Kitabı oku: «Алтарь Святовита»
Глава 1. Самолва
В первых числах июня одна тысяча двести сорок первого года, после длительного и изнурительного пути швабские переселенцы вышли к деревне Изменка. Двадцать семей, с детьми, нехитрым скарбом, уместившимся на двух дюжинах повозок, шестью коровами и умирающим монахом остановились на берегу озера. Впереди, на восход, в полуверсте был отчетливо виден соседний берег.
– Господин, господин Берлихинген, он зовет вас! – прокричал мальчишка лет восьми, подбежав к всаднику на пегом коне.
Некогда серебристо-серый, выгоревший до самого бледного оттенка, покрытый пылью дорожный плащ закрывал наездника с головы до пят. И когда он обернулся на голос, то вокруг него образовалось крохотное, еле видное облачко, а из-под капюшона блеснул шелковый шарф, намотанный на нижнюю часть лица. Не говоря ни слова, он развернул коня и направил его в середину колонны. Возле телеги, к тыльной части которой был приделан метровый шест с закрепленным наверху распятием, всадник остановился, спрыгнул с лошади и склонился над лежащим в возке человеком.
– Здесь, Воинот. Похороните меня здесь, ― прошептал монах уже синеющими узкими губами.
– Держитесь, святой отец, ― попытался подбодрить умирающего старика рыцарь, ― осталось совсем недолго. Два перехода и мы уже дома.
– Я уже дома. Помнишь, как в Палестине, мы с тобой… ― договорить монах не успел.
– Помню, тогда мне не было и двадцати, а ты уже разменял четвертый десяток, и как нес меня двое суток до колодца. Я все помню, Гец.
Рыцарь провел ладонью по лицу умершего друга, закрывая ему глаза, снял свой шарф и перевязал челюсть усопшему.
– Привал! Всем мужчинам копать могилу. Вон на том холме. И проводника ко мне, живо!
Геца накрыли белым полотном, положили в неглубоко вырытую яму и аккуратно присыпали землей. Воинот снял с телеги шест с распятием и воткнул в могильный холмик, после чего шепотом попрощался с другом.
– Ты всю жизнь старался принести людям добро, нес слово Божье, так, как ты его понимал, помогал обездоленным, учил детей и наставлял взрослых, спи спокойно. Я о тебе никогда не забуду.
Возки переселенцев двинулись дальше, к берегу, где их уже ждали предупрежденные проводником паромщики. Одинокая могилка проповедника простоит много лет, земля осядет, шест с распятием упадет, а спустя несколько веков место станет проклятым. Обезумевшие правнуки поставят на захронении из черного мрамора памятник убийцам. В цвет парадных мундиров, которые нелюди надевали после уничтожения ни в чем не повинных людей, напрочь позабыв заповеди Божьи. Те самые, что нес людям швабский монах Гец1.
* * *
После путешествия в Моравию задерживаться в прошлом я не стал. Средневековых приключений хватило с головой, и в Берестье наши пути разошлись на три стороны. Свиртил с Милкой отправились в Смоленск, планируя по пути заглянуть в родную деревню. Гюнтер с Нюрой и остальным отрядом двинулись по направлению на Псков, а затем в Самолву. Я же остался на месте, подготовить оборудование для рудокопов. Дело это нехитрое, особого труда не составило, и вскоре я плескался в пока еще теплых водах Черного моря. И надо же было такому случиться, что на ниве подводных путешествий Полина познакомилась с девушками из Питера. Девицы оказались кладоискательницами, имевшими за спиной не только исторический факультет, а еще водолазную школу и восемь экспедиций с приличным временем работы под водой. Вот тут-то и заинтересовала меня пятая комната, про которую я прочел в письме, но открывать побоялся. В конце концов, наслушавшись рассказов о подводном мире, всеми правдами и неправдами я раздобыл на три дня водолазное снаряжение. Не набор для дайвинга, а самое настоящее. Упросил мичмана, который еще обучал меня на заре военной карьеры, провести пару занятий, дабы восполнить пробелы в технике погружения да подстраховать с регенерирующими патронами. Закрепив подводный фонарь на специальном креплении и зажав в руке прикрепленный к якорю буек с тросом, я вскоре оказался в комнате перехода. Проверив еще раз ИДАшку, ввел дату с номером пятой комнаты.
«За что ж мне такое наказание? ― пронеслось в голове. ― Хорошо, что спасательный круг с собой не прихватил».
Оставалось только ругаться. Дверь плавно открылась, а вместо потока воды, меня осветило солнце. Водичка все же была, но чуть ниже, в семи метрах от двери, где площадка скальной породы круто ныряла вниз. Представьте спортсмена, готовящегося к бегу на восемьсот метров, который уже вышел на дорожку, размялся, а ему заявляют, что произошла ошибка, и он участвует не в беге, а в заплыве. Пришлось возвращаться, отвозить оборудование и в более подходящей одежде совершить вылазку.
В конечном итоге неудачно начавшегося вояжа я оказался на вершине скалистого выступа и стал осматриваться, запустив камеру. Дверь перехода оказалась на острове, в довольно живописном месте, расположенном недалеко от Большой земли, берег которой простирался на юго-востоке, приблизительно в полутора-двух верстах. И если смотреть на восход, то песчаниковая скала с порталом разместилась на западной оконечности. Рядом с ней рос густой лес, за ним простиралась низина и снова скалы. Фотография с шарика дала общие очертания, теперь же предстояло определить координаты. Как говорят современные яхтсмены, нет ничего страшного, если не умеешь пользоваться спутниковым навигационным оборудованием или оно отказало, узнать о местоположении можно и у штурмана, проходящего рядом судна. К сожалению, то, что может сработать у причалов Монако, в большинстве случаев приведет к печальному исходу. Естественно, ни судов, ни лодочек, ни даже плотов с потерпевшими кораблекрушение поблизости не оказалось. Но в загашнике знаний еще теплились полученные в детской морской флотилии навыки. Старый, проверенный столетиями секстан и часы должны были помочь. С горем пополам я снял данные. Широту и долготу определил уже дома, не обращая внимания на секунды. Пятьдесят восьмой градус северной широты и двадцать седьмой восточной долготы говорил о том, что пятая комната перехода находится на Чудском озере. А остров в виде ползущей гусеницы ― однозначно Городец. Правда, на современной карте была группа островов, но озеро умудряется каждое столетие отвоевать у суши целый метр, а может и больше, так что все может быть.
Дальше я задумался о благоустройстве выхода из портала. Единственная сложность, которая немного огорчила меня, состояла в том, что вести какие-либо серьезные строительные работы в данном районе, не стесав шестиметровую макушку песчаника, оказалось невозможно. Только если использовать местный ландшафт, выложить стену из камня или кирпича по краю площадки, закрывая вход, и нарастить ее, создавая подобие башни. До самого вечера я размечал территорию, исследовал спуск к озеру, обнаружил источник с ключевой водой, ровное плато в двести квадратных метров и удобную бухту, где можно было поставить причал. Но все это находилось на восточной части, за лесом. Словно сама природа советовала ― здесь жить нельзя. Вечером, сидя у себя дома, я перенес на бумагу подробную карту острова. Попробовал смоделировать крепостную стену, опоясывающую западную часть, и даже сделал несколько набросков строений. Путного ничего не вышло. Покрутив листок, я отложил его в сторону.
«Зачем, ― задумался я, ― в нескольких километрах зять Пахома Ильича строит замок? К дьяволу всю эту фортификацию. Башенки с несколькими комнатами хватит с головой. Надо только цемента натаскать да инкерманского камня привезти».
Сказано ― сделано. Настоящее живое дело способно увлечь, да так, что май месяц в средневековье пролетел незаметно. Площадку возле портала я огородил стальной решеткой, составленной из труб и муфтных соединений. Они перпендикулярно соединялись с другими, забитыми на высоте четырех метров в скалу. Таким образом, и портал был защищен, и строительные леса поставлены. Всего выходило два этажа, и полукруг из камней должен был сравняться с макушкой песчаника, плавно переходя в куполообразную крышу. Работа не сложная, но выполнять подобное в одиночку не посоветую, слишком трудоемко. Высверливая отверстия, я обратил внимание, что скала, в которую вмонтирована комната, совсем не однородна. Середина состояла из кварцита, а вокруг него, словно конфету облили шоколадом – песчаник. Каким образом удалось сделать подобную заливку строителям комнаты перехода ― осталось неразрешимой загадкой. Впрочем, это могло быть и естественным образованием, но я не стратиграф, чтобы утвердительно ответить на этот вопрос, так что еще одной тайной стало больше.
Наконец-то третьего июня я завершил второй этаж башни, ставший жилой комнатой, и здание обрело некие черты первоначальной задумки. Со стороны это выглядело как высокая, едва выступающая над скошенной верхушкой скалы, сложенная из белого камня семиметрового диаметра труба, обволакивающая западную часть монолита. Восточная и северная части скалы оставались практически отвесными, а пологий спуск с юга стал сносной дорогой. По ней можно было забраться на вершину скалы либо, обойдя и двигаясь по краю, достичь дверей башни. Оставалось соорудить крышу, но за короткий срок одному уже было не справиться. Брезентовый тент, натянутый на каркасе, стал лишь временным решением вопроса, закрыть который планировалось до конца лета. А вот с чьей помощью, придется решать по месту. Для этого надо было навестить Гюнтера и Нюру. Молодожены, по моим подсчетам, уже достигли своей вотчины, либо должны быть где-то на подходе.
Спустив на воду надувную лодку с парусом и загрузив в нее провизию, я обогнул остров с юга и направился к населенному пункту в несколько домиков, именуемым Самолва. Попутный ветерок благоприятствовал путешествию, а приподнятый наветренный шверц блестел как акулий плавник. Озерная гладь отдавала зеленоватым оттенком водорослей, переливаясь мелкой рябью. Проплывающие стайки рыб серебрились своими спинками, обгоняли меня, резко меняли направление, иногда возвращались обратно, либо вообще отворачивали в сторону, скрываясь из вида. Лодка проходила как раз по тому месту, которое в зимнее время называют сиговицей. Уникальное природное явление. Когда вода замерзает, лед здесь не такой, как везде, а очень тонкий, а местами и вовсе рыхлый. Незамерзающие подводные ключи не дают ему схватиться, а в теплое время тут иногда появляются воздушные пузыри. Так что хлопок над озером для меня не стал неожиданностью. Тем более что совпал он с куплетом, который я сначала тихо, а потом все громче стал напевать.
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные,
Острогрудые челны.
Больше слов из песни я не помнил, да и появившийся на траверзе правого борта колыхающийся своими кисточками островок тростника заставлял сосредоточиться. В незнакомом месте всегда надо проявлять разумную осторожность. Я не призываю бояться всего и вся, ибо грань между страхом и осмотрительностью весьма тонка. Главное, до паранойи не скатиться. Тот, кто воображает всевозможные сценарии, как ни странно, оказывается их участником, причем в самой худшей роли. Но и пассивным наблюдателем тоже оставаться не стоит. А посему в моем случае достаточно прислушаться к собственной интуиции, она же подсказывала держаться подальше. До берега рукой подать, и небольшой крюк с потерей четверти часа не сыграет никакой роли: хорошо, когда никуда не торопишься. Вскоре стала видна конечная цель моего путешествия ― устье речки Самолва. Где-то здесь, если верить карте, должна располагаться деревня, а перед ней ― причал с рыбацкими лодками. Вот и он. В пять аршин длины помост, наложенный на вбитые в дно почерневшие от времени бревна выглядел хоть и скромно, но основательно. Спустив парус и пришвартовавшись почти у песчаной косы, я накинул петлю швартового конца на выступающее из помоста бревно в виде клыка моржа. Все, теперь посмотреть, не торчит ли что-нибудь острое из воды, и на берег. Трехцветный флаг с двумя медведями вяло хлопнул и повис на короткой мачте, а я стал внимательно осматриваться. Ведь по инструментам труда и предметам быта легко можно составить представление о населяющих данную местность людях. Снятых недавно на камеру лодок поблизости не оказалось, но причал от этого не стал менее привлекательным. В этих местах даже самое последнее бревно имело узор: то рыбка, то птица, а то и вовсе загадочный зверь, на диплодока похожий. Откуда здесь о динозаврах знают? Не иначе правду говорят, что людская фантазия без границ. Закончив любоваться резьбой, я перевел взгляд на появившегося из-под развешанных сетей низкорослого, рыжеватого окраса пса с куцым хвостом, то ли недавно дремавшего под тенью рыбацкого инвентаря, то ли охранявшего его.
– Шарик! Барбос! ― обратился к единственному встречающему живому существу. ― Как там тебя, хочешь сахарку?
Песик уселся на землю, почесал лапой за ухом и занялся своим туалетом, не обращая на меня никакого внимания. Все мои приготовления на случай внезапной встречи с охраной деревни пошли рыжему псу под хвост. Кругом ни души. Вытащив походный рюкзак, я вынул из бокового кармана упаковку с двумя кусочками сахара.
– Ясно, ― пробурчал под нос, ― контакта не получилось.
Кусочек сахара полетел в сторону четвероного охранника, докатившись практически до его задней лапы. Песик подскочил, понюхал угощенье и моментально съел, после чего попробовал повилять обрубленным хвостом. Вышло очень мило, но как только я сделал шаг вперед, раздался громкий собачий лай. Почти что одновременно из-за холмика с двумя сосенками прозвучал детский голос:
– Купец приплыл! Кличьте Захар Захарыча!
Оказывается, дозорная служба велась. Малец просто спрятался и наблюдал за одинокой лодочкой, а как увидел меня во весь рост с большим мешком без копья или лука, решил, что причалил коробейник.
«Купец так купец, ― решил я, ― будем ждать представителя администрации селения». Он же, то ли от важности занимаемой должности, то ли по какой-то еще причине ― задерживался. У причала пришлось простоять минут двадцать. За это время Барбос слопал еще три кусочка сахара, проникся доверием и уже терся возле моих ног, посматривая на карман, откуда доставались лакомства, но сделать шага не давал.
Захар Захарыч появился как черт из табакерки, внезапно, и скорым шагом направился в мою сторону. Пришелец из будущего, так можно было описать жителя Самолвы, судя по одежде. Хорошо мне знакомые юфтевые полусапоги блестели от жира. В них были заправлены темно-синие брюки, с намотанными поверх обмотками. Такого же цвета рубаха навыпуск, перепоясанная ремнем с желтой бляхой. На ремне, с левой стороны болтался нож в ножнах, а с правой ― сумка на кнопке. Голову покрывал берет. Добавить гюйс ― и от бородатого матроса не отличить, причем, судя по походке ― неуклюжего. Тем не менее эта манера переваливать с ноги на ногу как медведь, ничуть не портила его, а даже наоборот, прибавляла некоторого колорита. Обветренное, немного изрезанное морщинами лицо, на котором не наблюдалось признаков добродетели, и глаза, немного прищуренные, густо-кобальтовые, смотрящие зорко и пронзительно.
«Ага, значит, Гаврюша благополучно добрался до Новгорода, раз подобная амуниция появилась в этих местах», ― подумал я и поприветствовал подходящего ко мне человека:
– Здравствуйте! Алексей Николаевич меня зовут. Я дядя Нюры Пахомовны.
В этот момент ветерок расправил флаг на мачте, и самолвянин, признав герб, поклонился.
– И тебе здравствовать, – сказал он. – Меня Захар Захарычем кличут. Выдобщик я здесь. Говорили, что появиться ты должен (озвучивать информацию, что меня опознал Натан, он не стал), милости просим.
Не особо вдаваясь в подробности, которых невместно избежать при шапочном знакомстве, как-то: хорош ли урожай, отсутствия болезней и милость капризов природы; я вскоре перешел к делу.
– Гюнтер уже приехал?
– Князь-то? Тута.
Захарыч посмотрел мне за спину, скривился от вида лодки и задал вопрос:
– А ладья где?
– Какая ладья?
– Как же ты на этом, ― староста указал пальцем на лодку, ― с Ладоги добирался?
– А я не с Ладоги. Тут, по соседству с вами живу.
Захар прищурился, посмотрев на меня с подозрением.
– Вот как? Ну да, ну да. Сынко, ― мгновенно взмахнув рукой, ― прими поклажу у путника, ― приказал сопровождающему его юноше, прятавшемуся во время разговора за сосенками, нести мой рюкзак, а сам сопроводил меня до деревни.
Идти пришлось метров семьсот. Мы поднялись на холм, обошли ржаное поле вдоль реки и вышли к новой пристани, у которой ютились штук шесть рыбацких лодок да несколько женщин, полоскавших какие-то тряпки. С левой стороны уже отчетливо был виден каменный пояс строящихся зданий, окруженный строительными лесами, достигший полутораметровой, а кое-где и трехметровой высоты. На этом фоне архитектурных достижений особо бросалась в глаза законченная арка ворот и огромная куча булыжников разнообразного размера, где особой статью выделялись отесанные кубы и параллелепипеды известняка, сложенные в сторонке возле четверки мужичков с молотками и троянками.
– Князь дом строит, ― поведал Захар.
– И как успехи?
– Да какие там успехи, мужики за известью поехали, а каменных дел мастера, вон, под рябиной брюхо греют. Каждый день кадку гороха с салом сжирают. Кыяне… Тьфу! Не выговоришь. Пахом Ильич их прислал.
Строящийся в Самолве дом для Гюнтера и Нюры назвать замком можно было с большой натяжкой. По крайней мере, для меня. Круглая башня донжона соединялась с коробкой прямоугольного каменного здания через воротную арку и смотрела фасадом на дорогу. Тыльная сторона состояла из строящейся конюшни, вытянутой метров на тридцать, и участков стены, выложенной из крупных булыжников в основании, замыкающих периметр. Каждое сооружение своей наружной частью выполняло функцию крепостной стены, что являлось несомненным ущербом при обороне, так как не могло эффективно использоваться, и немалой экономией строительного материала для застройщика: на зубцы и прочие штучки. Весь архитектурный комплекс размещался на одной чети, то есть на площадке в полгектара и, судя по темпам, не будет завершен даже к концу года. Если рассуждать с практической точки зрения, то со стороны владельца являлось крайне неразумным нырять в сей омут забот, предварительно не оценив всей глубины и не взвесив все «за» и «против». Даже учитывая политическую нестабильность региона, представив все в завершенном виде, сооружение выглядело избыточным для этих мест. Строили бы просто бург, давно бы праздновали новоселье, а так… какая-то гигантомания: выше, больше, толще. Что бы там ни было, раз обещал, ― придется помочь, ибо «бумажное» княжество является на данный момент визитной карточкой нашей операции в Моравии. Обходя стройку по кругу и попутно общаясь с Захаром Захарычем, мы быстро нашли общий язык. О моем приезде он был предупрежден лично князем, так что на просьбу повременить с докладом о прибытии гостя просто кивнул, вследствие чего дальнейшее общение стало похоже на экскурсию. Староста рассказывал, а я внимательно слушал, шаг за шагом подходя к месту встречи.
Штауфена я отыскал фехтующим с Нюрой на палках с баклером под пристальным взглядом Павлика, державшего в руке длинное полотенце и отгонявшего веткой от столика мух, на котором стояли поднос с пирогом и большой кувшин. Два стеклянных стаканчика, наполовину заполненных красной жидкостью, сиротливо размещались с края стола. Действо происходило на окраине поселения, возле песчаного бережка, где в зарослях камыша были заметны несколько пар глаз местных мальчишек, подсматривающих за ходом тренировки. Уж больно привлекательна была девушка в обтягивающих, подчеркивающих изящность ног черных лосинах и белоснежной, просторной шелковой сорочке, особенно когда ветер прислонял влажную ткань к груди воительницы.
Бах! Бах! ― раздавались удары палок.
Гюнтер резко пошел навстречу, поддел свою палку под Нюрину и, как змея обвивает толстую ветку, совершил вращательное движение своим оружием, лишая жену тренировочного инвентаря.
– Ой! ― удивленный возглас вырвался из уст Нюры. ― Я же потянула на себя. Почему не получилось?
– Надо было схватиться второй рукой за рукоять, – подсказал Гюнтер. – Снова забыла?
– Не успела. А разве в бою так может получиться?
– В бою? ― Гюнтер на секунду задумался. ― Все возможно, но это один случай из ста. Сражаясь, задача воина ранить или убить оппонента. По одному и тому же противнику, если позволит, ты сможешь нанести два, может три удара. Все они будут по открытым участкам тела, то есть по рукам, ногам и голове. А это… так, для развлечения.
– Добрый день, ― поприветствовал участников тренировки, обращая на себя внимание.
– Алексий, дядя Лексей, ― два голоса слились воедино.
– Вот, решил навестить вас. Проходил мимо, думаю, дай загляну.
Павел в это время подбежал к Нюре, протянул белый плащ, ошибочно принятый мною за полотенце, и метнулся обратно к столику, возле которого, в траве, лежала корзина. И уже оттуда извлек два махровых полотенца с изображением олимпийского мишки, которые Нюра оставила за собой, когда посещала крепость у камня под Смоленском.
Спустя час мы уже сидели за дубовым столом, поставленным прямо на улице, под защитой натянутого на столбиках полосатого тента, старого паруса с Пахомовой ладьи. Годовалый кабанчик еще крутился на вертеле, дразня аппетит великолепным ароматом поджаривающегося мяса, а Нюра демонстрировала мне изделия самолвенских женщин. Посмотреть было на что. На стол были выставлены мягкие игрушки, некоторые из которых выполнены практически один к одному с размерами оригиналов щенячьего возраста. Причем шкурки легко узнаваемых зверей явно были сняты с настоящих лисиц, зайцев и белок. Ну, а дизайн, он был просто скопирован с моих подарков. Кто ж знал, что плюшевый хаски с медвежонком дадут такой творческий старт.
– Первую партию продали за один день, ― мимоходом сообщила Нюра, показывая мне серого волка со смешной мордочкой, ― на днях еще продадим, только не в Пскове, а тут. Купец сюда за товаром приедет и к ливонцам повезет.
– Красиво. А чем еще торгуете?
– В основном рыбой. Я на нее уже смотреть не могу. Утром ― рыба, днем ― рыба, вечером ― тоже рыба. Скоро плавники вырастут, ― Гюнтер рассмеялся, ― или чешуя появится. В округе с едой тяжко и вяленую снетку берут охотно.
– С торговлей понятно, – сказал я. – Нюра, как ты смотришь на то, чтобы ткацкую мастерскую здесь поставить?
– Это можно, да только ни льна, ни конопли в нужном количестве тут не растет, а из крапивы одежда не ноская.
– Я не про полотно хотел поговорить, – останавливая рассуждения о сырье для тканей, произнес я. – Этого добра в каждом городе более чем достаточно. Речь идет о коврах. Зимы в этих местах суровые, думаю, спрос на ворсистые половички будет. По крайней мере, на рынках Пскова и Дерпта проблем с реализацией не возникнет. На первое время шерсть у меня возьмете, а дальше либо овец разводите, либо покупайте. Пару станков и все, что связано с ремеслом, можно привезти хоть завтра. Вдобавок к этому можно наладить выпуск лоскутных одеял из остатков шерсти и обрезков ситца. Как говорят венецианцы: себестоимость пикколо, зато на выходе полновесный матапан.
– Я же говорил, что ладья неподалеку, ― сказал Гюнтер Нюре и продолжил, обращаясь ко мне: ― А железо есть? Ворота надо закончить. Мы шкурок для оплаты подкопили.
– Есть железо, не переживай, – успокоил я Гюнтера. – Кстати, что-то я Трюггви с его бойцами не наблюдаю?
– В Пнево сидит, Воинота с переселенцами поджидает. Договаривались на начало лета, да, видимо, что-то случилось, раз нет до сих пор.
В это время к Нюре подошел Павлик и что-то сообщил ей на ухо. Девушка в ответ кивнула головой, подозвала к себе девчушку лет восьми, которая приносила игрушки, и, приказав ей забрать изделия промысла, забарабанила пальцами по столу. Через минуту на дубовых досках лежал деревянный поднос с еще шипящим от жара кабанчиком. Учитывая, что с мясом в Самолве не ахти, хозяева выставили на стол самое лучшее.
На следующее утро, когда диск солнца еще не показался из-за горизонта, но небо уже начинало светлеть, самая большая рыбацкая долбленка с нашитыми бортами отчалила от пристани, таща за собой на буксире серо-зеленый плот с округлыми боками. Из волочившегося на веревке суденышка торчали подошвы ботинок, а если прислушаться, то можно было различить тихое посапывание спящего человека. Игнат поставил парус, как только лодка миновала старую пристань, и расположился на корме. Два его сына погодки: пятнадцатилетний Улеб и Сулев, которому неделю назад исполнилось четырнадцать, управляли парусом и посматривали по сторонам.
– Бать, может, покуда гость по острову шляться будет, мы новым неводом рыбки половим?
– Нет, сын, Захар просил гостя слушаться, а он ясно сказал: сидеть на берегу, а если потребуется, то вещи в лодку снести.
– Жаль, здесь сиг жирнющий, так и просится в сети.
– На твой век еще хватит, ― Игнат провел ладонью по бороде, как заправский философ, ― лучше на воду смотри, плавун не пропусти.
Достигнув заметного с воды ориентира, рыбак подтянул на себя веревку, подтаскивая надувную лодку к своей, и разбудил меня, похлопав по ботинку.
– Просыпайся, – сказал он. – На месте уже, вон, скала из белого камня. Только не вспомню никак, откуда она здесь? Вроде в прошлом году ее не было. Куда теперь?
– Там, чуть правее, место, где причалить можно, ― спросонья ответил я, протирая глаза.
– Волхва коса? Знаю. Сынки, давайте за весла.
Вскоре семейство Игната, как выяснилось, местные корабелы и мастера на все руки, рубило для плота жерди толщиной с ногу взрослого мужчины. Любой русский человек, а возможно, даже и поживший некоторое время у нас иностранец, сумеет изготовить плот из автомобильных камер. Главное, их иметь и знать несколько нюансов. Еще лучше заранее ознакомиться с брошюрой товарища Потемкина, ибо кто знает, как оно в жизни обернется. Центр тяжести плота на камерах находится несколько выше, чем у деревянного. Посему необходимая остойчивость достигается увеличением эффективной ширины плота. А если камеры несколько выступают за обводы рамы, то для остойчивости это только лучше. Такой плотик при длине в семь, а ширине три аршина может принять до двухсот пудов, если груз размещается в центре и у подгребиц. Фактически, как показывает опыт, останется на плаву с известным немецким кубическим внедорожником и пятью мордатыми пассажирами внутри. С устойчивостью, правда, не все ладно и шустрить на нем не получится: лобовое сопротивление камер слишком высоко; но в данной ситуации, когда объем груза решает всё, и плыть приходится не по течению реки, а по озеру ― можно смириться. Плот хорошо всходит на волну и обладает достаточной стойкостью к валу при развороте лагом, так что перевернуться на нем шансов мало. Надув камеры от грузовика и положив сверху готовую решетку из жердей, мы зафиксировали все крепления тросами. Дело оставалось за малым. От башни до Волхва косы как бы триста шагов. О том, чтобы подвести плот к порталу и вести погрузку на воде, даже речи не велось. Любой острый камушек погубит всю работу. Пришлось выкатывать тележку, работа с которой при отсутствии ровной дороги ― адский труд. К счастью, наличие молодых помощников избавило от этих неудобств. Улеб и Сулев, меняясь, по очереди перетаскивали мешки и сундуки, пока мы с Игнатом обсуждали возможности береговой ловли и средневекового сейнера2.
– Можно и у бережка рыбки натаскать, ― говорил рыбак, ― да только она тиной пахнет. Мой отец всегда на большую воду ходил, и его отец тож. А можно, как Поганкин, что в Подборовье живет. Он снетку промышляет, когда она на нерест идет. Но то неправильно. Если не голодаешь ― рыбу, идущую на нерест, ловить нельзя. Два денька она всего нерестится, неужто обождать невмочь?
– Такие люди, как Поганкин, во все времена были, – задумавшись, ответил я. – А вот ты не хочешь на большой лодке рыбу ловить? Сыновья подрастают, они уже славные помощники, а чем судно больше, тем увереннее рыбак на нем себя чувствует, да и уважения односельчан прибавится.
Игнат смерил меня взглядом и отрицательно мотнул головой:
– Не, Лексей, от размера лодки улов не зависит. У нас озеро мелководное, это только в проливе, между Пнево и Изменкой, глубина в четырнадцать аршин, мне моя кормилица в самый раз, не купчишка же я, рыбак. А насчет уважения, мой труд сам за себя говорит.
– Ну, как знаешь, – не стал настаивать я. – Улеб вроде последний мешок тащит, пора. Кстати, этот мешок вам. Ты его сразу в свою лодку переложи.
Спущенный на воду плот загрузили поклажей. На случай если что-то пойдет не так Игнат посадил на него Сулева. Накинул на лапы якоря плота петлю, привязанную к только что ввинченному рыму на корме своей лодки, и перебрался в долбленку. А уже оттуда дал наставление сыну избегать попадания в кильватерную струю при поворотах и, подняв парус, отчалил. Трос натянулся как струна, жердь затрещала, и конструкция стала ползти. Плот немного посопротивлялся, пытаясь остаться как можно дольше на мелководье песчаной косы острова, но Сулев пошерудил гребью3, и вскоре потащился за буксиром без особых проблем. Через полчаса о рыбацкой лодке напоминал лишь крохотный парус, уходивший на восток.
Как ни были бы в своих повседневных трудах заняты самолвинцы, а Игната встречали всем миром. Во-первых, подобного плота на надутых рыбьих пузырях невиданного морского зверя в глаза никогда не видели, и упустить шанс разглядеть все воочию просто противоречило укладу жизни. Общество потом не поймет: как можно не стать участником событий, происходящих единственный раз? Во-вторых, Захар рассказал односельчанам, что привезут какие-то механизмы для изготовления ковров. Опять-таки, новшество. Ну а в завершение ко всему, строители ждали железных цепей, петель и полос для ворот. Тот груз, что сам по себе обладает немалым весом, и транспортировать его желательно большим числом рабочих рук.
– Сначала мешки и короба принимайте, сундуки потом, ― распорядился Игнат, ― Улеб, помоги брату.
Самые тяжелые ящики с цепями и шестернями подъемного механизма снимали последними. По поставленным под наклоном бревнам, их вытащили веревками, а как разместили на берегу, то осторожно вскрыли. Вскоре Илья, как самый образованный из артельщиков, осматривал роликовую цепь. С увеличенной копией велосипедной цепи мастер столкнулся впервые, посему и уставился на нее с недоумением. Уж почто в Орешке использовали всякие диковины, но сейчас воистину пришло время удивления. Тем не менее, памятуя, как Пахом Ильич поступал с непонятными предметами, привезенными из Смоленска, Илья решил действовать сообразно. То есть поинтересовался сопроводительной документацией, сиречь чертежами и иллюстрациями.
