Kitabı oku: «Слезы Бодхисаттвы», sayfa 8

Тьяп и Тьрук еще сильнее прижали Викрама к земле, продолжая заламывать ему руки. Апанг тем временем неторопливо снял намотанную вокруг пояса старую выцветшую краму, из которой состояла вся его нижняя одежда, и широко расставил ноги возле головы Викрама. Через несколько секунд мальчик ощутил острый неприятный запах и почувствовал, как на его затылок полилась теплая струя: Апанг мочился прямо ему на голову.

Викрам еще никогда в жизни не испытывал такого унижения. Он бы предпочел, чтобы Апанг побил его, но только бы не делал того, что он делал в тот момент. Викрам зажмурился и стиснул зубы, стараясь подавить в себе очередной приступ тупого гнева.

Наконец унизительная процедура закончилась. Она длилась лишь несколько секунд, но Викраму показалось, что его поливали мочой целый час. Апанг снова обмотался крамой и удовлетворенно крякнул.

– Ну все, теперь выведите его на дорогу и отпустите. Пусть идет домой и воняет там на всю деревню!

Тьрук и Тьяп подняли Викрама на ноги и повели к дороге, продолжая крепко держать его за обе руки. Но мальчик уже не сопротивлялся: на это больше не осталось сил.

Умываться пришлось в небольшом пруду возле деревни. Викрам снял рубашку, обрызгал тело мутной коричневатой водой и кое-как вымыл голову. Лезть в пруд мальчик не решился, опасаясь обитавших там пиявок и водяных змей, среди которых были и ядовитые.

Викрам чувствовал, как внутри него разрастается чувство ярости. Он понимал, что если бы не Тьрук и Тьяп, то он бы наверняка задушил Апанга до смерти.

Хиен всегда говорил сыну, что нужно воспитывать в себе сострадание и любовь к людям, даже к своим врагам: в таком случае человека ждет хорошее перерождение после смерти. Однако к Апангу Викрам не мог испытывать никаких чувств, кроме острой ненависти.

Теперь нужно было рассказать обо всем Хиену и другим старейшинам в деревне, думал Викрам. Пусть все знают, кто в округе способен совершать такие мерзкие поступки!

Подходя к деревне, Викрам свернул с дороги и пошел напрямик по траве, чтобы немного скоротать путь. Когда он проходил возле хижины Кмао, то вдруг споткнулся обо что-то твердое и рухнул на землю.

Поднявшись на ноги и стряхнув пыль с колен, Викрам с удивлением заметил, что под ноги ему попалась сильно обгоревшая свиная нога.

– Что за ерунда! – воскликнул мальчик.

Видимо, Апанг и его дружки в спешке жарили кусок своей добычи и случайно спалили ее, подумал он. Вот ведь негодяи!

Викрам наткнулся на хромоногого Срона сразу же, как вошел в деревню. Тот был все такой же хмурый и бурчал себе что-то под нос, медленно шагая по направлению к своему двору. Мальчик решил сразу же рассказать ему все.

– Послушай, бонг, я знаю, кто украл и убил твою свинью, – без предисловий и приветствий начал Викрам.

Срон остановился, посмотрел на мальчика удивленным и недовольным взглядом, откашлялся и сплюнул.

– Ты чего такое городишь, малец? – грубо спросил хромоногий. – Чего тебе надобно от меня, а?

– Я говорю, что знаю, кто украл у тебя свинью, – повторил Викрам, терпеливо дожидаясь, пока смысл его слов дойдет до сознания туго соображавшего Срона. – Это Апанг, сын Приепа.

– И откуда же ты это знаешь? – недоверчиво спросил Срон. – И почему я должен верить тебе?

– Я сегодня видел, как он со своими дружками разделывал тушу в лесу. Я уверен, что это была Колап. Честное слово, я видел это совсем недавно. Я не смог ничего сделать, так как был совсем один.

Срон задумался и почесал затылок своими сухими длинными пальцами.

– Видел, говоришь?.. Ну ладно, я схожу к этому пьянице и бездельнику и все выскажу по поводу его сынка! И ты пойдешь со мной, все ему расскажешь.

– Боюсь, что это бессмысленно, – вздохнул Викрам. – Апанг уже давно не живет с отцом. Он вообще редко в деревне появляется. Приеп вряд ли знает, где он живет сейчас.

– Ну ничего, мы найдем его, найдем… – произнес Срон, продолжая медленно двигаться к дому.

Викрам тоже пошел своей дорогой. Вдруг хромоногий окликнул его.

– А знаешь что, – сказал он, выдавив из себя грустную улыбку. – Я ведь уже понял, что это не твой отец. Он бы такого никогда не сделал.

За обедом мальчик вкратце рассказал родителям историю со свиной тушей в лесу. Правда, о позорном издевательстве Апанга он решил умолчать: о таких вещах лучше вообще никому никогда не рассказывать.

– Да, дела… – задумчиво протянул Хиен. – И где теперь искать этого мерзавца?

– Я не знаю. Но я несколько раз встречал его по дороге в школу, – сказал Викрам. О своих прежних стычках с Апангом он тоже решил не рассказывать.

– Они били тебя? – взволнованно спросила Совади.

– Да ерунда, – отмахнулся Викрам. – Ничего страшного.

– Ладно, мы попробуем отыскать его. Я тут в округе всех деревенских и уездных старост знаю. Сегодня же наведу справки. Он от нас не уйдет!

Со стороны дороги послушался рев двигателя, и через несколько секунд во двор въехал Сопхат. За его спиной сидела Амара. Увидев ее, Викрам широко улыбнулся и тут же выбежал навстречу гостям.

– Извините, что так неожиданно, – сказал Сопхат. – Просто выдался свободный денек, вот и решил к вам заскочить.

– Привет, Викрам, – тихо поздоровалась Амара, слезая с мопеда и подходя к мальчику. – Я попросила дядю Сопхата, чтобы он взял меня с собой.

– Привет, я очень рад тебя видеть! – воскликнул Викрам.

Хиен и Совади спустились во двор и поприветствовали гостей. Сопхат сразу же представил им Амару.

– Викрам мне рассказывал про тебя, – сказал Хиен, ласково улыбнувшись девочке. – Я сам очень люблю балет, это великое искусство.

Услышав эти слова, Викрам чуть заметно улыбнулся: он знал, что его отец ни разу в жизни не был ни на одном балетном представлении и сказал эту фразу просто из вежливости. «Надо будет обязательно сходить с ним на балет», – мысленно пообещал себе мальчик.

– Очень хорошо, что у Викрама есть такие друзья, – продолжал Хиен. – Ну что ж, проходите, угостим вас обедом.

– Я сейчас приготовлю все, – всполошилась Совади.

– Да нет, мы уже пообедали в городе, не беспокойся, дорогая сестра, – сказал Сопхат и повернулся к Хиену. – Я вот тебе кое-какие инструменты привез, как ты просил, братец.

Сопхат отвязал от заднего сиденья «Хонды» туго набитую потертую сумку и протянул ее Хиену.

– Ну спасибо, брат, – поблагодарил Хиен.

– Па, мы пойдем немного прогуляемся, хочу показать Амаре нашу деревню, – сказал Викрам.

– Прекрасно, идите, – сказал Хиен, уже начавший изучать содержимое сумки.

– Только возвращайтесь до темноты, мне пора будет уезжать, – предупредил Сопхат. – Я пообещал Сокху доставить Амару обратно в целости и сохранности.

– Конечно, дядя, непременно! – крикнул через плечо Викрам, выходя со двора вместе с маленькой балериной.

Викрам и Амара побрели по пыльной дороге. Мальчик вкратце рассказывал своей столичной подруге о деревенских жителях, а Амара с интересом мотала головой из стороны в сторону, внимательно слушая его рассказы. Как выяснилось, она еще ни разу не была в деревне.

– Я всю жизнь прожила в городе, – сказала она. – А тут все совсем по-другому… Ха, какой смешной домик!

Амара указала на дом старика Свая, который много раз перестраивался и надстраивался и поэтому выглядел крайне нелепо. Основная часть дома была добротным деревянным строением, к которому с разных сторон лепились убогие коробки из фанеры, пальмовых листьев, ржавых металлических листов и другого подручного материала.

– Да, у старика огромная семья, поэтому он постоянно достраивает свой дом, чтобы все туда поместились, – пояснил Викрам.

– А тебе нравится жить в деревне? – спросила девочка.

– Мне город больше нравится, – признался Викрам. – Здесь жизнь скучная и тяжелая, все работают с рассвета до заката. И некуда сходить совсем: ни кино, ни театра, ничего такого нет. Хотя моим родителям город не нравится совсем.

– Ну понятно, у всех разные вкусы. Мой папа вот считает, что в городе гораздо лучше. Он ведь тоже родом из деревни.

– Пошли, я тебе покажу мое любимое место, – сказал Викрам.

Мальчик свернул с деревенской дороги и повел Амару по узкой тропинке, ведущей через бамбуковую рощу. Из рощи они вышли на большую поляну, заросшую высокой травой. Посреди нее одиноко возвышалось высокое раскидистое дерево.

– Это дерево Бодхи, под ним в древности сидел сам Будда, – торжественным тоном произнес Викрам, дотрагиваясь до толстого ствола. – Он посидел под ним сорок дней и стал Просветленным.

– Ого, ничего себе! – воскликнула Амара, рассматривая густую зеленую крону и кривые ветви старого дерева.

Про Будду Викрам узнал из рассказов сказочницы Моан. В один из вечеров старушка рассказывала ребятам легенду о юноше Сиддхартхе Гаутаме, который жил в Индии много-много лет назад. Сиддхартха был родом из богатой семьи, жил в роскошном дворце и не ведал, что не земле есть страдания, болезни и смерть. Но однажды он покинул пределы своего дворца и встретил на дороге немощного старика: так он узнал, что каждого человека ждет старость. В следующий раз он повстречал прокаженного и узнал, что человек подвержен страшным болезням. Выйдя из дворца в третий раз, Сиддхартха наткнулся на похоронную процессию, и так узнал, что все люди смертны. А четвертым человеком, повстречавшимся ему за пределами дворца, был праведник, садху, который ходил по улицам с миской для подаяний.

После этих четырех знамений Сиддхартха ушел из дворца, оставив там свою красавицу жену и детей. Он сел под деревом Бодхи и просидел на одном месте сорок дней, а затем достиг Просветления.

Викрам очень удивился, когда узнал, что такое же дерево Бодхи растет недалеко от деревни. Мальчик был уверен, что именно под ним Сиддхартха стал Буддой, однако бабушка Моан сказала ему, что таких деревьев в мире растет очень много, а то, под которым сидел Сиддхартха, наверняка уже превратилось в пыль, так как с тех пор минуло уже очень много лет. Тем не менее Викрам продолжал относиться к этому дереву по-особенному: кто знает, может быть, оно выросло как раз на том месте, где росло то самое священное дерево Бодхи, о котором шла речь в легенде.

– Оно такое большое и красивое! – продолжала восхищаться Амара. – А можно на него залезть?

– Конечно! Это мы сейчас и сделаем, – ответил Викрам.

Мальчик скинул резиновые шлепанцы и ловко полез вверх по стволу, цепляясь руками и босыми ногами за вылезавшие из него кривые сучки и наросты. Амара последовала за ним. Подъем давался ей нелегко: было сразу видно, что девочка еще ни разу в жизни не лазала по деревьям.

Викрам помог Амаре забраться на массивную ветку, нависавшую над землей на высоте трехэтажного городского дома. Девочка испуганно посмотрела вниз и чуть не вскрикнула от испуга.

– Ты боишься высоты? – взволнованно спросил Викрам. – Тогда давай спустимся.

– Нет-нет, ничего, я просто… это с непривычки, ничего страшного, – сказала Амара, выдавив из себя улыбку, чтобы успокоить Викрама.

– Ну тогда устраивайся поудобнее и посмотри во-он туда, – мальчик уселся на ветку, свесив ноги, и указал рукой куда-то вдаль.

Амара села рядом с ним, продолжая перебарывать страх высоты и стараясь не смотреть вниз. Однако, взглянув в направлении, указанном Викрамом, она тут же забыла о своих страхах.

Перед ними расстилался сельский пейзаж удивительной красоты. Ровные квадраты рисовых полей уходили далеко-далеко к горизонту, разделенные между собой пальмовыми и бамбуковыми рощицами, а вдалеке сверкала на солнце река, посреди которой виднелись едва различимые очертания рыбацких лодок.

– Я люблю здесь сидеть и смотреть на закат. Скоро ты увидишь, как это красиво, – сказал Викрам.

– Потрясающе! – воскликнула впечатлительная Амара. – Отсюда видно всю Камбоджу!

– Ну не всю, наверное, но половину-то точно, – ухмыльнулся мальчик.

Вдруг со стороны ствола послышался какой-то треск. Амара чуть вскрикнула и подвинулась поближе к Викраму, схватив его за руку. Мальчик почувствовал, как от этого прикосновения его пульс слегка участился.

– Что это такое? Это ветка трещит?! – испуганно спросила девочка.

– Да нет, не волнуйся, ветка еще пять человек выдержит, – успокоил ее Викрам. – Это птицы, у них тут гнезда на дереве.

– А-а, ну ладно… Ты извини, что я такая пугливая, – робко произнесла Амара.

Теперь она сидела на ветке почти прижавшись к Викраму. Он ощущал, как ее юбка трется о его шорты.

– Да ничего, первый раз всегда так, – сказал Викрам. – Я тоже сначала боялся высоты, но потом привык.

– Ух ты, смотри, какие здоровенные! – воскликнула Амара, указывая рукой на двух буйволов, жевавших траву на поле в сотне метров от дерева.

– Скоро для них настанет трудная пора, – сказал мальчик. – Каждое утро им придется тащить за собой тяжелый плуг. А потом на поля посадят рис.

– А твои родители тоже этим занимаются?

– Да, конечно. У нашего кхума есть одно общее поле, на нем все и трудятся. И есть три буйвола на деревню.

– Это ведь очень тяжелый труд, да? – вздохнула Амара.

– Конечно, тяжелый, а прошлый год был особенно трудным из-за засухи.

Викраму вспомнились рассказы Хиена про Праздник первой борозды, который отмечается в начале мая. Это пышное торжество каждый год проводилось в самом центре Пномпеня, возле Королевского дворца. Сам Хиен ни разу не видел эту церемонию наяву, но в мельчайших подробностях знал ее распорядок.

Два красивых белых буйвола тянули за собой по кругу символический позолоченный плуг, который «распахивал» участок земли перед дворцом. За буйволами шла большая процессия, в которую входили члены королевской семьи, чиновники и члены буддийской сангхи.

Главной частью торжества была древняя церемония, во время которой определяли, каким будет новый сельскохозяйственный год. После символической «пахоты» буйволов подводили к расстеленной на земле циновке, на которой стояли три глиняные миски. В одну из них насыпали рис, другую наполняли водой, а в третью наливали спирт. Если буйвол склонялся к миске с рисом, это предвещало урожайный год, если подходил к воде, то год предстоял дождливый, а если приближал морду к миске со спиртом, то страну ждал неурожай.

В прошлом году быки выбрали спирт, и урожай риса действительно выдался очень скудным из-за засухи.

– Но я не хочу этим заниматься, когда вырасту, – признался Викрам.

– А чем же ты хочешь заниматься?

– Я хочу жить в городе и получить какую-нибудь интересную профессию: инженера или доктора. В общем, я еще не решил.

– Да, доктор – это очень хорошая профессия. Самая лучшая из всех, я считаю, – сказала Амара.

Солнце стремительно катилось к горизонту. На мерцающей глади реки появились разноцветные блики, а рисовые поля и пальмовые рощи озарились мягким предзакатным светом. Амара как зачарованная смотрела на огромный солнечный диск, который быстро исчезал за рекой, отдавая этим краям свои последние лучи. Вскоре солнце исчезло, и тихий сельский пейзаж погрузился в мягкие вечерние сумерки.

Викрам видел закат уже десятки раз, а Амара наблюдала его впервые. Мальчик с наслаждением следил за тем, как маленькая танцовщица восторженно указывает пальчиком на солнце и то и дело произносит восторженные комментарии, будто видит какое-то уникальное природное явление.

В эти минуты Викрам совсем не думал про утренние неприятности и позорные издевательства Апанга. Он просто наслаждался тем, что сидит рядом с Амарой и показывает ей закат. Свой личный, неповторимый закат, который он до этого никому не показывал.

– Потрясающе, я ничего подобного в жизни не видела! – воскликнула Амара, когда солнце окончательно ушло за горизонт.

– Я рад, что тебе понравилось, – улыбнулся Викрам. – Ну ладно, думаю, нам надо возвращаться. Дядя сказал, что собирается уезжать, когда стемнеет.

– Да, пора идти, – вздохнула девочка. – Но я надеюсь, что мы с тобой когда-нибудь еще посидим здесь, на этой ветке.

– Конечно, приезжай, когда сможешь!

– Надеюсь, что смогу иногда приезжать. Но сейчас будет очень много занятий: скоро мы должны выступать на торжественном приеме у принца, поэтому придется заниматься много дней подряд без выходных.

Викрам помог Амаре спуститься с дерева, и они побрели по тропинке к деревне. По пути Амара рассказывала про свою балетную школу, про строгую преподавательницу, которая недавно выгнала очередную ленивую ученицу, про двух мальчиков, которые постоянно к ней пристают после занятий, про страхи перед выступлением на торжественном приеме, где за их танцами будут наблюдать принцы и иностранные гости.

Викрам слушал ее журчащий детский голосок и с грустью думал о том, что через несколько минут Амара опять уедет в город и ему вновь придется ждать встречи с ней…

– Ну вы что-то припозднились, – недовольно проворчал Сопхат, который уже заводил свой мопед, когда Викрам и Амара подходили к дому. – Я уж хотел ехать искать вас.

– Ну извини, дядя, – сказал Викрам.

– Ладно, ничего. Садись, Амара, поехали. А то твой папа будет волноваться. Я ему сказал, что головой за тебя отвечаю.

Сопхат и Амара спешно попрощались с Викрамом и его родителями, и мопед гулко затарахтел по деревенской дороге. Оглянувшись назад, Амара вновь одарила мальчика своей широкой ангельской улыбкой.

Глава седьмая

Полуденное солнце вновь беспощадно жгло своими яркими лучами камбоджийскую землю. Работать в такую погоду было просто невозможно, и вся деревня погрузилась в традиционную дневную сиесту. Вадим лежал в гамаке посреди просторной террасы, обмахиваясь тонким ажурным веером из сандалового дерева. Перед его глазами расстилался традиционный сельский пейзаж с резвившимися во дворе детишками, курами и поросятами. В правой руке Вадим держал большой кокосовый орех, всего несколько минут назад сорванный с верхушки пальмы резвым деревенским мальчишкой, который ловко забирался на дерево буквально за пару секунд, будто обезьяна.

Вадим пригубил прохладное кокосовое молоко через торчавшую из ореха тонкую соломинку и крякнул от удовольствия. Идиллию нарушал только назойливый комар, который уже давно летал перед его глазами и которого приходилось без конца отгонять с помощью веера. Наконец Вадим позволил маленькому кровопийце сесть себе на грудь и слегка присосаться к коже. Тут-то комара и настиг смертельный удар веера, превративший его в маленькую красную лужицу.

Журналист брезгливо смахнул с себя останки комара и подозвал юную крестьянскую девушку, которая скромно стояла в углу террасы, готовая исполнить любое желание молодого «баранга». Девушка тут же подошла к гамаку и ласково улыбнулась Вадиму.

– Очень вкусный кокос, – похвалил молодой человек.

– Я рада, что вам нравится. Может, принести еще один? – спросила девушка.

– О нет, я напился, спасибо. Я, наверное, посплю немного, что-то совсем меня эта жара сморила.

– Конечно, поспите, – ласково сказала девушка.

– А знаешь, ты очень красивая, – улыбнулся Вадим, любуясь тонкими чертами скромной крестьянки.

– Отдыхайте, приятных снов, – сказала в ответ девушка, неслышно отходя от гамака.

Вадим запрокинул голову и уставился в деревянный потолок террасы. Со двора по-прежнему доносилось куриное кудахтанье и звонкие детские голоса. «Наверное, это и есть рай», – подумал журналист, закрывая глаза…

Внезапно деревенскую тишину нарушил какой-то странный грохот, похожий на раскат грома. Вадим встрепенулся и огляделся вокруг: никакой грозы не предвиделось, небо было абсолютно чистым.

Через несколько секунд грохот повторился, и Вадим почувствовал, как деревянный пол под ним начинает вздрагивать. Детские крики во дворе смолкли, и небо вдруг начало стремительно темнеть.

Вадим попытался вылезти из гамака, но не смог этого сделать. Его тело будто приросло к плотной ткани. Девушка-крестьянка куда-то исчезла, и позвать на помощь было некого.

Терраса тряслась все сильнее и сильнее. Вскоре Вадим услышал треск и понял, что это треснули ее опоры. Он громко закричал и вновь попытался выбраться из проклятого гамака, но у него снова ничего не вышло. Недопитый кокос выпал у него из рук и покатился по деревянному полу. На дворе продолжало темнеть, поднялся сильный ветер.

Вдруг Вадим услышал испуганный женский голос.

– Помоги, помоги нам! – кричал кто-то совсем рядом с гамаком.

Журналист увидел Бопху, которая сидела на полу и жалобно стонала. Рядом с ней лежал Нум Сэтхи. Приглядевшись, Вадим с ужасом увидел, что из спины профессора торчит здоровенная сельскохозяйственная мотыга и он корчится от нестерпимой боли.

– Сейчас, сейчас… Я помогу! – вскрикнул молодой человек, снова безуспешно пытаясь встать на ноги.

– Ну давай же, вставай, помоги нам! – стонала Бопха, указывая на лежавшего рядом отца. – Ты же можешь помочь!

Вадим сделал еще одно напрасное усилие и беспомощно лег в гамаке, с ужасом наблюдая за тем, как несчастный Нум Сэтхи корчится в предсмертных муках. Тем временем буря все усиливалась, деревянный потолок террасы громко хрустнул и начал обваливаться. Вадим инстинктивно вытянул вперед руки, хотя уже понимал, что ему не спастись…

Дряхлый вентилятор чуть слышно потрескивал под потолком, вяло разгоняя душный ночной воздух. Вадим привстал с койки и почувствовал, что все его тело покрыто каплями пота, а ночную рубашку вообще можно было выжимать. Журналист поднялся на ноги, опираясь одной рукой на придвинутый к койке стул. Жар был все еще сильным, голова продолжала слегка кружиться, и сохранить равновесие было непросто.

Вадим нащупал лежавшие на полу тапочки и вышел на широкую лоджию, соединяющую больничные палаты. Ночь была темная и тихая, только где-то вдали слышался стрекот цикад да иногда урчали моторы мопедов на дороге перед госпиталем.

Несколько минут Вадим стоял на одном месте, перегнувшись через край лоджии. Затем он медленно побрел по направлению к уборной, цепляясь руками за каменные перила, чтобы не упасть.

Тусклая лампочка осветила тесное помещение обшарпанного санузла. Из крана тонкой струйкой полилась холодная вода, и Вадим с наслаждением подставил под нее голову, склонившись над массивной металлической раковиной. После небольшой водной процедуры молодой человек почувствовал себя гораздо лучше: голова перестала ходить кругом, и на обратном пути к палате он уже не хватался за перила лоджии.

Усевшись на край больничной койки, Вадим взял с тумбочки бутылку теплой воды и сделал несколько жадных больших глотков. Затем он снял промокшую насквозь рубашку и брезгливо зашвырнул ее в угол.

Вадим почти никогда не видел снов по ночам, тем более кошмаров. А то, что он увидел в ту ночь, было самым настоящим кошмаром.

Болезнь скосила Вадима практически сразу после драматичной поездки в Свайриенг. Скорее всего, всему виной был тот обед в придорожной забегаловке, куда Гриффитс затащил его после их приезда в Пномпень. Австралиец заверял Вадима, что там готовят лучшие в городе лягушачьи лапки и что их надо непременно попробовать, если уж ему довелось оказаться в Пномпене.

Жареные в масле лягушачьи лапки Вадиму понравились, однако он заметил, что тарелки в ресторанчике были плохо вымыты, а лед в стакане с пивом имел какой-то коричневатый оттенок и, судя по всему, был сделан из мутной воды Меконга или Бассака.

До самого утра Вадиму так и не удалось заснуть. В голове вновь и вновь прокручивались ужасные видения: Нум Сэтхи с торчащей из спины мотыгой и рыдающая в отчаянии Бопха. «Ведь это всего лишь сон, всего лишь бред больного», – тут же успокаивал себя журналист.

Около восьми утра в палату вошел доктор с совсем не врачебной фамилией Хвораев. Это был низкорослый рыжеволосый мужчина лет сорока с бородкой клинышком и большими очками. Вадим называл его про себя «Айболитом».

– Вы уже проснулись? – спросил доктор, приветливо улыбнувшись Вадиму, который сидел на краю койки, завернувшись в больничный халат. – Ну что ж, доброе утро. Как самочувствие, позвольте узнать?

– Да ничего, уже лучше, Семен Иванович, – ответил Вадим.

«Айболит» подошел к Вадимовой койке, сел на стул и протянул пациенту градусник.

– Держите, надо померить температуру. Боли в животе ночью не мучили?

– Нет, уже нет, мне стало гораздо лучше, – сказал Вадим, засовывая градусник под мышку.

– Ну что ж, прекрасно, прекрасно… Но все равно вам следует еще пару неделек посидеть на строгой диете, друг мой. Вы здорово отравились, скажу я вам. Если бы не промывание и вовремя принятые меры, то могло быть совсем худо.

– Мой организм, видно, еще не привык к местной еде, – ухмыльнулся Вадим.

– Да, ваш случай не редкость. Но ничего, человек ко всему привыкает, знаете ли, ко всему… Как вам спалось? Не мешали другие пациенты?

– Я отлично выспался, – соврал Вадим, – а соседей по палате у меня нет, поэтому мешать мне некому.

Он был один из немногих пациентов госпиталя, которым выделили отдельную палату, такая роскошь была доступна только советским гражданам. Пациенты-кхмеры лежали в переполненных палатах, в которые часто приходилось ставить дополнительные койки из-за нехватки мест. Госпиталь кхмерско-советской дружбы считался лучшей больницей в городе, профессионализм русских врачей ценился местными жителями очень высоко, поэтому все стремились попасть на лечение именно сюда.

– Ну что ж, давайте посмотрим, что у нас показывает градусник, – сказал Хвораев. – Да, уже лучше, тридцать семь и девять. Но вам еще надо лежать, вы еще очень слабы. Скоро принесут завтрак, поешьте как следует.

– Спасибо, Семен Иванович, вы очень добры ко мне, – поблагодарил Вадим.

Хвораев производил впечатление очень открытого и доброго человека, настоящего филантропа, искренне готового помочь каждому, кто нуждался в помощи. Он жил в Пномпене со своей женой, забавной толстушкой, которая работала в госпитале администратором и была такой же приветливой и жизнерадостной, как и ее супруг.

Крижевский привез Вадима в госпиталь два дня назад. Журналист почувствовал себя плохо сразу после того, как отправил в редакцию текст своего репортажа, молниеносно набрав его на клавиатуре телетайпа.

«Айболит» так рьяно взялся за его лечение, что мучительные боли в животе и постоянная рвота быстро прекратились, а жар стал быстро сходить на убыль. Хвораев был настолько вежлив и так часто интересовался здоровьем Вадима за эти 48 часов, что тот даже начал уставать от столь назойливой любезности.

Доктор отправился продолжать утренний осмотр больных, пообещав непременно вновь заглянуть к Вадиму через пару часов. Как только «Айболит» ушел, на пороге появилась молоденькая медсестра-камбоджийка с подносом в руках. Она поставила поднос на прикроватную тумбочку и неслышно удалилась, слегка поклонившись пациенту.

Вадим вежливо поблагодарил улыбчивую медсестру и без всякого аппетита принялся хлебать жидкую рисовую кашу. Его завтрак прервал появившийся на пороге Крижевский.

– Ну что, идешь на поправку? – спросил он, бегло оглядывая палату. – А неплохо тебя тут устроили, прямо по-царски.

– Да уж не жалуюсь, – сказал Вадим, кладя тарелку с недоеденной кашей обратно на поднос. – Только жаль, что нормальной еды пока не дают.

– Это ничего, потерпи. Многие из нас тут через это прошли. Хотя согласен, что это ужасная нелепость: побывать под пулями и остаться целым и невредимым, а через несколько часов слечь в больницу от отравления жареными лягушками.

Вадим прыснул от смеха, Крижевский тоже улыбнулся собственной шутке.

– Твой репортаж уже наделал много шума в Москве, – сказал Крижевский, прохаживаясь по палате. – Его уже напечатали в «Известиях» на первой полосе. Шахов очень тебя хвалил и хочет поговорить с тобой по телефону, когда ты оклемаешься.

Свой репортаж Вадим писал в автобусе, лихорадочно занося в блокнот все то, что ему удалось увидеть и узнать за несколько часов, проведенных на границе.

Примерно через полчаса после атаки на деревню туда приехал джип с вьетнамскими пограничниками, а еще через несколько минут к деревне начали стягиваться жители соседних селений. Вадим попытался взять небольшое интервью у офицера погранслужбы, однако тот наотрез отказался что-либо говорить. Зато ему удалось пообщаться с местным жителем, который немного владел французским. Старик-учитель из соседней деревни эмоционально рассказывал о напряженной обстановке на границе, о жизни в постоянном страхе перед новыми бомбардировками, о своем внуке, погибшем от взрыва снаряда, который он нашел в лесу и пытался разобрать. В конце своего рассказа старик не выдержал и горько заплакал…

Вадим так и озаглавил свой материал: «Слезы сельского учителя». Он понимал, что его репортаж получился слишком эмоциональным и не соответствовал требованиям, которые предъявляло информационное агентство и о которых постоянно твердил суровый Шахов. Но иначе написать он не мог. И вот надо же – первая полоса «Известий», самой популярной советской газеты!

– Все продолжают обсуждать налет на ту приграничную деревню, – продолжал Крижевский. – Видимо, это была какая-то карательная операция американцев или их сайгонских марионеток. Возможно, ее руководители перепутали координаты или эти ребята просто сбились с курса и обстреляли не тот квадрат. Может быть, они вообще не хотели пересекать границу и вторгаться в Камбоджу. Все говорят, что они напали на мирных жителей и никаких военных складов или баз вьетконговцев¹⁶ там и в помине нет. Чехословацкий МИД уже направил в Сайгон ноту протеста. Скоро то же самое должна сделать и Болгария. Наши пока молчат, но, думаю, тоже этого так не оставят.

– Они должны за это отвечать! – воскликнул Вадим. – Там же несколько человек погибло, я видел трупы этих несчастных крестьян!

– Понимаешь, Вадим, это же политика, – вздохнул Крижевский. – Убитые крестьяне никого по большому счету не интересуют. Вот если бы там погиб кто-то из иностранных журналистов, то начались бы серьезные разборки. А так, между нами говоря, у меня есть серьезные опасения, что все это будет спущено на тормозах и янки с их вьетнамскими сторонниками с юга снова выйдут сухими из воды. В любом случае главное, что ты и твои коллеги остались целы и невредимы.

– Да, и сколько же это может продолжаться? – задумчиво произнес Вадим. – Сколько еще крестьян должно погибнуть, чтобы они прекратили свои налеты?!

– Увы, это все часть большой политической игры. Единственное, что мы с тобой можем сделать, это рассказывать об этом. Пусть о зверствах американцев и их союзников во Вьетнаме узнают как можно больше людей. Кстати, вчера звонили из пномпеньского радио, тебя приглашают на запись программы в начале следующей недели. Речь там будет идти как раз о приграничной обстановке. Надеюсь, к этому времени ты восстановишься.

– Да, конечно! – с готовностью воскликнул Вадим. – Скажи им, что я буду готов.

– Можешь сам с ними созвониться, на первом этаже в регистратуре есть телефон. Номер я для тебя записал.

Крижевский вынул из кармана аккуратно сложенный листок бумаги и положил его на тумбочку возле койки Вадима.