Kitabı oku: «Привилегия выживания. Часть 1», sayfa 14
Миновав его, я чуть вильнул влево и, со скрежетом освободившись от удерживавшего нас препятствия в лице легковушки, ненадолго утопил педаль в пол, разгоняясь, чтобы как можно скорее уйти из-под огня. И не зря, сзади еще пару раз раздавалась стрельба, хотя попаданий по машине я так и не услышал.
Вырвались. Вырвались, твою мать. Эта мысль, как сошедшая с ума от счастья собака при возвращении домой хозяина, металась в голове, сбивая любые попытки сконцентрироваться.
Пацана высадили метров через двести. Он не побежал, не попытался укрыться в лесу, просто стоял на дороге и смотрел нам вслед, держась за ухо.
Через несколько километров мы доехали до поворота, от которого приблизительно в трех-четырех сотнях метров разбили лагерь по дороге сюда.
– Останови, – сквозь зубы бросил Бакир.
– Нет, – моментально возразил Смоукер, – мы не успеем…
– Останавливай! – перебил его Бакир, открывая на ходу дверь.
Я затормозил, стрелять в человека старик, может, и не был способен ни при каких условиях, но вот выпрыгнуть на ходу – это я вполне допускал. Как только машина остановилась, Апостол также открыл свою дверь.
– Ты-то куда собрался? – спросил я.
– Я не могу их бросить, – говорил он с трудом, каждое слово давалось через боль.
– Никто никого не бросает, – сказал Смоукер, то и дело поглядывая в заднее стекло, – мы вернемся, когда за нами хвоста не будет. А сейчас у тебя кровотечение может открыться…
Петр покачал головой.
– Я не боюсь. Меня там, – он указал пальцем вверх, – встретят жена и дочка, и я смогу попросить у них прощения за то, что не был с ними до конца. А сейчас, – Апостол слабо кивнул в сторону Бакира, – они моя семья.
Бакир помог ему выбраться из машины, подставил плечо, и они медленно пошли в сторону лагеря.
Я смотрел, как они удаляются, и не мог ни уехать, ни побежать за ними. Последнее было бы равносильно самоубийству, как только преследователи, в наличии которых сомневаться не приходилось, найдут оставленную машину, начнут искать группу по лесам. Группу с раненым и двумя детьми. Группу без транспорта и еды.
Но уехать – значило не просто оставить. И проблема была не в том, что я где-то в глубине души чувствовал, что мы не вернемся. Все сделанное могло быть оправдано лишь жертвой ради группы, в противном случае, Бакир оказывался прав на наш счет.
– Машину легко отыщут, – прервал мое самокопание Смоукер, – поехали, это лучшее, что мы можем сейчас для них сделать. Вернемся, как только сможем.
Я сжал челюсти и надавил на педаль газа, тщетно уговаривая себя, что Смоукер прав. Впрочем, мы действительно вернулись через трое суток. Поблизости ничего найти не удалось, поэтому мы выгребли из нашего тайника рядом с водонапорной башней и привезли все свои запасы.
На месте лагеря осталось только небольшое кострище и тело Апостола, накрытое спальным мешком.
Смоукер положил автомат, закурил, сел на землю, закрыв свободной рукой глаза. Я стоял над телом и не мог пошевелиться, казалось, еще немного, и меня разорвет от ярости и чувства вины. Так простоял без движения, наверное, несколько минут. Смоукер подошел, положил руку мне на плечо. Я обернулся. Под моим взглядом он убрал руку и отступил на шаг.
– Ради чего? – спросил я. – Ради чего?
– Я был не прав, – тихо сказал он.
– Нет, прав. И Бакир был прав. И Апостол был прав, – сказал я. – Только все это было бессмысленно.
– А тебе какой смысл нужен? – неожиданно зло ответил он. – Спасти всех, чтоб жили долго и счастливо? Лежал бы сейчас рядом, – Смоукер кивнул на тело.
Зря он это.
Скинув с плеча автомат, я рванулся вперед, выбрасывая прямой правой, но Смоукер был готов. Он нырнул под удар и тут же сам пробил в живот. Удар был с короткого замаха, через куртку дыхание не сбил, только остановил. Смоукер рванулся вверх, схватив обеими руками меня за шею, попытался пробить в голову коленом. Я в последний момент успел подставить руки и ответил пинком по голени опорной ноги. Смоукер тихо взвыл, ослабив хват и дав мне возможность вырваться. Выпрямляясь, я ударил прямой ногой в район солнечного сплетения. Хорошо попал. Смоукер отлетел на метр, упал, перекатился через спину и вскочил в стойку, пытаясь справиться с перехватившим дыханием, хватая ртом воздух. Я быстро сократил дистанцию и пробил левой-левой-правой. Но попал только первым, и то вскользь, от остальных Смоукер ушел. Вторую серию я сделать не успел, дыхание к Смоукеру вернулось, и, сделав ложный замах правой рукой, на который я среагировал, он от души приложился левой ногой боковым по печени. У меня от боли аж искры из глаз посыпались. Я отшатнулся, и Смоукер тут же обрушился на меня с длинной серией руками в голову, под разным углом, не давая опомниться или подстроиться. Я пытался отступать и уклоняться, но раза три точно пропустил. В голове зашумело, периферическое зрение пропало. Я резко бросился в ноги и, навалившись плечом, повалил Смоукера на землю. Он вцепился в мою куртку и рванул в сторону, пытаясь меня перевернуть и оказаться сверху, но, переворачиваясь, я в свою очередь рванул его в ту же сторону, мы перекатились еще раз, и он снова оказался внизу. Пытаясь остановить вращение, Смоукер меня отпустил. Освободившись, я тут же вскочил на ноги. Он тоже, но опоздал буквально на полсекунды. С широкого замаха, почти наугад из-за кругов перед глазами, я врезал апперкотом справа. Попал. Смоукера повело, и он, не удержав равновесие, опустился на колено.
Ярости больше не было. Желания продолжать – тоже. Я постоял пару секунд и тяжело осел на землю, вытянув ноги. Только после этого Смоукер позволил себе расслабиться и повалиться на спину.
– Ну что, спустил пар? – осведомился он, продолжая валяться. – Легче стало?
– Не особо, – вздохнул я, осторожно пробуя пальцем рассеченную бровь.
Я в тот момент думал, что с ним происходит то же самое, что и со мной. Что его разрывает чувство вины, злобы на себя, на других, на обстоятельства, на несправедливость жизни, в конце концов. Я был слишком сосредоточен на себе, чтобы понять.
Через неделю мы наткнулись на небольшую группу, четыре человека. Увидели их прежде, чем они нас. Случайно, просто оказались в нужном месте в нужное время.
Я собирался привычно тихо обойти их и топать своей дорогой, но Смоукер меня остановил. Сказал, что не собирается больше бегать от неизбежного. Я понимал, о чем он, но в тот момент отказывался признать это. Спросил его. Он ответил, прямо и ясно. Даже не спрашивал, пойду ли я с ним, просто ждал, пока я осознаю очевидный для него факт. Я недолго колебался. Кивнул. Дальше была наша первая охота.
Смоукера с Алисой я прождал неделю. Заканчивался провиант, который я на следующую ночь таки умудрился вытащить из схрона в багажнике одного из ржавевших рядом с развязкой автомобилей. Но я был готов ждать до последней банки консервов, хотя причиной было отнюдь не строгое следование договоренностям.
За долгое время нахождения в паре я привык к тому, что один из нас всегда бдит и охраняет второго. Сутки для нас делились примерно на три части: когда сплю я, когда Смоукер, и когда мы передвигаемся или работаем. Под работой понималось абсолютно все, ну кроме пожрать и справить нужду.
Эта рутина и наличие напарника стали для меня абсолютом, как смена дня и ночи или времен года. Тем тяжелее стало столкновение с новой реальностью, к которой я оказался совершенно не готов. Тем не менее, я изо всех сил старался окончательно не впасть в паранойю и мыслить конструктивно.
В принципе, логичным решением было бы двинуться к оружейному магазину самому, но даже при том, что маршрут до места я знал отлично и сам по себе путь с закрытыми глазами мог бы пройти, с нынешним арсеналом, да еще и в одиночку, такой поход превращался в смертельную лотерею.
Если оставлять за скобками сознательное невозвращение, все многообразие «чего угодно», что могло бы произойти, сводилось для меня, по сути, к двум вариантам. Либо Смоукер мертв, либо их с Алисой прижала дохлятина, или еще хуже – люди, причем так, что они не могут выбраться самостоятельно.
С первым все понятно, думать тут не над чем. А вот второй не давал мне покоя. Если я рвану в город, смогу ли я чем-то оказавшимся в западне помочь? Против людей – точно нет. Эти не будут сидеть под дверью, скорее наблюдать с удобной отдаленной позиции и простреливать подходы.
А если зомбаки? Зависит от количества, естественно. Но если бы их было немного, Смоукер бы уже разобрался самостоятельно.
Я вдруг поймал себя на том, что говорю вслух, и даже не шепотом, а в голос. Твою мать. И рука опять дрожит.
Неделя в одиночестве раскачала нервную систему до предела. Я почти не ел, стараясь максимально экономить скудный запас продуктов, и почти не спал. Ощущение опасности, незащищенности перед лицом любой угрозы во время сна, давило как тисками. Поначалу мне удавалось это игнорировать. Ровно до момента, пока, проснувшись, не обнаружил зомбака под своим деревом. Засранец наверняка пришел от развязки, да и действительной проблемы в одиночку не создавал, но теперь сомкнуть глаза дольше, чем на полчаса, как бы мне этого ни хотелось, я не мог. Чаще всего удавалось задремать минут на пятнадцать, но как только я начинал проваливаться в фазу более глубокого сна, развивалось некое подобие панической атаки, мгновенно выдергивая обратно в реальность. Все, дольше ждать было нельзя. С катушек съеду раньше, чем закончатся запасы еды.
Плюнув на все предыдущие рассуждения, я собрал вещи, залил бак мотоцикла под крышку и с наступлением сумерек поехал к городу. Будучи в паре, я бы, безусловно, предпочел идти пешком и засветло. Обычно мы со Смоукером так и шли, не торопясь, тихо и аккуратно, добираясь до оружейки примерно за сутки, со всеми необходимыми остановками и предосторожностями.
Сейчас же я рассчитывал добраться до места за час. Теоретически, если выжать остатки дури из двухколесного динозавра, можно было и быстрее, но дорогу было видно уже так себе, а рисковать включать фару я не хотел.
Минут через двадцать монотонной езды по окружной меня начало клонить в сон. Вот же блядь, где он был всю неделю?! И какого хера именно сейчас?! Я что есть мочи помотал головой. Сон отступил, но через минуту вернулся. Я чуть сбавил скорость и сильно прикусил язык. Бесполезно. Впереди уже был нужный съезд с окружной. Я отвесил себе оплеуху, и вдогонку еще одну, сильнее. Вроде отпустило. Кожа на щеке горела, будто к горячему утюгу прислонился, но голова немного прояснилась.
Мимо проплыли первые дома на окраине, по моим прикидкам, ехать оставалось полчаса всего. Однако уже почти совсем стемнело, а в городе из-за тени от зданий будет еще темнее. Фару все-таки придется включить. Один хер уже теперь, уговаривал я себя, все равно на мотоцикле в город – это как с поездом играть в «кто первый свернет». Щелчок кнопки на руле, и дорогу впереди озарил свет. Фара, разумеется, была старой и тусклой, но ехать по сравнению с предыдущими условиями стало куда приятнее. И в этом крылась своя опасность. Незаметно снова начали слипаться глаза.
Впереди стоял развернутый почти поперек дороги седан. Я не заснул, глаза были открыты, но вот сознание будто под воду провалилось. Звуки вокруг приглушились, зрение затуманилось, седан впереди приглашающе подставил правый борт. Мне было легко и комфортно. Сейчас я врежусь в него, перелечу через руль, приземлюсь на мягкий, теплый асфальт, повернусь на бок и засну, глубоко и спокойно…
По тормозам я ударил в последний момент. Не помогло. Удар пришелся в левое крыло. Меня мгновенно сорвало с мотоцикла и швырнуло вперед, через багажник автомобиля. Перед глазами мелькнул свет фары. Я только успел сгруппироваться. Удар, еще удар. Плечо, колено, спина, локоть, голова.
Боль была сильной, но терпимой, то ли из-за сотрясения, то ли от шока. Кое-как приподнявшись, я оглянулся. Метров семь протащило, не меньше. Похоже, после своего неуклюжего сальто я приземлился сначала на ноги, это и спасло.
Не удосужившись проверить, не сломано ли чего, я вскочил и поковылял к мотоциклу. Тот лежал на боку и признаков жизни не подавал, мотор молчал. Тихо сквозь зубы подвывая от боли, я поставил его на колеса и попытался завести. Двигатель чихнул и умолк. Еще две попытки результата не дали.
Доездился, блядь, упырь сонливый. Теперь только на своих двоих, это часа два, не меньше, но сам виноват.
«Сайга» тоже пострадала. Я нашел ее рядом с мотоциклом с окончательно расколотым прикладом, который в два удара об асфальт со злости удалось полностью отделить от ствольной коробки. Ну и хер с ним, меньше тащить.
Закинув карабин за спину, все еще хромая от боли в колене, я заставил себя перейти хотя бы на легкий бег.
Правой-левой, правой-левой. Держаться широких улиц и не думать. Совсем не думать. Не просчитывать варианты, потому что какие тут нахер варианты, ты покойник практически.
Правой-левой, правой-левой. Забудь про боль, ты не с поломанными ногами лежишь, и кровью не истекаешь, больно – значит, живой, беги, сука.
Правой-левой, правой-левой. Не оборачивайся, не трать время, даже если сейчас их нет, будут, полгорода дохлятины сбежится сожрать тебя, гаденыш, беги.
Правой-левой, правой-левой. Давай, поднажми, еще три раза по столько и ты на месте, финишная прямая почти, а ты даже не вспотел.
Наконец мыслей не осталось, даже страх куда-то ушел, только бег, дыхание и темные силуэты домов по сторонам. Вдох-выдох, гулкий стук ботинок по асфальту, клацанье болтающегося за спиной карабина.
В два часа уложиться не удалось. И в три. И в четыре. В темноте я несколько раз путал повороты, пытаясь срезать напрямик, приходилось возвращаться. Когда на уже подкашивающихся ногах, выплевывая наружу горящие огнем легкие, добежал до оружейки, начало светать.
Я позволил себе первый раз оглянуться. Дохлятины на хвосте не было. Впрочем, рано радоваться, ближе к концу дистанции колено подотпустило, так что темп я держал вполне приличный, могли и подотстать, нагонят, надо поторапливаться.
У оружейки зомбаков тоже не оказалось. Люди? Легко, только уже плевать, на рекогносцировку времени нет, противопоставить мне им нечего, а разворачиваться назад сейчас будет еще тупее, чем направиться сюда изначально.
Придушив мысли о предосторожностях, я доплелся до входа. Внутри, несмотря на полумрак, все было знакомо до боли. Ничего не поменялось. Магазин на первом, небольшой офис со входом изнутри магазина на втором, никаких открытых потайных дверей, новых трупов или тел зомбаков.
Ровным счетом ни-че-го.
Сил идти куда-либо, даже искать достойное убежище уже не осталось, ни физических, ни морально-волевых.
Найдя в офисе единственный отдельный небольшой кабинет, проверив, что дверь открывается в зал, сорвал ручку с внешней стороны, используя свой карабин как рычаг, закрылся в кабинете. От людей не спасет, но дохлятина точно не откроет.
Лег на единственном свободном месте, у окна, на пол, пошарил во внутреннем кармане куртки и выудил рацию. Включил, проверил канал, поднес ко рту и зажал тангетку.
– Смоукер Хантеру.
Подождал несколько секунд и повторил вызов.
– Смоукер Хантеру ответь.
Ясно. Поставил рацию рядом с собой, перевернулся на бок, положил руку под голову и закрыл глаза.
«Сейчас отдохну, пару минут полежу и все», – шепнул я себе и почти мгновенно уснул.
Глава 7
Год первый, зима.
Жизнь любого человека постоянно сопровождает множество опасностей. О большей части из них мы предпочитаем не думать, чтобы не сойти с ума от страха и паранойи. Никому неохота постоянно держать в голове, что здание, в котором он находится, может обвалиться, что на улице в него может ударить молния, или что можно банально склеить ласты, провалившись в открытый люк канализации.
С остальной частью опасностей мы сживаемся, привыкаем к ним, веря в установленные социумом догмы: правила поведения, технику безопасности, и тому подобное. При этом твердим себе, что все будет хорошо, что все получится, что уж с нами-то точно ничего плохого не случится. Особенно легко такая мантра дается, когда ты молод, здоров и безосновательно уверен в себе.
И поэтому мы во множестве разных ситуаций в жизни готовы рисковать, даже когда в этом нет реальной необходимости, любим иногда пощекотать себе нервы, заглянуть, так сказать, страху в лицо.
Чушь собачья! Нас не пугает опасность сама по себе, насколько огромной она бы ни казалась. Настоящий страх вызывает отсутствие контроля, ощущение беспомощности перед угрозой, когда чувствуешь, что тебя тащит по течению, а ты не в состоянии сделать ничего, кроме как барахтаться, пытаясь не захлебнуться. И тогда, какой бы ты сильный, умный и смелый ни был, даже самое ничтожное сомнение, самая легкая неуверенность рано или поздно сожрут тебя изнутри.
– Подъем, бля! – вместе с командой из глубокого сна меня вырвал пинок ботинка в живот. Рядом, судя по похожим звукам, будили Смоукера.
Я с трудом принял положение сидя. Удивительно, но память отказывалась подсказывать, как мне удалось заснуть, ведь вечером казалось, что нервное напряжение от ожидания не даст сомкнуть глаз.
Мне развязали ноги, рывком подняли и без особых предисловий повели на выход. Коридор, направо, лестница вниз, другой коридор, пошире, поворот, лестница вверх, два пролета. Не то чтобы запоминание маршрута было необходимым, или вообще имело значение, скорее я хотел побыстрее проморгаться и привести в боевую готовность если не весь организм, в конце концов, затекшие ноги и почти полностью онемевшие руки размять не улыбалось, то уж какие-никакие упражнения для мозга я был вполне в состоянии сделать.
Путешествие закончилось, как и предполагалось, довольно большим гаражом. Свет от фонарей наших конвоиров метался по помещению, но я все же успел рассмотреть два десятка машиномест под легковые и четыре под микроавтобусы «скорых», которых в наличии осталось всего две машины. Рядом с ними был припаркован мобильный командный пункт – тоже микроавтобус, только армейский и тяжело бронированный. Похоже, что он стоял здесь не меньше пары месяцев, видимо, местные военные во время эвакуации оставили его по какой-то причине, а вскрыть людям Старого его не удалось.
На стандартного размера машиноместах расположились разнокалиберные внедорожники, стоило отдать должное Старому в выборе средств передвижения, дорожный просвет и мощный движок при нынешних обстоятельствах имели определяющее значение.
Нас провели через все помещение и поставили на колени рядом с широким и высоким проемом в стене, за которым угадывался пандус, дугой уводивший то ли на следующий уровень, то ли непосредственно на поверхность. В пользу последнего говорил холод, которым явственно тянуло от проема.
Двое из четверых гоблинов, сопровождавших нас, куда-то скрылись, оставшаяся парочка закурила, облокотившись на высокий «кенгурятник» ближайшего автомобиля. В ответ на просьбу Смоукера поделиться сигаретой они поржали и рекомендовали хавальник завалить, дабы случайно зубы не растерять.
За исключением фонарей конвоиров в помещении стоял непроглядный мрак.
Вернулись двое, принеся с собой четыре рюкзака примерно по полтиннику литров каждый. Сразу за ними в гараж спустился Старый в сопровождении Дэна и Тохи.
– Доброе утро, други мои! – лицо Старого освещено не было, но в голосе угадывалась улыбка от уха до уха, – как спалось? – спросил он с такой заботой, что меня аж передернуло. Козел.
– Нормально спалось, – откликнулся Смоукер без тени иронии и продолжил чуть громче, – Степан Артемьевич, дайте еще сигарету, а то у ваших друзей не допросишься.
При этих словах четверка гоблинов, вполголоса общавшаяся между собой, сопровождая процесс периодическими жизнерадостными смехуечками, враз затихла. Уж в чем Старому отказать было нельзя, так это в умении установить дисциплину, все четверо подобрались, наверняка мысленно обещая при первой возможности вырвать Смоукеру язык.
– Да кури на здоровье, – рассмеялся Старый, выуживая и кармана пачку, – а ты, Сеня, как насчет подымить?
Я кивнул.
– Еще будут какие пожелания? – спросил он, не отвлекаясь от организации нашего перекура.
– Вообще да, если честно, – проговорил я, с трудом удерживая зажженную сигарету во рту, – в туалет хочется так, что сил никаких нет.
– А что ж вы сразу-то не сказали? – расстроился Старый, разве что руками не всплеснул. – Докуривайте, и будет вам туалет.
С этими словами он повернулся к Дэну и Тохе.
– Толя, возьми с собой Карася и Гриню, проводите орлов на насест. А ты, Дэнчик, заканчивай сборы, заводите четырехсотку и один реанимобиль, только проверьте все хорошенько, чтоб туда-обратно без остановок. Из мобиля все лишнее во второй сложите. Давайте в темпе, хлопцы, прыжками.
У нас отобрали недокуренные сигареты и затушили, после чего повели к той двери, через которую в гараж заходил Старый. Прошли несколько пролетов по лестнице, два полутемных коридора и остановились у двери с недвусмысленной надписью.
– Так, – вздохнул Тоха, впившись в меня взглядом, – писюны вам тут никто держать не собирается, так что руки временно освободим. Если кто взбрыкнет – отправим на тот свет прямо со стульчака. Уяснили?
Мы со Смоукером односложно выразили свое понимание местных правил посещения сортиров для гостей. После чего тугой армированный скотч на моих запястьях рассекли ножом и втолкнули в туалет. Проходя через полутемный тамбур с умывальниками в сторону непосредственно санузла с кабинками, я на ходу начал прикидывать шансы взбрыкнуть. За мной зашли два автоматчика, проход между раковинами и противоположной стеной был неширокий, шанс устроить свалку был, но освобожденные только что руки были абсолютно онемевшими и висели плетьми, каждое движение давалось через боль. Ближайшие пару минут не стоило даже думать о том, чтобы вырвать у кого-то из топающих за спиной гоблинов оружие.
В зале с кабинками было непривычно светло и зверски холодно, единственное большое окно было разбито, причем явно намеренно, по всему периметру, из-за чего под ним образовался целый сугроб. Почему разбили – понятно, даже при температуре как на улице вонь в зале стояла адская, ближняя кабинка к двери была закрыта, но следующие две дверцы были распахнуты, и говнище там разве что по стенам не было размазано. Унитазы переполнены, рядом валялись горы загаженной туалетной бумаги, старых газет, каких-то распечаток.
Меня подтолкнули к относительно чистой четвертой кабинке. Осмотревшись, я не обнаружил там ни намека на бумагу.
– А есть, чем жопу-то вытереть? – поинтересовался я у гоблинов.
– Клешней своей подотрешься, – нехотя откликнулся один из них.
– Ну, как скажешь, тебе же потом мне обратно руки связывать, – пожал плечами я.
– Блядь, ну вон, нарви себе из использованной! – он проявил прямо-таки искреннее участие, очевидно живо себе представив описанный мной процесс.
Руки постепенно приходили в норму. Несмотря на неприятное ощущение, как будто десятки иголок впиваются в каждый палец, я понимал – кровообращение восстанавливается. Отрывая себе чистые куски газет, украдкой поглядывал на автоматчиков. Они находились в разных углах зала, то есть теоретически, бросаясь к одному, я мгновенно попадал под огонь его напарника, даже с учетом эффекта неожиданности слишком рискованно. При должном везении был вариант после броска сцепиться с ближайшим противником и, развернувшись вместе с ним, укрыться от огня дальнего, но живой щит от автоматной очереди вопреки законам кинематографа был защитой только слегка более надежной, чем кусок картона, например. В общем, взбрыкивание радужных перспектив не сулило.
С опорожнением кишечника я справился быстро, и как только надел обратно штаны и куртку, меня выдернули из кабинки, повалили лицом на грязный кафельный пол, связали запястья скотчем и потащили к выходу.
Настала очередь Смоукера. Пока его заводили внутрь, я, стараясь чтобы это было незаметно для Тохи, попробовал пошевелить запястьями. На этот раз меня вязали на скорую руку, не тяп-ляп, но и не особо крепко. Ослабить скотч получилось, но совсем немного, недостаточно для попытки освободиться.
Сам Тоха стоял, прислонившись к стене, и вяло пожевывал то ли жвачку, то ли конфету, искоса наблюдая за мной, я же для вида переминался с ноги на ногу, чтобы скрыть движения рук за спиной. Действовать все равно нужно было крайне осторожно, скотч похрустывал при растяжении и скручивании, спалиться при этом как два пальца обоссать. Я настолько был поглощен этим занятием, что вздрогнул, когда из туалета донесся резкий глухой звук удара. Тоха тут же встрепенулся и направил на меня автомат. Я, естественно, изобразил статую.
– Что там у вас?! – чуть приоткрыв дверь свободной рукой и не спуская с меня глаз, спросил он.
– Все зашибись, Толян, наш армейский друг с горшка слез неудачно, поскользнулся, – с ехидцей ответил один из гоблинов.
Мудачье, это они сигарету припомнили Смоукеру.
– Давай, Рэмбо, поднимайся, – подал голос второй ублюдок.
Секунду спустя снова удар, и еще один.
– Что ж ты неуклюжий такой, боец, как только тебя в армию-то взяли? – деланно сокрушался первый.
– Пацаны, хорош! – повысил голос Тоха. – Выводите, времени нет.
Дверь распахнулась, и из туалета выволокли скривившегося от боли Смоукера. Он упал на колени, все еще хватая ртом воздух, в живот били, главное, чтобы без сломанных ребер.
Когда нас привели обратно в гараж, один из внедорожников и машину реанимации уже выкатили с парковочных мест. Они стояли друг за другом лицом к выезду. Двое бывших конвоиров, остававшихся с Дэном, торчали рядом с не тронувшейся с места «скорой», укладывая в нее носилки, чемоданы и какое-то мелкое оборудование, Старый и Дэн беседовали рядом с готовым к выезду внедорожником. Точнее – первый, скупо жестикулируя, давал какие-то указания, а последний только скалился и время от времени коротко кивал. Завидев нашу процессию, Старый хлопнул по плечу Дэна, и тот запрыгнул внутрь «скорой», на место водителя. Нас тем временем поставили на колени перед Старым.
– Други, ну вы и горазды серить, – обратился к нам Старый с усмешкой, – мы уж заждались, пора в путь-дорогу, а то ведь до вечера не уедем. Готовы? – спросил он скорее для проформы, потому как, не дожидаясь ответа, продолжил, обратив внимание на злобное выражение лица Смоукера. – А вот щеки дуть – это вы бросьте, ежели по поводу вчерашнего. Это в армии все просто, отцы-командиры за вас подумали, инструкцию на любой случай жизни расписали, знай только приказы выполняй.
Он, казалось, увлекся, сквозь ширму иронии отчетливо звучали отголоски искреннего праведного гнева.
– Натаскали птенцов желторотых клевать по свистку, а у них самих сомнение в голове и не мелькает даже. Объяснили же знающие старшие, кто правый, кто левый, зачем тупыми вопросами голову забивать, да? Только в ногу строем маршировать мешает. А тут вдруг раз, и сюрприз такой, по эту сторону колючки-то, оказывается, рыцарям королевства нисколечко не рады, даже шмальнуть норовят в светлую головушку. Как же так, где справедливость и уважение к защитникам отечества?
Старый присел перед нами на корточки и заговорил тише, но с нажимом, будто гвозди вколачивал каждым словом.
– Кончилось королевство, ребятки, лопнуло как мыльный пузырь, нет больше правых и левых, никто не защитит и никто не поможет, за все, что принималось как данность, нужно драться. Ваше существование теперь – привилегия, и полагается она далеко не каждому.
Он поднялся на ноги, короткая лекция окончена.
– Сеню, – Старый указал на меня, – грузите в четырехсотку, будет дорогу показывать. Второго – в реанимобиль, в кузов. Все, стартуйте.
Меня запихнули во внедорожник, на заднее правое сиденье, слева сел Тоха, положив автомат на колени так, чтобы в любой момент полоснуть меня очередью, впереди расселись два мудака, сопровождавшие нас до сортира.
Заурчал двигатель, вспыхнули фары, осветив стену напротив и ведущий наверх пандус. Видимо, прогреть движок успели еще в наше отсутствие, машина сразу мягко тронулась и покатила вперед.
По мере подъема по пандусу впереди светлело, не доезжая полвитка до поверхности, водитель потушил фары. Из гаража автомобили вынырнули с тыльной стороны здания, и теперь объезжали больницу по кругу, единственные ворота на территорию находились со стороны главного входа.
Несмотря на непроглядные тучи, все вокруг казалось ослепительно белым, вновь повалил снег, еще гуще, чем вчера. Через завесу снегопада с трудом проглядывались силуэты соседних зданий.
– Хватит чахнуть, – Тоха больно пнул меня по голени носком ботинка. – Куда ехать?
– На северо-запад, восьмое шоссе, – ответил я.
В этот момент мы достигли ворот. Водитель остановил внедорожник, опустил стекло, и, высунув руку, коротко махнул. Тут же из главного входа выскочили двое и бодрой рысью, периодически поскальзываясь на присыпанном снегом обледеневшем асфальте, поскакали к воротам. По задумке, ворота имели электропривод и открывались с пульта в будке охраны, но в отсутствие электричества, разумеется, никакого другого способа, кроме ручного, не было. Вдвоем гоблины быстро разобрались со стопорами, удерживавшими ворота на месте, затем, навалившись, один у торца, а второй у противовеса, откатили их в сторону.
Пока внедорожник выезжал с территории больницы, я попытался рассмотреть место, где должен был находиться синий кроссовер, на котором мы вчера приехали, но безрезультатно. То ли снегопад был слишком плотным, то ли кроссовера там уже не было. Стали бы нас держать отдельно друг от друга, если бы захватили всех пятерых? Оставили бы их в живых?
– О себе лучше думай, – сказал Тоха, заметив мой взгляд.
Разумеется, мне хотелось узнать, что случилось с Фитилем и девушками, ведь нас всех спалили еще на подъезде, но спрашивать я передумал. Не было никакого резона даже отвечать на мой вопрос, тем более – правду.
Лавируя между припаркованными машинами, наш мини-конвой медленно, как сапер по минному полю, пробирался через площадь.
У меня комок подкатил к горлу, сердце забилось чаще. Фраза Тохи сработала как некий спусковой механизм. Мысли о товарищах по несчастью отошли на второй план, уступив место инстинкту самосохранения. Я нервно сглотнул, отвернувшись к окну, смотрел на проплывающие мимо машины, теперь больше напоминавшие сугробы на колесах. Показалось, или было движение? Там, между дальних рядов. Нет, точно показалось, в этом гребаном снегу рассмотреть что-либо нереально.
Но страх не отступал, наоборот, становился все сильнее. Засада реальна, и она где-то близко. Не прямо за воротами, чтобы не рисковать попасть под огонь из здания больницы, но наверняка и не слишком далеко от площади, иначе пришлось бы перекрывать слишком много направлений.
