, во введении к которому автор дает характеристику енисейских говоров²².

Эвенкийский язык также стал первым языком коренных народов, который начали преподавать у студентов из северных округов. Согласно материалам государственных архивов, преподавание национальных языков в 1925—1926 году введено по инициативе крупнейших этнографов-североведов ЛЯ. Штернберга и В. Г. Богораза-Тана. Обучали им студентов северного факультета Ленинградского института востоковедения²³, и к 1930 году на факультете стали обучать и другим северным языкам, помимо эвенкийского. Создание учебной литературы в помощь изучающим языки было поручено специалистам – этнографам и лингвистам, а также учителям. В частности известный этнограф и лингвист Г. М. Василевич активно занимается написанием учебников по эвенкийскому языку и уже в 1928 году выпускает первое пособие для изучения эвенкийского языка – 30-страничный букварь «Памятка тунгусам-отпускникам»²⁴.

Научно-исследовательская ассоциация, созданная при Институте народов Севера в 1930 году, стала основным органом, ведущим работы по полевому изучению языков народов, составлению и коррекции письменности, появлению кодификации как установленных норм и созданию учебных изданий. К этому времени опыт полевых исследований коренных языков северных народов имелся у преподавателей и студентов географического факультета Ленинградского университета, которые и до 1930 года регулярно отправлялись в северные районы с целью изучения языка, работая на местах учителями и секретарями сельсоветов²⁵. Известно, например, что Г. М. Василевич летом 1925 года, только окончившая этнографический факультет Географического института, также была направлена Ленинградским отделением Комитета Севера в командировку с целью исследовательских работ по этнографии и лингвистике, как тогда именовали, тунгусского населения Сибири – эвенков²⁶. До этого, еще в статусе студентки, Г. М. Василевич также принимала участие в экспедициях: на Печору в 1923 году и в Вятскую губернию в 1924 году.

В 1932 году вопросы создания литературных языков северных народов были вынесены из стен кабинетов исследователей и комитетов на широкое обсуждение. В январе состоялась I Всероссийская конференция по развитию языков и письменности народов Севера при участии делегатов Наркомпроса РСФСР, Комитета Севера, ВЦКНА, Академии наук СССР, ЦК ВЛКСМ, студентов ИНС, представителей местных отделов народного образования, в том числе Эвенкийского. Именно на ней был окончательно утвержден единый северный алфавит, ставший основой для алфавитов языков народов Севера, принят проект создания литературных языков 14 из народов, в том числе эвенкийского, а также обсуждены программы для национальных школ. По итогам в мае 1932 года организован специальный Комитет нового алфавита народов Севера, а позднее также открыты комитеты на местах – в округах и районах²⁷. В результате принятых решений активизируется издательская деятельность: до 1936 года на латинизированном эвенкийском алфавите издается научная, художественная и переводная литература, в том числе в 1936 году выходит первый эвенкийско-русский словарь.

Именно в этот период в центре внимания руководства страны оказывается издательство книг на национальных языках, и это касается не только учебных комплектов. В 1930 году треть (по названиям) изданий, выходивших в СССР, составляла литература на национальных языках, тогда как в столь же многонациональной царской России в 1913 году 90% изданий были русскоязычными²⁸. Работа по издательству печатной продукции на языках народов СССР до 1924 года выполнялась Западным и Восточным издательствами Наркомата по делам национальностей (г. Москва), на базе которых в 1924 году было основано Центральное издательство народов СССР²⁹. В 1930 году к этой работе присоединяется созданное Учебно-педагогическое издательство (Учпедгиз). Известно, что в 1935—1936 годах в «Учпедгиззе» вышло 525 книг на национальных языках, в последующие годы такие издания составляли треть всех выходящих в свет в издательстве³⁰. В то же время Ленинград занимает лидирующие позиции по работе над национальными языками, в том числе именно в Ленинградском Институте народов Севера с 1930-х годов начинают подготовку литераторов. А с появлением письменности языков народов Севера в Ленинграде начинает зарождаться национальная литература – издаются первые литературные произведения³¹.