Kitabı oku: «Игра снов», sayfa 2
4. День 2-й.
На этот раз статистика игровой серии отметила смещение кармы персонажа «Закари Вентер» на целых сорок два пункта в светлую сторону и его переход сразу на четвертый уровень, минуя третий.
Как следовало из описания игры, предоставленного компанией-разработчиком и провайдером Golden Key, прохождение «Времени ведьм» именно на светлой стороне никаких критических преимуществ не приносило. Творить добро в этой игре было вовсе не обязательно, можно было играть на стороне зла, и это тоже давало свои фишки. Просто более значительное смещение в ту или иную из сторон поощрялось более быстрой прокачкой навыков. Вероятнее всего, это делалось для того, чтобы придать остроту игре и сильнее поляризовать игроков. Разделение на добрых и злых, светлых и темных безотказно работает как в игре, так и в жизни.
32/08 оценил этот остроумный механизм и решил написать хвалебный отзыв в службу поддержки игры. Чтобы не выглядеть подхалимом, он немного поругал качество прорисовки листвы и ландшафтных текстур.
Делал он это не просто так. За эффективное или нетривиальное прохождение игровых уровней, а также ценные замечания по игровому процессу участникам полагалась внутриигровая валюта и уникальные артефакты. Особо отличившиеся получали статус бета-тестеров. Правда, ни одного такого счастливчика 32/08 лично не знал, о них только ходили слухи: обычно это был «один знакомый» или даже «знакомый знакомого». Но где-то, очевидно, такие люди все-таки должны были существовать.
Обитатели ульев делились на три категории.
Самая непривилегированная и малоуважаемая категория работников – вторая. Они носили на воротах своих роб две бронзовые фигурки рабочих пчел. Это были те, кто не мог тяжело и трудно работать. В основной массе это были молодые люди от десяти до четырнадцати лет, которые по закону не допускались на работы высокой интенсивности, и старики, которые по состоянию здоровья уже не могли быть на них задействованы. Бронзовые пчелы проводили на заводах, фабриках, полях и в теплицах от восьми до десяти часов в день и имели право на сутки виртуальной действительности ночью. Таким образом, их субъективное ощущение времени жизни увеличивалось примерно вдвое.
Работники первой категории носили серебряные значки. Они проводили от десяти до двенадцати часов в день на работах высокой и средней интенсивности и могли наслаждаться двумя сутками жизни во сне кряду, то есть жизнь им казалась в три раза дольше.
И наконец, самая многочисленная прослойка – работники высшей категории. Их знаки отличия были золотыми. Они работали от двенадцати до четырнадцати часов в день только на самых тяжелых и вредных производствах. Их лимит виртуального времени доходил до трех суток за сеанс, что означало четырехкратное удлинение общего ощущения продолжительности жизни, три четверти которой они проводили в виртуальном парадизе.
Бета-тестеров же селили отдельно. На отворотах их синих комбинезонов отливали благородной платиной греческие буквы β. Они работали на роботизированных крупных и государственных предприятиях операторами по восемь часов в день. Это была чисто номинальная должность, поскольку роботы все делали сами. В виртуальной реальности они могли пребывать до недели.
Где-то существовали еще альфа-тестеры с обсыпанными бриллиантами буквами α. Но их никто не знал, даже знакомые знакомых. Для этих небожителей игра в виртуальном мире и была работой. Их время пребывания в виртуале зависело от задания и рассчитывалось индивидуально, а время жизни растягивалось практически до бесконечности.
32/08 без особой гордости носил свой золотой значок в виде рабочей пчелы; он интуитивно понимал, для чего людей делят на категории.
Выйдя на улицу, 32/08 зажмурился от бьющего в глаза солнца. Натуральное, оно было слишком резким, не то что во сне. Там на него можно было смотреть почти не щурясь.
32/08 повезло: он жил днем – таким был его жребий от рождения. Это и обозначала буква Ди в самом конце его номера. Все-таки часы бодрствования лучше было проводить при естественном солнечном свете; это благотворно сказывалось на психике. Говорили, что живущие в ночи гораздо более нервные и болезненные, чем дневные жители. Сам ритм ночной жизни пагубно сказывался на человеческом организме, и вечно погруженная в ночную тьму реальная действительность делала жизнь вне саркофага еще печальнее. Но не останавливать же станки на ночь…
В принципе, для поддержания психического здоровья солнца хватало и в виртуальном мире, а вопрос с недостатком полезного излучения решался с помощью ультрафиолетовых ламп в саркофагах. Поэтому имел место следующий парадокс: живущие в ночи были загорелыми, а дневные жители имели, как правило, бледный вид, если не были заняты в работах под открытым небом.
До конца рабочего дня оставалось часа три, когда к 32/08 подошел очень злой начальник цеха. В обычном состоянии просто злой, теперь он был разъярен вдвойне.
– А ну, пчела, иди за мной! – буркнул он. При этом вид у него был такой, как будто он сопровождает приговоренного к месту казни.
По дороге выяснилось, что печь одного из старых работников остановлена на чистку и профилактику, поэтому он пока поработает на печи 32/08. Теперь Начальнику нужно придумывать, чем занять 32/08, как будто других дел нет… Он привел подчиненного к бетонному боксу, в который сгружали металлическую стружку и прочий мелкий металлолом. Под воротами в помещение имелась водоотводная канавка шириной сантиметров пятнадцать и примерно такой же глубиной, забитая металлическим мусором.
– Тут тебе работы как раз до конца дня, – сказал Начальник и вручил 32/08 штыковую лопату.
– А что делать-то нужно?
– Ты тупой?
Начальник отобрал лопату и пару минут поковырял ей в канавке.
– Вот так.
Сунул подчиненному инструмент и удалился, судя по походке, по каким-то невероятно важным делам.
32/08 повозился с полчаса и понял, что такими темпами до конца смены очистит максимум половину. За это по голове его не погладят, а возьмут да и отправят жалобу в бюро жизнеустройства, а те обязательно лишат нерадивого работника нескольких часов, а то и целых суток игрового времени.
В углу заводского двора находилась свалка. Он отыскал там прямоугольный кусок железа подходящего размера и обрезок трубы диаметром сантиметра три. Потом пошел в слесарный цех и приварил железку к трубе.
Такой тяпкой работать было гораздо сподручнее, чем лопатой. Можно было очистить канавку и гораздо быстрее, но 32/08 растянул работу до конца смены, потому что знал, что в противном случае Начальнику снова придется придумывать ему какое-нибудь занятие, а это окончательно выведет его из себя.
Когда Начальник пришел с проверкой, то очень удивился, что все уже сделано. Он даже предположил, что пчеле кто-то помог. Тогда 32/08 с гордостью предъявил свой инструмент. От злости лицо сатрапа стало похоже на красную маску дьявола.
В шаттле по дороге домой 32/08 улыбался. Он радовался своей маленькой победе над Начальником. Этот самодур выдал свое намерение подставить работника, поручив ему невыполнимое задание.
Причем это не было личное, ведь 32/08 не давал Начальнику абсолютно никакого повода себя ненавидеть. Это была инстинктивная, воспитанная всем прожитом в этом мире временем потребность презирать и ненавидеть тех, кто на социальной лестнице стоит ниже.
Говорят, на курсах начальников специально учат, как поставить на место, как отказать в просьбе, как внушить чувство вины и развить у подчиненного комплекс неполноценности. Потому что реальная жизнь работяги должна быть адом. И если раньше от этого ада нужно было отвлекать с помощью алкоголя и наркотиков, внешних и внутренних врагов, эпидемий и войн, то теперь достаточно припугнуть сокращением продолжительности пребывания в виртуальной реальности или отлучением от нее. Для любой пчелы самое страшное – это обычный сон без наведенных, управляемых сновидений. Один лишь бессмысленный ад реальности и никакой альтернативы ему, никакой параллельной вселенной. Начинается ломка пострашнее наркоманской. Если кроме работы ничего больше нет, зачем тогда жить?
5. Сон III.
С грохотом трескалось небо, ревел ветер, выл и свистел. И было непонятно, град ли это барабанит по крыше или озябшие путники стучат в ворота, моля о ночлеге; буря рвет ставни или разбойники с бранью ломятся в дом.
В караульном помещении, освещаемом двумя пятисвечными канделябрами и огнем из очага, было тепло и уютно. Бушующая снаружи непогода только усиливала приятное чувство от пребывания здесь. Комендант гарнизона замка Закари Вентер насадил на вертел изрядный кусок мяса и подвесил его над огнем. Сегодня на кухне ничего не готовили. Владелец замка, герцог Альбрукский, уехал охотиться, забрав с собой свиту и большую часть челяди. Повара он, конечно, тоже прихватил с собой, но этот добрый человек перед отъездом для своего друга Закари и его товарищей подготовил особым образом свиную ногу для жарки на открытом огне и соорудил один из своих фирменных соусов.
Когда мясо подрумянилось, Закари достал его из огня, положил на глиняную тарелку и, орудуя кинжалом и двузубой вилкой, принялся за еду. Нежнейшее мясо, политое чудесным соусом, буквально таяло во рту. Он запивал его вином прямо из кувшина и закусывал соленьями, которые Гвидо заботливо присовокупил к мясу. В который раз рыцарь возблагодарил небо за то, что ему довелось повстречать на своем жизненном пути этого кудесника от кулинарии…
Подкрепившись, комендант решил, что пора производить обход. Он намеренно не придерживался определенного графика, чтобы ратники, находящиеся на постах, были не готовы к его появлению.
На полке стояло шесть латунных свечных фонарей. Закари взял один, снял с конусообразного шипа огарок и бросил в специально отведенное для этого ведро. Туда же выскреб кинжалом оплывший воск. Достал из ларя новую пузатую фонарную свечу с толстым фитилем и насадил ее на шип. На лучине перенес огонь со свечи на канделябре в фонарь.
Убирая кинжал в ножны, он в очередной раз залюбовался им. Герцог вручил Закари меч, приличествующий рыцарскому статусу, и этот кинжал взамен утраченного в переделке. Это было необыкновенное произведение оружейного и ювелирного искусств. Зеркальный, совершенной формы обоюдоострый клинок, рукоять из слоновой кости, идеально ложащаяся в руку, золотая изящная гарда, крупный рубин в луковице на конце рукояти. А ножны… Это не ножны – это дивное лоно с золотым кружевом снаружи и красным бархатом изнутри. Не дело такую красу для бытовых нужд использовать – надо будет завести ножик попроще. А с другой стороны, чего мелочиться? Карьера стремительно прет в гору, да так, что в ушах закладывает. Вчерашний ратник-новобранец теперь уже рыцарь и комендант герцогского замка. Жалко, конечно, что на охоту не взяли, ну да, как говорится… Он не смог вспомнить подходящей поговорки. Допил последний глоток из кувшина и придумал сам: лучше быть первым в пехоте, чем последним на охоте.
Казарма, встроенная в крепостную стену, имела три этажа. На самом верхнем стояли катапульты для метания каменных ядер, а также чаны для смолы, дабы, расплавленную, лить ее на двигающегося по дороге к воротам противнику. Караульное помещение находилось на втором этаже.
Первым делом Закари направился к воротам по крытой галерее поверх крепостной стены. Ветер здесь был сырой и такой плотный, что приходилось продираться будто сквозь встречный поток воды.
Один из привратников, как ему и было положено, находился в сторожке в правой привратной башне, второй, согласно предписанию, на смотровой площадке левой. Подъемный мост поднят и надежно закреплен.
Ратник в сторожке улыбался и преданно смотрел на начальство. Наверху стоял Бертран. Он был, вопреки обыкновению, угрюм и неприветлив. Возможно, его настроение испортили сквозняки, хозяйничающие под куполом башни, а может, он переживал из-за того, что после эпизода с гонцом из старшин был разжалован в рядовые.
– Сходите в караулку по очереди, погрейтесь. Там мясо, овощи. Давай, ты первый. И позови сюда Кристиана, я посмотрю пока, – приказал Закари.
Взгляд старика заметно потеплел. Звеня кольчугой, он убежал исполнять приказание.
В обступившей замок мокрой черноте не было видно ни зги. Однако, когда сверкали молнии, все вокруг освещалось яснее, чем днем; никто не смог бы подобраться к воротам незамеченным. Пока привратник поднимался на башню, молнии раскололи небо трижды. Это было завораживающе красиво. Отсюда, с башни на вершине холма, становилась видна вся окрестность: белая лента дороги, опоясывающая холм, дома у его подножия, рыночная площадь, крест церкви, поля и леса вокруг. Извив реки блистал серпом. Все очень контрастное, как на гравюре. Гром гремел не сразу – гроза отступала.
Пришел добродушный Кристиан, и Закари продолжил обход. Двигаясь по крепостной стене против часовой стрелки, он прошел над конюшней, которая, подобно казарме, сверху была устроена как вытянутое вдоль стены оборонительное сооружение. Миновал северную башню, приблизился к западной. Закари неприятно удивляло, что он так и не встретил ратника, обязанного ходить по стене туда и обратно. На посту должен был находиться Вольдемар, здоровенный малый, с явным удовольствием несущий службу. Тем более странно было не застать его на месте.
Тут сквозь раскаты удаляющейся грозы он услышал странные звуки, показавшиеся поначалу плачем. Стараясь не шуметь, Закари заглянул внутрь башни.
Всполохи молний осветили следующую картину. Вольдемар что-то объяснял лежащей грудью в нише бойницы девице. Та, выставив в сторону ратника зад, смотрела на долину и, судя по возгласам, чему-то сильно удивлялась. Вольдемар совершал поступательные движения всем телом, как будто пытаясь протиснуться в бойницу, но зад девушки представлял для него непреодолимое препятствие, и ему приходилось вести наблюдение через ее голову. Прилежный служака не прекращал попыток, издавая звуки нечленораздельные, но явно жалобные – позиция для наблюдения была у него не самая удобная.
Закари хотел было одернуть подчиненного, но передумал. Следовало признать, что никакого вопиющего нарушения уложения о караульной службе не происходит. Дозор производится даже не одной, а двумя парами глаз. Девушка принесла караульному подкрепиться или попить – вот и винный мех валяется подле их ног на полу. Сие абсолютно не возбраняется, равно как и прогулки гражданского населения замка по стенам в любое время дня и ночи. Герцогство ни с кем сейчас войны не вело.
Придерживая меч за рукоятку, чтобы не брякнуть, Закари прокрался через башню. Парочка была так увлечена наружным наблюдением, что не обратила на него никакого внимания.
Он прошел по стене к казарме, замыкая обход периметра.
От казармы до жилых построек пришлось пробежаться под дождем. Это оказалось даже приятно: не слишком холодные струи освежили коменданта.
В малое крыло замка, в котором располагались кухня, комнаты для слуг и гостей низших рангов, он попал через черный ход, ведущий на кухню.
Вотчина Гвидо, занимающая вместе с кладовыми весь первый этаж, была пуста и чиста безупречно. Медные сковородки, кастрюли и поварешки блестели в свете свечи так, будто только что вышли из посудной лавки и ни разу не были в употреблении. Пахло здесь скорее не кухней, а оранжереей; всюду, где возможно, были расставлены горшки с живыми растениями, некоторые из них цвели и благоухали. Гвидо объяснял свое пристрастие к флористике так: там, где пахнет нечистотами, высокое искусство не живет. Дескать, для рождения кулинарных шедевров необходимы ароматы, а не кухонный смрад. Однако злые языки болтали, что шеф-повар использовал эти растения для приготовления колдовских зелий, Гвидо же в ответ на подобные обвинения лишь отмахивался и загадочно ухмылялся.
Наверх, где жили слуги, он подниматься не стал. Военному коменданту там нечего было делать, это была территория мажордома.
Пройдя крыло насквозь, Закари попал в вестибюль, имевший форму четверти круга. Парадный вход был закрыт изнутри на могучие запоры. Стены этого просторного помещения плотно завешаны портретами предков герцогов Альбрукских. На мозаичном полу стояли рыцарские доспехи из разных эпох и концов Света.
Закари отпер дверь, которая вела в большое крыло замка. Делать это было необязательно, но ему очень захотелось оказаться в этом величественном, напоминающем собор месте. Одному, ночью.
Все большое крыло занимал огромный двусветный зал с гигантским камином из белого мрамора в противоположной от входа стене. Камин являлся предметом особой гордости альбрукских правителей. Он был самым большим в стране, даже больше, чем в королевском замке. К тому же был изумительно красив. Искусная резьба на портале и панели, закрывающей дымоход, представляла разнообразные картины из рыцарской жизни: поединки конные и пешие, сцены охоты с гончими и соколами, а также веселые застолья в обществе обнаженных дебелых девиц. Центром композиции являлась панорама осады замка с доброй сотней нападающих и обороняющихся персонажей. В топке камина можно было жарить быка целиком на вертеле, дровами для него служили бревна.
Зал использовался для пиршеств, танцев и представлений. В особо торжественных случаях перед камином ставили герцогское кресло и зал становился тронным.
По обеим длинным сторонам протянулись колоннады, ограничивающие коридоры, в которые выходили двери гостевых комнат для важных персон, сейчас пустующих.
Закари вышел на середину зала. Озаряемый молниями объем производил воистину магическое впечатление. Сводчатый потолок, перевитый резными балками, казалось, не был возведен простыми смертными, а мог появиться только по велению какого-то могущественного волшебника. Подавив острое желание закричать от восторга, комендант вернулся в вестибюль. Он поймал себя на том, что топает слишком сильно, чтобы насладиться многократно отраженными, постепенно затухающими между колон отголосками своих шагов.
Тяжелая, окованная железом дверь вела из вестибюля в донжон1. Распахнутая сейчас, она запиралась изнутри только во время осады замка, если противник прорвется во внутренний двор. Правда, такого никогда не было за почти сто лет, прошедших с тех пор, как был построен Альбрукский замок – главный оплот герцогства.
Наверх в господские покои Закари подниматься не следовало, а вот подвал, в котором находились колодец, ледники и винный погреб, он посетить собирался. Повар рассказал коменданту о своем подозрении, что кто-то из прислуги сделал ключ от погреба и таскает хозяйское вино по ночам. Закари подумал, что если это правда, то сегодня как раз такая ночь, чтобы, воспользовавшись отсутствием большинства домочадцев, совершить набег на герцогские закрома.
Дверь винного погребя оказалась притворена, но навесной замок болтался на одной из проушин запора, а сам запор отодвинут. У Закари весело забилось сердце от предвкушения приключения.
Он резко рванул на себя дверь и перепрыгнул через порог с фонарем в левой руке и мечом в правой.
– Именем герцога мордой в пол! – зарычал рыцарь.
За большой бочкой, стоящей посреди помещения, метнулся силуэт. На бочке светились свеча и серебряный кубок.
В следующий момент что-то пролетело мимо его головы и разбилось о стену сзади. Резко запахло вином.
– Какой негодяй смеет обнажать меч против герцогини Альбрукской? – прозвучал из темноты глубокий женский голос.
Закари мгновенно осознал свою ошибку, быстро спрятал оружие и встал по стойке смирно.
– Леди Ма́ргарет?! Что вы делаете здесь? – проговорил растерянно.
– Кто ты? Что за кретин? – выступила из темноты прекрасная герцогиня, глаза ее метали молнии.
– Закари Вентер, комендант замка, ваша светлость.
– Вы считаете, комендант, что я должна отчитываться перед вами в своих деяниях? – уже не так сердито поинтересовалась герцогиня.
– Ни в коем случае, ваша светлость, – отвечал он, глядя себе под ноги.
– И что это вы тут устроили? Будьте любезны объясниться.
– Прошу простить меня, госпожа. Наш повар, Гвидо, просил меня поймать вора. Я совсем не ожидал застать здесь вас.
Большою бочку окружали несколько бочонков для сидения. Совершенно успокоившись, герцогиня присела на один из них.
– Я слышала о вашем подвиге. Вы храбрец и печетесь об имуществе своего сюзерена. Я не сержусь на вас. Будем считать произошедшее здесь забавным недоразумением.
– Благодарю, ваша светлость. Но я бы не стал называть бегство подвигом.
– Не скажите. В результате ваших действий были спасены очень серьезные средства.
– Полагаю, это такая мелочь для самого богатого герцогства королевства.
– Не скромничайте. Десятина от валового дохода за три месяца – очень серьезные деньги для нашей казны, уверяю вас.
Он молча склонил голову.
– Садитесь и вы, – попросила она, – возьмите на полке кубок для себя. Составьте мне компанию, поболтаем.
– Смею ли я досаждать вам своим присутствием?
– Не заставляйте меня повторять.
Закари повиновался. Взял кубок и кувшин взамен разбитого.
– Какое вино вы желаете?
– Альбрукское, конечно. Нет в мире лозы лучше, чем в виноградниках моего батюшки. Он был страстный энофил2. Налейте из этой бочки, – она указала на самую потемневшую от времени. – Это вино он поставил бродить в самый год моего рождения.
Крепкое вино мгновенно впиталось в кровь и разлилось приятным теплом по телу.
– По нраву ли вам вино, сэр рыцарь? – лучезарно улыбнулась герцогиня.
– Оно превосходно! Этого года еще пробовать мне не доводилось… Истинная амброзия, ваша светлость.
– Но будьте осторожны, это вино укрепляет сердце, но омрачает рассудок, – и, как будто в подтверждение своих слов, попросила: – Напомните, как ваше имя?
– Закари, госпожа.
– Там гроза еще не кончилась? – здесь, в подвале, грома слышно не было.
– Нет. Но она удаляется, и, если верить старым костям нашего конюха, завтра будет ведро.
– Тогда давайте выпьем за хорошую погоду, – предложила она.
И осушив свой кубок до дна, вытерла губы рукавом домашнего балахона.
Немного помолчали.
– Когда я рассказывала вам об увлечении батюшки виноделием, назвала его энофилом. Вы сделали вид, что знаете это слово?
– Я, видите ли, сам своего рода энофил.
– Любопытно… – она в первый раз посмотрела прямо на него.
Он хотел выдержать взгляд, но опомнился и отвел глаза в сторону.
– Позвольте спросить, а почему вы здесь? Разве не удобнее было бы энофили́ровать в покоях наверху?
Она улыбнулась выдуманному им глаголу.
– Я боюсь грозы.
– То есть у вас грозофо́бия, ваша светлость?
– Бронтофобия будет вернее именовать этот недуг.
– То есть можно сказать, что бронтофобия, отягощенная энофили́ей, завели вас в это место и время?
– Если вы намерены возобновить допрос, господин комендант, то на этот раз я отвечу. Да. Это именно так, – она покаянно склонила голову. – Когда мне было восемь, разразилась гроза. В открытое окно кухни влетел огненный шар. Я находилась в главной башне. Здание тряхнуло так, что моя любимая фарфоровая кукла выпала у меня из рук и у нее откололась голова. Потом оказалось, что убило кота и покалечило кухарку. Но более всего мне было жаль куклу… С тех пор я боюсь грозы и спасаюсь от этого страха вином.
Леди Маргарет грустно усмехнулась. Она казалась ему совершенной, но он никогда не смотрел на нее как на женщину, скорее как на произведение искусства.
Как на кресло герцога, которое выглядело как трон. Подлокотниками у него служили золотые грифоны, а спинка и седалище были обиты кожей с брюха красного дракона. Когда Закари стоял в каминном зале сегодня, у него в голове проскочила шальная мысль: посидеть на этом кресле. Он тут же прогнал ее, сочтя глупой и недостойной. Также недостойно и самонадеянно было бы вожделеть герцогиню. Как не пожелал он залезть на герцогское кресло, точно так же не помышлял он ни о чем подобном и в отношении герцогини.
Дабы избежать ненужных разочарований, Закари всегда старался адекватно оценивать свои шансы на успех у женщин. Еще совсем недавно, будучи ратником, он претендовал на любовь фермерских и бюргерских дочерей, а иной раз и жен, но чаще всего кабацких шлюх. Став рыцарем, он еще не успел избрать даму сердца, но уже начал присматриваться иногда даже к баронессам… Но герцогиня! Нет. Пока это не его уровень.
Он почувствовал, что пауза в беседе неловко затянулась, в замешательстве встал и пробормотал:
– Ваша светлость, благодарю вас за честь вкусить в вашем обществе этого великолепного вина, но я должен возвращаться к своим обязанностям.
– Закари, я приказываю вам остаться и налить еще, – произнесла герцогиня нарочито капризно. – Пойдете, когда я вас отпущу.
Игривое настроение герцогини несколько озадачило рыцаря. Это было сказано столь многообещающим тоном, что у Закари екнуло в груди. Он наполнил кубки и осмелел настолько, что предложил такой тост:
– За вашу красоту, леди Маргарет! Она – самое главное богатство герцогства. И если бы сотня злоумышленников покусились на этот капитал, я вступил бы в бой и бился бы до победы или смерти.
– Скорее второе, мой друг. Вы вообще отдаете себе отчет? Стократное преимущество противника не оставляет вам никаких шансов. И мне бы тогда, мягко говоря, тоже не поздоровилось… Не разумней было бы все-таки убежать?
– Мне? Убежать с вами?
– А почему бы и нет? – задумчиво произнесла она.
Сердце заплясало в его груди.
Пригубив, он хотел было поставить кубок на стол, но ее рука помешала это сделать.
– До дна, рыцарь. До дна!
Когда Закари опустил от уровня глаз порожний кубок, неожиданно для себя не обнаружил Маргарет на месте. Она стояла в трех шагах с очень решительным видом. Повела плечами, и балахон упал к ее ногам.
– Я люблю вас, госпожа! – искренне вырвалось у него.
– Каков молодец… Хватит этой «госпожи» и «вашей светлости». Зови меня просто Гвиневе́ра. И давай на «ты», а то я не смогу расслабиться.
Он поднялся навстречу и пролепетал, стараясь сдерживать дыхание:
– Но Маргарет… а как же герцог?
– Это для всех остальных я Маргарет, а для тебя буду Гвиневерой. А ты моим Ланцелотом, – она пьяно, но обворожительно захохотала. – И помни. Если верность сохранить не получилось, придется хранить тайну.
