Kitabı oku: «Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской», sayfa 5

Первая любовь

«К этому времени относится событие, которое в значительной степени подействовало на душевное мое состояние и окончательно решило мою будущность.

Вскоре после появления моего на школьном театре был на Царицыном лугу парад. Знакомые наши дали нам в окне Павловских казарм два места. Матушка и я отправились смотреть парад. По окончании его, когда мы собирались домой, представили нам одного молодого человека, который предложил нам свои услуги, чтобы проводить нас, так как экипажа у нас не было. Когда дошли мы до дому, то за такую любезность матушка сочла своею обязанностью пригласить его к нам, тем более что расстояние от Царицына луга до нашей квартиры на Петербургской стороне было неблизкое. Молодой человек заинтересовался мной, стал у нас бывать и, несколько времени спустя, сделал мне предложение, предполагая, что мне было лет семнадцать. Когда матушка объяснила ему, что мне всего только 15 лет, он всё-таки настаивал на согласии, говоря, что готов ждать сколько нужно, но выразил непременное желание своё, чтобы я оставила театр, потому что, принадлежа к аристократической фамилии, не надеялся получить согласия от своих родителей, если я останусь в театре».

Сколько судеб ломалось из-за необходимости подобного выбора! Если офицер влюблялся в актрису, то либо он должен был оставить службу, либо она сцену; если влюблялся молодой человек из добропорядочной семьи высшего света, то опять-таки предлагалось выбирать, правда, уже не по закону, а по воле на то родителей, не считавших возможным получить невестку-лицедейку. Постепенно, конечно, порядки ломались, и недалеки были те времена, когда даже члены императорской фамилии, великие князья не просто забирали к себе служительниц Мельпомены на правах сожительниц, но оформляли с ними брак.

Но всё это приходило постепенно. Пока же Дарье Леоновой надо было выбирать. Она полюбила молодого человека, во всяком случае, в «Воспоминаниях…» писала:

«Наступила для меня страшная борьба: принять ли его предложение или предпочесть артистическую карьеру, которая уже обещала мне хорошую будущность. Однако же влечение сердца взяло верх, и я выбрала замужество. Молодой человек был красив, хорошо образован и богат. Я дала согласие, перестала ходить в театр, и жених мой начал бывать у нас ежедневно. Затем он объявил родителям своим о желании своём жениться на мне, но не получил согласия. Они говорили ему, что он должен выбрать себе жену из своего круга. Несмотря на это запрещение родителей, он, не колеблясь, стоял на своём и уверял нас, что никакие препятствия не помешают ему исполнить то, что он сказал».

Итак, театр вот-вот мог потерять одну из лучших своих актрис. Всё шло к тому, что Дарья всё же могла отказаться от сцены, ведь, помнится, она вообще отправилась поступать в Театральное училище, поскольку карьера актрисы обещала материальное благополучие.

Родители в данном случае твёрдо не принимали то или иное решение. Всё-таки сцена, в будущем высокие оклады – уже замаячили на горизонте. А здесь? Сможет ли жених преодолеть сопротивление родителей? Оставалось ждать. И вот наступил кульминационный момент…

Дарья Леонова вспоминала:

«Такое положение продолжалось месяцев шесть. Молодой человек не переставал бывать у нас. Но вот в один прекрасный день, уходя от нас, он как-то странно простился со мной; в нём заметно было особенное волнение, я это ясно видела и призадумалась, чтобы это такое значило. После того жду его день, два… Не приезжает. Посылаем узнать, не случилось ли что-нибудь, и нам передают, что два гайдука силой усадили его в карету и увезли куда-то на шестёрке лошадей. Через несколько дней после этого получаю от него письмо с дороги. Пишет наскоро, что, хотя и увезли его силой, он всё-таки вернётся и сдержит своё слово, несмотря ни на что».

Она так и не пояснила, что же произошло. Уж не родители ли подстроили похищение, дабы сорвать женитьбу сына? Возможно, она и сама ничего толком не знала и не могла понять, что случилось. Ну а положение, в котором оказалась, вполне понятно.

«Меня мучила неизвестность будущего, – сокрушалась она в мемуарах. – Что было мне делать? Несмотря на юные лета мои, я понимала, что жизнь моя продолжаться так не может. Надо было что-нибудь предпринять. От театра я отстала, надеяться на обещание жениха вернуться я не могла, зная сопротивление со стороны его родителей. Я просто теряла голову и не находила покою».

Посоветовалась с матерью, не вернуться ли в театр?

– А с какими глазами? – резонно спросила та.

Действительно. То, что она сделала, можно счесть предательством. Променяла профессию на что-то эфемерное, заоблачное. Добро бы уж профессия была какая-то обычная, не связанная с творчеством, с необходимым для неё талантом.

Случай – псевдоним бога!

Дарья Леонова писала: «Но случай, который можно объяснить только чудом, в эту самую минуту, когда мы решили, что возвращение мое в театр невозможно, показал нам противное».

Случай? Теперь нередко можно слышать, что «СЛУЧАЙ – это псевдоним Бога, когда Тот не хочет называть Своё имя».

А случай таков:

«Возвращаясь домой, мы должны были зайти в Гостиный двор, и здесь, проходя Пассаж, встречаем секретаря театральной школы. Он необыкновенно радушно поздоровался со мной и спросил меня, почему я вдруг оставила занятия в школе. Я объяснила ему это домашними обстоятельствами, прибавив, что теперь я могла бы заниматься опять и очень желала бы этого, но что не знаю, как это сделать, как снова поступить в класс. Какова же была моя радость, когда он объяснил мне, что делать для этого нечего, что я до сих пор числюсь в театре, что мне стоит только явиться и начать заниматься. На другой же день я пошла в школу и с жаром, всей душой предалась искусству. Насколько влечение мое к нему было сильно, видно из того, что когда, несколько времени спустя, приехал жених мой, я без малейшего колебания отказалась от его вторичного предложения, потому что, в случае согласия, мне пришлось бы опять оставить театр и бороться с его родителями, которые так и не согласились на наш брак.

Бывший жених мой был совершенно убит этим отказом и, как я узнала впоследствии, начал страшно кутить. Наконец, с досады на родителей, женился на женщине, находившейся на последней ступени падения, и привез ее к своим родителям».

Вот такие случаются жизненные повороты. И если немного поверить в мистику, то можно твёрдо сказать, что встреча с молодым человеком явилась серьёзным испытанием истинности стремления к театральному искусству, к приобретению профессии всей жизни.

И снова продолжилась учёба, сначала у прежнего педагога Быстрова, затем у Николая Францевича Вителяро (1821–1887), певца, дирижёра, репетитора хоров русской оперы, композитора, любимым жанром которого был замечательный и неповторимый русский романс. Вителяро написал учебное пособие «Метода пения, или Подробные объяснения всех правил, необходимых для развития голоса».

Вскоре начались первые выступления, и наконец, как награда за упорство и труд выход на сцену Александринского театра с песней «Ах, не мне бедному!» в опере «Жизнь за царя».

Этот выход сыграл в её жизни решающую роль.

В феврале 1837 года появилась критическая статья по поводу совершенно другой оперы (Беллини, «Капулетти и Монтекки»), но в ней неожиданно автор коснулся оперы Глинки, отметив:

«С оперою Глинки “Жизнь за царя”, начавшей новую эпоху в нашей сценической музыке, началась и новая эпоха самого пения. Люди, не бывшие несколько месяцев в Петербурге, не узнают наших артистов: те же люди, те же голоса – и не то! Точность интонаций, верность выражения совершенствуются с каждым днём более и более; иногда ещё промелькнет наклонность к завыванию, из которого некогда состояло все пение – но этот недостаток с часу на час исчезает. Труды Глинки не пропали. Честь и слава нашим артистам!»

«Опера “Жизнь за царя” – явление замечательное, – отмечалось в “Кратком обзоре действий императорских Санкт-Петербургских театров”. – Исполнением этого важного и трудного творения русская оперная труппа заслужила общее внимание и благосклонность публики».

И не только уже опытные певцы получали как бы новую силу от музыки Глинки, но и молодые, только встававшие на эту стезю начинали необыкновенный взлёт.

На премьере был автор оперы Михаил Иванович Глинка. Услышав Леонову, он заявил, что она «владеет обширным звонким голосом: две октавы с половиной, от нижнего соль до верхнего до, природной музыкальностью, чистой интонацией, ярким сценическим дарованием, особенно проявляющимся в характерных ролях».

М.И. Глинка. Художник И.Е. Репин

Он взялся за обучение Дарьи Леоновой, которая, как стало постепенно ясно, понравилась ему не только как певица…

Дарье Михайловне очень повезло, ведь Михаил Иванович был не только великолепным композитором, он обладал редкими качествами, о которых композитор и музыкальный критик Александр Николаевич Серов сказал следующее: «В Глинке счастливейшим образом сочетались дары природы, которые необходимы в своей совокупности для истинно изящного пения… дар хорошего (по крайней мере довольно красивого, довольно сильного и гибкого) голоса; талант к управлению голосом, умение технически им распоряжаться, – умение, развитое обдуманностью и наукою и, наконец, в-третьих – высшее, художественное понимание музыки, её духа, средств и целей…»

«Когда теперь, во второй раз, год спустя, узнав, что он в Петербурге, приехала к нему и спела опять “Ах, не мне бедному”, то действие моего пения оказалось совершенно обратное первому. М.И. Глинка, прослушав меня, убежал в свой кабинет, и когда возвратился оттуда, то на глазах его были слезы, и он сказал: “Смотрите, матушка, что вы произвели вашим пением в этот раз!”. Усиленные труды мои принесли блестящие плоды. С этого же дня М.И. Глинка поздравил меня сам своей ученицей и принялся приготовлять меня к роли Вани».

Очень много занятий с Леоновой Глинка посвящал итальянской музыке. У него было своё представление об учёбе пению. Он пояснял: «Я её [Леонову] мучу… итальянской музыкой, чтобы выработать голос; она же самородный русский талант и поет в особенности хорошо русские песни, с некоторым цыганским шиком, что весьма по нутру русской публике. Хорошо исполняет вообще русскую музыку, в особенности мою “Молитву”, пригнанную мною по её голосу…»

Романс дарован Дарье Михайловне, удивительный, доныне чарующий слушателей романс, написанный им на стихи Михаила Юрьевича Лермонтова:

 
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
 
 
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
 
 
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
 

Дарья Леонова вспоминала:

«Михаил Иванович написал для меня следующие пиесы: Valse-fantaisie, цыганскую песню “Я пойду, пойду косить”, аккомпанемент к цыганской песне “Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беду”… Меня он учил исполнять в его духе его романсы: “Утешение” и “Не говори, любовь пройдет”. Последний был его любимый. Из дуэтов любимым был “Вы не прийдете вновь”. При этом дуэте он вспоминал, как две сестры, высокопоставленные особы, вручили ему текст этого романса и просили его написать музыку».

Вскоре участие в новом спектакле, в «Русской свадьбе», фактически в премьере. Она пела «Вдоль по улице метелица метет!» во вставной роли парня, пришедшего на свадьбу.

«Артистическая карьера моя началась с этих двух вещей, и успех на сцене был для меня несомненен, – вспоминала Дарья Леонова. – Я поняла свою силу и с этого времени еще серьёзнее занялась искусством».

И вот наконец были вознаграждены и тревоги родителей. Когда в Гатчине по инициативе государя был концерт «с живыми картинками», Дарью Леонову пригласили для участия в нём.

Она вспоминала: «Государь обратил особое внимание на меня, так что пожелал знать, сколько я получаю жалованья и сколько другая певица, также участвовавшая в этом концерте и выпущенная из школы в одно время со мною. Эта другая имела протекцию и потому получала 600 руб. в год, я же всего 300 руб. Когда государь спросил о моем жалованье, директор Гедеонов впопыхах подбежал ко мне с этим вопросом. Государь, узнав, что мне дается всего 300 руб., тогда как другой 600, тут же приказал сравнять меня с ней. Такое внимание государя осталось, конечно, навсегда в моей памяти. Я была польщена в высшей степени и, кроме того, не могла нарадоваться удвоенному жалованью. Родители мои, когда я, возвратившись домой, рассказала им все это, тронуты были до слёз. Отец беспрестанно повторял: “Как это так! Сколько походов совершил я, и всё столько не получаю, сколько ты, матушка!”»

В.В. Стасов. Художник И.Е. Репин

Успех оперы был невероятен, и Дарья Леонова заявила, что «по отношению к себе никогда впоследствии не помнит такого триумфа, какой был в этот раз».

Стасов впоследствии вспоминал:

«В зимние месяцы 1854–1855 гг. Глинка занялся музыкальным образованием контральто русской оперной труппы Д.М. Леоновой, которой голос ему нравился… Занятия Глинки с Леоновой имели ещё другой результат: они привели его вскоре к мысли предпринять сочинение новой оперы».

А Михаил Иванович с восторгом писал своей сестре:

«За восемь уроков Дарья Михайловна выучилась так петь, что ты её не узнаешь. Просто будет примадонной».

Фантазия любви

Незаметно отношения Михаила Ивановича Глинки со своей ученицей Дарьей Леоновой вышли за рамки учителя и ученицы. Михаил Иванович был очарован, увлечён и посвятил «Вальс-фантазию», затем цыганскую песню «Я пойду, пойду косить».

А потом началась работа над романсом «Утешение» на стихи Василия Андреевича Жуковского.

 
Светит месяц;
На кладбище дева в чёрной власянице
Одинокая стоит, одинокая стоит,
И слеза любви дрожит
На густой её реснице.
 

Подбор стихотворений понятен. Композитор не пишет слов, но для музыки подбирает те тексты, которые ложатся на душу. Стихи отражали его душевное состояние после перенесённых любовных драм.

Ну а потом они вместе занялись романсом на стихи поэта Антона Дельвига «Не говори: любовь пройдёт», написанные в 1823 году.

 
Не говори: любовь пройдёт,
О том забыть твой друг желает;
В её он вечность уповает,
Ей в жертву счастье отдаёт.
 
 
Зачем гасить душе моей
Едва блеснувшие желанья?
Хоть миг позволь мне без роптанья
Предаться нежности твоей.
 
 
За что страдать? Что мне в любви
Досталось от небес жестоких
Без горьких слез, без ран глубоких,
Без утомительной тоски?
 
 
Любви дни краткие даны,
Но мне не зреть ее остылой;
Я с ней умру, как звук унылый
Внезапно порванной струны.
 

Михаил Глинка подписал своей ученице первое издание своих романсов, подписал тепло, искренне:

«В знак уважения моего к вашему таланту и постоянству, с которым занимаетесь вы усовершенствованием вашего прекрасного голоса, прошу принять полное собрание моих романсов и хранить их в память вашего учителя».

Несмотря на то что Глинка увлёкся своей ученицей, но не спешил развивать своё увлечение. Да и Дарья Михайловна старалась держаться спокойно, сдержанно. Из её воспоминаний трудно понять, испытывала ли она к невезучему в любви композитору какие-то чувства, кроме уважения и почтения, кроме благодарности за помощь, за обучение…

Певица работала много и плодотворно. В тот же период она подготовила партию Марфы в опере Модеста Мусоргского «Хованщина».

Однако, расточая ей похвалы, Михаил Иванович Глинка не уставал повторять, что необходимо продолжать образование. Он не раз говорил ей о необыкновенном исполнении русских песен. Неудивительно, ведь раннее детство Дарьи Михайловны прошло в русской глубинке, в деревеньке Рыжкове Селижаровского уезда Тверской губернии. Именно там среди необыкновенных пейзажей Поволжья она сначала, затаив дыхание, слушала, а затем и распевала с крестьянками напевные народные песни. Глинка советовал учиться за границей. Он рекомендовал в учителя немецкого и французского композитора и педагога Джакомо Мейербера (1791–1864).

Концерта вам не будет

Ну а пока дома, в своём родном театре, Дарью Михайловну ждали события, не всегда радостные и приятные. Начиналось как будто бы всё неплохо, и она даже не ощущала закулисных интриг, сплетен, пасквилей и нападок коллег, которые свели в могилу актрису Варвару Асенкову.

Но жизнь ведь течёт не всегда ровно – бывают взлёты и падения, случается, что человек попадает в хороший, добрый коллектив, но вдруг совсем неожиданно происходят какие-то изменения, и всё доброе летит в тартарары.

На самом пике карьеры подстерегали беды. Дарья Леонова вспоминала:

«В промежуток времени от 1851 по 1853 год переменился начальник репертуара; Семёнова заменил Фёдоров. И вот с поступления его на эту должность начались мои неудачи по театру; путь мой покрывался терниями все более и более! Причиною этого было то, что я имела несчастие понравиться Федорову, а между тем он узнал, что я выхожу замуж. Он почти прямо объявил мне, что будет врагом моим. И действительно, что бы ни предполагалось в мою пользу, ничто не удавалось. Начальник репертуара – это, можно сказать, все в театральном мире, и в нем-то я имела моего главного врага. Фёдоров, при всяком удобном случае, загораживал мне путь».

Что же это за деятель, ополчившийся на певицу? В Википедии есть весьма характерная информация:

«Павел Степанович Фёдоров (1803–1879), деятель императорских театров, русский драматург, начальник репертуарной части императорских театров, управляющий С.-Петербургским театральным училищем. Фёдоров представляет собой одну из самых неоднозначных персон русской культуры. Он был талантливым литератором, драматургом, четко и точно знающим и чувствующим театр, однако судьба – случайность – вознесла его в крупнейшие театральные чиновники императорской труппы и определила такую роль, что вся русская театральная культура в течение двадцати шести лет второй половины XIX столетия оказалась зависимой от него – его настроений, его симпатий, его привязанностей, его любовей и нелюбовей».

Лучше не скажешь! Актёры, да и вообще все театральные работники оказались в зависимости от этого чиновника. Ну а Дарья Леонова рассказала о конкретном факте, положившем начало её травли самим Фёдоровым, травли, подхваченной, конечно же, и его прихлебателями. Таковых было немного – Фёдорова не любили. Но всё же, конечно, существовали и те, кто хотел перед ним выслужиться или кого принуждали делать то, что замышлял против своих недругов Фёдоров. Как можно было стать его недругом, певица Леонова поведала в своих «Воспоминаниях…».

«Так памятен мне особенно его поступок, – писала она, – когда в пользу мою назначен был концерт за участие моё в драматической труппе в течение всей зимы, что не входило в мои обязанности. Мне дали залу в Александринском театре и объявили афишами о концерте в мою пользу. Так как я успела уже сделаться любимицей публики, то билеты разобраны были в один день. Довольная такой удачей, я готовилась концертом этим получить заслуженную трудами своими награду, сделала затраты, по средствам своим значительные, и вдруг все надежды мои рушились! За день до концерта присылают за мной карету, и капельдинер говорит, что меня просит к себе начальник репертуара в Александринский театр. Здесь Фёдоров объявляет мне:

– По высочайшему повелению концерта вам не будет!»

Конечно, весь расчёт был на то, что актриса не посмеет реагировать на столь высокий запрет и молча примет удар. Но не тут-то было. Дарья Леонова рассказала о своей борьбе за справедливость:

«Как ни была я молода и неопытна, однако же я уцепилась за слова его “по высочайшему повелению” и тотчас же сказала ему, что мне крайне интересно знать, почему концерт, назначенный мне в виде награды, отнимается у меня по высочайшему повелению. Объясняясь с Фёдоровым самым простым, можно сказать, детским образом, старалась добиться от него причины этой немилости, так как, по моему мнению, говорила я ему, лишить меня заслуженной награды могут только за какую-нибудь вину. Увидав, что я так серьёзно ухватилась за ложное выражение его, он повернул в другую сторону и причиною отмены моего концерта выставил то, что в тот же день назначен в Большом театре концерт Роллера и что весь оркестр участвует там. Тогда я без всякого стеснения высказала ему прямо, что всё приведённое им я не считаю основательным, что, поступая так со мной, просто отняли у меня концерт, что если необходимо было дать этот день Роллеру, то мой концерт можно бы было перенести на другой день, что, по справедливости, я имела право на первую очередь из следующих дней. Но все было так искусно подведено, что при перечислении мною дней не оказывалось ни одного, в который можно бы было назначить мой концерт. Таким образом, я не только лишилась заслуженной награды, но и своих собственных последних грошей, издержанных на платье и другие расходы. Кроме того, в концерте этом я видела исполнение моей мечты – доставить возможность родителям моим прожить хотя одно лето на даче, что особенно нужно было для отца, здоровье которого заметно слабело, так что другого лета не пришлось ему уже дождаться. В августе того же года он скончался».

Вот так… Нелюбовь и нерасположение возникли из любви Фёдорова к актрисе. Да полноте, скажет читатель, какая уж там с его стороны любовь, если неудача вызывает ненависть к предмету якобы любви и желание гадить и вредить.

Самое интересное, что этот Фёдоров слыл как раз борцом за нравственность и в Театральном училище, и в самих театрах.

В Википедии говорится, что он активнейшим образом проводил воспитательную работу по нравственности, «ибо до него Театральное училище, особенно отделение девочек, в этом плане представляло собой нечто не слишком отличавшееся от публичного дома, – с той только разницей, что завсегдатаями училища были в основном лица дворянского происхождения и в первую очередь – высокопоставленные особы… Лицам мужского пола было теперь вообще запрещено появляться в женском отделении, а за ученицами введен надзор».

А что касается Дарьи Леоновой, случай и вовсе вопиющий. Узнав, что она собирается замуж, Фёдоров был взбешён. То есть он занимался нравственностью скорее не ради самой нравственности, а ради того, чтобы изгнать за пределы подчинённых учреждений соперников и остаться единоличным сотворителем того, с чем так настойчиво боролся.