Kitabı oku: «Анджелина Джоли живет в Якутии», sayfa 2

Старая гирлянда

1

…Сразу после новогодних праздников на даче у Николая обнаружили два закоченевших трупа. Об этом он узнал от своего соседа Михаила, который позвонил ему и сообщил о случившемся.

Ещё в позапрошлом году хозяйственный сосед провёл к своему участку газ, теперь проживал там круглогодично и заодно приглядывал зимой за дачей Николая.

– Коля, в общем, я тебе всё рассказал…

– Я понял. А кто они, ну, те, кто замёрзли? Случайно не знаешь?

– В общем, не хотел тебе сразу говорить…

– Ну, говори уж…

– В общем, по-моему, это твой братец с подругой…

– Что?..

– Ну, твой брат с подругой… Они же, в общем, с осени у тебя на даче живут… Жили, вернее…

– А да-да…

Только тут до Николая дошло, что ещё осенью жена разрешила его младшему брату пожить у них на даче. Но он никак не предполагал, что тот до сих пор мог находиться в летнем домике, совершенно неприспособленном для суровых якутских зим – в полуразвалившейся засыпнушке с небольшой старенькой печкой и одинарными треснувшими стёклами, заклеенными скотчем.

Хотя их дача и располагалась в самом престижном районе Якутска – среди сосен прямо над озером Сергелях, Николай всё никак не мог её обустроить. Своей запущенностью она резко выделялась среди выросших как грибы ухоженных коттеджей по соседству. Уже несколько раз незнакомые Николаю личности предлагали ему продать дачу, а однажды весной они и вовсе обнаружили просунутую в калитку бумагу с предложением обменять их хозяйство на однокомнатную хрущёвку в городе.

Глядя на соседские хоромы, супруга Татьяна только вздыхала и втайне мечтала, что когда-нибудь и они отстроят нечто похожее…

«Гришка же говорил, что он только до холодов побудет там», – пронеслось у Николая в голове.

– Алло, Коля!

– Да…

– Коля, в общем, Гриша начал у меня дрова с баньки воровать, и я сегодня с утра хотел сказать ему об этом… Сказать, чтобы он у меня нормально дрова одолжил, а не таскал втихаря, а мы бы с тобой потом рассчитались… В общем, постучал, а дверь и приоткрылась сама… Зашёл и увидел их… На диване… Окоченели уже… Наверное, насмерть замёрзли – там печка не топлена была, дубак страшный… В общем, это я так предполагаю… У тебя же там ничего не утеплено… Слушай, а может, они отравились чем? Что думаешь? Хотя, в общем, пустых бутылок я там не видел…

Николай, прижав трубку к уху, молчал. Слова застряли в горле.

– Алло, Коля! Ты меня слышишь?

– Да-да…

– Я вызвал милицию… Они уже здесь… В общем, говорят, что тебе нужно приехать на опознание…

– Прямо сейчас?

– Конечно.

– Ну, да… Ну, да, конечно… Скажи им, что сейчас буду.

– Хорошо. В общем, ждём…

* * *

Николай был старше Гриши ровно на десять лет. Не будет преувеличением сказать, что для маленького Гришки Коля был не просто старшим братом, а на какое-то время заменил ему мать с отцом. Нет, слава Богу, родители были живы, но они тогда работали в школе – отец директором, а мать учительницей и потому домой возвращались только поздно вечером. Они, недавние выпускники Якутского госуниверситета, направленные в сельскую глубинку по распределению, считали, что должны подавать остальным учителям пример самоотверженной работы в деле, как тогда говорилось, воспитания подрастающего поколения – будущих строителей коммунизма.

Молодая пара учителей как-то особо не задумывалась о том, что элементарное родительское внимание, материнская ласка и совместные мужские занятия с отцом нужны в первую очередь их собственным детям. Меньше всего об этом думал отец, выросший в детдоме и оттого уверенный в том, что главное для ребёнка – это наличие полноценной семьи в виде живых отца и матери, еды на столе и тёплой одежды. Мать, видимо, считала немного по-другому, но с мужем не спорила и успокаивала себя тем, что школа находится недалеко от дома и что самое главное в воспитании – это собственный пример…

Николай помнит, что, действительно, школа находилась в двух минутах ходьбы, и во время переменки мама прибегала домой, чтобы покормить грудью маленького Гришку. Потом она со своим старшеньким – Коленькой, садились за стол и пили чай. С хлебом с маслом и печеньями. Николай сейчас не знает, почему он сидел дома и не учился и о чём они тогда разговаривали с матерью. Но ощущение тихого счастья от тех минут общения с самым родным человеком на свете осталось в нём навсегда. До сих пор как перед глазами: небольшой столик у окошка, накрытый светлой скатертью, приоткрытая дверца печки, которую мама закроет, когда придёт на следующей переменке и сопящий братец Гришка, сосущий мамкину грудь…

* * *

… Возле дачи Николая стояли милицейский уазик и карета «Скорой помощи».

– Вы хозяин дачи? – встретил его невысокого роста молодой якут-сержант.

Он был очень серьёзен и, несмотря на то, что говорил с очень заметным акцентом, обращался к Николаю только на русском языке, хотя ясно слышал, как тот поздоровался с Михаилом по-якутски. Видимо, сержанту казалось, что разговор по-русски будет более официальным…

– Да, я хозяин…

– Ваши документы…

– У меня только права…

– Ничего-ничего… Так, Антонов Николай Сидорович, 1965 года рождения… Сейчас мы пройдём внутрь и вам будет необходимо опознать тру…, ээ-э, тела… Ну, пойдёмте…

Зайдя во двор, Николай удивился – от калитки к двери дома вела узкая тропинка, протоптанная в глубоком снегу. Он привык быть здесь только летом и потому с трудом воспринимал сугробы на месте привычной зелёной травы. Ничего вокруг, кроме этой самой тропинки, не говорило о том, что здесь жили люди, кололи дрова, топили печку… Они подошли к дому. Двери распахнуты настежь, внутри – полумрак…

Николай, внутренне напрягшись, переступил порог и то, что увидел, тронуло его до самой глубины души. Позже он всегда будет вспоминать эту картину, и каждый раз к горлу будет подступать ком, а на глаза сами собой наворачиваться слёзы. Он ожидал увидеть всё, что угодно, но никак не крохотную – чуть выше чайника – ёлку, стоящую в углу на табуретке. В сумраке комнаты ёлка как в далёком детстве таинственно мерцала волшебными разноцветными огнями гирлянды. Его больше всего поразила несовместимость этих двух понятий – новогодней ёлки, ассоциирующейся с самым светлым и долгожданным праздником и равнодушной ко всему смерти, чьё ледяное дыхание в буквальном смысле этого слова проникло в дом. Он словно в оцепенении подошёл к ёлке и увидел, что горит старая гирлянда из их с братом детства, которая, насколько помнит, уже давно не работала, но у него никогда не поднималась рука выкинуть её. А Гриша сумел каким-то образом починить её, более того, приделал к ней реле, и теперь она красиво мигала.

Он очнулся от голоса сержанта: «Николай Сидорович! Подойдите сюда, вы кого-то узнаёте?»

Николай с трудом заставил себя оторвать глаза от ёлки и повернуть голову в сторону дивана. В этот момент включили свет, и лампа осветила ворох старых одеял, которыми были прикрыты тела. Сержант откинул верхнее и Николай увидел своего брата, обнимающего девушку, которая лежала, уткнувшись ему в грудь. Казалось, что они мирно спят.

Сержант повторил свой вопрос: «Николай Сидорович! Вы кого-то узнаёте?».

– Да, это мой брат, – кое-как выдавил Николай из себя слова, после которого ему стало окончательно ясно, что его брат, братишка, маленький Гришка умер.

«Вот и нет больше Шурупика», – подумал он.

* * *

…Шурупик был персонажем, придуманным Николаем, когда Гришка ещё сам не умел читать и постоянно просил его рассказать сказку на ночь. Все классические сказки, которые Коля знал, быстро закончились и поэтому он выдумал Шурупика, от которого Гришка пришёл в полный восторг. Эта была нескончаемая история про приключения маленького человечка, который, как и положено герою, был умным и находчивым, смелым и сильным. Он попадал во всевозможные ситуации, из которых всегда выходил с честью. И каждый вечер Гришка просил брата рассказать ему очередную историю про любимого героя. Николай вспомнил, что всё это обставлялось так, как будто брат чуть ли не «проходил мимо» и между делом решил его спросить про планы на вечер. Чёрные глазки братика хитро смотрели на Колю, и он как бы невзначай говорил: «А Шурупик сегодня с пиратами будет бороться, да?». Было ясно, что сегодня он хочет услышать историю про пиратов. На следующий день он точно так же говорил про индейцев, потом про войну с немцами и т.д. Позже Коля братишку так и прозвал – Шурупик, и это имя так к нему приклеилось, что даже родители в одно время так его и звали. И вот теперь он лежал в обнимку с незнакомой Николаю девушкой, замёрзший насмерть в холодной даче на Сергеляхе…

Ещё Николай почему-то вспомнил про то, как маленький Гришка однажды пошёл с матерью в гости к её подруге. Пока те разговаривали, он залез под кровать и обнаружил дефицитный по тем временам вишнёвый компот, припасённый Елизаветой Григорьевной на ноябрьские праздники. «А я вишнёвый компот не хочу!» – сказал братишка, пройдя на кухоньку, где мама разговаривала с хозяйкой дома. «Ну, хорошо, – ответили ему. – Не хочешь вишнёвый компот и не надо…» Гришка засопел и ушёл в комнату, но через некоторое время вернулся и снова сказал, что он не хочет есть вишнёвый компот. «Ну, не хочешь кушать и ладно!» – в свою очередь повторили женщины. Увлечённые беседой, они не поняли тонкого намёка Гришки.

И только на следующий день, вытирая полы, Елизавета Григорьевна задела случайно шваброй компот под кроватью и всё поняла. В тот же вечер она принесла его и угостила Гришку. Естественно, досталось и Коле…

* * *

– Фамилия, имя, отчество? – вновь прервал воспоминания Николая сержант.

– Чья фамилия?

– Вашего брата…

– Ну, да… Антонов Григорий Сидорович…

– Год рождения?..

– 25 июня 1975 года…

– Место рождения?..

– Село Борогонцы…

– А эта девушка вам знакома, Николай Сидорович?

– Нет, я её не знаю…

– А хотя бы предположительно?

– Возможно, подруга Гришки… Вроде бы Галина зовут… Больше, к сожалению, ничего не знаю…

* * *

Осенью жена как-то сказала ему, что звонил его брат Гриша и попросил разрешения пожить некоторое время у них на даче. «Ну, я и согласилась, – добавила Татьяна. – Я их отвезла туда…»

– Их – это кого?

– Ну, он с девушкой…

– Что за девушка?

– Подруга Гришкина. Не якутка. И на русскую не похожа… Мне кажется, она то ли татарка, то ли башкирка…

– И где он её откопал?

– Я не спрашивала. Как я поняла, она не местная, приехала откуда-то…

– А почему Гришка к себе на квартиру не едет?

– Ну, он же то ли сдаёт, то ли сейчас его бывшая жена с детьми там живёт…

– Работает?

– Кто?

– Ну, Гришка…

– Нет, говорит, что время от времени какой-то халтурой занимается…

– А она?

– Видимо, тоже нет…

– Ну и парочка… А как она выглядит-то?

– Как-как… Молодая, курносенькая… Галя зовут, вроде ничего выглядит и держится…

– Что – Гриша пьёт?

– Нет. Он вокруг этой Гали так и вертится, не знает, как ей угодить. Видимо, она его держит…

– Ну, дай-то Бог. Посмотрим, сколько всё это продлится…

* * *

Как оказалось, всё это продлилось ничтожно малое время. Мгновение. «Жизнь коротка», – вспомнил Николай вычитанную недавно фразу и к своему стыду понял, что с тех пор как Гришка вырос, ничего о нём не знает. Не знает, как он жил, о чём думал, о чём мечтал, что, в конце концов, стало с его квартирой, которая в своё время досталась ему от отца.

Также он понял, что никогда не узнает, где и как его брат встретил эту девушку и чем он, нищий и бездомный, завоевал её сердце…

Сам Николай в первый раз женился рано – только успев поступить в университет, а братишка в это время только во второй класс пошёл. Потом у них умерла мама и некогда дружной семьи в одночасье не стало. Как оказалось, весь этот добрый и совершенный мир держался на хрупких плечах матери…

Через два года после её смерти отец женился вновь, а Гришка совсем отбился от рук. Николай вспомнил, как однажды он пришёл к отцу домой и увидел братика, играющего во дворе с мальчишками в футбол. Он какое-то время погонял с ними мячик и Гришка был счастлив оттого, что с ним рядом старший брат. В тот момент он шепнул ему: «Колька, ты когда играешь, матерись… Ну, пожалуйста…» Братишке казалось, что это одна из составляющих крутизны пацана и то, что старший брат громко матерится каким-то образом возвышает его самого в глазах дворовых мальчишек, добавляет ему авторитета.

Смешно, но обычно не отличающийся сквернословием Николай не смог отказать своему брату…

После окончания школы Гришка так досадил отцу своими пьяными выходками, что тот теперь про него и слышать не хотел и домой к себе не пускал. Гордый Гриша и сам к нему перестал ходить и ничего у него не просил. К тому же он окончательно рассорился с ещё одним своим родным братом – Петей, который был старше его на четыре года. Гришка был самым младшим по возрасту из трёх братьев, но самым большим по росту и, однажды, напившись, он избил Петю, и тот с ним теперь тоже не общался. Николай также особо не интересовался, как живёт его братишка – он был занят своей жизнью. Лишь время от времени слышал, что тот то у родни первой жены живёт за рекой, работает на стройке, то – после развода, халтурит где-то в другом месте.

И всё. А теперь в такой короткой жизни поставлена точка. «Шурупика больше нет», – опять пронеслось в голове Николая…

Когда всё было закончено, и тела погружены в машину, сержант объяснил Николаю, что будет проведена судебно-медицинская экспертиза, поскольку необходимо уточнить причину – нет ли какого-нибудь криминала. «После всех необходимых процедур я вам позвоню, скажу, когда можно будет забрать тело для похорон», – официальным голосом сказал он. Видимо, он был отличником… Потом добавил: «А тело девушки мы до установления её личности выдать вам пока не можем… А может, и вообще не выдадим…»

– Что?

– Не можем, говорю Николай Сидорович, её вам пока выдать. Надо её личность установить, может, родители или родственники найдутся…

– А, ну да…, – пробормотал Николай, хотя в эту минуту об этом даже не думал.

…Но экспертиза ничего криминального не обнаружила, и в выписке причиной смерти было указано «общее переохлаждение организма». Когда Николай приехал получать тело Гришки, к нему вышел мужчина в белом халате и спросил: «Вы кто ему будете?»

– Брат…

– Брат говоришь, да, – сказал мужчина и так посмотрел на него, что Николаю стало не по себе. – Да ты посмотри какой год на дворе, а он похож на блокадника из Ленинграда… Тоже мне брат…

И это «тоже мне брат» было единственной укоризной, которую он услышал за все эти нелегкие для него дни. Причём от совершенно незнакомого человека и оттого было во сто крат больнее. Ему нечего было ответить. Татьяна видела, как плохо Николаю, но в душу не лезла и не пыталась успокоить – было понятно, что тут никакими словами не помочь. Она просто перестала говорить на эту тему и теперь с трудом представляла, как переступит летом порог дачи, где тихо – и оттого страшно вдвойне – угасла жизнь родного брата его мужа.

* * *

…На похороны отец всё-таки пришел – резко постаревший и осунувшийся он выглядел неважно. Он почти не произнёс ни одного слова. Также всё время промолчал приехавший вместе с отцом Петя. Они сразу после кладбища уехали домой. Первая жена Гришки не пришла, хотя ей и сообщили обо всём. Так и получилось, что Гришку помянули на квартире Николая, словно круглого сироту, народу – никого, лишь две подруги Татьяны, которые помогали ей готовить нехитрую печальную еду.

Не найдя никаких последних фотографий брата, Николай был вынужден увеличить ещё школьный снимок Гришки и теперь, если не смотреть на даты рождения и смерти покойного, казалось, что умер подросток. Из траурной рамки на Николая смотрел улыбающийся Шурупик в школьной форме. И в пустой квартире это было страшно…

2

…В субботу Колю разбудил телефонный звонок. В комнате было темно, и он чертыхнулся – кому в такую рань понадобилось ему звонить, да ещё в выходной. Но взглянув на сотовый, понял, что уже без четверти двенадцать. Стояли рождественские морозы, солнца сквозь стылый туман не видно и к тому же в комнате тяжёлые шторы плотно задернуты, так что чувство времени потерять было легко. После вчерашнего раскалывалась голова…

– Алло!

– Коля, привет! Это я – Михаил, твой дачный сосед…

– А привет, Миша!

– С прошедшими праздниками!

– Спасибо! И тебя также!

– Спасибо! В общем, что звоню-то… В общем, Гриша начал у меня дрова с баньки воровать, и я сегодня с утра хотел сказать ему об этом… Потом у меня ещё поддоны были, они куда-то запропастились, хотя одному утащить их невозможно, они же тяжёлые. Хотел сказать Грише, в общем, чтобы он у меня нормально дрова одолжил, а не таскал втихаря… Мы же с тобой потом рассчитались бы, да?

– Он что – до сих пор там живёт? А мне говорил, что только до холодов пробудет…

– Да-да! Я ещё удивляюсь – у тебя же там вообще не утеплено… И дров у тебя нет… В общем, ты ему скажи, пусть придёт нормально, я ему дров, конечно, дам, не замерзать же ему на самом-то деле, а мы с тобой потом рассчитаемся…

– Рассчитаемся-рассчитаемся… Ладно, Миша, я понял. Сегодня же поговорю с ним…

– Ну, пока!

– Пока…

* * *

…После обеда Николай с женой выгнали машину из гаража и поехали в район аэропорта, где, как он знал, постоянно стояли машины, гружённые дровами, углём, песком и речным льдом.

Это было очень удобно – тут же на месте рассчитался, и водитель отвезёт груз в любую точку города. Николай купил три куба дров, и это обошлось ему в четыре тысячи рублей. Потом, сидя в тёплой кабине японского микрогрузовика, показывал дорогу водителю. Жена поехала за ними следом.

…Зайдя во двор дачи, Николай удивился – от калитки к двери дома вела узкая тропинка, протоптанная в глубоком снегу. Он привык быть здесь только летом и потому с трудом воспринимал сугробы на месте привычной зелёной травы. Ничего вокруг, кроме этой самой тропинки, не говорило о том, что здесь живут люди, топят печку… Дверь была закрыта изнутри, он постучал. Постоял какое-то время, прислушиваясь. Донёсся какой-то шум и дверь открылась – перед ним стоял Гриша. Николай в первое мгновение даже не понял, что это именно его братишка. Перемазанное сажей бледное лицо, остро выступивший кадык, взлохмаченные заросшие волосы – в нём трудно было узнать того упитанного и аккуратного Гришку, которого помнил Николай ещё по тем временам, когда была жива мама.

– А, привет, Коля!

– Ну, привет, Шурупик!

– А-а, Шурупик… Да-да, помню-помню.., – напряжение спало с лица Гриши, оно расплылось в улыбке. – Да ты проходи-проходи…

Гришка говорил по-русски. К сожалению, якутский язык, который он знал в раннем детстве, забыл, а потом так и не выучил. А память услужливо подсказала Николаю ещё одну историю, связанную с младшим братом. Когда Гришке было пять лет, они переехали в один из северных районов республики, куда направили отца по работе. К тому моменту Гришка, выросший в маленькой якутской деревеньке, говорил только на родном языке. И вот он пошёл в детский сад. В первый день – так называемый адаптационный – Гришка пробыл там только до обеда. И когда его забрали, заявил, что больше туда ни ногой. «Почему?» – спросила удивлённая мама. «Там все на каком-то непонятном языке говорят…» – ответил искренне возмущённый Гришка.

Спустя годы непонятным для него стал родной язык…

– Ты одевайся, я дрова привёз, сейчас будешь разгружать…

– Сейчас-сейчас…

Пока Гриша суетливо одевался, Николай огляделся. В углу комнаты на табуретке стояла крохотная – чуть выше чайника – ёлка. Она в сумраке комнаты как в далёком детстве таинственно мерцала волшебными разноцветными огнями гирлянды. Он подошёл к ёлке и увидел, что она украшена старой гирляндой из их с братом детства, которая, насколько он помнит, уже давно не работала, но у него не поднималась рука выкинуть её. А Гриша сумел каким-то образом восстановить эту гирлянду, более того, приделал к ней реле, и теперь она красиво мигала.

Из-под вороха одеял на старом диване высунулась девичья голова: «Здравствуйте, дядя Коля!». «И имя моё знает», – подумал Николай и поздоровался. Потрогал печку, которая оказалась совсем холодной…

– Как вы тут живёте-то? – непроизвольно вырвалось у него.

– Ну, ничего, чуть растопим, а потом сразу под одеяло, и вроде как тепло, – Галина попыталась засмеяться, но тут же закашлялась.

– Да, уж… У вас же дров совсем нет… Чем топите-то?

– А, мы того… – и Галина неопредёленно махнула рукой.

Николай вышел на улицу. Брат уже расчистил лопатой снег у ворот и распахнул их настежь и грузовик задним ходом пытался заехать во двор. Подъехала жена. Только сев к ней в машину, он понял, что замёрз так, словно простоял на морозе не меньше часа.

– Ты представляешь, у них там страшная холодрыга, я даже не знаю, как они живут. А ещё у них маленькая ёлка есть и настоящая гирлянда, – его голос задрожал.

– А знаешь, что – давай их отвезём в наш старый дом. Пусть там поживут, мы себя же не простим, если с ними что случится… Ты же старший брат, в конце концов, Саргылане объясним, что к чему…

Голос жены был мягкий и добрый, она с улыбкой смотрела на Николая. Он удивился, как ему самому в голову не пришло такое простое решение. Они с женой три года назад купили трёхкомнатную благоустроенную квартиру, а старую – однокомнатную в частично-благоустроенном доме, сдали на время своей подруге. Саргылана сделала там косметический ремонт и в свою очередь использовала её как гостиницу. Сдавала посуточно и по часам. Как ни странно, желающих снять квартиру в неблагоустроенном доме хватало, так что она пустовала редко, и они имели с неё около десяти тысяч рублей дохода в месяц.

«Причём тут деньги, когда речь идёт о родном брате?» – пронеслось у него в голове.

* * *

…Николай с Татьяной в тот же день устроили молодым у себя на квартире помывку, накормили и отвезли в дом, где теперь они будут жить. Дали постельное белье, денег на первое время, еду, сказали, что на днях съездят в оптовый магазин и там закупят все необходимые продукты. Гриша и Галя были тихие-тихие, словно боялись сказать что-то лишнее. Было видно, что они всё ещё не до конца верили в происходящее, в то, что наконец-то сыты и заснут в тёплом доме, не боясь замёрзнуть. Николай всё это чувствовал, смотреть на это у него не было сил…

На обратном пути Николай решительно зашёл в магазин и купил водку. Татьяна поняла, что в данном случае ей лучше промолчать. Дома, наконец, его душу прорвало: «Да что же я человек-то такой! Кто я после этого?! Даже брат ко мне за помощью в последнюю минуту не обратился… Прости меня, Гришка… Прости мой, Шурупик… Прости меня, мама…».

Николай ещё долго всхлипывал, представляя себе, как брат с подругой могли замёрзнуть в ледяной даче, Татьяна тихо приговаривала: «Ну, всё хорошо же… Они же живы… Теперь всё нормально будет… Ну, успокойся…»

Николай постепенно успокоился, лишь в глазах его по-прежнему стояли слёзы, через которые свет от электрической лампы распадался на множество разноцветных точек. Они напоминали ему волшебные огоньки старой гирлянды из холодной дачи…