Kitabı oku: «Беларусь – Евразия. Пограничье России и Европы», sayfa 2

Что делать трём русским народам?

Русских народов три. Все они одного корня, но долгое время жили порознь, и так произошли из них три разных русских народа; у каждого – свое название, своя речь, свои обычаи, свои песни, своя одежда.

Один русский народ живет под Москвой и далее; называется он великорусский. Второй живет под Киевом и называется украинским.

Мы – третий народ русского корня, зовемся белорусами, и страна наша называется Беларусь. Есть среди нас православные, есть и католики, но народ у нас один, потому что у всех одна речь, одни обычаи, одни песни, одна одежда, один образ жизни.

Максим Богданович, 1915 г.

Эти слова белорусского поэта Максима Богдановича, вынесенные в эпиграф и озвученные ровно сто лет назад, сегодня вызвали бы непонимание у многих.

Украинские и белорусские националисты стали бы отрицать существование общего «корня» с русскими, для русских националистов – украинцы и белорусы никак не могут претендовать на статус отдельных народов и наций.

Противоречия между этими двумя крайними позициями стали еще более отчетливыми на фоне событий на Украине.

В восприятии большинства россиян происходящее там – результат «искусственного» взращивания украинской нации и манипуляции национальным чувством украинцев со стороны геополитических соперников.

Для многих украинцев Россия предстает в качестве империи, не уважающей их право на самоопределение и отличие. Беларусь в этом конфликте пытается сохранить дистанцию от крайних позиций и хоть как-то примирить повздоривших братьев.

Да, народы были и будут братскими, несмотря на стычку вокруг Крыма и все еще кровоточащую рану на Донбассе. История знает примеры примирения за короткое время и после гораздо более масштабных и глубоких конфликтов. У каждого из народов происходили и происходят необратимые процессы нациостроительства.

Уже есть не три русских народа, а три нации. Нравится это кому-то или нет, но это факт. Вопрос в другом – что с этим делать в сложившейся ситуации?

Националистические круги в России предлагают рассматривать украинскую и белорусскую нации как конкурентные проекты и действовать соответствующе – оторвать, вычленить из них те территории и население, которые могут быть включены в состав нации русской.

Националисты Украины и Беларуси пытаются построить национальную идентичность на основе мобилизации против России, на противопоставлении и ориентации на ее геополитических соперников.

Обе стратегии провальны. Первая – потому что Россия, сделав ставку на русский этнонационализм, будет втянута в войну практически со всеми соседями, не только с Украиной, Беларусью, но и, например, с Казахстаном.

На этой почве неизбежно возникнут линии разлома, очаги сепаратизма внутри самого российского государства.

Вторая – потому что антироссийские национальные проекты в Беларуси и Украине обречены на подчиненное, служебное положение в геополитической игре.

Исторически и фактически они никогда не были самостоятельными, использовались исключительно в деструктивных целях. Реальная сущность их носителей – быть «полицаем» у очередного западного «благодетеля».

Что остается? Советский опыт управления нациестроительством. Название книги проницательного американского исследователя Терри Мартина о советской национальной политике удачно перевели как «Империя положительной деятельности». Положительной деятельности – потому что был дан своевременный конструктивный ответ на национальные ожидания разных народов. Империя – потому что горизонт целей этой деятельности был наднациональным, превосходил локальные национализмы и включал их в гораздо более масштабный, по сути – глобальный проект.

Поступит возражение – советский опыт был неудачным, ибо СССР в итоге развалился на национальные квартиры, институциональные предпосылки к чему были созданы теми самыми большевиками.

С этим нельзя согласиться. Советская политика управления национальным разнообразием доказала свою успешность во время Великой Отечественной войны. Немцам, несмотря на имеющиеся планы, так и не удалось разыграть национальную карту, общесоветская солидарность оказалась сильнее и стала одним из важнейших факторов победы.

После войны концепция «дружбы народов» успешно сдерживала эскалацию национальных противоречий. Основная причина развала СССР кроется в другом – в борьбе именно московских элит за власть, стремление руководства РСФСР избавиться от общесоюзной надстройки и «балласта» в виде закавказских и среднеазиатских республик.

А например, руководитель Казахстана Нурсултан Назарбаев до последнего противился упразднению СССР, затем он одним из первых предложил идею создания нового союза – Евразийского, которая не нашла должного понимания у тогдашнего российского руководства.

Чуть позже уже Президент Беларуси Александр Лукашенко фактически «принудил» Россию к реинтеграции. Но все это – история. Сейчас другие реалии. Новое руководство России, избавившись от иллюзий стать равноправным участником коллективного Запада, пытается запустить процесс континентальной интеграции в Северной Евразии, реагирует, как может, на скатывание украинского национального проекта в откровенно враждебный, хотя был он таким не всегда.

Ясного понимания, что делать с этим и другими постсоветскими национальными проектами до сих пор нет. Мнение о том, что их можно взять и отменить, выкрутить элитам руки и загнать обратно в Россию, – вредное и опасное заблуждение, порожденное русской фрустрацией 90‑х.

Для Беларуси вариант отказа от суверенного государства и национального государства просто ради абстрактного величия России и мечтаний тамошних националистов – малопривлекателен и не является сколь-либо реалистичной перспективой.

В то же время излишнее выпячивание национальной исключительности и чрезмерное дистанцирование от России опасно следованием по украинскому сценарию.

Сегодня реальный суверенитет возможен только в рамках кооперации в наднациональных интеграционных проектах. Он обеспечивается спецификацией и весом страны в больших промышленных, технологических, транспортно-логистических и оборонных цепочках.

На Украине национальный проект рано или поздно будет переформатироваться. Энергия антироссийского горения будет иссякать по мере ухудшения экономического положения, большей уступчивости ЕС в отношениях с Россией на фоне возрастающей террористической угрозы и самопожирания националистического актива.

Запрос на иной, социально ориентированный национальный проект на Украине пока не оформлен, но он есть, он неизбежен.

Но, скорее всего, работать придется всем вместе: украинским активистам и творцам Новой Украины – снизу, у себя на родине, белорусским товарищам – создавая общие для трех наций площадки общения и проектирования, России – предлагая новую наднациональную повестку.

Что у нас дано сейчас: три государства и три политические нации с общими русскими (восточнославянскими) корнями. При этом между двумя из них существует острый политический, гибридный военный и фундаментальный идеологический конфликт (Россия и Украина), между Россией и Беларусью существует незавершенный интеграционный проект Союзного государства, статус и будущее которого каждой из сторон видится по-разному. С российской стороны СГ сегодня воспринимается скорее как промежуточная форма вхождения в состав РФ, с белорусской – как прообраз нового наднационального Союза, построенного на равных основаниях.

Дискуссии о русскости, русском, восточнославянском единстве должны обращать внимание прежде всего на это. Как умиротворить Украину, как погасить антироссийский аффект там, как сделать украинство не антагонистичным русскости и России, а комплементарным, потому что просто так взять и отменить его, игнорировать нельзя? Как выйти из интеграционного тупика между Россией и Беларусью, как привлечь к союзу Украину? Вот о чём стоило бы всем нам интенсивно думать.

Идея о триединстве русского народа удивительным образом напоминает вероучение о Святой Троице, может быть, даже от него и происходит. Там Бог един, но предстаёт в трёх лицах (Бог-Отец, Сын и Святой Дух), а здесь – народ (русский, объединяющий великороссов, малороссов-украинцев и белорусов). Всё бы ничего, если есть политическое единство и эта концепция прилагается естественным образом. Но политическое единство было разрушено в 1991 году прежде всего как результат борьбы за власть между общесоюзным и новым российским руководством в Москве.

Если уже существуют отдельные государства и политические нации ими сформированные, то таким же образом возникают собственные «племенные» божества и символы веры. Их как раз и нужно заново «крестить», объединить, превзойти, найти общий знаменатель, желательно без войны – и так слишком много жертв от внутренних усобиц.

Наднациональная повестка, не ограниченная интересами только России, Украины и Беларуси, – это то, что должно формировать образ общего будущего для трех русских наций. В его основании может быть только сверхзадача – обеспечение себе возможности совместного выживания и цивилизационного (экономического, технологического, культурного) прорыва, сравнимого с тем, который совершил в свое время советский народ.

Три архетипа русской политической культуры

После распада СССР большинство постсоветских государств вернулось к устойчивым архетипам своей политической культуры, зачастую, весьма архаичным: ханствам и эмиратам в Средней Азии, племенным княжествам в Прибалтике и Закавказье.

Это же можно сказать и о трех русских народах и их государственности. Россия и ее лидеры после очередной смуты вспомнили, наконец, что она является царством, империей, собирательницей земель.

Украина разрывается между практиками Запорожской Сечи и Дикого поля с постоянной чехардой из гетманов и черных рад.

Беларусь реализует модель не племенного, но имперского княжества, находящегося в персональной унии с мощным полюсом силы. Происходящее сегодня между нашими тремя странами я бы видел в том числе и через эту призму.

Княжество, Сечь и Царство – три глубинных политических архетипа Беларуси, Украины и России.

Интеграционный спор между РБ и РФ – это спор давних архетипов. Сознание человека великорусской политической культуры неизбежно будет стремиться к преодолению раздробленности и раскола, объединению всех его частей в одном государстве. Таков исторический опыт России.

Хуже всего если в России возьмут верх идеи объединения в одно государство по этнонациональному признаку, так называемого ирредента. Ирредента – это война. Попытки оторвать территории от Беларуси, Казахстана, да и Украины обернуться большой войной. Братоубийственной войной. Понятно, что словоохотливые интеллигенты националистического толка готовы разжечь её хоть завтра. Они не несут за свои слова никакой ответственности.

Откуда всё это пошло? Думаю, в современной России это, в основном, связано с наследием Солженицына. Именно он, по сути, является идеологом современного русского национализма, сформировал его основные постулаты, начиная от необходимости развала СССР, т. е. избавления от «нерусских» до создания русского национального государства с отрывом территорий от соседних республик.

Солженицын – русский националист-антисоветчик, но чистый западник по форме. Неудивительно, что культовую фигуру из него сделали именно на Западе, видимо, не без участия спецслужб. Он был нужен в качестве тарана против многонародной державы.

Ирредента, стремление к созданию русского этнонационального государства вместо союза народов похоронит Россию, ввергнув её в войны с последними союзниками и братьями. И это выгодно только тем, кто поддерживал Солженицына и его разрушительные идеи.

России нужно заниматься не ирредентизмом в ближнем окружении, а развитием себя, построением в рамках уже имеющейся территории социального государства, только это может стать привлекающим фактором для соседей, а не ирредента.

«Линия Солженицына», безусловно, в России довольна укоренена. Её истоки можно искать в публицистике Михаила Меньшикова, деятельности «Союза русского народа», стремлении белогвардейцев построить «единую и неделимую» в условиях распадающейся империи, когда это уже было невозможно и страну нужно было пересобирать по-другому. В среде эмиграции – это Иван Ильин и НТС.

Так уж получилось, что в поисках идентичности для «новой России» наблюдается возрождение подобных сомнительных идей и героизация крайне неоднозначных личностей, того же Солженицына, Ильина, Колчака. Этот процесс на самом деле сродни украинскому, где просто зашли гораздо дальше, вплоть до героизации Бандеры и Шухевича. Видимо, в какой-то степени, это закономерно, буржуазный строй требует формирования буржуазного национализма и соответствующего идеологического обоснования.

Но это не имеет ничего общего с традиционной империей и союзом народов, каковой только и может быть Россия. Западный национализм смертельно опасен для единства страны, отношений с союзниками. А именно он маячит за идеями Солженицына и его единомышленников. Просто эта националистическая волна добралась и до России, как ранее она захватила Украину. Но это глубоко родственные явления.

Для России это очень опасно. Эту грань между патриотизмом и воинствующим национализмом, как мы все видели на украинском примере, очень легко перейти. Ирредента – это архаика. Посмотрим на наших конкурентов. Какова структура англосаксонского мира? Это сетевое сообщество: есть военный центр (США, отчасти Британия), финансовый (Британия, отчасти США), есть доминионы – опорные точки в регионах (Канада, ЮАР, Австралия, Новая Зеландия).

Почему мы не можем устроить свою сетевую структуру? Или по сравнению с англосаксами мы находимся примерно в своём XVIII веке, когда США воевали за независимость от Британии, а теперь Украина воюет с Россией. В этом ничего хорошего. Это архаизация. Причём не только Украины, но и России. Беларуси это тоже напрямую касается, если не устоим и пойдём тем же путём.

Специфика современной белорусской национальной идентичности построена не на отталкивании от России, как это произошло в случае с Украиной, да и почти со всем постсоветским пространством, но на союзе с ней. А это было и есть пока чем-то исключительным и как раз это усиливает наше отличие от тех же украинцев, поляков, литовцев. По отношению к последним мы воспринимаемся как форпост или западный фронтир русско-евразийской цивилизации.

Но в то же самое время в белорусах нет стремления полностью раствориться в русском народе и российской государственности, что часто встречает непонимание в России, где стремление создать единое централизованное государство – часть глубокой исторической традиции. Как согласовать эти позиции и не допустить раскола? Нужно последовательно развивать союзную идентичность, которая в белорусском случае не противопоставляет белорусов россиянам, а в российском – не настаивает на растворении.

Это достаточно сложно, но без тонкой настройки, понимания этой сложности и работы с ней никакая интеграция в Евразии невозможна. В союзе Беларуси и России мы имеем уникальную лабораторию интеграции, поэтому к ней нужно относиться бережно и не сбрасывать со счетов, она может ещё очень сильно пригодиться.

При этом нужно понимать, Беларусь будет стремиться сохранить свою автономию и не допустить полного растворения в унии/союзе.

Что из этого получится – покажет время, но выход я бы видел за пределами этих национальных моделей. Осознание общей цивилизационной задачи могло бы и объединить в достаточной степени элиты наших стран, и сохранить необходимую степень автономии, как это мы видим на примере ЕС. Сформулировать и воплотить общую задачу – это и есть на самом деле главный вызов всей постсоветской интеграции.

Русский политический дуализм

Русская культура и политика как её отражение – это культура рывков, прорывов и разрывов. И российско-украинско-белорусское междоусобное трепыхание и суета во многом обусловлены спецификой нашей культуры. Острое переживание неоконченного разрыва и попытка подготовить новый рывок.

100-летие Русской революции и 150-летие Ленина породили очередную волну споров между «красными» и «белыми» в России. Кажется, этот спор будет бесконечным, и я подозреваю, что его причины кроются не только в истории XX века.

Русское сознание, культура, как показали Юрий Лотман и Борис Успенский, очень дуалистичны. В них очень резко отделены друг от друга и аксиологически заряжены две контрпозиции и это проявляется во многих аспектах жизни: свои и чужие, друзья и враги, Русский мир и Запад, «низы» и «верха», «красные» и «белые». Истоки всего этого, вероятно, религиозные, идущие от очень существенно влияния иранского дуализма на славян, особенно восточных, когда само понятие веры связывается с правильным выбором между вселенским добром и злом.

Русский дуализм также имеет несколько точек напряжения: разрыв между балтославянским политеизмом и иранским дуализмом, затем разрыв между дохристианскими верованиями и православием, религиозный раскол XVII века, петровский раскол между вестернизированной элитой и «низами», раскол после революции 1917 года и реставрации 1991-го.

Русский дуализм имеет и давние геополитические причины. Раздробленностью и распадом Древней Руси воспользовались две силы. Одна – могучая Орда, созданная Чингисханом, другая – появившаяся из леса Литва.

Нашествие монголов для восточной части Руси было гораздо более разрушительным, чем переход западной её части под власть Литвы, но впоследствии всё вышло наоборот.

Московская Русь выжила и окрепла под властью монголов, а Литовская Русь попала в двойную зависимость – ещё и от Польши, в первой русскость выстояла и стала распространяться на бывший Улус Джучи, а во второй стала сдавать позиции и могла вовсе раствориться в польской стихии.

Монголы и Литва были варварами-язычниками, подчинившими Русь, но последствия их владычества были разными. Монголы оказались более прозорливыми в том, что не уничтожали основ русскости: язык и веру, а вот Литва сделала неправильный цивилизационный выбор, приведший к упадку (западно)русского языка и православия.

Также и сегодня. Россия – Евразия, пережив распад СССР и лихие 90-е, вернулась на арену истории, а Литва, вступив в НАТО и ЕС, стала катастрофически терять население. Разделение на Западную и Восточную Русь также имеет давнюю традицию. Западные части Древней Руси попали под власть Литвы и Польши и в силу длительного нахождения в составе ВКЛ и Речи Посполитой приобрели ряд особенностей, восточная часть – Московское княжество развивалось во взаимодействии с Золотой Ордой и в силу этого также стало своеобразным государством.

В наше время мы, возможно, наблюдаем не возрождение этих традиций, а их реконфигурацию. С одной стороны мы имеем Союзное государство России и Беларуси – по сути, Северную Русь и политическую традицию суперпрезидентской власти, а с другой – Украину, Южную Русь с её политической традицией майданной полуанархии.

Этот древний дуализм и его последствия можно хорошо проиллюстрировать судьбами князей Александра Невского и Даниила Галицкого.

Александр Невский сделал судьбоносный выбор в пользу Орды и стал в определенном смысле архитектором будущего величия Северо-Восточной Руси. Он наладил хорошие отношения с монголами и разгромил западных захватчиков: шведов и немцев. Всё это имело далеко идущие геополитические последствия.

Даниил Галицкий предпочёл союзу с монголами активное развитие отношений с Западом, католической церковью. Даже получил от папы римского титул короля Руси.

Но если рассматривать их стратегии «в долгую», то Александр Невский, безусловно, оказался прозорливее Даниила Галицкого, поэтому и стал святым, а Даниил в итоге проиграл свою партию, его потомки не сохранили статус королевства и вообще вскоре были подчинены литовцами и поляками.

Этот выбор, очевидно, стоит и сегодня перед народами русского корня. Украина, как и когда-то Даниил, сделала ставку на интеграцию в Запад. Результат плачевный. Россия выбирает между союзом с Китаем и ЕС и пока не понятно, какой выбор сделает.

Ю. Лотман полагал, что нужно ориентироваться на Европу, по примеру европейской культуры вводить в систему культуры третий, промежуточный, посреднический элемент. В политике и экономике у европейцев это был парламент и различные корпорации, выступавшие посредниками между властью и обществом.

Россия как целое, как субъект, в принципе, в Запад не интегрируема. И поэтому все иллюзии о том, что будет какой-то правый консервативный интернационал у России с Америкой, с Европой, – это не работает. Это иллюзии, миражи, которые Запад искусственно, с выгодой для себя, в России поддерживает. Но по факту «клуб господ», которым является Запад, для России, для большинства её населения, закрыт.

Надо искать собственный путь. В России происходят попытки «красно-белого» примирения, синтеза, на самом деле пока не очень удачные. Механически объединить разные полюса не получится, нужна некая метапозиция по отношению к ним.

Какой она может быть? По отношению к прошлому она явно должна происходить из будущего. То есть мы должны спорить не о том, кто более святой – Николай II или Сталин, а о том, какая программа будущего для России более жизнетворна. И как-то особо претендентов на выдвижение такой программы не видно.

Из «красного» лагеря в основном звучат предложения ещё раз повторить революцию и сделать римейк СССР, учитывая его ошибки. Из «белого» доносятся упования на то, что современное положение России уже обеспечивает её достойное место в будущем, главное – побольше православной веры и избавления от «красного» наследия.

Нужно ли говорить, что обе эти позиции вопиюще не футурогенны, в них нет ростков будущего. И из попытки их соединить оно тоже не появится.

Тогда откуда им вообще взяться? Из мировоззрения и деятельности тех, кто прекрасно понимает, что в России невозможно устойчивое государство иначе как с сильным социальным характером и что для этого не обязательно вести войну с религией или царским наследием, если оно ещё осталось. Понимает, что для того чтобы не дойти до состояния, когда революция станет единственно возможным решением нужно кардинально менять экономическую модель. Да, для этого нужно меньше монополизма и влияния ТЭК, не нужна такая финансовая привязка к Западу, как сейчас, а нужно больше стратегического государственного планирования, вложений в передовые технологии, НИОКР и общеевразийскую инфраструктуру.

Для этого придётся искать немалые средства. И их нужно найти, даже если понадобится пожертвовать роскошью, благополучием, привычным образом жизни многих из правящего класса. Если этого не сделает сама власть, рано или поздно это сделают за неё.

Возможно ли это? Ответ на этот вопрос означает ответ на то, есть ли у нас у всех, как цивилизации, будущее как таковое.