Kitabı oku: «Сцепь», sayfa 5
Свадьбы не было, не было и памятного вечера в кругу семьи. Они просто пошли и расписались – так настаивал жених, аргументируя это тем, что у них слишком мало денег, чтобы тратить их на торжество, да и главное – не роспись в ЗАГСе, а венчание. Вот накопят они внушительную сумму, тогда и можно будет отметить брак, подтвержденный Богом. Наташа не спорила. Окрыленная своим счастьем, она задвинула подальше мысли о том, что тайная женитьба – это как-то неправильно по отношению к родителям. В конце концов, это ведь их жизнь, как правильно заметил Роман, и только им решать.
Молодой семье пошли на уступки и предоставили отдельную комнату в общежитии. Совместный быт в первые дни оголил то, что раньше не было заметно: Рома был склонен к резким перепадам настроения, проявлял вспыльчивость по мелочам. Но ведь у всех свои недостатки, думала Наташа, идеальных людей не существует. К тому же, теперь она жена, и должна быть мудрее. Поэтому девушка всячески старалась сглаживать конфликты и угождать своему возлюбленному.
Однажды ранним утром в выходной они нежились в теплой постели, когда Наташа мечтательно заговорила о детях.
– Если у нас родится девочка, назовем ее Риточкой, в честь моей бабушки. А если мальчик… Нет, не буду о мальчиках, я мечтаю о дочери.
Рома вскочил с кровати, громко выдыхая воздух. Его глаза источали злость, лютую злость, и Наташа растерянно взирала на разительную перемену в муже, не понимая, что она сказала не так.
– Не смей… – задыхаясь, выплюнул он сквозь зубы, – не смей обесценивать мое мнение!
– Да я не… – несмело начала Наташа, заискивающе улыбаясь и приподнимаясь в постели, но не успела закончить.
Увесистый кулак прилетел ей в ухо так неожиданно, что она упала на пол, запутавшись в одеяле. В глазах потемнело, в голове зашумело. Оторопев, она так и продолжала лежать на полу, прижимая руку к уху и испуганно смотря снизу на мужа. Он, кипя от злости и тяжело дыша, наспех оделся и вышел вон, хлопнув дверью.
Тяжелейшее осознание, казалось, всем весом придавило девушку к полу, отчего она не могла заставить себя подняться. Он ударил, он поднял на нее руку, ее любимый ударил кулаком. Инстинкт самосохранения визжал: беги, беги немедленно! Но обида и непонимание уговаривали: оступился, с кем не бывает, он сам не понял, что сделал, он уже об этом жалеет.
Наташа вспомнила переполненные злобой глаза и расплакалась: от боли, от ужаса, от разрушенных надежд и неисполненных ожиданий. Думала, что в сказке, а тут… Что делать? Как теперь быть? Стыдно-то как признаться кому-нибудь, ведь все вокруг называют их идеальной парой, все вокруг завидуют их счастью, их любви, и что теперь?
«Какая это любовь?» – спросил здравый смысл.
«Бьет – значит любит», – тут же нашло, что ответить, самопожертвование во имя семьи.
«Если поднял руку один раз, поднимет и другой» – заговорила женская мудрость.
«Человек имеет право на прощение, каждый может оступиться» – вмешалась жалость.
Противоречивые терзания длились два часа. За это время Наташа успела заправить постель, приготовить обед, разложить по местам вещи и вымыть пол. Она сама не могла себе объяснить, для чего продолжает заниматься бытовыми обязанностями, когда тут такое. Может, она делала это по инерции. Или подсознательно надеялась, что если наведет порядок в доме, то и в мыслях появится ясность.
Роман пришел с букетом пионов и с порога упал перед ней на колени. Таким она его не видела: он плакал. Он просил прощения и клялся, что такого больше не повторится, он убеждал, что она – лучшее, что было в его жизни, он рассказывал ей о своем детстве: как его подавляли родители, как ни во что не ставили сверстники. Он говорил, что с тех пор не выносит, когда с ним не считаются, когда не спрашивают его мнения. Наташа его поняла, пожалела, простила. Накормила, приласкала и утешила. Сказала, что они со всем справятся вместе, и она поможет ему пережить детские обиды. Ведь они – семья.
А потом все это повторилось.
Резкие перепады настроения не ограничивались темой мнения. Рома мог вспылить на ровном месте. Иногда казалось, что он и вовсе выдумывает предлоги для скандала: в один раз суп остывший, в другой – слишком горячий, в третий – не соленый. Так было со всем, и его реакцию невозможно было предугадать. Он мог не обратить внимания, мог разораться или ударить, мог «наказать»: запретить Наташе неделю выходить из дома или посадить ее на скудную диету. Его изощренность не знала границ.
Но плохие события неминуемо сменялись хорошим отношением, и в перерывах между жестокими ссорами Роман снова был прежним: чутким, внимательным, щедрым. Он дарил ей цветы, покупал кружевное белье, готовил завтраки. Постепенно для Наташи стала нормой такая жизнь, она мысленно смирилась с тем, что после бури всегда следует затишье. Затишье перед новой бурей. Как-то получилось, что она судила о муже по его добрым поступкам и молча терпела злые. Просто терпела, как нечто неприятное – как лечение зуба у стоматолога: без этого никак, зато потом станет легче. Она надеялась, что когда-нибудь этот кошмар закончится, Рома исправится и сумеет взять под контроль агрессию, он слезно обещал ей это каждый раз.
А плохие эпизоды неминуемо затеняли то хорошее, с чего все начиналось. Светлые промежутки становились короче и реже. Каждый месяц, прожитый в аду, приравнивался к целой жизни. Но девушка отказывалась смотреть в глаза правде.
Наташа больше полугода не навещала родителей в Орлове, объясняя это отсутствием свободного времени: дескать, очень трудная учеба, нельзя отлучиться на каникулах, надо учить. Она до сих пор не сообщила им о своем замужестве, боясь их реакции. Но искать отговорки становилось сложнее, родители настаивали на приезде усерднее – мол, учится всего в семидесяти километрах, а домой не хочет. В Кирове родители бывали редко, но, начав что-то подозревать, собрались было приехать сами. И тогда Наталья решилась на разговор с мужем. Он отказался ехать вместе с ней наотрез и несколько дней ломался, можно ли ее отпустить одну. В итоге добро было дано, и Наташа с чистой совестью уехала на три дня в отчий дом.
По возвращении ее ждала феерическая сцена ревности со всеми вытекающими последствиями. Он обвинял ее в том, что она развлекалась с мужиками, обзывал нелестными ругательствами, а за каждое несмелое возражение в свою защиту девушке крепко доставалось. Избитую и униженную, он напоследок, перед тем, как уйти на два дня из дома, беспощадно ее изнасиловал.
На следующий день в институте к ней подошла соседка по комнате и без предисловий начала:
– Зачем ты с ним живешь? Он же псих! Я вчера чуть ментов не вызвала! Тебе надо немедленно от него уходить!
– Давай мы сами разберемся, ладно? Не лезь не в свое дело!
– Он тебя убьет рано или поздно, – покачала головой соседка. – Еще раз услышу, как он тебя обижает, сразу же в полицию позвоню, даже думать не буду. Разводись, пока не поздно. Дальше только хуже будет.
Но Наташа не ушла, не сбежала и не развелась. Ей казалось, что временами в ее любящего мужа вселяется дьявол, и это делает он. Или что в ее муже живут две личности, и одна из них – жестокая, а другую личность она любит. Девушка сама находила причины для того, чтобы остаться, сама оправдывала мучителя и прощала его задолго до того, как он попросит у нее прощения.
Роман, по-видимому, сам понял, что в этот раз переборщил, и что разборки с законом – дело времени, пока они живут в комнате с картонными стенами и кучей неравнодушных соседей. Возможно, поэтому, когда он явился через два дня, в руках у него вместо привычного букета были ключи от новой съемной квартиры.
– Я теперь грузчиком подрабатываю, – радостно объявил он, будто бы ничего и не произошло, подняв повыше связку ключей и позвякивая ей на манер колокольчика. – Гляди, заработал на наше первое серьезное жилье! Собирайся!
Наташа молчала. Ей вспомнились слова соседки, и пришла в голову мысль, что он так сделал для того, чтобы обезопасить самого себя от проблем. Это был первый раз, когда она подумала о нем плохо.
Спустя пару месяцев она забеременела, и это стало новым поводом для скандала. Муж орал, что вообще детей не планировал, и во всем виновата она. Он пинал ее в живот, потом извинялся и плакал. Выкидыша чудом не случилось, но она три недели пролежала на сохранении, пока врачи не устранили угрозу потери плода. Она никому не призналась, что спровоцировало внезапное кровотечение.
Будучи на пятом месяце, Наташа с тяжелым сердцем – потому что боялась последствий, как в прошлый раз – снова поехала навестить родителей. Живот только начал появляться, и девушка успешно скрывала его под свободными кофтами. Она не знала, как признаться родителям и как объяснить им, что она замужем почти год, что скоро у нее появится малыш, а самые близкие люди до сих пор не в курсе: думают, будто девочка активно учится.
Все выяснилось случайно. Мама зашла в комнату, и Наташа, которая переодевалась, не успела прикрыться.
– Ты беременна? – в полном смятении вопросила мать.
– Нет, я объелась просто, – замялась дочь.
– По-твоему, я не смогу отличить беременный живот? Думаешь, оно само рассосется? Ты почему молчишь?
Так родители узнали обо всем. Были в шоке, были обижены, но потом смирились. И засуетились. Надо с зятем познакомиться, со сватами, надо к рождению внука готовиться, кроватку покупать и распашонки гладить. Отчим прослезился от осознания, что скоро будет нянчить ребенка. Он воспитывал Наташу с восьми лет и считал ее своей родной дочерью.
Наташа пыталась отнекиваться, что-то мямлила на тему «не стоит хлопотать, до родов далеко», но ее реплики оставались без внимания. Родители поехали вместе с дочерью.
Наташа уходила от темы, когда ее спрашивали о родителях мужа. Было стыдно признаться, что он до сих пор ее не познакомил с ними. Она отмалчивалась и насчет дальнейших планов, бормотала какие-то общие фразы, потому что не могла сказать, что с мужем ей было запрещено обсуждать будущее, он решал все сам.
Роман встретил их радушно, будто бы знал, к чему готовиться, хотя Наташа от страха не стала предупреждать его по телефону.
– Ну наконец-то! – воскликнул он, едва увидев гостей. – Привет, любимая, – он нежно чмокнул в лоб Наташу, мимолетно прижав ее к себе, и тут же наклонился, начал расстегивать ей сапоги, смотря на родителей снизу вверх и приговаривая: – Я с момента знакомства уговариваю Натулю познакомить меня с родителями, а она все отнекивается, все скромничает. Милая, вот тапочки, давай куртку. Простите, вы проходите, проходите, чувствуйте себя как дома! Сейчас обедать будем. Тамара Петровна, давайте ваше пальто. Леонид Яковлевич, очень рад вас видеть, Наташа много о вас рассказывала.
Сама Наташа пыталась не удивляться и всячески делать вид, что происходящее – в порядке вещей. В квартире было чисто, витал аппетитный аромат домашней еды, а на комоде появилась рамка с их единственной совместной фотографией – на ней они знакомы чуть больше месяца, обнимаются, светятся от счастья, на дне рождения однокурсницы.
– Хорошая квартирка, уютная, – осматриваясь, одобрительно проговорила мама, оборачиваясь к своему мужу.
– Уютная, – согласился он, – да только с дитём тесновато будет.
– В тесноте да не в обиде, – весело и бодро отрапортовал зять с кухни, гремя тарелками. – Заработаем на свою, будет попросторнее!
Сели обедать. Наташа ела молча, опустив глаза в тарелку, в то время как зять с тещей без перерыва беседовали, перебивая друг друга на полуслове от воодушевления и заканчивая друг за друга фразы. Наташу тошнило, но виноват был не токсикоз, а осознание: этот человек и родителей склоняет на свою сторону, завоевывает симпатию точно так же, как когда-то проделывал с ней. Однако отчим не участвовал в разговоре, он настороженно поглядывал на дочь и сверлил взглядом ее мужа, будто бы каким-то образом догадывался о реальном положении вещей.
– Что ж ты нас с таким зятем не познакомила сразу, – упрекнула дочку мать, принимая из его рук тарелку с пирожными на десерт. – Хозяйственный, заботливый! С таким и в разведку пойти не грех!
Наташа натянуто улыбнулась.
– Совсем забыл! – вскричал Рома. – Котенок, у меня же для тебя сюрприз!
Он выбежал из кухни и вернулся с подарочной коробкой, радостно протянул ее жене. Наташа осторожно развязала бантик и открыла крышку. Поочередно она выкладывала на стол содержимое под восхищенные возгласы мамы и комментарии мужа. Бутылочка для кормления, прорезыватель для зубов, слюнявчик, пустышка, пинетки, чепчик, погремушка.
– Присматривал кроватку в детском магазине и не смог удержаться. Я специально выбирал нейтральных цветов, пока мы не знаем, кто у нас родится. Тебе нравится? Смотри, у этой бутылочки в комплекте две соски: от нуля до трех месяцев и от трех до шести.
Наташа заметила, что отчим не улыбнулся. Он смотрел не на подарки, а на зятя, откинувшись на стуле и скрестив на груди руки.
– И давно ты бьешь мою дочь? – вдруг спросил он звенящим тоном.
Повисла тишина. Мама растерянно переводила взгляд с зятя на мужа, Наташа нахмурилась, перебирая пальцами чепчик, а Рома заискивающе улыбнулся.
– Что вы такое говорите? – наигранно вопросил он, но отчим встал.
– Пойдем, Натка, от этого ублюдка. Сами воспитаем.
– Лёня, да ты чего? – подала слабый голос мама.
– А ничего. Не видишь ты, что ли? На ней лица нет, сидит, трясется вся. Только мы за порог, тут он и покажет себя во всей красе! Такой же, как ее папашка! Посмотри на него, подхалим несчастный!
– Ну, знаете, – обиженно выдал Роман. – Я к вам со всей душой…
– Заткнись, пока я тебя в тюрьму не засадил. Чтобы не приближался, понял меня? Пойдем, Ната, я сказал!
Наташа робко встала, не решаясь смотреть на мужа. Встала и мама, виновато улыбаясь зятю и бросая сердитые взгляды на Лёню. А отчим резким движением смахнул со стола подарки вместе с коробкой и парой кружек, и, поддерживая за локоть дочь, вышел из кухни.
– Документы забирай, – скомандовал он, и дочь послушно подошла к комоду, достала из верхнего ящика аккуратно сложенную стопочку тетрадей с конспектами, взяла паспорт. – Вещи будешь собирать?
Она испуганно помотала головой.
– Все, обуваемся.
Рома из кухни не вышел вплоть до того момента, пока за ними не захлопнулась дверь.
И все могло бы на этом кончиться. Наташа задышала свободно. Она высыпалась в доме родителей, ела вдоволь, не испытывала недостатка во внимании и заботе. Каждый день отчим приносил фрукты и заставлял ее есть: внуку нужны витамины. Мама усиленно следила за здоровьем и комфортом беременной: заставляла надевать теплые носки, подкладывала подушки под поясницу, ежедневно варила свежие компоты, настаивала на прогулке и зарядке. Спустя восемь недель узнали: будет мальчик.
Рожала тяжело. Двое суток в схватках, гипоксия и экстренное кесарево сечение. После операции неделю предстояло лежать в роддоме. Неизвестно, как Рома узнал, но на третий день он стоял под окнами палаты со связкой шаров и плакал от счастья.
За четыре с небольшим месяца он неоднократно напоминал о себе и не оставлял попыток помириться. Отчим и слышать о нем не желал, сменил дочери номер телефона и нанял адвоката для оформления развода. Но, когда Наташа увидела внизу мужа, чувства вспыхнули с новой силой, и возродилась надежда на то, что теперь-то уж точно все будет иначе. Она поделилась решением вернуться в семью с матерью, и с удивлением узнала, что это мама сообщила Роме о рождении сына. Мама тоже верила, что новоявленный отец размякнет от появления ребенка и станет другим человеком. За спиной отчима прошла выписка, и Рома беспрепятственно забрал жену с сыном обратно.
Два дня жили идеально, а потом было многое. Побои, унижения и изнасилования больше не казались чем-то вопиюще страшным. Была и попытка утопления годовалого сына, и выставление матери с ребенком раздетыми на балкон в лютый мороз, и многодневное испытание голодом. Рома купил щенка бойцовской породы, и к моменту, когда он вырос во взрослого пса, надрессировал его так, чтобы тот не выпускал Наташу с сыном из квартиры, пока мужчина был на работе.
Они переехали за пятьсот километров от Кирова в Чухлому, чтобы никто не смог их найти. Под «никто» подразумевались родители Наташи, которым суждено было ни разу за восемь лет не увидеть ни дочь, ни внука. В Чухломе Рома снял задарма старый убогий дом, установил видеокамеры в каждой комнате и следил за своей семьей круглосуточно. Запрещал им общаться с кем бы то ни было, не разрешал без него гулять на улице. Каждый день попрекал жену и сына куском хлеба – дескать, сидите, дармоеды, на моей шее. Наташа не пыталась возражать. Она знала, что это он не пускает ее работать, но все равно почему-то чувствовала вину. Сам Рома зарабатывал копейки, которых с трудом хватало на существование: время от времени колол дрова соседям, разгружал уголь, помогал по хозяйству.
За эти года любовь Наташи к мужу не просто испарилась, она переросла в ненависть и постепенно дорастала до того чувства, когда хочется убить при первой удобной возможности без оглядки на последствия. Однажды Наташа проснулась, подошла к зеркалу и увидела в нем осунувшееся, опухшее лицо изможденной женщины, а ведь ей не было и тридцати. Лиловый глаз заплыл, бровь саднила под запекшейся коркой, а уши – были черными. Раньше девушка и не догадывалась, что уши могут покрываться синяками, но теперь смотрела на них со смесью ужаса и злорадной решимости. Черные разбухшие уши стали последней каплей.
Она услышала, как в прихожей муж приказал собаке охранять, хлопнула входная дверь. Пошел в магазин – поняла она. У нее было не больше пяти минут, магазин располагался метрах в ста от дома, в котором они жили. Она заглянула в комнату сына, он спал. Притворив дверь, Наташа придвинула кресло вплотную, чтобы сын не смог выйти. Потом взяла мясной нож и затаилась за углом в прихожей. Главное – сразу бить в шею. Потом собака бросится защищать хозяина, второго шанса может и не быть, первый удар должен стать роковым.
Наташа не дождалась его, в то утро Роман пропал. Ушел в магазин в домашних тапках и не вернулся. Его телефон остался дома. Через полчаса после того, как он ушел, Наташа решила, что медлить нельзя. Она схватила сына, замотала его в одеяло, вылезла с ним через окно и босиком побежала в полицию.
Они вернулась к безутешным родителям, заметно постаревшим, но живым. Выяснилось, что эти годы Наташа с ребенком считались без вести пропавшими. Отчим тщетно пытался их искать, а мать винила себя в том, что помогла дочери вернуться в ад и обрекла ее на многолетние страдания.
Тогда же, спустя два дня безуспешных поисков, выяснилось, что их мучитель пропал. А спустя восемь месяцев, когда Наташа только начала верить в свободу и потихоньку оправляться от всего, что с ними было, когда занятия с детским психологом дали первые результаты, и восьмилетний сын только пошел в первый класс, ей позвонили из полиции Чухломы и велели срочно приезжать, потому что муж нашелся при странных обстоятельствах.
Не передать словами, что она чувствовала. Отчим настаивал поехать вместо нее. Мама и вовсе отговаривала ехать обоих. Но Наташа знала, что обязана сделать это, обязана поставить точку, прямо взглянуть ему в глаза и больше не бояться. Она должна была покончить с ним раз и навсегда, отдать его под суд, чего бы это не стоило. Человек забрал у нее девять лет жизни, и только Бог уберег их с сыном от смерти, уберег ее от убийства.
Она приехала. Призвав на помощь все свое мужество, смело вошла в кабинет, в котором было много людей, и с порога обомлела. Он сидел за столом в наручниках.
– Это не мой муж, – тут же вырвалось у нее.
Какой-то человек закрыл дверь, оставив участкового в коридоре. Другой человек, сидевший ближе всех к «мужу», заговорил, обращаясь к нашедшемуся:
– Повторите ваше имя, отчество и фамилию.
– Роман Евгеньевич Шульц, – не отрывая взгляда от Наташи и радостно улыбаясь, сказал незнакомый мужчина. – А ты похорошела!
– Это шутка, что ли, такая? – нервно оглядела Наташа присутствующих, а потом, обращаясь к мужчине, твердо сказала: – Мы незнакомы.
– Надо же, какая фифа! Мы незнакомы, – передразнил он. – Еще как знакомы, золотко. Ну, ты чего? Как там Гришка?
– Мужчина, прекратите этот бред. Я вас не знаю, и вы меня не знаете.
Человек, который сидел ближе к самозванцу, представился судебным психиатром, следом за ним представились все сотрудники спецгруппы, находившиеся в кабинете. Психолог, старший следователь, помощник следователя, сотрудник Федеральной службы безопасности, специалист-профайлер. Не назвался только оператор. Наташа начала подозревать, что семеро человек – многовато для обычного дела. Полицейских оставили за дверью, присутствует сотрудник ФСБ, психолог и психиатр, специалист по лжи – что весьма нетипично для рядового случая с домашним насилием.
– Что происходит? – напряженно спросила она.
– Наталья Александровна, мы расследуем дело повышенной секретности и вынуждены предупредить, что вам не разрешено обсуждать детали ни с кем, даже с членами собственной семьи, – серьезно сказал эфэсбэшник. – Вы меня понимаете?
Она кивнула.
– Присядьте, пожалуйста, – он указал на свободный стул, но она проигнорировала просьбу. – Этот человек утверждает, что является вашим мужем и способен доказать это. Разумеется, невооруженным глазом видно, что это не он. Не могли бы вы помочь нам вывести его на чистую воду?
Мужчина, назвавшийся Романом Шульцом, расхохотался.
– Ваша задача, – как ни в чем не бывало продолжал сотрудник спецгруппы, – спросить его о таком, что может быть известно только вашему мужу. Какие-то мельчайшие подробности быта, жизненные ситуации – что-то, что не может быть известно постороннему, понимаете меня?
– Но это же бред, – раздраженно выпалила Наташа. – Зачем доказывать, что он – не он, если и так все понятно?
– Не все так однозначно, – загадочно пояснил судебный психиатр. – Пожалуйста, просто спросите его о чем-либо.
Дернув головой, Наташа задумалась, но почти сразу созрел вопрос.
– Где мы познакомились?
– На паре по философии, – ухмыляясь, ответил «Роман». – Ты сидела на последней парте второго ряда, а я кинул в тебя бумажный самолетик с приглашением на свидание.
– Об этом могут знать многие, – спокойно проговорил психиатр. – Однокурсники, например, или те, кому вы эту историю рассказывали. Спросите о другом.
Наташа, бросив хмурый взгляд на самозванца, задумалась снова.
– Скажи тогда, раз все знаешь, сколько лет было нашему сыну, когда этот ублюдок его топил? – голос превратился в стальной, она прямо смотрела в глаза мужчине.
– Не топил, а учи-ил, – нараспев поправил ее незнакомец, закатив глаза. – Ровно год, это же был день рождения. Я окунал его, чтобы он не боялся воды, это же понятно! Милая, ты паникуешь на ровном месте!
– Я тебе не милая, – огрызнулась она. – Я знаю, откуда тебе это известно, это ведь он тебе рассказал все подробности? У вас какой-то хитроумный план, чтобы уйти от ответственности? Где прячется этот подонок?
– Надо же, как ты заговорила! Раньше ты такой дерзкой не была. Этот подонок, – он манерно выделил интонацией оба слова, – нигде не прячется, он сидит прямо здесь, перед тобой.
– Что ты готовил, когда знакомился с моими родителями?
– Картошку с мясом тушил. Ну и вопросики у тебя. Мягко сказать, ограниченные, – он нагло улыбался. – Про картошку маман твоя могла разболтать какой-нибудь недалекой подружке, – он подался корпусом вперед. – Тебя же ясно просили: спроси что-то, известное только нам двоим. За какое место тебя цапнула Стеша, когда ты пыталась убежать к соседям. Что вы тайком ели, когда я запретил есть два дня. Как мне угрожал Гришка, когда пытался тебя защитить. Помнишь это потешное «йя тибья убию када выясту»? Сколько ему было? Четыре. Во что он был одет? В пижаму со снеговиками, я сам заботливо купил ее в подарок на Новый год. Чем он получил от меня за это заступничество? Правильно, ногой под дых. Чтобы не вставал на пути у отца, мелкий щенок. А Стеша тогда тебе в бедро вцепилась. А ели вы сухую гречку, которую ты украла из банки. Вот так надо, поняла? Надо спрашивать только нам известные мелочи, а не эту всем известную чушь.
У Наташи навернулись слезы от злости, ее подтрясывало. Она обернулась на эфэсбэшника, тот ободряюще кивнул.
– Какие цветы ты принес в первый раз, когда меня ударил?
– Пионы.
– Как нас назвала Светка Лукина на своем дне рождения?
– Светка – дура. Могла бы хотя бы сказать, что мы Ромео и Джульетта, а она – «Илиада и Гомер»! Глупая, сморозила ерунду и не поняла, почему все хохочут!
Наташа растерянно посмотрела на психиатра, на несколько секунд выбившись из колеи: она не ожидала правильного ответа. Но, собравшись, продолжила допрос.
– В чем была одета работница ЗАГСа, когда мы расписывались?
– О, весьма импозантная женщина. В блузку с кораблями. Мы же поняли, это была отсылка к банальщине «ваш корабль любви, бла-бла-бла».
– Кто меня укусил на первом свидании?
– Не кто, а что. Это была собачка от молнии на куртке, ты застегнула неудачно, и подбородок зажевало. Но мы потом смеялись, что тебя собака укусила.
Потрясенная, Наташа не смогла скрыть своих эмоций. Голова неожиданно закружилась, и ее все-таки усадили на стул. Широко раскрытыми глазами она смотрела на мужчину, не отрываясь, пытаясь разглядеть за незнакомой оболочкой тела своего бывшего мужа. Ухмылки, повадки, интонации, ехидство, привычка особенным образом щуриться, привычка манерно тянуть слова – все говорило не в пользу здравого смысла.
Перед ней сидел он, она теперь ясно это понимала, но не могла ни осознать, ни объяснить.
