Kitabı oku: «Философское Масло»

Великий Государь Квелерик Великий восседал на огромном красно-золотом драконе. Дракон парил столь высоко, что снизу казался лишь маленьким красным пятнышком. Что, однако, не мешало ясно разглядеть гордое лицо короля, покрытое сплошной сетью неглубоких морщин, его вьющиеся по ветру длинные седые локоны и Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего на благородном челе. Ветер налетал могучими порывами со всех сторон, завывал в перепонках огромных крыльев, в бессильной злобе пытаясь сбросить венценосного седока. Дракон метался в небесной синеве, не в силах совладать со стихией, и вместе с тем не желая покоряться ей. Но вот ветер взревел особенно страшно, и с утроенной силой ударил по дерзнувшим бросить ему вызов. Дракон принял удар боком – и не сдюжил, опрокинулся вниз и заскользил к земле, стремительно теряя высоту. Вопль ужаса вырвался из уст приближённых особ и из тысяч глоток обычных зевак, что собрались внизу поглазеть на королевский полёт. Однако Государь, оправдывая название совершеннейшего из мужей, железной дланью прервал смертельное падение, и вновь устремил своего могучего летуна в небесную высь. Увы, корона династии Тагилитов, более двухсот лет символизирующая Крекенский престол, Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего, соскользнула с царских кудрей и канула в раскинувшемся внизу зелёном ковре. Снизу изумлённые наблюдатели увидели только ослепительно блеснувшую на солнце золотую искорку.

Корона упала в южной части Овечьих Холмиков, в полуторых локтях от высокой кочки и в четырёх шагах от высохшего кривого деревца. Совсем невысокого, чуть выше Матана.

Драгоценнейшее Украшение пробило слой ряски, два локтя чёрной воды, упало на илистое дно и ушло в него на пару пядей. Было видно, как лежит оно, бедное, перевёрнутое кверху низом, под бурой вонючей жижей. Как мелкие болотные гады помаленьку сплываются к нему в своём глупом любопытстве. Как затягивается сверху плавучий зелёный покров.

Но тут вдруг корона засияла из болотных глубин, яркий луч попал Мату прямо в глаз, и он проснулся.

Ярко светило солнце. Матан не торопился вставать, переваривая в голове сон. Приснилось так интересно, как ещё никогда не снилось. Душа помаленьку наполнялась восторгом, осознавая величие привидевшегося. В животе заурчало.

– Матанка, вставай! Голодный небось. Поди вон, брюквочки поешь.

В животе заурчало ещё громче. Мат проворно слез с лавки. Матушка, улыбаясь, ставила на стол плошку с крупным корнеплодом.

– Ух ты! Откуда это?

– Да вот уж Миродельцы послали, слава Им!

Матан с наслаждением вгрызся в горячую белую мякоть.

– Мам, а я Государя видел! Он на драконе летал и корону потерял.

– Великие Миродельцы! Вот ведь горе то какое! Сейчас небось суета, все бегают, ищут…

– Так не найти никак. Она в болото упала, на Овечьих Холмиках. В трясину засосало.

– Вот ведь горе-горюшко!.. А Государь – он каков?

– Важный такой… У меня аж дух захватило.

– Красота! Счастливый ты, Матанка. Такие сны видишь! Как брюква-то?

– Вкуснотища! Только чуть недоварена.

– Эх! Она подгорать начала, вот я и поторопилася…

Поговорили ещё. Оказывается, брюквы много, хватит и на сегодня, и на завтра. Матан рассказал весь сон с подробностями. Матушка поохала. Потом попили чайку – на шалфее и маральем корне. Чтобы быть сильнее и умнее. Потом матушка, которую, кстати, звали Татрена, пошла за хворостом. А Матан отправился к мельнику.

Дорога к мельнику шла через поля, на которых зрели пшеница да просо. Потом через луга, на которых паслись коровы да козы. В общем, на самый край деревни Макушки. За хутором мельника уже начинался лес. Мат часто сюда хаживал.

– Доброго тебе дня, Ёрма! Здоровья тебе и детям твоим! Удачи в делах!

– И тебе доброго! Помочь хочешь?

– Так хочу, конечно. Чего ж не помочь? С моим удовольствием постараюсь!

– А вот ворота надо поправить. Шатаются совсем, не упали бы уже. Так ты столбы поглубже в землю засуй, а ворота как раз, напротив, подыми. Чтоб по земле не ширкали.

Работа у мельника находилась часто. Это было хорошим подспорьем в Матановом хозяйстве. А если честно – то самым главным.

Матан уже закопал столб и взялся перевязывать ремешки петель, когда появилась Еня. Подошла, угостила яблоком. В работе образовался перерыв. Присели на травку. Еня сообщила, что батюшка подумывает купить ещё одну козу. Матан рассказал свой сон.

Еня округлила глазки и ротик – Ма-ат, я так тебе завидую! А ты пойдёшь корону искать? Дорогущее Украшение Наилучшейшего?

Румяное круглое личико Ени зарумянилось ещё сильнее. Матан залюбовался очаровательной девчушечкой.

– Мат, ну чо ты молчишь!

– Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего, Еня. Оказывается, она так называется… Не-е, что ты! Конечно, никуда не пойду!

– Да ну тебя! А какая она? Эта «Украшение»?

– Красивая! Золотая и блестящая. В середине солнце, в середине солнца синий камень сияет. С орех величиной! Слева белый ягуар – лапу поднял и пасть свою разинул. Справа медведь – тоже белый, тоже пасть разинул и лапу поднял. Сзади не видел, видел только что она там потоньше. Там ещё узоры всякие, ну и кверху эти тычки торчат, а на них всякие завиточки. Ну и узоры тоже.

Еня сидела откинув голову назад и закрыв глаза – представляла себе всю эту красотищу. Матан помнил её совсем маленькой и сопливой. Сам он тогда тоже, конечно, был маленьким. И вот, поди ж ты…

– Мат, а ты чо её искать не хочешь? Ты же знаешь, где она… А Государь уж бы тебя ух как отблагодарил! Был бы богатый и важный! А мы бы тогда с тобой сошлися…

У Матана аж дух спёрло. Енька ему всегда была симпатична, с самого бесштанного детства. Сейчас симпатия приобрела несколько другие оттенки. Появились бесстыжие фантазии, ужасно смущавшие паренька. Конечно, он никогда бы не осмелился даже намекнуть ей на свои чувства. Даже не будь она дочерью мельника. А ведь она дочь самого мельника!

Откровенный намёк был смел, неожидан, и вогнал в ступор. Еня же с бесшабашной непосредственностью горячо продолжала:

– Ты, Матанка, парень крупный и красивый. Только больно уж вы очень неимущие. А пожаловал бы тебя Государь деньгами да милостями, какая б из нас парочка образовалася… Тут Матан совсем покраснел, и Еня расхохоталась:

– Что налился-то! Большой уж телок вымахал!

– Так как я к государю-то… Да кто я таков… Так Крекен-то эва где! До него поди год идти только! А где эти Овечьи Холмики я и вовсе… Да как же… – Матан сумел покраснеть ещё больше.

– Не, не год. Батюшка на ярмарку в Мубарз ездит, в пять дней добирается. А там уж и до Крекена недалеко – другие Матановы доводы Еня проигнорировала.

– Как же я матушку оставлю! Пропадёт ведь!

– Вот уж твоя-то матушка точно не пропадёт.

– Почему?

– Так не пропала же до сих пор. – Еня поднялась с травки и ловким движением запустила огрызок в пространство – Заболталась я с тобой. Пойду уже.

Еня пошла по дорожке к дому, а Матан в разобранных чувствах смотрел на её удаляющуюся фигурку, на тугую попу, нарочито шевелящуюся под добротной юбкой. Потом собрался, доел яблоко, перевесил ворота и пошёл к хозяину за расчётом.

Ёрма не обидел. Насыпал в куль щедро картошки, ещё угостил пирожком с картошкой же. Немного поговорили ни о чём. Прощаясь, Ёрма передал привет Татрене. Вышла Еня, помахала ладошкой, посмотрела со значением.

Следующей ночью Матан не спал, и снов, поэтому, конечно, не видел.

– Мам, а если бы у нас много денег стало, что б мы делать стали?

– Радоваться.

– Ма, я серьёзно! Чем бы занимались?

– Так тогда уже можно ничем не заниматься. Пироги бы ели.

– Кончились бы у нас деньги!… Если бы их было не очень-очень много, а просто много? На что бы их потратить, чтобы потом всё время богатыми быть?

– Ну, не знаю… Можно купить корову… Коров… Масло делать… – во, ещё маслобойку купить. Возить его на ярмарку… – а, ещё телегу купить, и лошадь.

– Хорошо бы, чтоб коровы масло какое особенное давали бы. Чтоб вкуснее, чем у всех. Тогда продавать можно было бы дорого.

Стало быть, Матан таки задумался над поисками крекенской короны.

– Хорошо бы… Да что с тобой, Матанка!? Размечтался! К Ёрме-то пойдёшь?

– А надо? У нас вон картошка есть. И брюква осталася.

Идти на мельницу было страшновато. Но ужасно хотелось. Матан часок побоялся, и всё-таки пошёл.

Еня встретила его уже у ворот:

– А я бате твой сон рассказала…

Тут и сам Ёрма от двери рукой машет:

– Матананолай, зайди.

Зашли. Ёрма усадил его за стол, плеснул в кружку кленовой кислушки – угощайся, дескать. Чокнулись, выпили. Заели пирожками, которые лежали здесь же, горячей горкой на большом расписном блюде. От смущения у Матана вкусности застревали в глотке. Мельник, впрочем, тоже чувствовал себя неловко. Пауза затягивалась. Наконец хозяин прокашлялся, и с некоторым излишним энтузиазмом заговорил:

– А помнишь, Матананолай, как ты мне помог корову найти? Как это у тебя так ловко получается такие умные сны видеть!

Ещё бы Матану не помнить! Это был его триумф. Крокодилу тогда искали три дня, Ёрма с женой и детьми уже успели её оплакать. И тут ему приснился этот Сон! Крокодилка стояла средь кустов за Подводкой, и они – кусты эти, крепко держали её своими ветвями за хвост. Тут же с утра снарядили поиск. И что же? Матан прямёхонько вывел на корову. Правда, кусты её за хвост, конечно же, не держали, она просто заблудилась в дремучем межкустовом лабиринте. Кто не знает этих мест, тот не оценит сложности решённой задачи. О Матане тогда заговорила вся Макушка, а счастливый Ёрма подарил ему целую сырную голову.

– Хороший ты парень! То что беден – так с твоим умом разбогатеть, как яйцо раздавить: раз – и всем ровня, а там и превзойдёшь! Например, какой уж очень нужный, умный сон вдруг увидишь, и такое сотворишь, что тебя прям озолотят. А тут и я тебе бы дальше помог. Купили бы товару. Да и стали бы купечествовать.

– Так я, дядь Ёрма, к тому неспособный…

– Так я способный. Такую бы деньгу подняли! Там бы, глядишь, и породнились. Я б тогда за тебя хоть свою Енечку отдал, дочушечку любимую!

Тёплый мягкий пирожок чугунным комом встал в горле. Хоть и давно почуял Мат, куда разговор поворачивает, а всё же вот так сразу…

Мельник подождал, пока Матан прокашляется, налил сразу полную кружку.

– Давай, за твои таланты и будущее наше богатство!..

В-общем, домой Матан вернулся поздно, пьяный, с большой корзиной пирожков и в полном смятении духа.

Проснулся поздно. Только с лавки слез, а тут матушка с улицы заходит:

– Что, Матанка, люди сказывают, пойдёшь в Крекен корону Государю выручать?

– … А… Пустое брешут, куда мне!.. Не решил ещё… Да ну уже!

– А то сходил бы. Не век же за мамкину юбку держаться.

Вот ничего себе! Так-то Матан считал, что это он всю семью содержит.

– Мир бы посмотрел, людей разных. Глядишь, они бы твои таланты оценили, вон какой ты у меня умница! И государству великое благо сотворил бы. Кромь тебя ни у кого ума ту корону найти не хватит же.

– Да никуда я не пойду! Ещё чего! И здесь, в Макушке, как-нибудь поднимусь, и всё у нас… Никуда не пойду!

Через день почитай вся Макушка провожала Матаная в дальнюю дорогу.

Односельчане в основном просто стояли поодаль любопытною толпою, переминались с ноги на ногу да перешёптывались. Ёрма ещё раз объяснил, как дойти до Мубарза, сказал напутственную речь, торжественно вручил кувшинчик кленовки и кулёк пирожков. Еня одарила блеском больших зелёных глаз. Матушка долго обнимала и плакала.

Наконец Матан перекинул через плечо палку с узелком и побрёл по вперёд по пыльному просёлку. Навстречу славе и успеху.

Шёл уже седьмой день с тех пор, как Матан покинул родную деревню, а Крекеном и не пахло. Мубарзом тоже. Ни деревень, ни хуторов пока не попадалось. Другие путники встречались не часто. Первые дни Матан с ними почти не говорил, только здоровался. Потом уже начал интересоваться, далеко ли до Крекена. Все несколько встречных о Крекене знали только, что это столица, а где находится – без понятия. Все держали путь в Шаню, зачем – Матан спрашивать постеснялся. О Мубарзе не слыхали вовсе. Люди держались скорее настороженно, к долгим дружеским беседам расположены не были. Попутно обогнал только один всадник, из зажиточных. Ничего не сказал, даже на приветствие не ответил, только с рыси на галоп перешёл. Из домашних запасов осталась лишь пара лепёшек, которую Мат решил оставить на крайний случай. Питаться приходилось милостями природы, грибами да орехами. Да рыбой. В-общем, не густо. Но сегодня Мат от недоеда не страдал, его переполняли раки, которых удалось наловить во множестве. Их пришлось сожрать всех, чтоб не протухли. Палило жаркое солнце, живот раздувался и бурчал. Матан понуро брёл по дороге, по сторонам не смотрел, и мыслей в его голове не было. И тут из-за кустов ему наперерез резво выбежал мужик.

Мужик был высок ростом и широк туловищем. Крупную морду его украшала кожаная маска грубой работы. Сей молодец энергично размахивал над головой здоровенным топором ужасного вида.

«Это разбойник!» – сообразил наш путешественник. Апатия разом покинула его, сменившись ужасом.

Между тем разбойник взмахнул топором ещё бодрее и заорал на весь лес:

– А НУ СТОЙ!!!

Матан от ужаса чуть не выпустил всех раков. Конечно, пришлось остановиться.

Злодей приблизился и почему-то заговорил стихами:

– Стоять! Коль не хочешь мёртвым стать! Отдавай свои богатства, чтоб живым оставаться!

– Смилуйся, добрый человек! – кое-как сумел пролепетать Матан трясущимися губами – я бедный голодранец, ничего у меня нет!

– Коль ничо у тебя нет – отправляйся на тот свет! – топор со свистом описал круг над башкой грабителя.

Бедный Матан трясущимися руками нашарил в специальной тайной складке штанов четыре медных пахата и отдал негодяю.

– Чё?! И это всё?! А чо в котомке?!

– Так… Хлам всякий… Никому не нужный… Кружечка… Ложечка…

– Давай сюды!!! – с этими словами подонок вырвал котомку у несчастной жертвы своей жуткой волосатой лапищей.

– Смилуйся, добрый человек! Как же мне в дороге без ножичка… Без кружечки… Без огнива..? Какой тебе с них прибыток?!

– Мне в хозяйстве всё сгодится.

– Хоть лепёшечки оставь!..

– А чо я кушать буду?! Иди, мил человек, дорогой своею, нужды в тебе больше не имею! С миром отправляйся, на меня не обижайся!

Разбойник обошёл плачущего паренька, заулюлюкал ему в спину и затопал ногами. И Матан под издевательский гогот убежал. Бессердечный мерзавец оставил ему только деревянную ложку.

Матан плёлся по дороге и не знал, как ему быть дальше. Это был полный крах! Он теперь не мог даже еды себе сварить. Продолжать путь было безрассудно. Опять же, повернуть назад тоже было немыслимо! Матушка отдала на дорогу все семейные сбережения… почти все, только четыре пахата себе оставила. Как вернуться, спустив всё достояние и ничего не привнеся взамен?!

Под такие мысли он прошёл ещё часа четыре.

Между тем липкая жара сменилась дождиком, который очень скоро стало трудно не замечать. Мат сошёл с дороги и углубился в лес искать укрытие. Надо сказать, дорога всё это время шла лесом.

Долго искать не пришлось. Совсем недалеко оказалась удачно упавшая сосна, под которой было вполне сухо и даже уютно. Матан туда залёг и предался грустным думам. Так и уснул.

Нельзя сказать, чтобы пробуждение было ранним. Солнышко светило вовсю, и его лучики не отражались в капельках росы, потому что роса уже высохла. По сосне, прямо над Матаном, прыгала какая-то пичуга, явно его не замечая. С дороги донёсся знакомый голос:

– Отдавай всё своё – тогда уйдёшь живьём!

Мат осторожно выглянул из-под веточек. Вчерашний тать стоял всего шагах в двадцати и грабил нового путника. На этот раз ему попался бродячий музыкант.

– Пощади меня, отважный господин! Ну зачем тебе лабаэла?! Её же никто у тебя не купит, на ней же уметь надо! А мне без неё никак, я без неё насмерть пропаду совсем! Это есть жизнь моя! Ради всех Восьми Миродельцев! Ну пожалуйста!!!

– Мне в хозяйстве всё сгодится.

Волна ненависти накрыла Матаная. Это сильное чувство вытеснило из его сердца страх, и даже осторожность. Он подобрал толстый сук, который приглядел ещё со вчерашнего дня на всякий случай, и стал тихонько подкрадываться. Тать стоял спиной и был увлечён своей работой. Его жертва тоже заметила Мата только в самый последний момент, и, к счастью, успела лишь немного расширить глаза.

– Давай сюды!!! Вещей не жалей, будешь целей!

Последние слова заглушились треском дерева по макушке.

Однако Матан недооценил мужика. Он не рухнул как подкошенный, как поступил бы на его месте любой другой, а лишь выронил топор и повернулся всем корпусом к обидчику.

Страх вернулся к Матану, в форме ужаса. Стимулированный этим чувством, он опять трахнул разбойника, уже по лбу. Тот всё еще не вполне успел разобраться в ситуации, помотал башкой и попытался поправить маску, поскольку она съехала и закрыла ему обзор. Тут он получил удар обухом по темени. Это отважный менестрель успел подобрать топор, и не оплошал.

Тать взревел и разорвал непослушную маску. Открылась круглая конопатая харя с мелкими глазками и носом-пуговкой. Харю искажала звериная ярость. Жуткое зрелище!

Матан запаниковал. В отчаянии он со всей дури хватил грабителя суком по уху, уже не надеясь на победу. Однако вышло так, что в тот же момент по другому уху его огрел музыкант. На сей раз мужику хватило.

Победители одновременно посмотрели на распростёртое тело. Потом друг на друга. На глаза трубадура навернулись слёзы, и он неудержимо захохотал. Это оказалось заразительно, и Матан тотчас к нему присоединился.

Успокоиться никак не получалось. Истерику смог остановить только поверженный грабитель, начав охать и пошевеливаться. Враз мобилизовавшийся Матан немедленно подскочил к нему и снова отключил обухом топора по макушке.

– Что делать будем? Не убивать же его.

– Вообще-то убить правильнее всего было бы. Сможешь?

Матан представил себе ЭТО.

– Нее!!! Давай сам! Только я отойду.

– Да я как-то… Может, хоть ноги отрубишь? Хоть одну?

– Нет. Давай его лучше свяжем.

– Чем его свяжешь-то? Вон какой колосс – маску кожаную как лопух разодрал.

– Так его ремнём.

– Одного ремня маловато будет. Можно ещё из его костюма ремней наделать.

Так и поступили. Штаны у татя оказались из замечательно прочной толстой кожи. А вот куртка подкачала – на вид толстая и добротная, оказалась гниловатой и ненадёжной. Только зря вещь порезали. Впрочем, хватило и штанов. Ещё и верёвку нашли в воровской котомке. Оттащили поглубже в лес, чтоб людей не смущал. В рот туго забили специально вырубленный колышек.

Ещё в котомке обнаружилось: три котелка, семь ложек, четыре ножа и четыре огнива, янтарные бусы и серебряные серьги, серп, две глиняные чашки, ключ от чего-то, шесть пустых горшков, бритва, зеркальце, костяной гребешок, большой кусок мыла, деревянная чесалка для спины, пара башмаков, деревянная и глиняная кружки, шерстяной колпак, горшочек мёда, большой куль семечек, девять чьих-то лепёшек, Матанова лепёшка, все четыре его пахата, ещё шестьдесят четыре чьих-то, Матанов нож, огниво, котелок и кружечка, кувшинчик от кленовой кислушки и ещё пять серебряных башелей!

Матан сразу же заявил, что всё своё заберёт, потому что это его. Музыкант сказал, что тогда он заберёт всё остальное. Если он, отважный добрый молодой человек, в этом не нуждается, не оставлять же всяким проходимцам. В-общем, всё грабительское тоже поделили по-честному.

Дальше пошли вместе. Менестрель, которого, оказывается, звали Трепиль, вообще-то направлялся в Шаню на ярмарку, где рассчитывал подзаработать. Но выслушав Матанову историю, поменял свои планы, и стал проситься в попутчики. Ни на какую долю он не претендовал, но желал участвовать в столь интересном приключении. «Менестрель всюду ищет экстраординарных событий и возвышающих душу удивительнейших чудес, чтобы, перетопив их в горниле своего пышущего пламенем поэзии сердца выковать сверкающих бриллиантов трогательных баллад и мерцающих жемчужин сонетов для назидания и умиления» – именно такими словами Трепиль объяснил свою заинтересованность. Себя самого же процитировав. Матан нисколько не возражал, даже напротив, воодушевился. Вдвоём сподручнее, да и музыкант ему понравился.

Трепиль был пузатеньким пожилым дядькой лет сорока, очень располагающим и общительным. Вся его жизнь проходила в странствиях, поскольку недалёкая и неблагодарная публика худо-бедно платила лишь первое время, а потом бессовестно переставала интересоваться великим искусством. Опытный путешественник, он сразу же указал Матану, где тот ошибся с дорогой. Чтобы попасть в Мубарз, как Матан собирался, надо было ещё два дня тому назад свернуть по незамеченной дороге, которая вскоре должна была вывести на большак до него. Но поскольку было нужно не в Мубарз, а в Крекен, то можно пройти обратно всего полдня, и там как раз есть малоприметная тропка, которая выведет на дорогу до столицы. Причём так получится даже ближе.

Тропинка, оказывается, отходила как раз от озера, в котором Матан так славно разжился раками. Солнце уже шло к закату, и Мат предложил здесь же заночевать и снова поесть их от пуза. Но Трепиль уговорил его пройти ещё немного и переночевать в небольшой деревеньке, «в тепле и уюте, под надёжной крышей над головой и с животами, набитыми добрыми деревенскими харчами».

Добрались лишь заполночь, на последнем издыхании. Деревенька была уж совсем небольшой – три избушки, далеко друг от друга отстоящие. Постучали в ближайшую. Дверь после долгих переговоров открыла старушка, маленькая и сухонькая. Вид у неё был недовольный, но за стол посадила и где спать определила.

Бабкино жильё было маленьким и неухоженным, но богатым. Самых разнообразных вещей было столько, что все даже не помещались в сундук, и были просто свалены кучей в углу. Кружки на любой вкус стояли на полке друг на друге, и их хватило бы на большую свадьбу. Стопка мисок по высоте не слишком отличалась от самой бабушки.

Хозяйка выбрала из кучи подходящий по размеру и качеству котелок и поставила вариться картошку в мундире. Уставшие путники наконец смогли сесть и расслабиться. Старушка подождала пока постояльцев как следует разморит, хитро сощурила маленькие глазёнки и завела разговор об оплате:

– Что, люди добрые, чем за харчи да ночлег расплачиваться думаете? Не обидите ли гостеприимную бабушку?

– Да как такое можно, матушка?! Да мы вам и трёх пахатов не пожалеем. А можем даже свой топор отдать. Вещь добрая, полезная, и стоит немало.

И как только Трепиль произнёс эти слова, Матан вытащил топор из-за спины и выложил перед бабкой.

Это предложение приятели придумали заранее. От разбойничьего топора, который из жадности тоже прихватили, вскоре решили избавиться. Топор был плох и не особо нужен, зато очень неудобен в переноске. Огромный и тяжёлый, он не лез в узелок, ужасно мешал за поясом и всё норовил выпасть, оттягивал руки. За вечер дурацкий топор совсем достал Матана – так уж получилось, что тащил его именно он. Тем не менее он стоил куда дороже трёх пахатов. Которые тоже были очень неплохой платой за постой в деревенской избе.

На топоре остановимся отдельно. Он был криво откован из отвратительной стали, и формой своей походил более на колун. Был не особо остёр, и нормально заточить его тоже не представлялось возможным. На топорище сидел надёжно, хоть об этом можно было не беспокоиться. Топорище заслуживает отдельного внимания. Корявое и толстое, оно плохо обхватывалось пальцами. Но удивительно было не это, а то, что оно почему-то было сделано из вяза. Древесина вяза очень прочная, но ужасно тяжёлая в обработке. Волокна его самым причудливым образом перекручены между собой, буквально завязаны узлами. Не было инструмента, который справлялся бы с вязом достаточно эффективно. Получалось лишь помаленьку отковыривать дерево маленькими стружками, или же шлифовать. Поэтому вяз использовали лишь иногда для самых ответственных изделий да для изящных вещиц – полированный вяз красив, с перламутровыми переливами, розовый с тёмно-серым. Делать топорище из такого материала было по меньшей мере странно.

Явление топора произвело на хозяйку неожиданно сильный эффект. Она что-то слабо пискнула, круглое лицо её совершенно вытянулось, маленький конопатый носик задрожал. Кое-как взяв себя в руки, бабка пролепетала что-то вроде: «Надо… сходить… сейчас…» – и выскочила за дверь.

Приятели переглянулись.

– Дядя Трепиль, мы её, похоже, испугали. Бабка решила, что мы её грабить будем.

– Давай-ка, быстро собирайся! Валим отсюда!

Ночь, как на зло, была светлая. Было хорошо видно, что бабушка стоит у дальней избы, и с нею рядом два здоровенных мужика, с косой и вилами. Хозяйка что-то причитала визгливым голосом, но слышно было плохо, суть не улавливалась.

Их заметили и побежали навстречу. Скрываться стало бесполезно, и наши путники пустились наутёк. Назад по дороге, по которой пришли в это недружелюбное место.

Крупные мужики их помаленьку догоняли. Правда бабка, которая тоже семенила следом, существенно отстала. Матан порывался бежать побыстрее, но Трепиль быстрее уже не мог, а оставить его одного было совестно. Хотя Трепиль обеими руками делал знаки – мол, беги, беги. Тут мужики ещё немного сократили дистанцию. Трепиль вдруг вытащил из-за пазухи маленькое круглое зеркальце и начал пускать в них зайчики лунного света. При этом ещё припевая занудливым гнусавым голосом дурацкий назойливый мотивчик – что-то вроде «о-о-о-изи-тырзи-пырзи… о-о-о-изи-тырзи-пырзи…» – и так далее, бесконечно. Мат совсем обалдел и растерялся. Надо было спасать положение – а как? В голову ничего умного не лезло, а ещё дурацкая песенка прочно залезла в мозги и крутилась там, вытесняя собой всё прочее. Тут он вдруг заметил, что Трепиль его догнал и уже находится прямо впритык за его спиной, а преследователи тоже совсем рядышком, шагах в пяти. Трепиль неожиданно толкнул его в сторону, несильно, и Мат полетел в придорожную яму. К счастью, мордовороты не обратили на него никакого внимания, бежали себе трусцой дальше вперёд. Трепиль качнулся вправо, влево, опять вправо, и так раз десять, а потом осторожно отошёл в сторону. Мордовороты не заметили и этого. Так и убежали по дорожке за поворот, а дальше их уже не было видно. Трепиль постоял, покачался, дождался бабку. Та, подтрусив поближе, сообразила, что что-то пошло не так, развернулась и припустила обратно. Менестрель догнал её, ухватил за плечи, пробежался с ней вместе, покачивая из стороны в сторону, всё с тем же мурлыканьем. После чего осторожно на ходу развернул и отправил следом за мужиками.

За всем этим Матан наблюдал из придорожной канавы, и никакого интереса вылезать из неё и совершать какие-либо действия не ощущал. «Тырзи-пырзи» монотонно и навязчиво шевелилось у него в голове, их напевала ему теплая ночь, которая поворачивала и крутила его голову, и всё тело поднялось вверх, к звёздам, и там медленно и как-то тягомотно вращалось. Потом гармония стала разрушаться, ощущался дискомфорт, его мотало и дёргало. И било по щекам. Мат разлепил глаза и увидел склонившегося над ним Трепиля.

– Давай, давай, поднимайся, пошли!

– Что это было?

– Ничего не было. Ты ничего не видел, и никому не рассказывай. Вставай, Матанай, мотаем отсюда быстрее!

– Дядя Трепиль! Ты их околдовал, что ли?

– Ну да. Я же всё-таки колдун… Я что, тебе не говорил, что ли?

– Не-ет… Так чего же ты менестрельствуешь? Колдовал бы, сидел себе в башне.

– В башне… чтоб в башне засесть и большим колдуном стать, не одну сотню лавей надо сперва затратить. На команду поддержки, слухораспускателей, агентов, … ещё рассказчиков, пранадоноров, взятки, заинтересованность, охрану, разведку и т.д. А по мелочи, с купцами и крестьянами, много не заработать: то нельзя, другое нельзя… Вот что сейчас я сделал – в просторечии «затормозка» – у нас в Ойломоне карается, и очень жестоко. Как злонамеренное колдовство. Приворотить тоже нельзя, тоже оно… Можно сказать, только лечить и можно. А крестьянин по мелочи лечиться не любит, экономит. А не по мелочи – уже вряд ли получится, только авторитет терять. На менестрельстве чаще заработать получается. Да мне ещё больно нравится петь, играть, выступать… Есть в этом особое удовольствие.

– А колдовать не нравится?

– Тоже нравится. Мне и то и то нравится… И ещё женщины нравятся, вино, покушать вкусно… А также солнышко, травка, с умными людьми поговорить! Я вообще многогранная личность!

За этими разговорами друзья углубились в лес и по большой дуге обошли деревеньку.

– Дядя Трепиль, а ведь это же мама нашего разбойника была?

– Конечно! Я сперва не сообразил: не думал, что есть такие дураки, чтобы прямо, можно сказать, за порогом прохожих грабить. А вот, оказывается, есть!

– Хорошо… А то я у неё картошку прихватил. Они же всё равно сами воры?

– Молодец, Матанка! Очень кстати, нынче нам в лесу ночевать придётся.

Из осторожности отошли далеко за деревню, и глубоко в лесу зарылись в непролазные кусты. Там и устроились. Умаявшийся Матан сразу заснул как убитый, а к Трепилю пришло вдохновение. Под утро родилась новая песня:

По миру отчаянный парень ходил,

Весёлым он был менестрелем.

Баллады слагал и красоток любил.

Играл на своей лабаэле.

Припев: О тырси кумырзи халли ахой

Пой, лабаэла, пой!

И в зной, и в грозу, и студёной порой

Унынию не предавался.

Он грелся вином и питался водой,

Дырявым плащом укрывался.

О тырси кумырзи ип марелай

Играй, лабаэла, играй!

Но как-то однажды весенней порой,

Когда мир так свеж и прекрасен,

Пред ним появился разбойник лесной

И облик его был ужасен!

Как бочка башка, как арбуз кулаки,

И тело как у элефанта,

Ужасную пасть распирают клыки.

Ничто не спасёт музыканта!

О тырси кумырзи халли ахой

Что делать нам с этой бедой!

И заорал тот ужасный злодей:

Коль хочешь остаться ты целым –

Отдай всё что есть в котомке твоей,

Отдай мне твою лабаэлу!

Камения, злато и деньги, коль хошь,

Себе забирай, не жалею.

Но лишь лабаэлу мою ты не трожь!

Я жить без неё не умею.

Печалясь и радуясь с ней я прошёл

Всю землю от края до края.

Я был с ней и весел, и счастлив, и зол –

Она мне подруга родная.

О тырси кумырзи халли ахой

Всегда лабаэла со мной!

Но жалости, братцы, не знал никакой

Злодей, и топор свой достал –

"Тогда распрощайся с своей головой!"

И яростно им замахал.

О тырси кумырзи баниторо э

Выпущу кровь я тебе!

Но менестрель уже не сплоховал

И от топора не погиб.

Он быстро большую дубину поднял

И ей негодяя зашиб.

О тырси кумырзи, звени струна

Не жаль его нам нихрена.

И дальше по миру пошёл музыкант

И громко душа его пела.

И славя отвагу его и талант

Звенела его лабаэла.

О тырси кумырзи ахита ини

Звени, лабаэла, звени.

О тырси кумырзи неха дирэй