Kitabı oku: «Темное Дело»

Yazı tipi:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. АуЛоуДу

АуЛоуДу говорили, что это не самая хорошая планета, что есть значительно лучше и ближе.

АуЛоуДу предупреждали, что это планета заселена белковой субстанцией. Принять такую планету весьма ответственно. Информация инородной многоформатной сущности может перейти на другие планеты и, возможно, на него самого и тогда он не сможет быть тем, кем все привыкли его видеть.

АуЛоуДу советовали произвести сокращение или хотя бы перепрограммирование субстанции. Тогда перспектива обладания планетой приобретет гораздо более весомую значимость.

Но АуЛоуДу принял решение.

Он брал эту планету.

Он считал, что обладание пятью планетами увеличит его авторитет, и он сможет рассчитывать на вхождение в состав Совета.

Он полагал, что особенно не рискует, если сохранит новую планету в карантине до тех пор, пока полностью не убедится в ее безопасности.

Он надеялся, что наблюдение за иной формой жизни внесет некоторое разнообразие в устоявшиеся взаимосвязи, что само по себе представляет определенный интерес.

И, наконец, АуЛоуДу понравился ее цвет. Он не шел ни в какое сравнение с цветами других планет, хотя те значительно превосходили ее по другим параметрам: крупные, стабильные, богатые плотной ровной энергией, абсолютно надежные и расположенные сравнительно недалеко. Рядом с ними эта несравненно проигрывала, ибо находилась где-то на отшибе, была старой, холодной, да еще и с дополнительными проблемами. Правда, к ней в придачу шел спутник, практически еще одна маленькая планета. Его чистоту полностью гарантировали. По существу, АуЛоуДу брал две планеты вместо одной.

АуЛоуДу принял эту планету.

Ему сказали, что теперь, став новым хозяином, он может пригласить чистильщиков. Удалив лишнюю, чрезмерно плотную часть белковой субстанции, начавшую уничтожать запасы планетарных запасов, он на некоторое время сможет сдерживать ее рост и быть совершенно спокоен как за себя, так и за судьбу своего нового приобретения. Именно так в свое время поступил прежний владелец, сначала существенно понизив температуру среды обитания, а затем смыв лишнюю массу большими потоками воды в изобилии там присутствующей.

Ему сообщили, что если АуЛоуДу не нравятся крайние меры, то он может попытаться направить хаотичное разрастание этой формы на образование иной информации. Такие опыты также уже проводились, и определенные обнадеживающие результаты в некоторых местах, на сравнительно непродолжительное время, достигались.

Его предупредили, что разрастающаяся сущность, исчерпав запасы поверхностных источников, в скором времени сможет добраться до энергии атома и, в свойственной ей разрушительной манере, уничтожить не только саму планету, но, заодно, и нарушить устоявшееся равновесие в этой части Вселенной. За это Совет выскажет справедливое порицание и, возможно, возложит на него обязанность восстановить и восполнить как общий недостаток законсервированной энергии, так и существенное сокращение многообразия форм жизни. А это уже будут затраты гораздо более значительные, чем приобретение новой планеты и проведение на ней профилактических мероприятий.

Ему посоветовали не откладывать на долгое время решение этого вопроса.

В конце концов, сказали, теперь это его планета и он может делать с ней все, что угодно, в разумных, конечно, пределах.

АуЛоуДу понимал, что терять планету жалко и не разумно, особенно учитывая все те преимущества, что дает ее обладателю…

АуЛоуДу осознавал, что новая планета является своего рода исключительной по наличию на ней особой формы жизни…

АуЛоуДу не торопился принимать окончательное решение…

Для начала АуЛоуДу направил на планету поток сознания. Однако, планета проглотила его, словно песок воду, едва вздрогнув сводами каменных недр.

Тогда АуЛоуДу сформировал послание отдельной части белковой субстанции. Но ожидаемой ответной реакции снова не получил. Та не выдержала объема обрушившейся на нее информации и распалась. Ее неспособность к восприятию столь незначительного объема тонкой энергии удивила АуЛоуДу, и ему пришлось следующее свое послание уплотнить в отдельный энергетический сгусток относительно устойчивой формы. Тот вскоре вернулся, и принес подробные сведения о форме жизни, населяющей планету.

Он сообщил, что субстанция состоит из многообразных белковых образований, формирующих различные тела обитающих там существ. Жизнь тела, как правило, зависит от энергии других тел, более слабых. Процесс поглощения происходит через механическое измельчение и последующее кислотное растворение. Выделенные таким образом элементы идут на восстановление структуры тела и поддержание внутреннего энергетического баланса. Поэтому основная цель жизни заключается в поглощении как можно большего количества других тел. Отсюда жизнь тела непродолжительна. Как только оно ослабевает, так тут же становится питательной массой.

Наиболее развитой формой является человек. Он лучше организован и потому подчинил своему влиянию другие существующие там формы. Им населена практически вся свободная от воды территория планеты. Его тело состоит из мелких структурированных ячеек. Их управляющий центр находится в округлом отростке – голове. В соединительном участке между телом и головой имеется модулятор звуковых сигналов. Посредством его происходит процесс общения между отдельными особями. Кроме того человек используют графические способы коммуникации или письменность. Звуковые сигналы изображаются в виде условных символов, те наносятся на различные предметы. Так передается информация больше не зависящая от жизни образовавшего её человека. Будучи оформлена специальным образом в книги, она способна оказывать некоторое влияние на программу поведения и, даже иногда отвлекать человека от выполнения основной функции – поглощения других существ. Изменить эту функцию чрезвычайно сложно, так как она заложена в самой основе белковой жизни. Для ее преодоления необходимо переместить потребность поглощения других тел на второй уровень, определив в качестве основной задачи – непосредственное восприятие более энергетически емкой тонкой энергии, что с неизбежностью повлечет за собой перестройку способности ее отражения. Но именно это сможет направить человека не на разрушение, а на созидание иных форм, что позволит ему приблизиться к живительному источнику силы всенаполняющего вселенского потока.

Без одухотворяющего влияния высшей силы, человек представляет собой неустойчивую, слаборазвитую, жидкостную субстанцию, подверженную многочисленным случайностям и факторам среды обитания. Ощущая слабость и нестабильность свой формы, он пытается механически восполнить недостаток силы за счет простых элементов, грубо и примитивно извлекая из них неконтролируемые выбросы грубой энергии. Однако это не придает человеку нового качества, и довлеющая над ним белковая сущность не позволяет распыленную по многочисленным ячейкам живительную силу вознести до высот, хотя бы, планетарного уровня.

Определив основные принципы существования субстанции, и обретя соответствующую человеку форму, посланец начал было осуществлять воздействие на программу людей, обитающих на отдельной территории, склоняя их к необходимости выработки спасительной для них иной информации. Но те слишком агрессивно восприняли его миссию и приколотили гвоздями к деревянной крестообразной конструкции, подвергнув до этого отрицанию все направленные на них усилия. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться, оставив послание, где в наиболее понятной для них форме он изложил суть обращенного к ним нового правила жизни.

В заключение посланец добавил, что различные способы коммуникации и последствия предыдущих аналогичных миссий, явные следы которых он обнаружил в многочисленных книгах, пробудили, по его мнению, в человеке сознание, способное при наличии определенной воли воспринимать силу всенаполняющего вселенского потока в объеме достаточном для того, чтобы оторваться от довлеющей над ним агрессивной сущности.

АуЛоуДу воспринял поступившую информацию, отразил ее, преобразовал в форму исследователя и снова направил на планету, снарядив специальным манипулятором, позволяющим более эффективно и жестко влиять на программу поведения человека.

АуЛоуДу предположил, что если способность отражения внешнего мира образовала в человеке некое подобие сознания, то примитивная агрессивная сущность породившей его субстанции, доведенная до крайней степени проявления и обращенная против него самого, должна будет пробудить потребность поиска альтернативного способа бытия, что с неизбежностью должно привести к пониманию необходимости отражения тонкой энергии высокой духовной сущности.

Вернувшись, посланец сообщил, что, прибыв на планету, он принял человеческий облик, разместил манипулятор в голове, и приступил к выполнению возложенной на него миссии. Последовательно он запустил три программы активизации.

Первая исходила из того, что люди, расселенные по поверхности суши многочисленными колониями в зависимости от плотности населения и своей внутренней организованности, с различной интенсивностью потребляли энергетические ресурсы планеты. Чем выше степень потребления, тем большие ресурсы и с большей интенсивностью охватывались этой колонией и тем сильнее она становится в сравнении с другими. Это позволило столкнуть между собой различные колонии или страны, при этом, настолько успешно, что общая численность человеческой массы быстро пошла на убыль.

Вторая основывалась на том, что сама питательная среда неоднородно распределена внутри каждой колонии. Под контролем одних находилось больше энергетических ресурсов, чем в обладании других. Такое положение он предложил считать неправильным. Источники питания должны распределяться между всеми равномерно, независимо ни от чего. Для равного участия в потреблении бедные должны организоваться против богатых, отнять у них энергетические ресурсы и разделить их между собой, сделав всех одинаково обеспеченными. А так как делиться добровольно никто из богатых не хотел, то крайние проявления различных позиций быстро охватили половину планеты.

В различных странах процесс реализации второй программы стал складываться по-разному. В одних, более организованной массе богатых удавалось преодолеть притязания бедных, в других наоборот. В третьих, он вообще не смог запуститься. Главным препятствием оказалась инертная и подавляющая по своей численности среда тех, что не могли отнести себя ни к первой группе, ни ко второй. Гораздо проще оказалось сталкивать друг с другом однородные массы тождественных единиц, объединенных в одну нацию. На чем и была основана третья программа.

Она закладывала в избранные группы людей идею их исключительности и особого предназначения, в то время как их жизненное пространство необоснованно занимали низшие и примитивные. Тотальное уничтожение инородных и инакомыслящих довело внутреннюю агрессию до наивысшей степени проявления. Огромная масса людей начисто стерлась с лица планеты, существенно сократив общую численность населения. Процесс стал выходить из под контроля. Два крупных поселения смели энергией расщепленного атомного ядра. Это уже грозило целостности планеты в целом. Необходимо было что-то предпринять. Но произошло непредвиденное.

Ночью посланник летел в металлической оболочке для механического перемещения тела над той частью территории, что носила называние Россия. Он намеревался снять действие второй программы, оказавшейся наиболее результативной, и потому, опасной для существования планеты в целом. И в этот ответственный момент на него из глубины облаков на огромной скорости налетел другой летательный аппарат, управляемый особью, одурманенной спиртными парами. Произошел взрыв. В результате он, посланник, потерял голову. Обломки металлических оболочек разбросало по большой территории. Часть упала на несколько поселений. Оказавшись на земле, он восстановил свою форму, но манипулятор обнаружить не смог.

Поэтому завершить действие второй программы полностью ему не удалось. Он ограничился лишь тем, что прекратил жизненные функции наиболее активных лидеров и вернулся, с тем, чтобы сообщить обо всем и получить должную оценку.

На этом, отчет заканчивался.

АуЛоуДу погрузился в размышления относительно того, насколько допустимым является его вмешательство, а ожидания – оправданными.

Глава 2. Вокзальный вор

В начале мая 1955 года майданщик Тишка, по паспорту Тимофей Семенович Заикин, 32 лет от роду, ранее судимый, будучи в Ленинграде, украл у одного истомленного дорогой господина обшарпанный коричневый чемодан. Запершись в вонючей кабинке привокзального туалета, он вскрыл его и обнаружил среди груды несвежего белья деревянную коробочку желтого цвета. В ней на бархатной синей подкладке хранилось нечто твердое напоминающее по форме мелкое куриное яйцо. Оно таинственно мерцало истекающей из самой глубины голубоватой дымкой и совершенно поразило его воображение. Пока он думал, что бы это могло быть и как этим правильнее всего следует воспользоваться, в дверь кабинки решительно постучали и твердый, привыкший отдавать властные распоряжения, голос потребовал выйти.

Тишка быстро засунул яйцеобразное нечто в карман брюк, наспех закрыл чемодан, и открыл дверь.

– Вот он! – тут же раздался вскрик господина в черном пальто, и в плечо Тишки впились пальцы мордатого милиционера.

– Это не мое! – взвизгнул воришка, отбрасывая от себя чемодан, – Я его тут нашел. Он тут стоял у толчка. Я его сдать хотел… в эту… в милицию. Мамой клянусь!

– Ага, попался! Это мой чемодан. Товарищи, он украл у меня чемодан. Он вор, – господин в пальто подхватил свою собственность, привычным движением откинул крышку, молниеносно достал деревянную коробочку, встряхнул, открыл и охнул, – Где?.. Где!.. Здесь лежало… Где?!..

Тишка отрицательно мотнул головой, мол, не знаю, это не я, а про себя подумал: «Все, спекся. Застукали». И ринулся напролом:

– Не виноватый я, гражданина начальник. Граждане, невиноватого схватили. Не я это. Не мое. Оно тут стояло. Не брал я ничего, мамой клянусь, гражданин начальник. Граждане дорогие, не допустите несправедливости. Завиноватить хотят. Ошибается, товарищ. Он его тут забыл. Бросил, а на меня гонит. Не брал я ничего. Врет он.

– Где? Где – то, что лежало тут? – напирал потерпевший, – Где?.. Отвечай!

– Не знаю я ни чего. Поклеп это. Напраслину на меня наводите. По нужде я зашел, а он тут стоит. Сам его тут оставил. Я зашел, а он стоит. Я и знать ничего не знаю. Думаю, забыл кто. Хотел в милицию отнести. Не брал я его. Не знаю ничего. Невиноватый не в чем. По нужде зашел, – тараторил Тишка.

– А ну, посмотрим, – сказал милиционер, притягивая к себе задержанного с явным намерением облазать его карманы.

– Ой, плохо мне, чей-то, братцы. Ой, граждане дорогие, плохо. Больной я. Живот у меня… хвораю…, – взмолился тот, перегнулся пополам, одной рукой схватился за пузо, а другой быстро юркнул в карман, намереваясь сбросить улику на пол. Но бдительный милиционер тут же блокировал его движение.

– Меня, гад, не проведешь, – злорадно осклабился он.

– Не брал. Не знаю. Не виноват. Больной. Чемодан тут стоял… – пролепетал Тишка, – Ой, плохо мне, братцы, тошнит…

– В кармане оно у него, в кармане, – озарило обворованного в пальто, все еще потрясающего пустой коробочкой.

– Щас блевану, – возопил Тишка, и издал утробный убедительный звук, моментально возымевший определенное действие на окружающих, особенно на милиционера, ибо тот, несмотря на повседневную работу с отбросами общества, явно не имел желания марать свое форменное обмундирование.

Воспользовавшись ослабшей хваткой, воришка молниеносно отправил подлую вещицу из кармана себе в рот, справедливо рассудив, что только таким способом сможет избавиться от обременяющей его улики. Вряд ли у кого появиться желание извлекать её из глубин канализации. Однако, этот маневр не ускользнул от внимания возбужденного потерпевшего.

– Он у него, – закричал тот, – Я видел. Он его в рот сунул. Ворюга.

Милиционер вновь мертво вцепился в Тишку, и тому ничего больше не оставалось, как проглотить проклятое яйцо, несмотря на всю неприятность прохождения твердого не разжеванного предмета через узкое горло. Но что не вытерпишь ради свободы, век бы ее не покидать. Произведя натруженное глотательное движение, Тишка дернулся, обмяк и осел на пол.

– Проглотил, – обреченно выдохнул хозяин чемодана, – Сволочь какая. Товарищи, он его проглотил. Он его проглотил, скотина. Убью!

– В отделение, – резко скомандовал милиционер, осадив разбушевавшегося хозяина содержимого деревянной коробочки – Понятые, пройдите за мной. И вы, то же, – указал потерпевшему, – Там разберемся.

* * *

В линейном отделении милиции, куда вскоре Тишку доставили в сопровождении милиционера, бдительных граждан и разгневанного хозяина чемодана, при обыске у его обнаружили вагонный ключ, довольно крупную сумму денег, женские ювелирные украшения в виде витой цепочки, брошки, серег и колечка желтого металла с белыми камнями, предположительно – бриллиантами от трех до десяти карат. На вопрос чье и откуда задержанный категорически заявил, что все принадлежит лично ему и куплено на трудовые доходы, что он приехал в город жениться, и просит не марать грязными предположениями подарки его невесты. Вел он себя нагло и вызывающе, как и положено, по его представлению, несправедливо оклеветанному добропорядочному гражданину, хотя внутренне, понимал всю тщетность эмоционального сопротивления бездушной машине карающего правосудия.

По настоянию потерпевшей стороны, к этому времени обозначенной в протоколе товарищем инженером Лыковым К. П., приглашенные медицинские работники, произвели необходимые чревопромывочные процедуры. Положительного результата они не дали, зато предоставили Тишке возможность затопить тихую атмосферу дежурной части неимоверными визгами, стонами и возмущениями.

– Выйдет естественным путем, – Заключил седовласый врач, скорой медицинской помощи, – Видимо, если что и было, то оно прошло дальше, в кишечник. Ждите. Если, конечно, оно там есть.

– Вскрытие. Надо делать вскрытие. Надо отправить его в больницу и сделать вскрытие. Неизвестно, что с ним теперь будет. У него может быть закупорка кишок, – напирал разгоряченный инженер.

– Я ничего, простите, не просматриваю, – возразил доктор, – Я не могу утверждать, что оно там есть. Но не могу утверждать и обратного. Не беспокойтесь, организм прекрасно справляется с подобными неприятностями. Или он его переварит, или вытолкнет, или это проявит себя иначе. Вы же сами убедились, что в желудке ничего нет.

– Это черт знает что такое! Оно твердое. Оно не могло перевариться. Оно не может перевариться. Оно должно хорошо просматриваться, как камень, – не унимался обворованный Лыков.

– Не спорьте со мной. Я не первый год в медицине и прекрасно могу различить, когда человек глотает камень, а когда что-нибудь иное, – возмутился эскулап.

– Что значит иное? – воскликнул потерпевшей.

– Я имею в виду растворяющееся, так сказать, усваиваемое естественным порядком – уточнил врач.

– Оно не растворимо. Оно не может быть растворимо. Я проверял. Я воздействовал на него кислотами. Оно неизвестно вообще, что такое. Возможно, оно вообще неземного происхождения. Возможно это – осколок метеорита. Если бы вы его видели, у вас не осталось бы ни малейших сомнений! Возможно, это имеет огромную научную ценность. Это таинственное нечто вообще неизвестно как может воздействовать на организм человека. Если бы вы только имели возможность, хотя бы один раз увидеть это, вы бы не стали вести себя столь равнодушно, – заключил инженер Лыков.

– Вот и прекрасно, – насупился доктор, – Вы имеете возможность произвести наблюдение. Можете, так сказать, поставить эксперимент. Я же, простите, ничего больше сделать не могу. Тем более, что я, как вы утверждаете, этого не видел. Если бы я его хотя бы имел возможность прощупать. Но я, простите, ничего не прощупал. Твердый предмет, как вы сказали, такой величины не может не прощупываться. Как я могу утверждать, что он там есть? Ждите. Наблюдайте. Если хотите, ставьте ему клизмы. Но больше я ничего вам порекомендовать не могу.

– Что же это вы, товарищ, такую ценность обычным багажом возите, – вмешался дежурный офицер, оформляющий материал по задержанию Тишки.

– Я обнаружил его случайно. Практически в последний день, – пояснил Лыков, – Можно сказать, выменял на кусок хлеба. На базаре. Откуда оно взялось у того, кто мне его отдал, простите, – понятия не имею. Он утверждал, что нашел. Я вез его в институт для исследований. Вы понимаете? Мы же еще ничего об этом не знаем. Это же уникальная научная находка.

– Остается только сожалеть, относительно вашей утраты, но, надеюсь, все обойдется. Ставьте промывочные клизмы утром, днем и вечером и максимум через два дня все станет ясно. Желаю, вам, всего хорошего, – закончил врач, собирая свой нехитрый медицинский реквизит, – Надеюсь, ваша находка скоро себя покажет. До свиданья, – он поднялся и направился к выходу, – Если пациенту станет, вдруг, плохо, немедленно вызывайте.

* * *

Рекомендации доброго доктора относительно регулярной клизмы пришлись по душе незлобивым сотрудникам правопорядка, изнывающим под спудом серых милицейских будней. Их старинные примитивные методы физического выбивания показаний с помощью кулака просто померкли перед перспективностью идеи промывания мозгов посредством гибкого шланга. Тем более, что того требовали законы высшего гуманизма, ибо проведение данного мероприятия диктовалось, прежде всего, медицинскими показаниями. Поэтому, весь наличный личный состав линейного отделения милиции принял активное и посильное участие в спасении здоровья пострадавшего гражданина, тем более, что обстоятельства требовали возвращения государству уникальной научной находки, по заверениям инженера Лыкова.

Мелкий залетный майданщик упорным отрицанием своей причастности к краже государственного имущества только усугублял свое незавидное положение. Воодушевленные простотой нового подхода в установлении истины по делу доблестные слуги Фемиды незамедлительно доставили из соседней поликлиники опытную процедурную сестру. Сразу по прибытии она не замедлила приступить к исполнению своих служебных обязанностей и с Тишкой особенно не церемонилась. Оказываемая ею врачебная помощь напоминала скорее изощренную экзекуцию, чем мероприятие лечебного назначения. Для начала, по настоянию дежурного офицера, она вкачала ему внутрь ведро мыльного раствора, после чего Тишка готов был поклясться в чем угодно и подписать любые признания. Но, как известно, истинная правда является таковой, только если она выстрадана по-настоящему. Поэтому к подписанию признательного протокола его допустили только после третьего вливания, когда под давлением очистительного потока его ослабевшее сознание прояснилось едкими парами нашатырного спирта.

Однако, если блюстители общественного порядка и нравственности результатами нового метода остались вполне довольны, то инженер Лыков продолжал нервничать. Осматривая третье ведро с содержимым Тишкиного чрева, он не находил в нем того, ради чего принимал на себя такие страдания.

– Я требую продолжения процедур, – заявил он.

– До утра больше нельзя, – возразила усатая медсестра, сворачивая длинный резиновый шланг, – Бесполезно. Все равно ничего не выйдет.

– Нет, я требую, – настаивал инженер.

– Гражданин, вам же сказали нельзя, – благодушно произнес дежурный офицер, подкалывая Тишкины признания к протоколу задержания, – И к тому же бесполезно. И к тому же посторонним тут не место. И к тому же… идите отдыхать. До свиданья, гражданин Лыков. Если что будет, не волнуйтесь, мы подберем. Теперь он от нас никуда не денется, – и, обращаясь уже к Тишке, погрозил коротким волосатым пальцем, – Что бы к утру яйцо снес, петух, мать твою…

* * *

До утра Тишку определили под постоянное наблюдение в «аквариум» или «обезьянник», угол комнаты, специально отгороженный решеткой от дежурного, куда помещают свежезадержанных мелких правонарушителей. Дабы втихую он ничего не смог учинить, его руки сковали наручниками. На случай острой надобности в углу поместили приемистую парашу.

Несмотря на все уговоры и увещевания инженер Лыков остался на ночь в отделении производить наблюдения. Он устроился на скамейке прямо напротив «аквариума» и пристально наблюдал за своим недругом, стараясь не упустить ни одного странного проявления в поведении или, быть может, физиологии, потому как, заключил он, если случиться страшное, то всем может не поздоровиться. На что вновь заступивший дежурный по отделению, войдя в курс дела, сурово заметил: «Ничего. Если превратиться в черта, я его сразу пристрелю».

Приближалась полночь. В «аквариуме» от количества задержанных бродяг и алкоголиков становилось все теснее. Руки у Тишки затекли. Нестерпимо хотелось спать. Невероятная слабость после утомительных процедур буквально сваливала с ног. Он то и дело проваливался в какой-то полубредовый туман, полуобморок или полусон, откуда его грубо выдергивали окрики инженера и стакан холодной сырой воды.

И в то время, когда силы, казалось, полностью покинули изможденное тело, внутри у него стало происходить что-то странное. Голова стала медленно наполняться свинцовой тяжестью. Она наливалась ею словно воздушный шарик водой и, казалось, также неимоверно увеличивалась в размерах, пока не стала совсем, как у лошади. Он даже удивился тому, что такая большая голова может так легко сидеть на его тонкой шее и не причинять при этом никаких неудобств. Но потом испугался, что теперь его будут показывать как урода и никогда больше не выпустят из клетки, а то и того хуже просто забьют. Если не менты, то псы, а не псы, так свои же зека, за уродство и не похожесть на человека. А если и не забьют, то сильно надругаются. Определят петухом на пятак, и кобылка будет ржать над ним по всякому поводу. В любом случае, с такой башней не видать больше ни скрипа, ни фарта. Одним словом – хана. И быть ему вшивкой, ходить по майдану, да клянчить мандро. И старухи с сопливыми пацанами станут кидать в него слюнявые огрызки. Лучше удавиться, чем так жить.

И в этот момент, когда он почти похоронил себя, его огромную голову едва не разорвал многотональный поток звуков, стремительно влетевший в нее откуда-то снаружи и вместе с тем возникший как бы изнутри его самого, снизу из самой середины живота. Словно кто-то включил рубильник и разом загомонил ранее хоронившейся в темноте огромный базар. Тысячи криков зазвенели внутри нестерпимым гулом тысяч репродукторов. Но он слышал и воспринимал их не ухом, а всем своим существом. Они кружились безумным водоворотом, лопались миллионами мыльных пузырьков, напирали, уплотнялись и вибрировали гудящим ульем готовым взорваться и разметать на мелкие части тесное костяное пространство.

Тишка обхватил голову руками, застонал и опрокинулся на пол.

– Ой, мамочки, башня мая, башня… Ой, сейчас взорвусь, – истошно заорал он. – Ой, спасите, помогите. Ой, не могу терпеть. Ой, кончайте меня мучить.

– Что? Что случилось? – встрепенулся инженер – Сходить хочешь, да? Приперло? Гена, – крикнул дежурному, – Этот сходить хочет. Слышь. Парашу давай.

– Ну, и давай, если пора, – усмехнулся Гена, тот, с кем до этого инженер добрых часа два непринужденно почти по-приятельски беседовал на разные темы.

– Как это давай? – изумился потерпевший.

– Тебе надо, ты и давай. Подставляй, если надо, – пояснил дежурный.

– Гена, это же государственное дело, – возмутился Лыков, – От этого может быть зависит будущее отечественной науки.

– У нас каждый занимается своим делом. Мое дело жуликов ловить, а не по горшкам их рассаживать. Тебе надо, вот, ты и… вообще, сам понимаешь.

– Да я… да, как я… я же не могу… – развел руками растерянный инженер.

– Ладно, – великодушно смягчился милиционер. На его долю выпало не так много развлечений в этом необычном деле и, мелко подкалывая утомленного интеллигента, он явно наверстывал упущенное, – Пеликанов! – зычно скомандовал в глубину аквариума, обращаясь к одному из задержанных, – Пеликанов!

– Я, гражданин начальник, – отозвался из темноты сиплый, прокуренный голос.

– Пеликанов, видишь этого урка?

– Давно смердит, падла.

– Возьми парашу и размести в ней его задницу, понял? Не забудь штаны снять.

– Я тебе что, придурок, что б литерить?

– Не понял! Ты понял, что я тебе сказал? Выполняй. Быстро. Без разговоров. Я тебе, Пеликанов… – пригрозил он массивным кулаком, – Ты меня знаешь.

Шваркнуло жестяное дно по бетонному полу. Тишку грубо подхватили, приподняли, сдернули штаны и воткнули голым задом в обгаженное ведро.

Тем временем невнятные, клокочущие, бессистемные, бессвязные, разноголосые звуки, переполнявшие его несчастную голову, постепенно стали вытягиваться, округляться, вычленяться из общего хаоса в отдельные слова, едва различимые, странные, пугающие, бестолковые и, вдруг, ставшие неожиданно понятными, даже обидными, словно обращенными к нему лично и по поводу его унизительного положения. Медленно они выстраивались в отдельные фразы, в основном ненормативного содержания, словно множество обиженных кем-то одновременно сетовали на свою судьбу, обстоятельства и злых людей, не дающих житья и прохода. И хотя основная их часть явно адресовалась непосредственно ему, нахально рассевшемуся здесь петуху, своими заморочками отрывающему добрых людей от их глубокомысленных занятий, он на них не обиделся. Скорее изумился и остолбенел, словно каменное изваяние, намертво приросшее к своему постаменту. Он ощущал себя радиоприемником на круглой батарее, мембраной гигантского репродуктора вместо мозга, исполняющего все трансляции одновременно. Скворечником, заполненным крикливыми гномами, без конца бранящимися и ворчащими.

– Вот, тебе, бабушка, и щучий хвост, – простонал Тишка, уткнувшись горячим лбом в холодные прутья решетки.

По другую её сторону прямо перед ним склонился инженер, прислушивающийся к каждому исходящему звуку.

– Готово? – обрадовался он.

«Только бы получилось… Сил моих больше нет. Просто тошнит от этих уродов. Поскорее бы все кончилось. Боже, как хочется домой. К Маше. Милая моя Маша… Как я устал…», – зазвучал внутри новый голос и Тишка, вдруг, понял, что он каким-то неведомым образом слышит мысли этого самого нависшего над ним терпилы.

– Ну, что? Сделал? – поинтересовался тот.

«Да пошел ты… козел драный», – в ответ подумал про себя Тишка и изумился тому, как инженер мгновенно отпрянул назад, словно ошпаренный кипятком.